Ваграм Гайфеджян

[Pandukht]

И КРАСОК ЗВУЧНЫЕ СТУПЕНИ...

К 130-летию со дня рождения и 50-летию со дня смерти Ваграма Гайфеджяна

5 февраля (по старому стилю) 1917 года в просторных залах нового магазина стекла, принадлежавшего армянскому Торговому дому братьев Милловых на Головинском проспекте в Тифлисе, торжественно открылась Первая выставка Союза художников армян. Зал благоухал изысканными цветами, играл струнный квартет... Небывалое для Тифлиса явление. В экспозиции было представлено 350 произведений 50 армянских художников и архитекторов из Тифлиса, Москвы, Петрограда, Парижа, Лондона, Ахалциха, Нахичевани-на-Дону, Эчмиадзина. За 28 дней выставку посетили 15 тысяч человек, были сделаны приобретения на 18 тысяч рублей - сумму по тем временам очень значительную.

В культурной жизни Тифлиса выставка стала событием чрезвычайным... Как ни замечательны были имена участников и подбор произведений, тем не менее для маэстро Ерванда Кочара (в ту пору начинающего художника), не раз делившегося воспоминаниями об этой уникальной выставке, наиболее ярким и неизгладимым впечатлением осталось знакомство с творчеством Ваграма Гайфеджяна, в первую очередь с его картиной "Сирень", которая, по словам Кочара, произвела подлинный фурор. "Помню, - рассказывал Кочар, - как Егише Татевосян (председатель Союза художников-армян. - Э. Г.) в неповторимом длиннополом пальто, постукивая своей не менее оригинальной тростью, стремительно, взволнованно переходил из зала в зал(...) и благовестником, первооткрывателем радостно сообщал каждому встречному о чуде явления "Сирени" в армянском искусстве".

Многие десятилетия "Сирень" оставалась своеобразным брендом не только для понятия "Гайфеджян - художник", но и для понятия "армянский импрессионизм". Вошедшая в постоянную экспозицию художественного отдела Государственного музея Армении (ныне Национальной галереи) почти с самого начала его основания в 1922 году, она стала одним из центров особого внимания всех посетителей музея. До той поры, когда импрессионизм как художественное направление еще не стал жестко осуждаться советской властью и обслуживающей ее критикой как пережиток буржуазного индивидуализма, враждебный пролетарской идеологии, и принадлежность к импрессионизму еще не считалась свидетельством политической неблагонадежности художника, приезжавшим в Эривань высоким гостям, которых знакомили с достопримечательностями столицы Армении и с ее государственным музеем, всегда с гордостью указывали на эту картину.

"Художник нам изобразил

Глубокий обморок сирени

И красок звучные ступени

На холст как струпья положил..."

- писал Осип Мандельштам в стихотворении "Импрессионизм", несомненно, примыкающем к его поэтическому циклу "Армения".

Любопытно, что, несмотря на гонения, которым подвергался "формализм" Гайфеджяна-живописца, "Сирень" тем не менее не была изъята из экспозиции музея, как это произошло с целым рядом произведений авангардистского толка других художников. И, по словам ученика Гайфеджяна, художника и искусствоведа Николая Котанджяна, для целого ряда поколений начинающих армянских живописцев свобода и экспрессия живописного воплощения, красота цветовой гармонии, поразительная живость красочной фактуры этой картины были одним из тех уроков, по которым они познавали Великое искусство живописи. Посмертная заметка о Гайфеджяне в 1960 году была так и озаглавлена - "...Его волшебная "Сирень"... Председатель Союза художников Рубен Парсамян писал в ней: "За несколько дней до смерти он просил принести ему цветы сирени... Была осень, шумел ветер, пусты сады... А нам улыбается его волшебная "Сирень", всегда ароматная, всегда чарующая, напоенная любовью к человеку, природе, жизни".

Ваграм Гайфеджян родился в 1879 году в семье известного священника и учителя армянского языка и литературы в Ахалцихе - небольшом городке Тифлисской губернии России, центре одной из крупных армянских общин за пределами Армении. На склоне лет художник вспоминал, как в 7-летнем возврате, когда он впервые увидел портрет мужчины, написанный углем его родственником - учеником Комитаса, композитором, хормейстером, учителем пения Погосом Тер-Карапетяном, внутренняя дрожь и беспредельное желание рисовать охватили его. Он вырвал из подвернувшегося под руку журнала "Базмавеп" фотографию просветителя, педагога и публициста Степаноса Назаряна и на стекле окна скопировал с нее около 50 портретов. С тех пор рисование стало страстью Ваграма. Чарующая природа родного края, рассказы матери в таинственном свете лампады, чтение армянских книг из богатой библиотеки Тер-Мкртича, в которой были и рукописи с миниатюрами, - все будило воображение и поощряло к творчеству.

В 1891 году Гайфеджяна принимают пансионером на гимназическое отделение Лазаревского института восточных языков в Москве, где его склонность к искусству становится еще более очевидной. Вместе с Сергеем Судейкиным и Георгием Якуловым - в будущем выдающимися живописцами и театральными художниками - он посещает художественный кружок института, руководимый прекрасным учителем рисования И. Бурмистровым, вместе с Вааном Теряном издает ежемесячную рукописную ученическую газету, берет частные уроки рисования у художника-передвижника Н. Богатова, оформляет спектакли, ставившиеся силами драматического кружка на сцене студенческого театра, для которого пишет и занавес с видом Арарата, на фоне которого мерно тянулся караван верблюдов.

Однажды перед очередным спектаклем, в котором Гайфеджяну принадлежало общее оформление, руководство института пригласило оценить готовую работу и дать при надобности нужный совет художника Вардгеса Суренянца. Он пришел с именин сестры и был в приподнято-игривом расположении духа. Когда ему представили Ваграма, он удивленно окинул взглядом его опрятный вид и воскликнул: "Разве ты художник! Позволь я окрещу тебя им и покажу, каким должны быть художники". С этими словами он обмакнул кисть в ведро с краской и весело брызнул ею на одежду Ваграма. Правда, потом сконфуженно просил извинить его. Но Ваграм был горд таким крещением, полученным от знаменитого художника, к тому же его земляка и тоже сына священника. Как показало время, это крещение оказалось счастливым.

Параллельно с учебой в художественном училище, следуя воле отца, Гайфеджян учится в университете, сначала на медицинском, затем на юридическом факультетах. Но, говоря словами Кочара, никакие институты и университеты не спасли Гайфеджяна от музы искусства, которая крепко держала его за шиворот. По окончании университета Гайфеджян с головой окунается в творчество. Участвует на художественных выставках. Совершенствуя мастерство живописца, копирует в музеях произведения западноевропейских и русских художников, марины Айвазовского. Работает декоратором в императорском Большом театре в мастерской своего любимого учителя Константина Коровина. В конце 1911 года в возрасте 32-х лет Гайфеджян покидает Москву и возвращается на родину, в Ахалцих. "В то время это был маленький городишко с 15-20 тысячами жителей вдали от железных дорог - без электричества, радио, культурных учреждений. В такую-то глухомань и приехал Ваграм Никитич. Он, как светлый луч во тьме, светил не только мне, но и многим другим. Дом Ваграма Никитича стал для меня очагом культуры, музеем, школой, а Ваграм Никитич - моим Великим учителем", - вспоминает художник Леткар, его ученик и внучатый племянник.

Между тем именно в силу географической отдаленности от магистральных путей цивилизации Ахалцих обладал неоценимыми для художника достоинствами. Постоянное общение с благословенной ахалцихской природой, нетронутой рукой человека, неторопливые, размеренные ритмы патриархального быта, добросердечность и радушие окружающих людей - все способствовало самоуглубленному творчеству. Ахалцих стал для Гайфеджяна тем "раем", который искали Поль Гоген на островах Океании, Павел Кузнецов - в киргизских степях, Мартирос Сарьян - на Ближнем Востоке. Не случайно последующие десять лет, прожитые художником на своей малой родине, оказались для него наиболее плодотворными.

Этому способствовало и возникновение глубокого чувства любви к женщине, с которой он познакомился вскоре после своего переезда в Ахалцих во время работы на пленэре в курортном Абастумане. Берта Камю была художницей, приехавшей из Парижа подлечить слабые легкие в девственных хвойных лесах абастуманского высокогорья. А спустя короткое время изящная француженка стала невесткой в доме армянского священника. Увы, брак оказался коротким. Уехав летом 1914 года навестить родных, Берта уже не смогла возвратиться: бойня Первой мировой войны и последовавшие революционные катаклизмы в России трагически разлучили супругов. Как позднее стало известно Гайфеджяну, в память о нем Берта взяла на воспитание армянскую девочку-беженку... Гайфеджян женится вторично только спустя пятнадцать лет. В тайниках своей души чувство нерастраченной любви к Берте он хранил всю жизнь.

Когда по приглашению наркома просвещения Армении А. Мравяна возглавить Эриваньское художественное училище и преподавать в нем осенью 1924 года Гайфеджян переехал в Эривань, он был полон самых радужных надежд и планов. Окрыленные восстановлением государственности на оставшемся небольшом клочке исторической Родины, в столицу возрождающейся Армении стекались в то время рассеянные по всему миру многие крупные деятели нашей культуры: художники и архитекторы, ученые и писатели, музыканты и артисты. Их воодушевляла возможность послужить своими знаниями и опытом созиданию новой армянской культуры.

Хотя трагические события последующих 30-х годов коснулись Гайфеджяна и прямо, и косвенно, он сумел выстоять на крутых поворотах жизни... С годами пейзаж почти целиком оказывается для художника тем жанром, в котором ему удалось наиболее полно выразить себя. Написанные им пейзажи - это раздумья о себе, о людях, о жизни, о мире. Гайфеджян как-то особенно восприимчив был к самым интимным мотивам природы и с безупречным мастерством одухотворил их в своем искусстве высокой поэзией, которой до краев был полон родник его души. Прозрачная чистота его лирики, ее тончайшая поэтичность и интонационное многообразие отводят Гайфеджяну совершенно особое место в армянском искусстве первой половины XX столетия.

Сила его личности сказалась не только в том, что времени оказалось неподвластно сломить стержневое начало его искусства. Немало мужественной изобретательности он проявляет в своей педагогической деятельности (которой во многом обязан расцвет армянского изобразительного искусства 1940-1960-хх годов), когда с риском оказаться в местах не столь отдаленных (и это в лучшем случае) он находил всевозможные способы знакомить своих учеников с теми громадными сдвигами, которые происходили в недрах европейского художественного мира, отгороженного от Страны советов железным занавесом.

...Чрезвычайно интересно однажды высказанное мнение Гайфеджяна о себе: "Мне кажется, некогда, в той, предыдущей своей жизни, я был римским воином". Очевидно, он имел в виду ту стойкость и отвагу, с которыми ему удалось пройти через горнило выпавших на его долю жизненных испытаний.

Элен ГАЙФЕДЖЯН

Edited March 5, 2009 by Pandukht