ТОСКА
Арман не знал, где он находится. Может быть, это другая планета, может быть, какая-то местность на своей родной, а может быть - какой-то ад. Он многое забыл, лишь иногда с трудом вспоминал свое имя. Еще он помнил, что погиб в бою в рядах армии Императора.
Пронзительно-голубое небо исполинской плитой давило на грудь, прибитое к бугристой поверхности пустыни раскаленным гвоздем солнца. Скелет Армана давно уже оказался на поверхности. Грязно-коричневые кости раскинулись на склоне бархана, а пустые глазницы черепа непрерывно следили за горизонтом. Насколько он помнил, он был один здесь, в этой пустыне, под этим небом, под этим солнцем.
Может быть, солнце когда-нибудь заходило и всходило, а воздух переставал быть тяжелым и неподвижным, переходя в ветер. Насколько Арман помнил, этого не было никогда.
***
Под соседним барханом лежал Мишель. Его никогда не выносило на поверхность, и он лежал в полной темноте. Он думал, что он здесь один и что лежать ему придется долго - может быть вечность. Мишель с момента своей смерти вел отсчет времени. С каждой прошедшей воображаемой секундой он помещал одну песчинку в воображаемую гору песка. Когда вечность пройдет, он найдет способ пересчитать эти песчинки.
***
Интересно, зачем ему это?
Арман заметил над горизонтом маленькую черную точку. Такого на его памяти не случалось еще никогда. Он разволновался, мысли наскакивали одна на другую, мешая сосредоточиться. Воображение металось от догадки к догадке, иногда останавливаясь в недоумении. "Может ли это вообще произойти? Что это такое? Откуда оно? Что мне делать?" Арман совсем потерял покой.
И только его скелет, раскинувшись под солнцем, оставался бесчувствен и недвижим.
Догадка пришла внезапно. Птица! Вот что это такое. Арман попытался представить себе, какой она может быть.
Орел. Гордый, безжалостный и далекий. Могучие крылья с седыми перьями, мощный, с желтизной, изогнутый клюв, пронзительно-зоркие глаза и стертые, изломанные натруженные когти. В крови жертвы.
Конечно же, это орел. Несомненно.
Или ворона. Глуповато-нахальная ворона. Болтается в небе и издает свое дурацкое карканье. Вороватый взгляд, клюв, испачканный какой-нибудь гадостью с помойки, облезлые перья, босые, потрескавшиеся лапы.
Господи, как бы он любил эту ворону! Он здесь один, лежит, разбросавшись под солнцем своими костями грязноватого цвета. Но если здесь есть ворона, значит, есть жизнь, будет жизнь и у него. Хотя он и мертв.
Точка уже скрылась за горизонтом. А может, ее и не было... Может, это был всего лишь обман зрения. Недаром череп Армана рассечен над правой глазницей.
А Арман продолжал мечтать.
Может, это воробей? Конечно же, воробей! У себя на родине (где это было? когда?) малышом он любил наблюдать за их забавной возней. Маленькая, но храбрая и жизнерадостная птица. Птичка. С одинаковой энергией защищавшая птенцов от кошки (кошка... что это такое?) или воровавшая корочки хлеба со стола. Арман любил кидать им крошки и смотреть, как воробьи наперегонки стараются их собрать. А как они любят возиться в пыли! Все так растопырятся, взъерошатся и елозят по этой пыли. И смотрят так, как будто делают что-то серьезное и ответственное...
Вспоминая, Арман снова вгляделся в точку над горизонтом. Нету...
Он всматривался в небо, пока боль не стала нестерпимой. Все его существо было повергнуто в смятение.
Стоп, стоп, не надо... Она должна, обязательно должна появиться вновь. Ведь она же была! Может быть. Нет, все-таки была наверняка!
А если и не была, то появись! Птичка, ну прилети, пожалуйста! Орел. Ворона. Воробей. Хоть курица...
Лазурное небо было пусто и чисто. Солнце светило, повернувшись лицом куда-то в сторону.
Мишель продолжал пополнять свою гору песка.
Арман был в отчаянии. Он бы зачах от горя. Сердце бы не выдержало и разорвалось. Он покончил бы с жизнью...
Если бы не был мертв.
Раскаленная струйка песка ласково скользнула в надрубленную глазницу...
