Иду на Арарат

[HOB]

Иду на Арарат

Ким БАКШИ

Ким Бакши вновь в своем давно уже родном Ереване, где его даже если не все знают лично, но любят точно все. Его искренние, глубокие книги об Армении, а также обаяние личности никого не оставляют равнодушным.

“Главная причина моего очередного появления в Армении — презентация книги “Наш мир подобен колесу”. Она вышла в Москве несколько месяцев назад и здесь мало кому еще известна. Я вновь хочу поблагодарить спонсоров издания — известных деятелей армянской общины Москвы Сергея Амбарцумяна, Армена Гукасяна и Сурена Саркисяна. Книга — результат их патриотизма и бескорыстной любви к национальной культуре.

Кроме презентации мне необходимо еще поработать в Матенадаране, нужно набрать дополнительные материалы для новой книги. Это раздумья о связях древних культур Запада и Армении в 5-7 веках, конкретно — о философах Боэции и Давиде Анахте. Они не только жили почти в одно время, но и учились у тех же людей, комментировали те же сочинения. Боэций — основоположник философии западноевропейского мира. Он был римлянином, премьер-министром короля ост-готтов Теодориха в Равенне. По ложному доносу его казнили. Давид Анахт — философ, вынужденный покинуть Афины, после того как христианский император Феодосий разогнал Афинскую школу “язычников”. Давид — крупнейший представитель античной школы. Интересная деталь: персидский шах в пику Феодосию пригласил и пригрел многих разогнанных “афинян”, дал им возможность учить людей. Когда с Феодосием был заключен мир, многие вернулись обратно. Шах особо просил сохранить им жизнь. Анахт предпочел вернуться в Армению, так появился великий античный философ-неоплатоник Давид Анахт. В книге будет затронута и параллельная тема — любовь к родине. Ведь у русских и у армян она совершенно разная. Русские, например, всегда упрекают родину. Лермонтов это отлично сформулировал: “Люблю Россию, но странною любовью”. У армян же не так... Сложная тема.

А еще появилась призрачная возможность поехать отсюда в Западную Армению, где я ни разу не был, хотя кажется, касался каждого камня Ани или рельефов Ахтамара. Я всегда мечтал увидеть все воочию...”

Редакция “НВ” поздравляет своего давнего автора Кима БАКШИ с новой книгой и желает непременно увидеть Западную Армению. И, как знать, может, после этого появится еще одна книга.

Предлагаем читателям главы из книги “Наш мир подобен колесу”.

ИДУ НА АРАРАТ

Всю жизнь мечтал взобраться на Арарат и с его вершины оглядеться окрест. И вот оно, чудо нашего виртуального века: я совершаю восхождение!

Иду след в след за башмаками впереди шагающего спутника, размалываю мелкие камешки своими ошипованными ботинками. И где-то высоко, близ границы снега, нам встречаются разбросанные в беспорядке обработанные камни, остатки армянской деревни. О ней напоминает и чудом сохранившееся кладбище. Надгробные камни с высеченным на них армянским крестом — хачкары — расплылись по пригорку, как испачканные льдины.

Я гляжу на хачкары, пытаюсь разобрать полустертые надписи и не удивляюсь: армяне жили вокруг Арарата с незапамятных времен.

Память послушно подсказывает сравнительно позднее свидетельство испанского посла Рюи Гонсалеса де Клавихо, который по дороге ко двору Тимура проезжал у подошвы горы Ноева ковчега (его слова) и везде встречал армянские селения, города, замки. Всюду его радушно принимали, давали кров, пищу, корм лошадям. О самом Арарате он говорит так: “Гора эта очень высокая, и на вершине ее лежал снег, и была она голой и безлесой, но там было много травы и влаги, а дорога шла вокруг нее, и виднелось много зданий и каменных фундаментов, тянувшихся на значительное расстояние...”

Де Клавихо и его спутники неделю гостили у знатной армянки — хозяйки замка, которая, между прочим, рассказала, что Тимур взял приступом их крепость, убил ее супруга, приказал снять ворота, чтобы люди впредь не могли в ней защищаться. Теперь замок стоял без ворот и назывался — как и окружающий его городок — Игдыр.

Ныне Игдыр служит перевалочным пунктом для групп, которые собираются взойти на Арарат. Они селятся в гостинице или разбивают временный лагерь и ждут, разрешат ли турецкие власти им восхождение. Американцы, даже если они армяне по национальности, получают разрешение. Вот как мои спутники.

...Мы давно уже ступили в зону вечного снега, развалины армянского селения остались где-то глубоко внизу. Задул ледяной встречный ветер, и по знаку нашего лидера, седовласого и седоусого армяноамериканца, мы накинули на шерстяные шапочки капюшоны и крепко затянули их шнурками.

Наша группа идет короткой цепочкой. За лидером следует его сын, затем еще один армянин из Соединенных Штатов, и заключает эту короткую кавалькаду из трех человек их невидимый виртуальный спутник, то есть я.

В известном смысле на эту ситуацию можно поглядеть и по-другому. Они сами явились ко мне — на пленке, вместе с видеокассетой. Вмороженные в свое время, в 1986 год. Ведь они же хотели, чтобы я смотрел, как они поднимаются на Арарат. А я захотел стать их виртуальным спутником, включил себя в их время. Хотя это противоречит законам физики, но не лирики.

И вот вместе с ними глотаю густой ледяной ветер, дующий с вершины. Прохожу сквозь снежные заряды, секущие лицо. И вот чудо — радуга, она видна ниже нас, где-то в долине, там, верно, идет дождь.

Ветер полощет голубое полотнище, не дает установить палатку. После неудачных попыток мы ложимся прямо на снег, отдыхаем.

Однако Игдыр, Игдыр... Лежу на спине, на своем тяжелом рюкзаке и повторяю это слово. Что-то ведь у меня с ним связано, помимо истории! Игдыр... Какое-то личное воспоминание.

В самом этом городе я не был, знаю только, что когда-то был он армянским, входил в Эриванскую губернию Российской империи, а сейчас весь турецкий.

...Но вот в память вплывает, как льдина, надпись “Путь в Игдыр”.

ТЕР ГУРГЕН

Вместе с надписью засветилась поздняя осень в Эчмиадзине, уже не традиционная золотая, а, так сказать, серебряная, когда уже холодно, по утрам случается серебристый иней, но солнце днями еще сильно пригревает.

Мы стоим у входа в столовую, недалеко от проходной, мерзнем в тени заводской стены, ждем, когда нас пригласят на хаш. Я читаю армянские буквы, надпись на вывеске, оказывается, это не какая-то там столовка, а кафе и зовется оно “Путь в Игдыр”. Никаких эмоций у меня эта надпись не вызывает. Мало ли в мире что и как называется. Помню анекдот про духан “Рабиндранат Тагор”...

Наконец директор завода Карлос Петросян приглашает нас в длинную комнату, к протянувшемуся по ней длинному накрытому столу. Какой-то Никола Пуссен местного розлива изобразил на стене масляными красками Аполлона с лирой в руках и толстоногих граций — дебелых баб, которые не обращают на него никакого внимания и вроде бы собираются купаться.

Не озираясь на нелепую живопись, присутствующие шумно рассаживаются. Во главе стола с почтением помещают Тер Гургена, тогдашнего настоятеля древней церкви Гаяне.

Я давно знаю и люблю — и его, и его храм, построенный в Эчмиадзине католикосом Езром в 630-641 году. На мой взгляд, Тер Гурген подлинно народный священник. Он пользуется всеобщей любовью, которой могут только позавидовать какие-нибудь иерархи, облеченные высоким саном, близкие к патриаршему престолу, носящие на груди драгоценные кресты.

О его популярности ходят легенды. В них он предстает остроумным, находчивым, умеющим счастливо выйти из трудного положения. Вот один из таких рассказов.

Пришли к нему как-то воры в законе: хотим накрыть стол у тебя, не побрезгуешь? Тер Гурген вспомнил Христа и благочестивого разбойника и согласился. За стол сели несколько десятков человек, головорезы не только из Армении, но из других республик тоже. Предложили ему вести стол, быть тамадой. При этом один из местных выразился в том смысле, что нигде больше нет такого батюшки, как Тер Гурген.

Целый вечер он руководил столом, много смеялись его остроумным тостам. Но отец Гурген говорил и серьезные, наставительные вещи. Это не всем нравилось. В заключение вечера было пущено по кругу блюдо, чтобы каждый сделал подношение храму, и блюдо скоро наполнилось грудой денег. Тогда встал один из гостей и сказал: “Какая разница между нами и тобой? Ты такой же вор в законе, как и мы, присваиваешь чужое. Мы уйдем, а ты украдешь деньги, что на блюде...”

Все замолкли, ждали, что ответит Тер Гурген.

Он торжественно взял блюдо в руки, посмотрел на небо, а пир шел в тени раскидистой орешины, и сказал: “Все эти деньги мы посвящаем Богу. Господи, прими этот дар!..” С этими словами он высоко подбросил деньги. Часть их скрылась в листве. Затем деньги дождем стали сыпаться на землю.

— Видите? Бог возвратил деньги. Придется их взять на нужды церкви!..

Воры в законе весело зааплодировали, оценив шутку.

И вот теперь Тер Гурген возглавляет застолье в кафе “Путь в Игдыр”.

Собственно, здесь мы оказались случайно, явились в Эчмиадзин на съемку, заехали в Гаяне навестить Тер Гургена. Сколько я не видел его? Больше года. Он не изменился — добродушный, нестрогий, без тени ложной значительности или ханжества. Внимающий собеседнику с готовностью понять его, поощрительно кивающий ему, будто даже помогающий говорить движением своих полных ярких губ из-за стриженых усов.

Как обычно, он был в черной, выгоревшей до зеленоватого оттенка бархатной шапочке, собранной конусом и пуговицей на вершине, в черном очень не новом одеянии, на груди — деревянный крест с инкрустацией из простых красных стекляшек, дешевый.

При встрече мы расцеловались, и он пригласил нас с Овиком и Арто на хаш к его друзьям. Овик Ахвердян — режиссер-постановщик сериала “Матенадаран”, Арто Давтян — его “верный Личарда”, второй режиссер и бессменный директор. Они для вида посопротивлялись. А Овик даже поставил передо мной мефистофельский вопрос: “Что тебе дороже — хаш или закончить съемку?” Я ни секунды не кол######ся: “Хаш, конечно!”

Мне нравится эта наваристая еда из телячьих ножек, ее начинают готовить, когда приходят холода. А еще мне нравится дружеский ритуал, который эту еду сопровождает. Собираются рано, пьют водку, никаких тостов, только говорят “Бари луйс!” — “Доброе утро!”... Приятно было все это вспоминать, лежа не снегу близ вершины Арарата.

Тер Гурген, избранный тамадой, много шутил, рассказывал веселые истории, на которые он мастер. Они, эти истории, как и легенды о нем самом, были исполнены в народном духе.

А вот эта — прямо средневековая басня... Так и видишь ее в манускрипте у Мхитара Гоша (XII век) или у Вардана Айгекци (XIII век):

— Пес и Петух решили уйти от своего хозяина. Петух говорил: “Я первый встаю, всех бужу, а какая благодарность? Даже горсти зерна хозяин мне никогда не подсыплет”. А Пес сказал: “А я сторожу дом от воров, стада — от волков, а хозяин даже кости мне не бросит...”

Шли они шли и видят заброшенную церковь в лесу. Пес свернулся у дверей, а Петух взобрался на колокольню и громко закукарекал.

Тут бежала Лиса, услышала кукареканье Петуха и возблагодарила Бога: “Спасибо Тебе, что Ты даешь мне обед!..”

— Как хорошо, что в нашей церкви появился священник, — обратилась Лиса к Петуху на колокольне. — Спускайся-ка, отец мой, я хочу тебе исповедаться.

Тут кто-то шевельнулся у входа в церковь. “Спасибо Тебе, Господи, что Ты даешь мне также и ужин!” — сказала про себя Лиса. Она решила, что там, где Петух, должна быть и Курочка.

Пес как бросится на Лису и погнался за нею. А Петух кричит ей вслед: “Эй, Лиса, запомни: никогда не надо благодарить Бога раньше времени!..”

Дымились глубокие тарелки с хашем. Горой в них лежал сухой, мелко наломанный лаваш.

Застолье становилось все шумнее. Начались тосты, хотя это и не в обычае во время хаша. И, естественно, выпили за родителей: у кого живы — за их здоровье и долголетие, а у кого их уже нет — за светлую память.

И тут, улыбнувшись, и как бы в стиле веселого застолья хозяин хаша директор местного завода Карлос Петросян рассказал историю о своей матери.

— До девяноста лет она сохраняла светлый ум и память. Но в одном был у нее сдвиг: все время просила свозить ее в Игдыр. Ей казалось, что город находится в нынешних границах Армении. От постоянных дум она передвинула границу. Говорит, когда они бежали из Игдыра от турок, она оставила знакомому курду золота, чтобы приглядывал за домом и садом. Деньги давно кончились, надо съездить... Две претензии были у нее к сыну — не свозил в Игдыр и не сделал рентген...

— А ведь и правда, из Эчмиадзина прямая дорога до Игдыра. И здесь совсем недалеко, — сказал кто-то. За столом сразу замолчали...

Мы вышли на улицу. В ясном чистом воздухе сиял Арарат. Там где-то у его подножья расположился Игдыр. Сухой армянской осенью, когда почти нет испарений огромной долины, библейская гора вырезывается особенно четко, скульптурно. Грустно было смотреть на нее. Недоступное, невозможное воспоминание!..

ЧУВСТВО ГОРЫ

...И вот я на ней. Поднимаюсь, иду за своими спутниками, хрущу крупнозернистым снегом под ногами и мечтаю с вершины увидеть Эчмиадзин. И Ереван... В самом деле: почему — нет? Если мы снизу так хорошо видим вершину, то, казалось бы... Гляжу вперед и вверх. Она уже видится недалекой, эта высшая точка, венец нашего восхождения.

Но эта близость была иллюзорной, впереди у нас были еще часы пути, страшные провалы и ледяные пропасти, куда я заглядывал в наивной вере — не вижу ли огромное деревянное тело Ноева ковчега?..

И вот звучат фанфары, торжественно играют невидимые оркестры. Мы на вершине! Наш усатый лидер альпенштоком вырубает неглубокую яму в обледеневшем насте, закладывает дощечку с именами восходителей — Масис Барсегян и его сын Грегор, Нью Джерси. Гамлет Нерсесян из Нью-Йорка. Естественно, моего имени нет, виртуальные спутники не в счет.

Мы оглядываемся окрест. Дали затянуты туманами. Облака стоят внизу плотные, сплошные, ослепительно белые. Не видно ни городов, ни сел, ни полей, нет никаких признаков человека и его трудов. Кажется, мы плывем на гигантской льдине по молочному морю. Или летим в надмирной высоте, затерянные, оторванные от всего живого... Одиночество на вершине. Так всегда бывает?..

Но совсем по-другому чувствуют себя мои спутники. Обнимаются, сорвали с голов и размахивают вязаными шапочками, сняли зеркальные очки, чтобы были полностью видны лица, фотографируются на память в разных сочетаниях — отец с сыном, все вместе... Радуются, гордятся собой — армяне на вершине своей легендарной горы. Снимают видеофильм. Об этом событии должен узнать весь мир, по крайней мере армянский!..

И что им до того, что задолго до них, в 1826 году, на Арарат взошел Хачатур Абовян, автор классического романа “Раны Армении”, такого же почитаемого среди армян, как, например, в России “Путешествие из Петербурга в Москву” А.Н.Радищева.

И еще мне припомнилось одно имя среди успешных восходителей — К.Спасский-Автономов, первый русский на вершине горы, если я не ошибаюсь, 1834 год. О нем можно было бы и не вспоминать, если бы не одно обстоятельство. Он лазаревец, воспитанник Лазаревского института восточных языков. Институт этот создала в Москве богатейшая армянская семья, сановники при дворе русских царей начиная с Екатерины II. А приехали они в Россию из Персии, из Исфагана. Вот она, цепочка, одна из многих, ведущая меня в Иран...

Выключаю видеомагнитофон.

Исчезает вершина Арарата и на ней ликующие мои спутники, которые и не заметили, что вместе с ними и я взошел на высшую точку библейской горы.

Вынимаю кассету, открываю балконную дверь. Внизу шумит немолчный поток машин на улице Киевян, где я живу в Ереване в своем временном пристанище. Живу. Пишу свою книгу, иранские страницы. То и дело звонит телефон, куда-то надо идти, торопиться. Обстоятельства, обязательства, обязанности...

Выхожу на балкон, в лицо дышит ереванская жара. Гляжу на ту сторону улицы в прогал между домами, но ничего не видно за испарениями дня, за тяжким городским смогом. А вот ранними утрами там видна часть Большого Арарата, самая его вершина. Каждое утро я гляжу на нее, здороваюсь.

Когда я приезжаю в Ереван и над скоплением людского жилья вижу недоступно парящую снежную гору, меня охватывает особое чувство. Что Бог по-прежнему хранит эту землю и этот небольшой, кричащий, несогласный, но почему-то такой дорогой мне народ! И это “чувство притяжения горы”, как сказал Мандельштам, вновь и вновь рождается и не проходит.

Сознаешь, что Арарат негласно присутствует при всех встречах и разговорах. При всех перемещениях — медленно движется за домами.

Он для меня — как масштаб жизни: у него километры, а все, что ты делаешь — миллиметры. Он живет как протяженность истории — тысячелетия, а ты — секунды.

И даже то, что Арарат порой не показывается, исполнено значения... Вдруг исчезает надолго — за облаками, в мареве. А то вдруг — и не просишь его — он целый день с тобою. Как явление божества, которое по своему внутреннему помыслу то открывает, а то и своенравно прячет свой лик. И не дает привыкнуть к себе. И, между прочим, не делается частью пейзажа, как, скажем, камни или виноградники, или частокол пирамидальных тополей в долине. Или плоскогорья Армении — волнистые пространства, обрывающиеся ущельями. Или заходящие друг за друга мысы предгорий — чем дальше, тем синей.

И надо всем — Арарат. Как мечта, постоянная и недоступная. Какой и должна быть настоящая мечта.

Как отчетливо чувство притяжения горы выразил Пушкин!

Он поднялся рано, на восходе, с намерением — скорее в путь, продолжить “Путешествие в Арзрум”. Спросил казака, потягиваясь: “Что за гора?” И услышал: “Это Арарат”.

“Как сильно действие звуков! Жадно глядел я на библейскую гору, видел ковчег, причаливший к ее вершине с надеждой обновления в жизни — и врана, и голубицу излетающих, символы казни и примирения...”

Потом дотошные исследователи установят, что Пушкин с того самого места не мог увидеть Арарат, что это был Арагац. Боже мой, разве это важно! Он жаждал увидеть Арарат и увидел его в сердце своем. Так же, как увидел постепенно отступающие пенные волны потопа, обнажившуюся мокрую вершину горы — голую скалу, еще безо льда и снега.

Это потом причаливший Ковчег врос в массив льда, целиком скрылся в нем. И вряд ли его кто может найти под многометровой толщей, в ледяном плену. Пушкин же видел голубицу с масличной ветвью в клюве. И еще много чего увидел Пушкин в своем сердце — весь круг образов, что нерасторжимо связывает с библейской горой.

“Лошадь моя была готова. Я поехал с проводником. Утро было прекрасное. Солнце сияло”.

...Таким-то утром мы вылетели в Иран. И сразу устремились к Арарату, словно летчики хотели заглянуть в оба его кратера или знали место, где среди снега и льдов скрывается Ноев ковчег. Впрочем, снега на горе было мало, слюдяной, расплавленный летней жарой, он прочно лежал только на самой вершине Большого Арарата, Малый хранил немного снега только в своем кратере.

Заглянув в него, летчики словно спохватились, выровняли курс, и некоторое время мы шли параллельно прекрасной библейской горе, любовались ею. И могу засвидетельствовать правильность распространенного среди армян мнения, что вид на двуглавую гору из Араратской долины действительно самый красивый.

Даже сам Эверест из-за окружающих его восьмитысячников не выглядит таким величественным, как эта гора, одиноко царящая над плоской армянской равниной, над полями, садами, виноградниками. Мне даже кажется, что в Библии был избран Арарат как причал для Ковчега именно потому, что авторы рассказа о Ное глядели на двуглавую гору именно из Араратской долины.

Мне случалось видеть Арарат с другой стороны, из Ирана: безумно далекий, одноглавый, в створе чужих заснеженных гор. Видел я его на любительской киносъемке из Турции — тоже одноглавый, Большой Арарат загораживает Малый. Кстати, почти то же происходит и сейчас в полете, только Малый смещается в сторону Большого, налезает на него. Классическая “двугорбость” теряется, картина искажается. Поистине только армяне владеют красотой Арарата!

Замечателен взгляд на гору из космоса. Однажды я разглядывал картинку с американского спутника. На ней с высоты нескольких сотен километров Арарат можно и вовсе не заметить, только при большом увеличении понимаешь: вот малая гора, вот большая — с высоты кажется плоской. Но зато как отчетливо виден поток лавы, сначала переполнившей кратер, а затем как закипевшее молоко, перелившейся через края.

При виде этих геологических следов невольно припомнились выводы ученых о том, что Малый Арарат намного младше Большого, что тот одиноким великаном стоял без своего брата тысячи и тысячи столетий и даже было унизился почти до основания, но потом стал снова расти — до сегодняшних высот. Правда, человек этого не заметил, он появился намного позже.

Тем временем гора отодвинулась назад, за ней завиднелись цепи туманных гор, никогда не видимые с земли. Блеснула серебряная жилка, извилистый нерв — пограничная река Аракс. Мы уже в Иране, но еще в воздухе.

www.nv.am