Армянская архитектура

[BIBAR]

Армянская архитектура

Костан ЗАРЯН

Искусство антифатально. Эта великая жизненная сила противопоставляет небытию совершенное, непосредственное, искреннее выражение бытия. Искусство борется созиданием против метафизической неопределенности, порой хаоса. Освобождает личности и народы, наделяя их основополагающими ценностями, которых они были лишены. Через искусство обреченная на смерть человеческая личность стремится воссоединиться с движущим звезды ритмом, перевести его в гармоничные, стремящиеся к вечности формы.

Каждое настоящее творение искусства является космосом. Космосом, который вмещается в нас и вмещает нас самих. Большое искусство есть результат коллективного бессознательного — источника вдохновения всякого творчества. Если в решающий период своей истории народ достигает наивысшей степени духовного развития, точным и непосредственным образом преобразуя его в окончательно оформленный стиль, он создает Культуру.

Армянский народ принадлежит к тем немногим народам, которые смогли совершенным образом воплотить в камне высшие проявления своего духа и мысли, внести эту архитектуру в общую сокровищницу человечества, оправдывающую необходимость его существования.

Я уже сказал, что искусство антифатально. Это особенно справедливо для армянского народа. Наше искусство, в особенности архитектура, на протяжении всей нашей истории было оружием, позволявшим армянству защищать свой облик. Каждый раз, когда разрушительные бури прокатывались по обезлюдевшей стране, один камень, полуразрушенная стена, арка или колонна оставались стоять, напоминая нам о нас. И наш народ почитал камни, разрушенные церкви и разоренные кладбища. Он поклонялся не сухой и мертвой материи, а тому духу, который веками таился в этих полуразрушенных рукотворных утесах.

Именно поэтому армянская архитектура, кроме своей мировой роли, так важна в первую очередь для нас. Нашему самолюбию льстят оценки чужестранцев, но что мы, армяне, пытались сделать, чтобы проникнуться простой красотой нашей архитектуры, понять тайный смысл каждой ее линии — об этом лучше помолчать. Чтобы народы обновились, смогли продолжить содержательную жизнь и не превратились в обузу для других, они должны непрерывно вдохновляться прошлым. Прошлым, которое не сводится к свидетельству о внешних событиях, но есть живой, духовный, продолжающийся поток. Хранить эту духовную связь, означает продолжать развиваться вместе с коллективным родовым бессознательным, о котором я говорил. Верность такому коллективному бессознательному вовсе не значит верность уже проявленным формам. Изменившиеся условия жизни и степень развития нашего духовного бытия могут заставить нас отречься от старых форм с условием сохранения верности духу коллективного бессознательного.

Например вновь построенные из цемента церкви. Утвердившиеся в поэзии формы Саят-Новы или народные, ашугские формы и так далее.

Армянская архитектура, в том виде, в каком ее создали мы, армяне, — это ясный и прозрачный язык, на котором армянский народ высек свое внутреннее духовное строение. Можно даже сказать, что это единственный точный язык, на котором выражался наш дух. Песня на протяжении веков искажалась, потеряла свою чистоту и ясность. Церковь преобразила армянскую мысль, вынудила ее приспособиться к продиктованным извне требованиям, превратила в богословское оружие. Армянское изобразительное искусство пока еще недостаточно изучено. Армянская поэзия сохранилась лишь частично, так как монахи-переписчики сохраняли лишь то, что им нравилось и соответствовало требованиям морали. Фольклор полностью не исследован, его красивейшие части потеряны, поскольку те же самые летописцы не записывали все, связанное с язычеством. Без преувеличения можно сказать, что три четверти нашего искусства потеряно.

Остается наша архитектура. Спрашивается, разве она не религиозна? Да, религиозна, но архитектура, как не странно, есть наиболее абстрактное из искусств наряду с музыкой и математикой. Армянская архитектура не старается ничего объяснить. Она живет, она стремится, она высекает в камне свой полет, она строит свою духовность. Она молчалива и поэтому непосредственна.

Главная черта армянской архитектуры — ее геометричность. Она есть исчисление. Что такое числа: суть вещей, очевидная органам чувств. Но так как чувства подвержены изменениям, числа, исчисление также меняются. Не существует абсолютной, применимой во все времена математики. Есть меняющиеся вместе с эпохой и цивилизацией математические системы, содержание и способ выражения которых подвержены непрерывным переворотам.

"Математика, — говорит Гете, — целостна только тогда, когда она чувствует внутри себя истинную красоту". Математичность и геометричность выражают гораздо больше того, что подвластно нашим наблюдениям, нашей критике. В своих высших проявлениях математика обретает нематериальную природу, становится символической, расширяет размерность и порядок вещей. Посредством нее люди оказываются в состоянии предугадать то тайное, что скрывается за явлениями. Тем самым мир чисел становится столь же панорамным, как и мир звуков, цветов, линий. Когда меняются математические представления, меняются также взгляды на музыку, эти изменения несомненно воздействуют и на архитектуру.

Каждая культура имеет свою математику. Например, пифагорейская математика, расцветшая приблизительно в 540 году до н. э. в Греции, выражает представления аполлонической души. Она не имеет никакого отношения к тогдашнему развитию египетской математики и в особенности к вавилонской алгебраической и астрологической культуре.

Нам плохо известно положение классической математики в Малой Азии после завершения периода безусловного господства классического мира. В Александрии образовались несколько школ персидско-вавилонского характера. Большинство авторитетов, несмотря на греческие имена, были арамейцами. Даваемое ими образование, естественно, было антиклассическим, именно там развилась арамейско-исламская мысль. К началу развития и распространения христианства классическая математическая мысль уже закатилась, семитская была на грани исчезновения. Философия Плотина и гностиков, соединившись с неопределенной символикой новой религии, также полностью отошла от аполлонического мировосприятия, и классический человек, можно сказать, оказался на грани исчезновения. Старое было утрачено, новое еще не оформилось.

И вот в эти времена появился армянский гений, создавший новый, второй классицизм, которому суждено было противопоставить себя арабо-византийской, туманной, неопределенной душе, называемой магической. Армянин — это нужно хорошо понимать — уже в первые века христианства предстал как единственный представитель обновленного, усложненного классического идеала и классического мировосприятия. И это в те времена, когда люди, ослепшие и заблудшие, попали в мир пещеры. Даже Рим потерялся в лабиринте перемешанных друг с другом восточных религиозно-философских течений, потерял дорогу исказившейся мысли и умирал.

Приняв навязанное ему христианство, армянин все же не забыл дионисийскую и прометейскую сущность своего духа и ввел, привил ее новому мировосприятию. Необходимо сразу же добавить: миропостижение которое я называю Араякан или Арменакан, составленное на дионисийской и прометейской основе, не является повторением или продолжением греческого или аполлонического восприятия мира. Это духовное здание выстроено на совершенно новых ценностях. Они идут издалека: от струящейся пока еще в венах фригийской крови, столетий войн, способности размежеваться с другими и создать свой облик, от дионисийской непрерывно возрождающейся силы и вековой борьбы во имя солнца.

Тогда становится понятно: вопрос не в том, какие элементы внесли армяне в архитектуру. Важно понять каким образом армяне добавили в мировую сокровищницу основные символы новой культуры. Шпенглеровское разделение культур на аполлоническую, арабо-магическую и фаустовскую является однозначно неудовлетворительным, если в него не ввести другую культуру, которую мы можем назвать Араякан или Арменакан.

В чем заключается различие между двумя классицизмами — армянским и греческим? В то время как греческая классика зиждется на "то ме он"-е1 и отрицает невидимое, армянская принимает как небесное, так и земное — то, что вознесено и то, что творится на земле. Она синтезирует эти два начала в ясное и целостное построение.

Чтобы понять разницу, приведем один яркий пример. Представим себя перед обнаженной греческой скульптурой. Здесь все существенное, все важнейшие элементы, все, что образует равновесие, находится на поверхности скульптуры, содержится в ее пропорциях и объединяющих складках. Здесь полностью реализованы принципы, вдохновленные пифагорейскими числами. Кроме реальности, ограниченной величиной камня, грек не должен был брать в расчет ничего другого. Все явления по ту сторону размеров скульптуры для него просто не должны были существовать. То, что сегодня научная мысль называет космическим пространством, для него оставалось невидимым, небытием. Для существования необходимо было прежде всего иметь число, меру. Для человека греческой классики математика есть не что иное как мера взаимоотношений между малыми и большими величинами. Эвклидова геометрия, которая оформилась в 3 веке до н.э., воспринимала треугольник, как меру тел, и не в состоянии была представить, что его линии могут пересечься и продолжаться без конца.

Если оставим исчисление и обратимся к аполлонической религиозно-философской системе, увидим, что и там грек принимает только видимое, физически присутствующее. Божества настолько велики, насколько дозволяет евклидова геометрия. Нелепо приписывать классическому человеку какие-то идеи, которые парят в небе бестелесно и беспричинно. Когда тот же Платон хочет описать небо в "Государстве", он приводит в качестве посредника возродившегося Армянина Эра — нашего Ара, который, как свидетель, описывает увиденное.

Араяканская классика, принимая внешнюю форму явственно видимого мира, сводит ее к зданию, построенному посредством геометрических символов, и направляет, как полет мысли, к космическому целому, которое она предчувствует. В построенных ею треугольниках, линии сторон действительно пересекаются и стремятся в бесконечность.

Этот основной образ армянского мышления, естественно, сформировался не в один день, не без определенных влияний. После падения классического мира в Малой Азии начали развиваться новые течения, и появилась то, что называют новым числом и новым восприятием. Достаточно известные в те времена открытия математика Диофанта, видимо, не прошли мимо армян. Есть сведения о том, что на Диофанта оказала влияние индийская мысль. Она была не чужда армянам — как известно, в Армении существовали индийские храмы и, вероятно, многие армяне принадлежали к этой вере. В любом случае, важно понять, что диофантова наука расширяла границы чисел. Она первая пыталась поместить число в неизвестное, что стало большим переворотом. Диофант жил приблизительно в 250-е годы н.э., в те самые времена, когда в Армении укреплялась христианская вера и, вероятно, началось строительство Эчмиадзинского собора. Аттическая скульптура уступала дорогу первому символу новой культуры — пространству-куполу, висящему в воздухе, плывущему и каждый миг готовому взлететь. Армянская культура располагает свои основы между дорийским храмом и готическим кафедральным собором. Она продолжает первое и подготавливает второе. Она уже представляет новый язык, на котором новое человечество пытается говорить с космосом. Армянская личность предстает перед историей более разносторонней и глубокой. В ней просыпается тот внутренний глаз, которого был лишен аполлонический человек.

Если хотите, — я не считаю это преувеличением, — армянин того времени нашел форму сохранения и выражения своей исторической судьбы. Метафизическому недоверию небес и опасностям земного он теперь мог противопоставить свой внутренний свет.

Что такое архитектура?

Замкнуть некоторую часть пространства в определенных границах. Дать этому пространству тело, форму и жизнь. Передать ему наши душевные и телесные движения. Предаться ему и пропорционально, естественно, через гармоничное строительство участвовать в жизни Целого. Быть единым и жить общей, насыщенной жизнью вместе со строением. Если здание, принимающее нас в себя, есть равновесие и пропорциональность, наше сознание уже не рассеяно, но возвращается к своему центру, рапространяется дальше, излучает. Свободное распространение тела, незатрудненное дыхание и душевное удовлетворение — три признака настоящей архитектуры.

Греческая архитектура есть внешнее выражение, которое удовлетворяет глаз и мысль, но не связано с человеческой индивидуальностью и дыханием. При великолепном внешнем виде, она лишена внутреннего облика и внутреннего пространства. Армянская архитектура в равной степени развивает как внутренний, так и внешний облик. Собор — это целостное единство, в чьей духовности необходимым образом участвует человеческая личность.

Таким образом имеют место два основных процесса. Араяканская личность покоряет часть пространства, приводит его к равновесию и пропорциональности, затем, соединяя с духовностью нового человека, объединяет с целым.

"Обмакни формы в бесконечный свет", — говорит Леонардо да Винчи, которому так близок был религиозно-философский подход Араякан.

Армянская архитектура в высшей степени есть геометрия, число, как музыкальные творения Баха. Для достижения своей цели, она пускает в дело куб, арку на двух колоннах, круг, шар. Все эти геометрические формы подвижны, символизируют движение и жизненность.

Куб, как известно, обозначает правдивость, незапятнаность, так как все его размеры равны, непосредственно видны, внушают зрителю чувство надежности и достоверности.

Круг — это равновесие, способность проверять и контролировать все явления бытия.

Арка на двух опорах — великий переворот в архитектуре, который открывает двери новому мировосприятию, без него невозможно представить ни романский стиль, ни позднейшее Возрождение. Воздвигнутая на двух опорах арка выражает тягу человека к безграничному, бесконечному, его стремление освободиться от пут закона тяготения, жажду объединиться со Вселенной.

Интересно наблюдать, как унаследованный из Алтая и Северной Персии круглый купол преображается, коренным образом изменяется, становится армянским. Наивно объяснять настоящее искусство простым перениманием. Тот же армянский купол в различных странах приобретает разную природу. В Армении он одевается вершиной Арарата, покрывает голову клобуком, так как клобук символизирует возвышение. В других странах он остается круглым, представляя то место, откуда спускается божественный дух и накрывает своими крыльями верующих. Для армянской духовной мысли церковь не место для собраний — здесь божественное соединяется с человеческим, здесь божество вочеловечивается, а человек обожествляется.

Круглый купол воистину принадлежит магической культуре, мечети, византийской базилике, так как они являются результатом устремлений человека пещеры. Армянский человек в высшей степени человек горы, вершины, человек света. Он отрицает души, запертые под горой, где он заточил и свои отрицательные души2. Поэтому его купол остроконечный, восьмигранный, обращенный не вниз, как у мечети, а вверх.

Все эти элементарные размышления имеют целью показать основные линии, на которых была выстроена армянская архитектура. Указать, какие сложные, интересные вопросы возникают при замене внешнего, формального, поверхностного подхода выявлением внутренних ценностей, пока еще спрятанных в складках армянской души.

Примечания:

1 — “То ме он” (“не сущий”, “не существующий”). Одно из основополагающих понятий античного миросозерцания. Классический античный мир (апполлоническая культура) не приемлет бесконечное, ничем не ограниченное пространство, в которое погружены тела. Будучи столь привычным и само собой разумеющимся для фаустовского (западноевропейского) человека, такой мир для греков был просто невозможным, у них отсутствовали понятия для его описания.

Мир античной культуры состоит из совокупности тел, обладающих формой, пропорции которых могут быть измерены и выражены на основе евклидовой геометрии. То, что не может быть измерено и выражено простым положительным числом, не существует, как не существуют промежутки между телами, которые объявляются “не сущими”, “не существующими”, — “то мэ он”-ом.

“То мэ он” — одно из фундаментальных понятий, демонстрирующих качественное отличие классического мира от мира фаустовской культуры. Это отличие не позволяет говорить о прямой преемственности между античной и западной культурами.

2 — В данном случае Зарян старается схватить несколькими штрихами-предложениями качественное различие между араяканской и магической (арабо-византийской) культурами. Магическая культура разворачивается внутри пещеры и сосредотачивает свои усилия на развитии и углублении внутреннего, скрытого в душе человека мира, бесконечном расширении его внутренних горизонтов. Тем не менее, будучи бесконечным и неисчерпаемым по глубине, микрокосм ограничен и замкнут вовне, как ограничена пещера.

Мир пещеры изначально не приемлет солнца и солнечного света. Не отрицая существование внешнего, солнечного мира, он останавливает свой выбор на отраженном свете луны. Очевидно, что такой мир разительно отличается от мира человека горы.

Несмотря на внешний антагонизм, оба мира тесно связаны и обуславливают друг друга. Мир пещеры нуждается в солнце, так как только через отражение солнечного света луна становится видимой, и лунный свет заполняет вечный мрак мира пещеры.

С другой стороны в солнечном мире неизбежны тени, мир теней — его неотъемлемая часть. Будучи бесплотным, мир теней, тем не менее, оказывается наделенным силой и способностью влиять на мир материальный, причем влияние это отрицательно и отрицает мир материальный. Вероятно, именно этим обуславливается желание как можно надежнее изолировать его, заточить под землю, сделав невозможным самостоятельный выход теней на свет и обретение ими собственной судьбы, воли, когда они перестают быть всего лишь отражением мира телесного.

(Перевод и примечания Р.Арзуманяна)

www.aniv.ru

[Lexing]

BIBAR спасибо!