Jump to content

Эхо на вершине Арарата


Recommended Posts

Эхо на вершине Арарата - 7

МОЯ АРМЕНИЯ

Я жил с матерью в огромной московской коммуналке.

И знал, что я армянин. Это знание пришло ко мне через армянский язык матери, на котором она разговаривала со мной в тех случаях, когда хотела, чтобы сказанное ею больше никто не понимал.

Это был наш секретный язык общения друг с другом, и, может, поэтому с тех пор армянский для меня ассоциируется с материнской любовью, семьей и душевной теплотой.

Наверное именно эта магическая сила родного языка побудила меня позже заняться литературой и мощью Слова.

Я не знал и она мне ничего не рассказывала о нашей нации, о том, почему мы оказались в Москве и куда делись все наши родственники, фотографии которых висели на стене. Я помню, как они смотрели на меня и в глазах у них была необъяснимая печаль.

Потом маму забрали, а меня сослали из Москвы в детский дом. Моя фамилия потеряла окончание "-ян", а ведь оно, словно тайный пароль, представляло армян другу другу, где бы они не повстречались.

Но язык матери я сохранил, потому что каждый день тихо разговаривал с ней, просил поскорее вернуться и забрать меня из "ворбаноца".

Но вот однажды учительница географии заболела, и ее заменил черноволосый худощавый мужчина. Войдя в класс, он медленно обвел нас взглядом и, мне показалось, что почему-то странно уставился в меня. И вдруг потребовал, чтобы я назвал свое имя и фамилию.

Я медленно встал и приготовился к самому худшему.

— Садитесь, — сказал учитель и, расхаживая по классу, заявил, вызвав во мне смешанное чувство облегчения, гордости и чего-то еще хорошего. — Меня зовут Симон Аршавирович Торосян, То-ро-сян, я тоже армянин, как вот ваш товарищ, и я буду вести у вас уроки, пока Валентина Петровна не выздоровеет.

А вечером меня вызвали к директору и в его кабинете я увидел учителя географии.

— Симон Аршавирович хочет, чтобы ты у него погостил, — сказал директор, — я в принципе не возражаю...

- Вот это, - учитель с победроносным видом постукал пальцем по своему носу, - никогда меня не обманывало. Безошибочно определяю наш джигяр.

В этом сибирском городе было много научных институтов и в каждом работали армяне. Весть о том, что в детском доме обнаружился сирота-армянин, с легкой руки Торосяна облетела всю немногочисленную общину и к директору повалили просители.

Он им всем отказывал в усыновлении, потому что я был из семьи "врага народа".

Но в городе жила еще и старая большевичка по фамилии, схожей с моей. В своем инвалидном кресле она умудрилась добраться до партийного начальства и ей побоялись перечить.

Торосян расхаживал по квартире павлином, победно вскидывал вверх кулак и выкрикивал:

— Армянский народ не позволит ни одному своему ребенку жить в сиротском доме! Что бы то ни было на этом свете с нами!

От него и других армян я узнал многое о своей нации. Каждый считал своим долгом затащить меня к себе домой и угощать армянскими блюдами. И все они были в восторге от того, что я так хорошо сохранил наш язык.

От них я узнал, что Армянское государство, с которым они все были связаны невидимыми нитями, существовало слишком давно, намного раньше, чем вообще писалась история.

И все пережившие это государство из поколения в поколение были продолжением его истории.

В моих представлениях Армения стала мне видиться чем-то вроде летающего острова, иногда пристающего к какой-либо стране и высаживающего там какое-то количество армян.

Они продолжали поддерживать друг с другом связь через свой язык, культуру, через рассказы о своей жизни и что-то еще непонятное никому.

И все они ждут возвращения Летающего острова, а, когда это случится, к ним выйдет Армянин и скажет: "пора домой, джигяр!"

Пора всем домой, хватит с нас этого Ворбаноца.

Link to post
Share on other sites

Эхо на вершине Арарата - 8

ПОСЛЕДНЯЯ ПУЛЯ

Уже пятый день мы держали оборону и пытались прорваться сквозь плотное кольцо бесчисленных солдат. Пять дней прошли как пять долгих лет, и даже не верилось, что ты все еще жив. С каждым днем натиск врага становился сильнее, а нас — все меньше и меньше.

Их снимали с фронта и бросали сюда, потому что нас боялись больше, чем вражескую армию. Солдаты поднимались в атаку; их было так много, что каждый наш выстрел укладывал штабеля трупов.

Я лежу за выступом скалы и слежу за ними. Сейчас они завтракают, а когда закончат, начнут стрелять и снова полезут на нас. Потом залягут и будут стрелять в нас до обеда.

В обед самое удобное время для контратаки, но не хватает людей и каждый раз приходится больше заниматься ранеными, чем думать об ответном ударе.

Мы не можем даже сдаться в плен, чтобы остаться в живых: они хотят от нас только одного — чтобы мы и весь наш народ были мертвы. И лишь тогда все будет кончено.

Но смотри, как они все-таки нас боятся: хоть и завтракают, а понаставили часовых, да и оружия из рук не выпускают.

И все же мы встали в атаку, когда поняли, что к вечеру из нас наверняка никого не останется в живых.

Бежать было тяжело, мешали раны, но желание застать их врасплох, схватиться с ними в рукопашную, сделать ненужными их минометы — это придавало нам силы...

Раненый, я упал на землю и для меня кончились осада и атака. И, когда бежавший сзади схватил меня на ходу, чтобы помочь встать, я велел не трогать меня. Я уже обуза и все, что теперь еще связывало меня с жизнью, — последняя пуля в пистолете.

Он не виноват, товарищ, бросивший меня здесь. Оставить раненого среди врагов, чтобы продолжить атаку, — разве не так мы решили сегодня? Теперь мой единственный спаситель — последняя пуля, и моя вина, что я ранен в этой безумно дерзкой атаке.

Я жду тех, кому мой народ сказал «нет». С первого дня нашего сопротивления то же самое говорю им и я. Хотя, быть может, говорю не я, а то, что сидит глубоко во мне. И мой последний выстрел будет в НЕГО.

Но ведь то же самое в тех, кто сейчас прорывается к своим! И, наверное, в этом бессмертие воина, защищающего собственный народ?

Но я не дождался врага: наша атака захлебнулась, меня уносли с собой назад в пещеру и я снова со всеми.

А та пуля, моя последняя пуля, теперь в обойме другого.

Link to post
Share on other sites

Эхо на вершине Арарата - 9

ТУТОВОЕ ДЕРЕВО

Наш дом, как и все строения в той части старого Еревана, которую называли Конд, был похож на маленькую крепость. Чтобы попасть в жилые помещения, сначала приходилось преодолевать крепкие, всегда запертые ворота, а потом пройти через “далан” в виде длинного тоннеля, заканчивавшегося прямо в центре большого квадратного двора. В дальнем правом углу, за деревьями, пряталась каменная лестница на второй этаж, где и жила наша семья после большевистского уплотнения.

Из окна моей комнаты было видно гигантское тутовое дерево. Каждый раз, когда я поднимал глаза от учебников, оно меня приветствовало своим величавым размахом ветвей, листьев и прожитых годов. Его мощная крона властно привлекала взгляд и завораживала; я мог подолгу смотреть на нее, как обычно смотрят на прыгающие языки пламени или бегущую воду.

Я измерил сантиметром ствол и попросил учителя биологии определить возраст нашей тутовки. Он сказал, что должен проконсультироваться со специалистами: на это у него ушел почти месяц. Потом учитель зашел к нам, чтобы собственными глазами увидеть двухсотлетнее тутовое дерево. И сказал, что мы должны гордиться такой древностью.

Кто вырыл ямку для маленького саженца двести лет назад и не увидел его таким большим?

Если бы можно было вызвать дух того человека и сказать ему: “вот оно, твое дерево. Посмотри на него сейчас - это прекраснее всяких слов!».

С тех пор прошло много лет. Сначала ушел из жизни дедушка, известный в городе часовщик, умерший только из-за того, что ему не смогли достать нужных сердечных капель. Потом нас покинула бабушка, которую я звал мамой; она целыми днями сидела на балконе, курила "аврору" и пила крепкий кофе. И совсем недавно - отец, а через год и его брат. Вместе они жили здесь только подростками и в старости: после школы отец остался в Ереване, а дядя уехал учиться в Ленинград, стал там главным инженером завода полиграфических машин и очень редко приезжал, только присылал бабушке деньги.

Она часто рассказывала, как он любил мастерить и однажды с братом чуть не спалил весь дом, когда пытался показать фильм самодельным киноаппаратом, работавшим от обыкновенной стеариновой свечки. А до этого смастерил пароходик, умевший плыть против течения и выпускавший из трубы густой, черный дым. Вот он, этот ручеек, протекающий через наш двор; я, как будто, вижу двух мальчишек, опускающих в воду пароходик, и слышу их радостные возгласы.

Их всех уже нет и в их глазах уже никогда не отразится громадный тутовник, переживающий одно человеческое поколение за другим.

Однажды в ворота постучал незнакомый старик. Он сказал, что жил в этом доме еще ребенком и попросил разрешения осмотреть его. Каждая неизменившаяся деталь вызывала в нем восторг: каменный забор, на котором он сидел, когда был босоногим мальчуганом, сводчатый подвал с торчащими крюками...

"Все это я впервые увидел в детстве,-сказал он с грустью,- и вот сейчас". Он показал, где висела бельевая веревка его матери и где жила его собака.

Потом мы сидели на балконе и пили “сурдж”. Старик, которого звали Седрак, рассказывал о своем детстве, родителях и почему теперь оказался так далеко от родины.

-А дерево? - поинтересовался я. - Кто и когда его посадил, вы случайно не знаете?

Старик грустно покачал головой, и только тогда я обратил внимание, что он не отрывал глаз от нашего гиганта.

Вместо ответа он сказал: “счастье - это жить рядом с тем деревом, которое видело тебя маленьким”.

За хорошие деньги Седрак-даи приобрел у нас помещение на первом этаже и вернулся на родину. Каждое утро он подходил к тутовке, прикасался ладонью к ее коре и был по-настоящему счастлив, общаясь с живым свидетелем своего детства.

...Во время энергетического кризиса, устроенного правителями ставшей независимой Армении, тутовое дерево несколько сезонов давало нам свет и тепло.

Теперь его нет.

Нет и нашего двора: всех нас выселили, ибо понадобилось место под застройку. Старики ушли из жизни, а молодые уехали, а точнее спаслись бегством.

Но в моих воспоминаниях тутовое дерево продолжает жить и с каждым днем все ярче и мощнее, словно согревая и освещая душу армянина, коротающего свой век в чужой стране. Из-за этого я будто нахожусь сразу в двух мирах, которые безумно далеки друг от друга.

Боже праведный, почему мы не можем жить там, где родились и выросли?

Link to post
Share on other sites

Эхо на вершине Арарата - 10

ОДИН ПРОТИВ ВСЕХ

Кровь была повсюду, каждый камень пропитался ею, и стало уже все равно, когда тебя убьют: сейчас или завтра. Мы убивали, чтобы остаться в живых. Мы выдержали много сражений, но тот, кто уцелел, не был счастливее погибшего: он не знал, победит ли в следующей схватке.

Где-то далеко действует еще один отряд и там меня ждут. А это значит еще больше сражений и еще больше крови.

И хотя кровь — страшное наследие, но разве нам оставили какой-либо другой выбор?

Он сидел на замшелом камне. Костер уже догорел, унеся с собой тепло и свет, а он все помешивал шомполом остывающий пепел.

От всего отряда остались лишь двое. Он даже толком не знал этих людей; несколько дней назад столкнулся с ними у перевала, и его совсем не удивила просьба взять их с собой. Конечно, враг хитер и способен на любую подлость, но если я начну бояться наших, то разве не признаю этим свое поражение?

Они куда-то ушли, и он был уверен, что с ними появятся и «звери». Конец все равно близок и очень тяжело его ждать так долго. Ему хотелось хоть раз почувствовать страх перед последней в жизни схваткой. Может быть это принесет ему радость? Может радость в поражениях, в том, что ты уже не должен сражаться, проливать кровь и убивать всех на своем пути?

Но ему стало неприятно, что он так напрягся, услышав в тишине ночи далекое шуршание. Это могло быть все, что угодно, но даже сейчас, когда он сидел и ждал ощущения покорности судьбе, руки сами потянулись к оружию, а мозг моментально оценил боевую ситуацию.

Эти двое издали условленный звук, а ведь до сих пор враги не отваживались ночью подниматься в горы!

Да, это были враги, это были те двое, которые его предали.

Но если я их убью, с кем же тогда останусь?

Одиночество в борьбе с врагом — разве это не страшнее, чем два предателя?

«Мы привели пополнение!» — из темноты послышался крик и его стали окружать.

— Ах вы рискнули ночью подняться в горы? — он спокойно зашел за тот большой камень, который приготовили к падению еще когда в отряде было много сильных ребят. — И даже тащите пушки?

Но ощущение последней в жизни схватки все не приходило. Оно не пришло и тогда, когда выяснилось, что враг повсюду, даже там, где он никак не мог быть.

Он медленно продвигался к абсолютно недоступной снежной вершине, оставляя за собой трупы, и все крепче была уверенность, что впереди еще много сражений.

«Я остаюсь, чтобы драться!»

И было много новых сражений, которые он ведет по сей день.

Link to post
Share on other sites

Эхо на вершине Арарата - 11

ПОСЛЕ ТЕР-ДЗОРА

Девочка несла воду по пустыне.

Надо было как можно быстрее добраться до небольшого валуна, за которым лежала ее умирающая мать. Она знала, что вода сохранит матери жизнь, и тогда ей не будет одиноко на этом свете.

Она убыстряла шаги, однако ноги погружались в песок очень глубоко и приходилось делать усилие, чтобы двигаться вперед. Тот камень, казалось, все отдалялся, и девочку охватил ужас: она поняла, что уже не сможет помочь матери.

Девочка осталась одна в этой пустыне, которая заглатывала ее в себя; песок уже подобрался до лица и стало трудно дышать.

Она вся напряглась, открыла рот, чтобы закричать, и проснулась.

Салима, старая женщина, давно работавшая служанкой в этом доме, строго посмотрела на девочку и прошипела:

- Пора готовить завтрак господам, а ты все спишь, - потом, прищурив глаза, спросила. - Ты что это такое видела во сне?

- Будто мы пошли в баню, а там лопнули трубы, и мы чуть не утонули, - с невинным видом ответила девочка и вспомнила, как мать ей говорила, что вранье - большой грех, за который Боженька обязательно накажет.

- Такое было в тот год, когда мы покарали этих неверных армян, - сказала Салима, но тут же осеклась и пристально посмотрела на девочку.

- Этого я не помню.

За прошедшие годы девочка сумела внушить окружающим и, прежде всего, себе, что она полностью забыла свою прежнюю жизнь. Она теперь была маленькой турчанкой Асмией, служившей в семье господина Халила, который выкупил ее из бедуинской неволи и привез в Константинополь в качестве бесплатной домработницы.

Только сны вероломно возвращали ее в страшное прошлое.

Приготовив завтрак, но сама, конечно, голодная, 14-летняя девочка отправилась за покупками к обеденному столу.

Она уже подходила к базару, когда ее остановила женщина, по виду не местная.

- Ахчик джан, дун hай эс?

- Простите, ханум, я вас не поняла, - сказала Асмия и хотела прошмыгнуть мимо.

- Ты армянка? - повторила свой вопрос по-турецки преградившая дорогу женщина и, не дожидаясь ответа, сказала. - Я вижу, что ты армянка. У тебя армянские глаза.

- Я турчанка, - прошептала Асмия, резко развернулась и побежала домой.

Она уже слышала из разговоров взрослых, что в городе появились люди из далеких стран, которые ищут армянских детей-сирот. И твердо знала одно: если кого-то признают армянином, это означает неминуемую смерть.

Девочка так ничего не купила, и за это ей поручили адскую работу - до ночи сбивать шерсть.

Уже стемнело, когда вдруг в дверь громко постучали, и в дом вошел высокий седовласый мужчина в черном одеянии и с крестом на груди в сопровождении той женщины, которая утром с ней заговорила. Это был армянский священник.

- Я пришел за нашей девочкой, - показав на Асмию, уверенным и громким голосом сказал священник, и девочку очень удивило, что хозяева даже не посмели что-либо возразить.

На улице стояли какие-то люди с плотно сжатыми губами, которые пошли следом за ними. Когда она оглянулась, толпа сзади них стала намного больше и многие были с ружьями. Непроизвольно она напряглась, и это почувствовал священник, который вел ее за руку.

- Не бойся, дочь моя, - сказал священник. - Это армяне. Они нас охраняют. Они сами пришли, когда узнали, что я иду спасать армянскую девочку. Ты теперь в безопасности со своим народом.

Эту ночь Асмия провела в армянской церкви, и здесь она узнала, что священник, приведший ее сюда, - сам Патриарх Константинополя, и только его высокий сан сделал возможным ее быстрое спасение.

- Тебе еще повезло, моя девочка, - сказала старушка, укладывавшая ее спать, и вздохнула. - О Господи, почему ты так наказываешь свой народ?

Асмия сразу заснула и опять во сне бежала с полуразбитым кувшинчиком через пустыню Тер-Дзор. Ее ноги погружались в песок все глубже и глубже, и она знала, что не сумеет принести умирающей матери воду. И знала, что она, Асмик Бояджян, осталась на этом свете совсем одна, потому что в пустыне Тер-Дзора погибли ее мать Анаид Бояджян, бабушка Астгик, старшая сестра Мариам, старший брат Левон и младший брат Погос. А отца Седрака Бояджяна и дедушку Вагаршака жандармы убили во дворе их дома.

Утром Патриарх повел ее к судье.

- Так надо, дочь моя, - сказал он девочке. - Он должен убедиться, что ты армянка. Таков их закон. Если бы ты говорила по-армянски, этого было бы достаточно. А так он должен задать тебе несколько вопросов, чтобы вынести судебное решение.

Но судья, взглянув на нее, расхохотался.

- Нет, девочка, - сказал он и хлопнул ладонью по толстой книге, - я не буду тебя ни о чем спрашивать. По твоим глазам видно, что ты армянка.

Они вышли на улицу, и Патриарх поднял верх руку со сжатым кулаком. Стоявшая у дверей суда толпа ответила тем же. А Патриарх, у которого в глазах были слезы, достал платок, высморкался и сказал дрожащим и тихим голосом:

- А теперь, дочь моя, ты должна снова выучить язык своего народа.

Link to post
Share on other sites

Эхо на вершине Арарата - 12

ОРЕЛ

В небе парил жаворонок.

Орел следил за ним немигающим взглядом. Он уже перестал бороться, пытаясь тоже взмыть наверх. Короткая цепь, приковавшая его к ядру, не давала ему взлететь, и он все смотрел на небо и на этих птиц.

На земле валялись перья, его перья. Они слетали, когда он клювом и крыльями сбивал цепь, чтобы освободиться. Обессиленный, он замирал, а наверху, в небе, носились жаворонки и громко чирикали.

Орел молчал. За все это время он не издал ни звука. Только шум крыльев и звон цепи нарушали тишину его яростной борьбы. Он немного отдыхал, а потом рывком начинал снова бить крыльями по камням.

Старые и больные орлы пикируют с огромной высоты на скалы потому, что полет уже не доставляет им радости. А его неудержимо манило небо, которое теперь стало недосягаемым.

Уже почти совсем стемнело и пришла эта звенящая тишина.

Орел стоял спиной к ядру и старался не смотреть наверх. Веки были полузакрыты, и ему казалось, что он парит, слыша только жгущий уши свист воздуха.

Холодный ночной ветер топорщил перья на крыльях, которые он расправил и покачивал, имитируя полет.

А потом орел стал подниматься в гору. Часто тяжелая цепь с ядром перевешивали, и он оказывался внизу, но тут же начинал свое восхождение сначала.

Прошло много времени, пока он не достиг своей цели.

Орел стоял, крепко вцепившись когтями за скалу, а внизу, далеко внизу — острые камни. Но он смотрит наверх, на небо, где уже нет ни жаворонков, ни воробьев — они остались где-то там, у земли. Ядро, глухо позванивая, остановилось у отполированного ветрами и дождями валуна прямо у края пропасти. А орел все сидел, неподвижный как статуя.

Наконец небо снова опустело и никто больше не носился, издавая бессмысленные и радостные крики.

И тогда он рванул, бешено хлопая огромными крыльями, которым уже не мешали камни. Страшное напряжение сменилось усталостью, когда он все же увидел небо без горных вершин.

Вот оно - упоение победы!

Его резко рвануло вниз и только мощные крылья помогали лететь впереди ядра...

Утром первые лучи солнца нашли в расщелине скалы окровавленное тело орла. На его ноге был обрывок расколовшейся цепи.

Link to post
Share on other sites

Join the conversation

You can post now and register later. If you have an account, sign in now to post with your account.

Guest
Reply to this topic...

×   Pasted as rich text.   Paste as plain text instead

  Only 75 emoji are allowed.

×   Your link has been automatically embedded.   Display as a link instead

×   Your previous content has been restored.   Clear editor

×   You cannot paste images directly. Upload or insert images from URL.

×
×
  • Create New...