Jump to content

Героические женщины в армянской истории


Recommended Posts

Жанна д’Арк из Карабаха

news-WVtU3h3t6B.jpg

Победа. Одна на всех

К Степанакерту подъезжаем утром. Горный апрельский туман, густой, как мацони, смешивается с дымом печек - их самодельные жестяные трубы высовываются прямо из оконных проемов. Холодно. На центральной улице, у одной из пятиэтажек, - ракетная установка. Видно, солдат, получив увольнительную, ненадолго оставил оборонительные позиции и отправился на побывку со своей устрашающей спутницей. Не на кого было оставить?

У входа на городской рынок мальчишка торгует подснежниками. Они — сиреневые, а не белые, как в Москве, и напоминают фиалки.

Я покупаю букетик для Жанны. Всего лишь несколько лет назад здесь было не до цветов: рвались бомбы, землю перепахивали «Град» и «Алазань», в ледяных подвалах домов ютились голодные люди.

Мой спутник Карен Захарян, ереванский журналист, родившийся и выросший в Карабахе, указывает на административное здание в центре города — здесь во время войны был Верховный Совет, а в подвале — родильное отделение.

Однажды зимой фронтовой роддом попал под обстрел «Града». Верхние два этажа рухнули. Пол и потолок в подвале, как во время землетрясения в Спитаке, ходили ходуном — есть у «Града» такая особенность. Гром небесный смешивался с криком только что появившихся на свет шести новорожденных. Роженицы вскочили с постелей и, окровавленные, метались от стены к стене, не зная, куда прислониться, где найти убежище...

И сколько бы еще рвануло бомб в школьных дворах, сколько сгорело бы заживо в окрестных селах не успевших спрятаться от извергов стариков и старух, Степанакерт и весь Карабах, наверное, превратились бы в братскую могилу, если б не Жанна — маленькая женщина, провинциальная актриса, вдруг сменившая тургеневскую грусть на отчаянность «Свободы» Делакруа...

Карьера Жанны Галстян внешне складывалась счастливо. Ведущая актриса единственного в Карабахе Степанакертского государственного драмтеатра. Красавица. Главные роли, овации, поклонники.

Но театральное счастье было мнимым. На родном языке играть запрещено, из Баку сезон за сезоном — строгая разнарядка: армянских классиков не ставить, русскими — не злоупотреблять. Лучше всего — легкие комедии, лишенные злободневности, конфетные Бони и Тони, счастливая развязка...

Перестройка была воспринята в Карабахе как глоток воды из льдистого источника. Откуда обитателям этих заповедных мохнатых гор, людям простым и доверчивым, знать, что наступившие перемены в большинстве своем фикция, иллюзия. До истинной свободы далеко, гораздо дальше, чем до туманных вершин на горизонте. Наверное, одни местные старики долгожители догадывались, чего стоит московское словоблудие. Чеховский мальчик, который дает проглотить голодной Каштанке кусок мяса, а затем вытаскивает назад на веревочке, — этот подлинный смысл горбачевских преобразований откроется карабахцам лишь годы спустя.

Горные люди вначале с надеждой смотрели на Москву. И опьяненные ложной свободой, они в лице руководства автономной области в один прекрасный день направили в столицу, в Верховный Совет, петицию с просьбой отпустить Карабах на волю, в родную Армению.

Надменная Москва сжала губы и надолго замолчала. Ответом же тех, кто по ту сторону гор, стал Сумгаит. В конце 80-х межнациональные конфликты были еще откровением. Пока власти в Кремле чесали в затылке и нехотя вводили войска («Всего на три часа опоздали!» — сокрушались позже доблестные «освободители»), первая кровь уже пролилась.

...Придя в себя после известия о погромах, Жанна решила оставить театр навсегда. До того ли сейчас? Нужны ли «огни рампы» в то время, когда в сумгаитских дворах живыми факелами пылают ни в чем не повинные люди?

Центральная площадь Степанакерта стала местом стихийных митингов. Ораторов было много — накипело за годы советской власти. Во взбудораженной толпе выделялась спокойствием и рассудительностью маленькая Жанна, вокруг нее все чаще теснились люди с одухотворенными лицами, те, кто недавно ходил на ее спектакли, старые и новые поклонники. Правда, вместо цветов в их руках теперь реяли национальные флаги. Актерская интуиция подсказывала Жанне, что и здесь, на улице, под переменчивым карабахским небом (как и в театре, оставленном ею), главным остаются сдержанность, достоинство и такт. Никаких истерик, проклятий и злобы! Иначе давняя выстраданная мечта народа — свобода — рухнет как декорация, кое-как сколоченная пьяным рабочим. А сами люди превратятся из народа в площадных крикунов и хулиганов. Достоинство — она думала об этом все чаще — вот истинный путь к свободе. «Когда те, кто по ту сторону гор, убивали и насиловали, разве справедливость двигала ими? — говорила Жанна друзьям. — Вот и не будем уподобляться. Даже в мыслях..

Ее уговаривали подняться на трибуну — пусть и другие услышат Жанну, ее взволнованный грудной голос. Она вначале отказывалась, но когда оказалась однажды на самодельном помосте — кузове грузовика, а перед нею сотни пристальных глаз и вдруг наступившая тишина, так что слышен сухой шелест травы на придорожной клумбе, - Жанна вдруг поняла, что наступил ее звездный час.

То, что не удавалось в театре — роли сильных натур, — все это сейчас всколыхнулось в ней. Жанна ощущала себя то своей средневековой тезкой — Орлеанской Девой, то булгаковской Еленой в окруженном врагами Киеве, то становилась Анаит или Рузан - героиней старинных армянских преданий.

Ее слушали восторженно. Многократно произнесенное другими ораторами слово «миацум» — присоединение — в устах Жанны вызывало овации. И вот еще что: она никогда не пользовалась мегафоном. Говорила обычным голосом, а слышно было всем. Очевидцы вспоминают, что появление Жанны на площади действовало на людей магически, в их глазах появлялась веселая решительность, все улыбались друг другу и как будто расправляли плечи — и этот настрой, этот подъем заставляли верить в серьезность и неизбежность задуманного ими.

Постепенно сложилось так, что ни один митинг не проходил без ее участия. Жанну узнал весь Карабах, а потом, когда началась большая война и она ушла на фронт и стала символом освободительного движения, — узнала и вся зарубежная диаспора. Появились многочисленные статьи в западных изданиях, портреты Жанны замелькали на первых полосах и журнальных обложках. Только в России, которую в Карабахе почитают второй родиной, правда, все больше и больше отдаляющейся, о Жанне ничего не слышали и ничего не писали.

Десять лет спустя восполним этот пробел.

Вместе с журналистом Кареном, одноклассником и другом Жанны, поднимаемся к ней на пятый этаж. Напротив — то самое административное здание, где во время войны разбомбили роддом.

Жилище ее аскетично: все эти годы не было ни сил, ни денег привести квартиру в порядок. Да и зачем? Богатство Жанны в другом. Каков ее дом? Маленький сервант, стол, в углу — грубая чугунная печка. Посредине потолка — огромная трещина. Жанна перехватывает мой взгляд.

Прямое попадание снаряда. Специально оставила, на память, — усмехается она.

Не дожидаясь вопросов о том, что еще сохранила ее память, Жанна достает из серванта фотографию, протягивает мне. На снимке — строгий генерал на площади перед митингующей толпой. На обороте — странная для военного подпись:

«Жанне д`Арк.

Природное стремление человека к свободе неистребимо, его можно подавить, но его нельзя уничтожить. Человек добровольно не откажется от свободы. В этом выводе свет нашего времени, свет будущего...

Генерал Краев».

Трудно поверить, что слова эти принадлежат человеку, как раз и посланному Горбачевым подавлять карабахское движение, а незадолго до этого руководившего запоздавшей операцией по «наведению порядка» в Сумгаите. То ли красавица Жанна на него так подействовала, то ли глубоко запал в душу генерала роман «По ком звонит колокол». Кто его знает...

«А потом было так, — рассказывает Жанна. — Наступила блокада. Обстрелы бесконечные, страшные. В городе ни воды, ни электричества, ни тепла. Митинги ушли в прошлое. Началась настоящая война. Как все мои братья, взяла в руки автомат. Вы спрашивали: легко ли стать свободной? Расскажу как сумею.

Наш отряд самообороны базировался в Бердадзоре. С незапамятных времен это неприступная крепость на самой вершине горы. Отсюда мы совершали рейды, сюда возвращались еле живые с ранеными. Хирургом был мой сын Карен. Всю войну прошли вместе. В бою это был храбрый воин, а когда приходили домой после многодневной смертельной работы, он брал в руки скальпель и оперировал. Жизнь и смерть — как они были тогда близки! Сегодня Карен — главврач военного госпиталя, он молод, открыт, весь устремлен в будущее и уже начинает забывать войну. Я не могу...

Кем была на фронте? Солдатом, конечно, была. С автоматом научилась управляться не хуже дамской сумочки. Сколько отправила на тот свет? Не считала. Порядочно, думаю. Особенно запомнился бой, где на стороне врага выступали чеченцы Шамиля Басаева. Отчаянный был бой, я чуть не оглохла от пальбы. Чеченцы — сильные вояки, и горная местность, сами понимаете, им не помеха. И все же Бог был с нами. Я, наверное, страшная была во время атаки, ругалась как мужик, товарищи потом поглядывали на меня с опаской, рассказывали, что положила в том бою чуть ли не десять человек. Не считала. Да и не стоит, наверное, об этом...

Была и простым воином, и заместителем командующего вооруженными силами республики. «Полковник Жанна» — так меня иногда называли. Но больше все же — «сестричкой». И позывные те же, ласковые.

Однажды к нам на помощь из Степанакерта пришла танковая колонна, десять новых тяжелых машин. И как же я была удивлена, когда из башни одного из танков высунулась мальчишеская физиономия, да еще и лукаво подмигнула мне. «Что такое? — спрашиваю. — Ты как здесь оказался? Прокатиться решил?» «Нет, — отвечает обиженно. — Я — командир танка и с этого момента поступаю в твое, Жанна, распоряжение». Оказалось, Юрик, так его звали, прошел подготовку у ветерана-афганца, овладел всеми премудростями напичканного электроникой «Т-72», стал асом и теперь рвется в бой. Вскоре его мечта сбылась. Нам необходимо было прорваться к деревням Физули и Джебраил, откуда обстрелы велись наиболее интенсивно.

А теперь закройте глаза — и представьте себе предрассветные горы. Вы видели их, они живые, разноцветные, как будто прихотливая рука Мастера коснулась их. И вот по склонам, по извилистой дороге, там, где обычно пастухи выгуливают свои отары, теперь движется строгая стальная колонна, а на передовой машине — Юрик, наш «танковый ребенок», как мы его прозвали. Солдаты самообороны — на броне с оружием. Движемся вниз, а там как придется: дорога к Джебраилу заминирована. Нас уже заметили с той стороны, и взрывы пошли один за другим. Но мы двигались вперед, оглушенные, в каком-то летаргическом состоянии. Несколько машин подорвалось на минах, многих убило осколками. Но мы пришли к заданному месту и уничтожили те подлые огневые точки, что расстреливали наши села и Степанакерт. Ребята здорово дрались, за одного нашего враг почти всегда отдавал десять — пятнадцать солдат. В этом тоже глубинный смысл прошедшей войны. Правда была на нашей стороне, а те бросали в бой необученных пацанов, которые и автомат-то в руках никогда не держали, количеством хотели задавить, без стыда и жалости к своим... Ну да ладно. Как в том бою выжили — Бог его знает. Я смотрела на лицо Юрика после атаки — и странно, оно не было ни испуганным, ни напряженным, скорее отрешенным. Я спросила у мальчика: чего бы ему хотелось больше всего? Он ответил: мира и шоколада... С шоколадом тогда были сложности, сами понимаете...

Иногда, когда затихали бои, я спускалась с гор, чтобы немного отоспаться, надеть халатик, женщиной себя почувствовать. Бывали редкие, короткие промежутки, когда Степанакерт не бомбили. И тогда происходили вещи странные, для меня непривычные, радостные: на улицы из подвалов выходили люди, едва пришедшие в себя после обстрелов, — восстанавливать свои дома, поднимать из руин Степанакерт. Казалось, зачем это нужно? Скоро в небе появятся проклятые «СУ», посыплется «Град» из Агдама, жилища снова превратятся в груду обломков. Но нет. Старики и женщины несли мешки с цементом, клали кирпич, малярничали, стеклили витрины магазинов, сажали цветы и деревья. Так что поспать мне удавалось редко: мешал стук многочисленных молотков. И вот еще что поразило. Женщины на улицах — всегда в нарядных платьях, в изящных туфельках, глазки накрашены, улыбаются, как будто нет войны. А сколько свадеб справлено под громыхающим небом! Хорошо от этого становилось на душе.

Достойно люди несут свою свободу, как надо! Но почему-то иногда на ум приходила грустная история о сорока днях Кенгира, воспетая Солженицыным. Это когда в сталинские времена восставшие зеки захватили лагерь и сорок дней удерживали оборону, причем вели себя на редкость спокойно и мужественно, пока их всех не передавили танками. Но я гнала эти мысли. Нет, из нас не сделаешь лагерную пыль, мы — народ. Мы выдюжим. «Знают истину танки!» — это не про нас.

А потом меня взяли в плен. Из Новочеркасска в 91-м году в Карабах вошли советские войска — дивизия «Дон». Главной их задачей было установление перемирия, но имелось и негласное распоряжение Москвы — «арестовать Жанну»: слишком уже сильно стало ее влияние на «народные массы республики». Мне уже донесли, что обыскивали театр, собираются то же самое проделать в моей квартире. Ночью тайно пробралась домой, написала записку будущим взломщикам и возвратилась в отряд. Соседи потом рассказывали: трое солдат чуть ли не час ломали дверь, а из квартиры вылетели в три минуты, так и не начав обыск, — записка, которую я им оставила, была молитвой княгини Ольги. Ребята были русские, православные...

А схватили меня случайно, недалеко от Шуши. Запихнули, как курицу, в БТР и повезли на фильтрационный пункт. Со мной, слава Богу, была медсестра, она видела, как меня схватили и как машина пошла в сторону Шуши, а там, всем известно, — тюрьма. Девчонка бросилась в Степанакерт, это километров десять по горам, и подняла на ноги всех. Спустя сутки меня выводят из камеры — и к телефону. Слышу голос своего старого друга Зория Балаяна — он тогда в Степанакерте квартировал.

— Детка, — говорит, — ничего не бойся! Через двадцать минут за тобой придут. Обнимаю тебя...

Вскоре, как в сказке, появился подтянутый полковник и, ссылаясь на неведомого генерала, увел меня из тюрьмы. Позже я узнала, что Балаян дошел до Бакатина, до Горбачева! И еще узнала, что меня намеревались передать врагам. Говорят, в Баку уже готовилась пресс-конференция по поводу моего ареста, куда меня должны были привезти на всеобщий погляд... Только она никогда бы не состоялась, эта поганая пресс-конференция, потому что — извините за такую подробность — в интимном месте я припрятала «лимонку» и, если б меня передали врагу, взорвала бы себя...

Мы ехали на «уазике» в Степанакерт, и люди по дороге узнавали меня. Счастливейший день моей жизни! Какой-то российский солдатик подбежал к машине и неловко сунул мне в ладони несколько виноградин. Царский подарок! При его-то скудном пайке... А другие снимали пилотки и приветствовали меня..

Большой России есть чему поучиться у маленького Карабаха. Тем более что Россию здесь и сегодня почитают как старшую сестру и никакого дурного, сталинского, смысла в это не вкладывают. Правда, сестру повзрослевшую, вышедшую замуж и переехавшую в другую страну. То ли русская она теперь, то ли иностранка — не поймешь. Но пройдет время — здесь глубоко верят в это — она соскучится по Карабаху, по Армении, захочется ей здешней теплоты, гостеприимства. К тому же мало осталось земель, питающих добрые чувства к бывшей могучей державе, этот форпост — едва ли не единственный, оставшийся у России на Кавказе...

Чему поучиться? Вот в Москве всеобщее сонное уныние — нытье по поводу денег, неустроенности. Я прошелся по улицам Степанакерта, поговорил с людьми о том о сем — никто ни разу не пожаловался, ни одной недовольной физиономии. А зарплата в Карабахе, между прочим, двадцать долларов, скудные литры бензина везут по бездорожью из Еревана. И фронт — он никуда не делся, в трех десятках километров, и постреливают частенько снайперы...

Зашел в степанакертскую школу и как будто переместился на двадцать лет назад, в свое пионерское детство. Дети как дети, поют песенки. Помогают старикам и сиротам, оставшимся без родителей во время войны. А как одеты ребятишки! Помню, проплыла мимо меня миниатюрная Прекрасная Дама — в красном пальто до пола, в красной шляпке с вуалью — десятилетняя кнопка, третьеклассница.

Однажды по Степанакерту вели колонну пленных. Вдруг несколько булыжников полетели в их головы. Мальчишек тут же отловили и провели с ними строгий мужской разговор. Этот случай так и остался единственным за всю историю карабахской войны. Через некоторое время люди заметили тех же пацанов с хлебом и молоком в руках — несли пленным покушать, хотя у самих лица от голода, как иконописные лики, были прозрачными. Несли, между прочим, убийцам своих родителей...

Дети в Карабахе видят труд: ни одного разрушенного дома в городе не встретил, чисто и светло, как в обычном маленьком южном городке. И театр из руин поднимается — Жанна восстанавливает его с друзьями и уже начинает учить новые роли. Они видят любовь: школа, куда я зашел, на собственные крохи содержит, то есть кормит, поит и одевает, десятерых военных сирот — целых двадцать долларов выделяет на каждого ежемесячно. Видят цель в жизни — сохраниться, остаться на этой земле, окрепнуть, чтобы суметь ее защитить. Вот и растут они, карабахские гавроши, гражданами хоть и маленького, хоть и никем не признанного, но государства...

И все же в этом маленьком мире, в этой горной тишине и прохладных туманах я, как и Жанна когда-то, почувствовал некую обреченность. Все же те, кто по ту сторону гор, сегодня сильны, у них большая и уже хорошо обученная армия, у них нефть, они никогда не откажутся от этих земель. Они в двух шагах отсюда. Одна стремительная наступательная операция — и...

Жанна молча поняла мой взгляд, мой невеселый вопрос и сказала лишь три слова:

Клянусь, хорошо будет!

И несколько минут спустя:

Расскажу вам один случай. Это было во время блокады. Я на несколько часов заехала с фронта в Степанакерт и попала под страшную бомбежку. Впервые решила спуститься в убежище — до этого ни разу не была там. Полный подвал народа, в основном женщины и дети. Вдруг слышу — девочка, странно нарядная в этом замызганном подземелье, горько плачет. Оказалось, у нее сегодня день рождения, мама обещала испечь ее любимые пирожные. Но начался налет — пришлось прятаться. Девочка не унималась. Тогда мать и пошла к выходу. Ее никто не задерживал, лишь молча глядели вслед. Не обращая внимания на взрывы, под бомбами она поднялась домой, взяла все необходимое и прибежала назад. Люди помогли развести костерок, кое-как примостили сковородку.

А теперь скажите, мсье московский корреспондент, - взгляд черных глаз Жанны был серьезен и строг, - можно ли победить такой народ?..

Дмитрий Шевченко

1998 г.

Link to post
Share on other sites
  • 1 month later...

post-31580-1279106486.jpg

A 106-year-old Armenian woman sits in front of her home guarding it

with a rifle, in the village of Degh, near the border of Azerbaijan. 1990

UN Photo/Armineh Johannes

Link to post
Share on other sites
  • 3 months later...

Если бы знали, что у меня есть сын, не отправили бы на фронт...

post-31580-1288723435.jpg

Я не знаю, на что похожа женщина, оказавшаяся на поле боя во имя Родины и мести за своего погибшего мужа? Об этом, наверное, могут рассказать мужчины, которые видели рядом с собой на равных с ними воюющую с врагом женщину. Но одно я осознаю: женщина, взявшая в руки оружие и вышедшая на поле боя, уже герой. Я ехала по заданию редакции на интервью с Асей Николаевной Бархударян, ничего не зная о ней, но я думала, что если она хоть день провела на поле битвы, то все равно она – герой.

В нашей с тикин Асей беседе принимали участие ее боевые товарищи, которые почему-то ее называли Аллой. Я поинтересовалась, почему она поменяла свое имя, на что она ответила, что во время добровольной записи на фронт ее волосы были красивы, и она была очень похожа на Аллу Пугачеву. Поэтому и стала Аллой. Наверное, будучи Аллой, Асе было легче на поле битвы.

- Никто не знал, что у меня есть сын, а если бы знали, то точно не отправили бы на фронт. Я специально не приезжала в Ереван, чтоб скрыть этот факт. А сына не видела с 89-го по 94-й годы. Как мать, очень переживала и мучилась, но осознавала, что если приду и увижу свое дитя, то возвращаться будет сложнее, да и родители не пустили бы обратно на фронт, к боевым друзьям. А командование однозначно отправило бы меня домой. Вот поэтому я и молчала.

post-31580-1288723468.jpg

Слезы текли из ее глаз. Я долго молчала, боялась продолжить беседу. Передо мной сидела хрупкая женщина, но в то же время сильный и гордый защитник. Боец вытерла слезы и продолжила:

- В начале я так не думала, но некоторое время спустя я поняла, что оставила у родителей одного ребенка, а на поле боя у меня много детей, и всем им я нужна. Большинство ребят нашего отряда были несовершеннолетними, добровольцами, которых я не могла оставить одних. Скучала, задыхалась, но молчала. Я оставила сына одного, чтоб отомстить за его отца. Мы поженились в Баку. Во время первых погромов азербайджанцы убили мужа, после чего мы с сыном убежали из Баку. Тяжело вспоминать все это, жестокая история...

Я не стала предлагать тикин Асе, чтобы она рассказала о погромах и резне в Баку, так как не чувствовала себя вправе причинять ей боль расспросами.

post-31580-1288723498.jpg

- С детства у меня была ненависть к туркам, мои деды тоже всегда воевали против них: сасунские мы. Наверное, поэтому не примирилась с жизнью в Баку. Когда начались добровольные сборы, я пошла и записалась. Я должна, обязана была это сделать, ведь мне нужно было отомстить. События 88-го во мне еще больше ненависти пробудили, и я должна была идти на фронт, хотя бы потому, что мою счастливую семью разрушили турки, мне надо было отомстить, мне Родину надо было освобождать.

Я разговаривала с женщиной, которая участвовала в военно-оборонительных действиях в близлежащих зонах Ерасхавана, Тавуша, Ноемберяна. С женщиной, которая в 1992 г. была зачислена в отряд «Присягнувшие Вардананка» («Վարդանանք Երդվյալներ») и принимала участие в оборонительных и освободительных боях в Шуши, в Мартакерте, в Кубатлу, в Физули и в Геташене. Два раза была ранена. В 92-ом была ранена в область брюшной области.

- Пуля поразила мой желудок и, пройдя сквозь внутренние органы, вышла через почки. Во второй раз, в 93-ем году, в Мартакерте получила тяжелую контузию. Но каждый раз, как только выздоравливала, снова выходила с оружием на поле брани.

Госпожу Асю, то есть Аллу из АНА, попросила рассказать о своих воспоминаниях, о войне.

post-31580-1288723538.jpg

- По правде говоря, много чего могу рассказать, много впечатлений, но каждый раз, вспоминая, я заново все переживаю. Не хочу вспоминать, все как-то тяжело, грустно, но в то же время и радостно...

Алла из АНА замолчала. Мне показалось, что она перенеслась на поле битвы, ее глаза засверкали, прямо на глазах налились огромной силой. Тикин Ася неожиданно светло улыбнулась, глаза ее заискрились…

- Однажды я взяла в плен одного аскера. Это было во время Мартакертских боев, мы выходили из Кармраберда, когда я услышала голос: кто-то по-азербайджански просил воды. Так как я жила в Баку, то немного понимала их язык. Со мной были мои боевые подруги, и я им говорю: «девчонки, здесь турки». Подошли, кто-то лежал раненный. В первый момент, когда увидела этого турка, готова была убить его, но мы с девочками потащили его к Командосу. Не помню его имени, и, не могу сказать, почему, но я хорошо обращалась с ним: давала ему свою порцию масла и чай. Многие из нашего отряда посмеивались надо мной, мол, пришла отомстить, а последний кусок хлеба отдаешь врагу. Но это же человек, и притом раненный. Я не сожалею, что не убила его и что помогла, затем этого турка мы обменяли на одного из наших пленников.

post-31580-1288723576.jpg

Тикин Ася опять замолчала, как будто снова перенеслась на поле боя. Она глядела в даль, парила над полями, лесами и горами Арцаха. Спустя некоторое время продолжила:

- Был мой первый бой, интересно то, что я не представляла, что означает оказаться на фронте. Были в Ерасхаване, Ардж (Медведь) Ашот дал мне ружье, но я даже не знала, как его держать, и, тем более, как стрелять? Когда начался бой, я не понимала, что происходит. Я только закрыла глаза и молилась Богу, чтоб меня ранили, только бы выдержать, не сбежать оттуда. Но когда у нас погиб боец, я как-то собралась, что-то сверхъестественное появилось во мне, я должна была вывести тело из поля битвы.

Сидящие с нами в одной комнате боевые товарищи Аллы тоже молчали, мне даже показалось, что каждый из них вспоминал собственные ощущения своего первого боя. В комнате стояла тишина.

Алла вышла из комнаты и вернулась с фотографиями. Она показывала снимки друзей и боевых товарищей. Меня одно удивило: Алла на всех своих арцахских снимках была в военной форме, словно олицетворяя вечного арцахского воина. В альбоме были фотографии из разных военных подразделений, с армянскими солдатами. Она рассказала, что часто посещает военные части, беседует с нашими защитниками Родины. А я спросила ее мнение о нынешней подготовленности нашей Армии. Трудно описать ее уверенность и воодушевление. Тикин Ася будто вновь оказалась на фронте.

- Сейчас, когда я захожу в ту или иную часть, я искренне радуюсь, потому что мы действительно имеем могучую и великую Армию. Для меня это самое главное: мы имеем армянскую боеспособную и сильную Армию, о чем я всегда мечтала. Не приведи Господь, если снова будет война, мы, старые опытные бойцы, снова встанем и не допустим, чтобы наши молодые вышли на первую линию. Правда, у меня сейчас проблемы со здоровьем, но это не имеет значения, душой и сердцем я готова снова взять оружие в руки и пойти на переднюю линию. Пусть мы будем последним поколением, которое увидело войну. А наша сильная Армия пусть станет еще сильней.

Я вышла из дома Аси Бархударян счастливая и воодушевленная. Не могла не думать о ней, в душе моей была огромное счастье, гордилась тем, что Армянские Матери во имя освобождения нашей Родины готовы годами не видеть своих сыновей. Они готовы собственной кровью очистить землю от врагов, чтобы их сыновья служили родине в мирных условиях.

Арусяк Симонян

Edited by Pandukht
Link to post
Share on other sites
  • 1 year later...

Алвард Варданян: Забытая история одного героя

post-31580-1350106794.png

Мы любим говорить о том, что история Армении богата героями и истинными патриотами. Но кого мы видим, кого знаем, и о ком помним? Мы знаем о не отслуживших в армии «военных гениях», которые бьют себя в грудь и грозятся дойти до Баку; мы постоянно сталкиваемся «патриотами», чья смелость и любовь к родине ограничиваются пустым трепом в социальных сетях и абсолютно идиотскими измышлениями о нации и национальных ценностях; мы знаем о «героях», чья смелость проявляется лишь в «доблестной» борьбе с теми, кто не похож на остальных; у нас постоянно перед глазами мелькают «националистически настроенные активисты», интеллекта которых хватает лишь на то, чтоб кинуть в кого-нибудь помидором или сжечь чей-то флаг. Но истинных героев, Людей с большой буквы мы забываем, а о существовании многих, к сожалению, в большинстве своем даже не знаем.

Алвард Варданян… Это имя, к нашему общему стыду, многим ни о чем не скажет. Имя этой женщины, пожертвовавшей всем и отдавшей свою жизнь за нашу с вами свободу и безопасность, упоминается лишь в некоторых публикациях о Карабахской войне, нет фотографий этой смелой женщины, а ее историю знает лишь ограниченный круг людей. Она отдала свою жизнь за нас и была предана нами забвению…

Алвард Варданян родилась 11 октября 1948 года в селе Золакар Мартунийского района. Семья Варданянов была одной из самых уважаемых в селе, ее отец – Левон Варданян, был заслуженным учителем химии. Впоследствии она стала учительницей армянского языка и литературы.

«Это была высокая, красивая женщина, внутренняя сила которой внушала восхищение. Но многие из нас ее боялись», - говорит об Алвард одна из ее учениц.

«Алвард Варданян была человеком с большой буквы. Алла была женщиной лишь физически, по характеру она была, как мужчина. Она была очень отважным и бесстрашным человеком», - так характеризует Варданян ее родственница Гоар Аветисян.

В свою очередь, лидер Объединения «Национальное самоопределение» Паруйр Айрикян отмечает: «Алвард была из тех, кто не переносил несправедливости. Алвард выделялась своими умственными способностями, верой, уверенностью и патриотизмом».

Последние пять лет своей жизни Алвард Варданян проработала в школе им. А. П. Чехова в Ереване. Как вспоминает занимавшая в те годы должность директора школы Мэри Алексанян: «Она была хорошим педагогом, знала свое дело и очень любила детей. Она была первой, кто ввел в нашей школе культуру начинать урок армянского языка с армянской молитвы. Но в целом, мы не находили в ней ничего особенного, со школьным коллективом она так и не свыклась. Лишь потом мы поняли, что все ее мысли были заняты другим, мыслями она была в Карабахе». В Карабах Алвард Варданян ездила при любой возможности – выходные, каникулы и проч., отмечает экс-директор, однако о ее решении взять в руки оружие и бороться за свободу Карабаха не знал в школе никто. «Мы узнали об этом лишь после ее гибели», - вспоминает Алексанян.

По словам боевого товарища Алвард Варданян - Родена Погосяна: «Она была очень открытым человеком, с ней было очень легко в общении. После пятиминутного разговора, казалось, что мы были давними знакомыми. Вот таким человеком была Алвард…». Погосян прекрасно помнит первый день знакомства: «Я проводил учения с парнями в Лачине, когда издалека заметил направляющийся в нашу сторону белый автомобиль… Я приказал ребятам спрятаться за деревья, и когда автомобиль подъехал, получилось так, что он оказался в окружении. Это были Паруйр Айрикян, и, кажется, Ашот Навасардян. Вместе с ними из автомобиля вышла Алвард. Я подумал, что это подруга, сестра или жена кого-то из прибывших, но Айрикян сказал, что это не так и что он привез ее сюда остаться. Я очень удивился, подумав, что ей – представительнице прекрасного пола, делать здесь? Потом, я узнал, что она приехала помочь с процессом заселения беженцев и учреждением школы. Я видел в ней большой потенциал. В те годы, поток беженцев из Арцаха в Армению был велик: из Мартакерта, Адрута и т. д. Алвард говорила, что когда школа откроется, она будет преподавать детям беженцев. Она пожертвовала собой во имя этой цели». Вспоминая Варданян, Погосян также отмечает: «Я знал Алвард, как сильного духом и патриотичного человека. Помню, раз повел я парней учиться стрелять. Некоторые не умели применять оружие. Алвард настояла на том, чтобы пойти с нами, несмотря на мои возражения. Она говорила, что тоже хочет научиться и все увидеть. Ну, я повез ее с нами, начал тренировать парней. Мы организовали своего рода учения, учились стрелять, переходить через реку и т.д. Алвард мне сказала: «Рудо, не воспринимай меня как женщину, и, прошу, мучай меня, как всех. Если я решила сюда прийти, то отдавай мне те же приказы, что и другим». Вот таким человеком она была, не боялась трудностей. Она была, как настоящий товарищ».

29 июля 1992 года – последний день в жизни Варданян: «Алвард проявила себя, как хороший боевой товарищ».

Тот трагический день Роден Погосян не может вспоминать без боли в голосе. «Насколько я помню из Франции прибыли врачи, привезли для нас медицинские препараты, топчаны и т. д. Мы сидели, один из парней пришел и шепнул мне что-то на ухо, я встал и попрощался со всеми, кто сидел за столом. Я собирался ехать в одно из сел Лачина и сразу же вернуться обратно, но несколько наших парней из Сюникского ополчения настояли на том, чтобы поехать со мной. Мы на двух автомобилях, кажется, в каждом по 4 человека, собирались уже в путь, когда Алвард также настояла, чтобы поехать с нами. Я пытался ее переубедить, но безуспешно. Она села в машину, и мы отправились в путь. Хочу отметить, что в это время, наш противник уже окружил это село, и когда мы въезжали, они открыли нам путь и снова окружили его. Я понял это уже потом…. В селе у нас был опорный пункт – телевышка, где дежурили наши парни. Я поднялся к ним, поздоровался, расспросил, как прошла ночь и какова ситуация. В это время Алла стояла на расстоянии в несколько шагов от меня. Мы находились там приблизительно 15 минут, затем к нам присоединились еще трое наших парней, в том числе Гурген из Сюникского ополчения, который в этот день также погиб. Он подошел ко мне, обнял меня и в этот момент противник начал стрелять в нас со стороны леса. Я опрокинул Гургена, чтобы тот упал, и мы начали отдавать всем приказ лечь на землю, спрятаться за камни и т. д. Алвард находилась на расстоянии 3 метров справа от меня.

Противник начал оказывать психологическое давление – они громко кричали, свистели и смеялись, чтобы сломить дух наших парней. С первых же минут у нас были потери, так как мы стояли на вышке. Противник же стрелял из леса, и его не было видно. Когда они начали стрелять со всех сторон, я понял, что мы оказались в окружении.

Алвард боролась с противником, противостояла ему, и я постоянно следил за ней. Она стреляла и убивала противника. Я не был хорошо знаком с Алвард в жизни, но на поле боя она проявила себя отлично. Несмотря стрельбу, увиденные смерти и психологическое воздействие, которое оказывал противник, она боролась спокойно, без всякой паники. Однако приблизительно через 15 минут Алвард была убита. Я был на небольшом расстоянии от нее, я прикоснулся к ней и понял, что она уже умерла.

Бой продолжался несколько часов. Мы попытались открыть коридор, чтобы вывести людей. На телевышке нас было около 10-12 человек, где-то 7 были убиты. У нас не было ни рации, ни другого способа сообщить, чтобы к нам прибыло подкрепление. Немногие спаслись, и все они были ранены, в том числе и я».

На следующий же день, рассказывает Погосян, члены Сюникского ополчения вновь отправились в село, чтобы вернуть тела павших товарищей. Но то, чему они стали свидетелями, даже спустя годы вызывает дрожь в голосе Погосяна. «Алвард живой не попадала в руки противника, но он показал свое истинное лицо. В любом бою необходимо уважать противника, и с уважением относиться к телу убитого врага, так как на его месте можешь оказаться ты. Но животное не может вести себя по-человечески», - прерывающимся голосом отмечает он. Погосян отмечает, что в годы войны азербайджанские военные глумились на телами убитых противников, и Алвард Варданян не стала исключением. Видавшему виды ветерану Карабахской войны с трудом удается говорить, когда он вспоминает, что сделали с телом Алвард азербайджанские изверги. «И в случае с Алвард турок показал свое лицо. Ее тело…», - глубоко вздыхает Погосян. «Тело было изуродовано…сильно изуродовано», - с трудом продолжает Роден, - «Наш противник не имеет права называться человеком…».

По просьбе родственников Алвард, ее не похоронили в «Ераблуре». Тело Алвард придали земле в Золакаре. После ее смерти был опубликован сборник ее стихов. В 1998 году школа №2 Золакара была названа в честь Алвард Варданян.

Armenia Today

Link to post
Share on other sites
  • 3 months later...

Сусанна Галстян. Женщина по прозвищу "Рэмбо"

post-31580-1359440123.jpg

Edited by Pandukht
Link to post
Share on other sites
  • 1 month later...

Женское лицо Карабахской войны

post-31580-1362739846.jpg

По оценкам многих карабахцев, после войны роль женщин в Карабахе заметно изменилась. Три министра в правительстве, 5 депутатов – это лишь видимая картина политической активности слабого пола в Карабахе. В неправительственном секторе женщин намного больше, и зачастую на многих встречах бросается в глаза дисбаланс – активные женщины преобладают над количеством активных мужчин.

post-31580-1362739894.jpg

Председатель Международного центра сотрудничества НКР Жанна Крикорова говорит, что "несмотря на то, что главная ноша в военное время пришлась на долю мужчин, роль женщин в войну была тоже не менее важной. Хотя это не свойственно кавказскому менталитету, но многие карабахские женщины, вопреки устоявшимся традициям, пошли воевать наравне с мужчинами. Другие взяли на себя все тяготы военного быта". По наблюдениям Крикоровой, "после войны мужчины с трудом смирились и нашли себя в мирной жизни, а вот женщины, наоборот, легко адаптировались к новой ситуации и быстро определились с тем, что и как делать в мирной жизни".

По исследованиям карабахского регионального бизнес-центра, в тяжелых поствоенных экономических условиях быстрее всего сориентировались именно женщины, которые стали печь и продавать сладости, хлеб, занялись челночным бизнесом. "То, что армянская женщина изначально ответственна за семью, заставило многих представительниц слабого пола стать более инициативными и активными, и сегодня эта социальная активность сохраняется, переходя уже в разные области жизни в Карабахе", - говорит Жанна Киркорова.

Между тем, активными карабахские женщины стали именно в карабахскую войну, которая не различила женщин и мужчин, в ней каждый нашел свое дело. И если часть карабахских женщин, спасаясь от бомбежек, в подвалах вязали теплые носки для солдат, то были и женщины, кто эти самые носки надевал уже на фронте.

"До сих по не могу понять, как нам удалось после всего этого спастись. Не могу поверить, что после тех ужасных и холодных дней сохранила хорошее здоровье", - рассказывает ветеран карабахской войны Маргарита Таранян.

Впрочем, слово "ветеран" не совсем подходит хрупкой, нежной молодой женщине с легкой походкой и развевающимися кудряшками. Маргарита ходит на каблуках так, словно никогда в жизни не надевала тяжелые солдатские сапоги и чуть ли ежедневно не сталкивалась со смертью…

Между тем, несмотря на то, что после войны прошло уже около 15 лет, война до сих пор отражается в жизнях тех женщин, молодость которых пришлась на войну.

"Оружие я брала в руки с трудом, знала, что никогда не осмелюсь убить кого-то", - рассказывает Маргарита Таранян. Но, выполняя обязанности медсестры, Маргарита прошла всю карабахскую войну, принимая участие в самых тяжелых и страшных боях.

Осенью 1992 года был ее первый бой. "Никогда бы не смогла предположить, что в первый раз медицинскую помощь окажу азербайджанцу! Его донесли к нам в палатку, мы ему помогли и выходили", - рассказывает Маргарита.

Имеющая высшее педагогическое образование Маргарита сегодня – майор карабахской армии, работает в штабе обороны.

Самое тяжелое, о чем она вспоминает – это погибшие боевые друзья. "Такие парни погибли – один лучше другого! А девушки…", - рассказывает Маргарита со слезами на глазах и вспоминает, как в бою погибла ее подруга – тоже Маргарита – и как ждали ночи, чтоб суметь вынести ее труп…

Она также рассказывает, что во время войны мальчики подтягивались-причесывались при девушках в отряде, и как они много дней подряд держали в карманах своей одежды конфеты или сахар – специально для них…

Однако не всех женщин пощадила война. Сегодня те, кто сумел выжить в ней, собираются иногда вместе и вспоминают то, что вместе пережили. Чаще всего они собираются в Шуши, в доме Каринэ Даниелян, которая самой трудно передвигаться по причине инвалидности, полученной вследствие боевого ранения.

post-31580-1362739938.jpg

45-летняя Каринэ Даниелян пошла на войну в 1992-ом, когда ей было 27 лет. Родом из города Шуши, в сентябре 1988 года она вынужденно покинула родной город, который контролировался тогда азербайджанцами. В Степанакерте с семьей жила в студенческом общежитии, когда началась война.

Был 1992 год, и азербайджанская армия вела бои уже очень близко от Степанакерта, когда Каринэ в подвале, где все семьи укрывались от регулярных бомбежек, случайно услышала разговор о том, что для основания "Карабахского Женского Отряда" производится сбор добровольцев слабого поля.

Как рассказывают участницы отряда, после вступления в "женский отряд" девушки прошли занятия по гражданской обороне, оказанию первой медицинской помощи, изучению географических карт, физической подготовке, стрельбе из разных видов оружия, их даже обучали копать окопы.

"Сначала нас записалось в отряд 25 человек, эту подготовку выдержали 12", - рассказывает боевая подруга Каринэ – Маргарита Таранян.

После боевой подготовки женский отряд отправился на войну… Каринэ Даниелян может часами рассказывать о подробностях того или иного боя, однако мать ее прерывает: "Нельзя ей так много говорить"... Карине – инвалид карабахской войны 1 группы.

"Я во многих боях принимала участие – за освобождение Мартакерта, Шуши, многих деревень, однако бой в августе 1993 года у села Кашарат стал для меня последним… Был очень тяжелый бой, первых раненых перевезли, и я осталась единственной женщиной там", – рассказывает Каринэ.

"Мне оставили сумку с лекарствами, и хоть я не была медсестрой, при надобности умела помогать раненным", - Каринэ помнит, что ползком подошла к раненным парням, чтоб помочь с перевязкой, и когда приставляла деревянную доску к ноге одного из них, ее ранили в голову.

"Когда открыла глаза, мне показалось, что попала в плен к азербайджанцам – ничего не понимала, говорить не могла, перепугалась, что я уже в плену, пока не увидела лицо мамы и успокоилась", - рассказывает Каринэ. В результате у нее оказалась повреждена центральная система головного мозга, было мало надежды на выживание, но она выстояла.

Сегодня Карине с трудом передвигается, тяжело разговаривает, но не испытывает сожаления из-за принятого когда-то решения: "Могла умереть и под бомбежками, а сейчас живу в родном городе, получаю пенсию – слава Богу, хватает… Да и подруги часто навещают меня…"

К сожалению, нет статистики о том, сколько именно женщин принимали участие в боевых действиях. Все происходило настолько стихийно, что никто в войну и не догадался бы вести какой-то учет. Однако сегодня в Союзе защитников Карабаха (общественная организация, в которую входят все ветераны карабахской войны) насчитывается около 600 женщин. Они получают такие же награды, такие же пенсии и имеют такие же трудности, как и ветераны-мужчины. На них, также как и на мужчин, война оставила тяжелый след – им снятся "военные сны" и чаще встречаются болезни, так как пусковым механизмом для всех заболеваний является стресс, как считают карабахские врачи. Однако часть женщин-ветеранов все равно после войны сумели обрести и свое женское счастье…

post-31580-1362739977.jpg

48-летняя Анаит Петросян из Мартакерта добровольцем пошла на войну в 30 лет. Сегодня в матери двоих детей трудно распознать женщину, которая держала в руках оружие и лицом к лицу встречалась со смертью.

"Несколько раз попадали в окружение. Парни наши щадили нас, до последнего не говорили, но потом и мы брали оружие и помогали им прорываться. Зачастую, когда бывало много раненых и убитых, мальчики сами выносили их с поля боя, даже на войне они оставались джентльменами, оберегая нас от самых опасных ситуаций", - говорит Анаит.

Бывший солдат Шушинского батальона, сегодня Анаит работает в военном госпитале как сестра-хозяйка. Считает, что ее осколочные ранения – пустяковые.

"Казалось бы, я должна была бояться тогда – слабый пол все-таки, но абсолютно никакого страха не чувствовала! Столько убитых, раненых, я понимала, что могу быть следующей, но какая-то уверенность была внутри – буду жить. Страх пришел позднее, после войны, когда пересказывала кому-то весь тот ужас, который прошла, вот тогда и испытывала необъяснимый испуг".

"Война нас, женщин, закалила, - говорит председатель НПО "Гармония", вдова погибшего во время войны офицера Джульетта Арустамян. – Мы так много пережили, что если нам сейчас скажут "садитесь в трактор, летите на Марс, мы и это уже сможем сделать!"

Анаит Даниелян, Каринэ Оганян

Link to post
Share on other sites

post-31580-1362987152.jpg

На фотографии справа прабабушка рок-музыканта Дерека Шериняна - Ехисабет Султанян. Фотография сделана в 1895 году в Зейтуне.

Link to post
Share on other sites

Справа - Елизавета Султанян, прабабушка американского музыканта Дерека Шериняна.

Фотография сделана в 1895 году в Западной Армении. Это был страшный год, когда армяне Зейтуна, защищаясь от турецкого деспотизма, взяли в руки оружие - все, от мала до велика, в том числе и женщины.

Восстание 1895 произошло в период, когда в Западной Армении и населенных армянами местностях Турции начались погромы армян в 1894-96. Защищая свою жизнь, честь и имущество, зейтунцы в августа 1895 прибегли к самообороне. Национальное собрание Зейтуна приняло решение перебросить в город жителей окрестных армянских сел, выгнать турецких чиновников, подготовиться к сопротивлению турецким войскам. Часть населения гавара (около 10 тыс. армян) была сосредоточена в селе Фрнуз. В октября 1895, после резни армян в Мараше, турецкие войска (50—60 тыс. аскяров) двинулись на Зейтун. Зейтунцы (6 тыс. бойцов) во главе с князем Казаром Шоврояном и Агаси Турсаркисяном более двух месяцев оказывали туркам упорное сопротивление, отбивали их атаки. Не сумев завладеть Зейтуном, турецкое правительство было, вынуждено направить в Зейтун шесть иностранных консулов для ведения переговоров с оборонявшимися. Было заключено соглашение, по которому турецкие войска покинули гавар, повстанцам дарована амнистия, был назначен правитель-христианин, а население на пять лет освобождено от налогов.

Взято отсюда.http://fotki.yandex.ru/search/Армения/users/demk-92/view/473544?page=0&search_author=demk-92&how=week&type=image

post-60720-1363421704.jpeg

Link to post
Share on other sites

Join the conversation

You can post now and register later. If you have an account, sign in now to post with your account.

Guest
Reply to this topic...

×   Pasted as rich text.   Paste as plain text instead

  Only 75 emoji are allowed.

×   Your link has been automatically embedded.   Display as a link instead

×   Your previous content has been restored.   Clear editor

×   You cannot paste images directly. Upload or insert images from URL.

×
×
  • Create New...