Aрмянские сказки

[Dinozavrik]

Հովհաննես Թումանյան ՔԱՋ ՆԱԶԱՐԸ

1

Լինում է, չի լինում մի խեղճ մարդ՝ անունը Նազար։ Էս Նազարը մի անշնորհք ու ալարկոտ մարդ է լինում, Է՜նքան էլ վախկոտ, է՜նքան էլ վախկոտ, որ մենակ ոտը ոտի առաջ չէր դնիլ, թեկուզ սպանեիր։ Օրը մինչև իրիկուն կնկա կողքը կտրած՝ նրա հետ դուրս գնալիս դուրս էր գնում, տուն գալիս՝ տուն գալի։ Դրա համար էլ անունը դնում են Վախկոտ Նազար։

Էս Վախկոտ Նազարը մի գիշեր կնկա հետ շեմքն է դուրս գալի։ Որ շեմքն է դուրս գալի՝ տեսնում է ճըքճըքան լո՜ւս-լուսնյակ գիշեր՝ ասում է.

— Ա՛յ կնիկ, ի՜նչ քարվան կտրելու գիշեր է՜... Սիրտս ասում է՝ վեր կաց գնա Հնդստանից եկող Շահի քարվանը կտրի բեր տունը լցրու...

Կինը թե.

— Ձենդ կտրի, տեղդ նստի, քարվան կտրողիս մտիկ արա...

Նազարը թե.

— Ա՛նզգամ կնիկ, ինչո՞ւ չես թողնում ես գնամ քարվան կտրեմ բերեմ տունը լցնեմ։ Էլ ի՞նչ տղամարդ եմ ես, էլ ինչո՞ւ եմ գդակ ծածկում, որ դու համարձակվում ես իմ առաջը խոսես։

Որ շատ կռվում է՝ կնիկը տուն է մտնում դուռը փակում։

— Հո՛ղեմ էդ վախկոտ գլուխդ, դե հիմի գնա քարվան կտրի։ Էս Նազարս մնում է դռանը։ Վախից լեղապատառ է լինում։ Ինչքան ադաչում-պաղատում է, որ կնիկը դուոը բաց անի, չի լինում, բաց չի անում։ Ճարը կտրած գնում է մի պատի տակի կուչ է գալի, դողալով գիշերն անց է կացնում, մինչև լուսը բացվում է։ Նազարը խռոված պատի տակին արևկող արած սպասում է, որ կնիկը գա տուն տանի ու միտք է անում։ Ամառվա շոգ օր, գազազած ճանճեր, ինքն էլ էնքան ալարկոտ, որ ալարում է քիթը սրբի, ճանճերը գալիս են սրա քիթը ու պռունգին վեր գալի, լցվում։ Որ շատ նեղացնում են՝ ձեռը տանում է երեսին զարկում։ Որ երեսին զարկում է՝ ճանճերը ջարդվում են առաջին թափում։

— Վա՜հ, էս ինչ էր...— մնում է զարմացած։

Ուզում է համրի, թե մի զարկով քանիսն սպանեց՝ չի կարողանում։ Մտածում է, որ հազարից պակաս չի լինիլ։

— Վա՜հ,— ասում է,— ես էսպես տղամարդ եմ էլել ու մինչև էսօր չեմ իմացե՛լ... Ես, որ մի զարկով կարող եմ հազար շունչ կենդանի ջարդել, էլ ի՞նչ եմ էս անպիտան կնկա կողքին վեր ընկել...

Էստեղից վեր է կենում ուղիղ գնում իրենց գյուղի տերտերի մոտ։

— Տե՛րտեր, օրհնյա ի տեր։

— Աստված օրհնի, որդի՛ս։

— Տե՛րտեր, բա չես ասիլ, էսպես-էսպես բան։

Պատմում է իր քաջագործությունը ու հետն էլ հայտնում է, որ պետք է իր կնկանից կորչի, միայն խնդրում է՝ իր արածը տերտերը գրի, որ անհայտ չմնա, ամենքն էլ կարդան իմանան։ Տերտերն էլ, կատակի համար, մի փալասի կտորի վրա գրում է.

Անհաղթ հերոս Քաջըն Նազար,

Որ մին զարկի՝ ջարդի հազար։

Ու տալիս է իրեն։

Նազարս էս փալասի կտորը մի փետի ծերի ամրացնում է, մի ժանգոտած թրի կտոր կապում մեջքը, իրենց հարևանի իշին նստում ու գյուղից հեռանում։

2

Իրենց գյուղից դուրս է գալի, մի ճամփա է ընկնում ու գնում։ Ինքն էլ չի իմանում, թե էդ ճամփեն ուր է տանում։

Գնում է գնում, մին էլ ետ է նայում, տեսնում է գյուղից հեռացել է։ Էստեղ սիրտն ահ է ընկնում։ Իրեն սիրտ տալու համար սկսում է քթի տակին մռմռալ, երգել, իրեն-իրեն խոսել, իշի վրա բարկանալ։ Քանի հեռանում է՝ էնքան վախը սաստկանում է, քանի վախը սաստկանում է՝ էնքան ձենը բարձրացնում է, սկսում է գոռգոռալ, հարայ-հրոց անել, հետն էլ մյուս կողմից էշն է սկսում զռալ... Էս աղմուկից ու աղաղակից թռչունները մոտիկ ծառերից են թռչում, նապաստակները թփերից են փախչում, գորտերը կանաչիցն են ջուրը թափում...

Նազարը ձենն ավելի է գլուխը գցում, իսկ որ մտնում է անտառը, թվում է, թե ամեն մի ծառի տակից, ամեն մի թփի միջից, ամեն մի քարի ետևից՝ որտեղ որ է գազան է հարձակվելու կամ ավազակ, սարսափած սկսում է գոռգոռալ, ոնց գոռգոռալ՝ ականջդ ոչ լսի։

Դու մի ասիլ հենց էս ժամանակ մի գյուղացի ձին քաշելով անտառում միամիտ գալիս է։ Էս զարհուրելի ձենը ականջն է ընկնում թե չէ՝ կանգնում է.

— Վա՜յ,— ասում է,— ո՞նց թե, իմն էլ էստեղ էր հատե՜լ. կա-չկա էս ավազակներ են...

Ձին թողնում է, ընկնում է ճամփի տակի անտառն ու՝ երկու ոտն ուներ երկուսն էլ փոխ է առնում՝ փախչում։

Բախտդ սիրեմ, Քաջ Նազար. գոռգոռալով գալիս է տեսնում մի թամքած ձի ճամփի մեջտեղը կանգնած իրեն է սպասում։ Իշիցը վեր է գալի, էս թամքած ձիուն նստում ու շարունակում իր ճամփեն։

3

Շատ է գնում, քիչ է գնում, շատն ու քիչն էլ ինքը կիմանար, գնում է ընկնում մի գյուղ, ինքը գյուղին անծանոթ գյուղն իրեն։ Ո՞ւր գնա, ուր չի գնա։ Մի տանից զուռնի ձեն է լսում, ձին քշում է էս ձենի վրա, գնում է ընկնում մի հարսանքատուն։

— Բարի օր ձեզ։

— Ա՛յ աստծու բարին քեզ, բարով հազար բարի եկար։ Համեցե ք հա, համե՛ցեք, դե ղոնախն աստծունն է. սրան տանում են իր դրոշակով սուփրի ծերին բազմեցնում։ Աչքդ էն բարին տեսնի, ինչ որ լցնում են առաջը՝ թե ուտելիք, թե խմելիք։

Հարսանքավորները հետաքրքրվում են իմանան, թե ով է էս տարօրինակ անծանոթը։ Ներքի ծերից մինը բոթում է իր կողքի նստածին ու հարցնում, սա էլ իր կողքի նստածին է բոթում, էսպես հերթով իրար բոթելով ու հարցնելով բանը մնում է վերի ծերին նստած տերտերին։ Տերտերը մի կերպով ղոնախի դրոշակի վրա կարդում է.

Անհաղթ հերոս Քաջըն Նազար,

Որ մին զարկի՝ ջարդի հազար։

Կարդում է ու զարհուրած հայտնում է իր կողքի նստածին, սա էլ իր կողքի նստածին, սա էլ իր երրորդին, երրորդը չորրորդին, էսպեսով հասնում է մինչև դռան տակը, ու ամբողջ հարսանքատունը դրմբում է թե՝ բա՜ չես ասիլ նորեկ ղոնախն է ինքը.

Անհաղթ հերոս Քաջըն Նազար,

Որ մին զարկի՝ ջարդի հազար։

— Քաջ Նազարն է հա՜...— բացականչում է պարծենկոտի մինը.— Ի՜նչքան է փոխվել, միանգամից լավ չճանաչեցի...

Եվ մարդիկ են գտնվում, որ պատմում են նրա արած քաջագործությունները, հին ծանոթությունն ու միասին անցկացրած օրերը։

— Հապա ինչպես է, որ էսպես մարդը հետը ոչ մի ծառա չունի,— զարմանքով հարցնում են անծանոթները։

— Էդպես է դրա սովորությունը, ծառաներով ման գալ չի սիրում։ Մի անգամ ես հարցրի, ասավ՝ ծառան ի՞նչ եմ անում, ամբողջ աշխարհքն իմ ծառան է ու իմ ծառան։

— Հապա ի՞նչպես է, որ մի կարգին թուր չունի, էս ժանգոտած երկաթի կտորն է մեջքին կապել։

— Շնորհքն էլ հենց սրա մեջն է՛, որ էս ժանգոտ երկաթի կտորով մին զարկես ջարդես հազար, թե չէ լավ թրով, ի՞նչ կա որ, սովորական քաջերն էլ են ջարդում։

Ու ապշած ժողովուրդը ոտի է կանգնում, խմում է Քաջ Նազարի կենացը։ Իրենց միջի խելոքն էլ դուրս է գալի ճառ է ասում Նազարի առաջ, ասում է՝ մենք վաղուց էինք լսել քո մեծ հռչակը. կարոտ էինք երեսդ տեսնելու և ահա էսօր բախտավոր ենք, որ քեզ տեսնում ենք մեր առաջ։ Նազարը հառաչում է ու ձեռքը թափ է տալիս։ Ժողովրդականները խորհրդավոր իրար աչքով են անում, հասկանում են, թե էդ հառաչանքն ու ձեռքի թափ տալը ինչքան բան կնշանակեր...

Աշուղն էլ, որ էնտեղ էր, ձեռաց երգ է հորինում ու երգում։

«Բարով եկար հազար բարի,

Հզոր արծիվ մեր սարերի,

Թագ ու պարծանք մեր աշխարհի,

Անհաղթ հերոս Քաջըդ Նազար,

Որ մին զարկես ջարդես հազար։

Խեղճ տըկարին դու ապավեն,

Ազատ կանես ամեն ցավեն,

Մեզ կըփրկես անիրավեն,

Անհաղթ հերոս Քաջըդ Նազար,

Որ մին զարկես ջարդես հազար։

Մատաղ ենք մենք քո դըրոշին,

Մեջքիդ թըրին, տակիդ ռաշին,

Նրա ոտին, պոչին, բաշին,

Անհաղթ հերոս Քաջըդ Նազար,

Որ մին զարկես ջարդես հազար։

Ու ցրվելով հարբած հարսանքավորները տարածում են ամեն տեղ, թե գալիս է

Անհաղթ հերոս Քաջըն Նազար,

Որ մին զարկի՝ ջարդի հազար։

Պատմում են նրա զարմանալի քաջագործությունները, նկարագրում են նրա ահռելի կերպարանքը։ Ու ամեն տեղ իրենց նորածին երեխաների անունը դնում են Քաջ Նազար։

4

Հարսանքատնից հեռանամ է Նազարն ու շարունակում է իր ճամփեն։ Գնում է հասնում մի կանաչ դաշտ։ Էս կանաչ դաշտում ձին թողնում է արածի, դրոշակը տնկում է, ինքն էլ դրոշակի շվաքում պառկում քնում։

Դու մի ասիլ օխտը հսկա եղբայրներ կան, օխտը ավազակապետ, էս տեղերը նրանցն են, իրենց ամրոցն էլ մոտիկ սարի գլխին է։ Էս հսկաները վերևից մտիկ են տալիս՝ որ մի մարդ եկել է իրենց հանդում վեր է եկել։ Շատ են զարմանում, թե էս ինչ սրտի տեր մարդ պետք է լինի, քանի գլխանի, որ առանց քաշվելու եկել է իրենց հանդում հանգիստ վեր է եկել ու ձին էլ բաց թողել։ Ամեն մինը մի գուրզ ուներ քառասուն լդրանոց։ Էս քառասուն լդրանոց գուրզները վերցնում են գալի։ Գալիս են ի՞նչ ես տեսնում, հրես մի ձի արածում է, մի մարդ կողքին քնած, գլխավերևը մի դրոշակ տնկած, դրոշակի վրեն գրած.

Անոաղթ հերոս Քաջըն Նազար,

Որ մին զարկի՝ ջարդի հազար։

Վա՜յ, Քաջ Նազարն է... Մատները կծում են հսկաներն ու մնում են տեղները սառած։ Դու մի՛ ասիլ հարբած հարսանքավորների տարածած լուրը սրանց էլ է լինում հասած։ Էսպես թուքները ցամաքած, չորացած սպասում են, մինչև Նազարն իր քունն առնում է ու զարթնում, որ զարթնում է, աչքերը բաց է անում գլխավերևը քառասուն լդրանոց գուրզներն ուսներին օխտն ահռելի հսկաներ կանգնած՝ էլ փորումը սիրտ չի մնում։ Մտնում է իր դրոշակի ետևն ու սկսում է դողալ, ոնց որ աշունքվա տերևը կդողա։ Էս հսկաները որ տեսնում են սա գունատվեց ու սկսեց դողալ, ասում են՝ բարկացավ, հիմի որտեղ որ է մի զարկով օխտիս էլ կսպանի, առաջին գետին են փռվում ու խնդրում են.

Մենք լսել էինք քո ահավոր անունը, տեսությանդ էինք փափագում, այժմ բախտավոր ենք, որ քո ոտով ես եկել մեր հողը։ Մենք, քո խոնարհ ծառաներդ՝ օխտն ախպեր ենք, ահա մեր ամրոցն էլ էն սարի գլխին է՝ մեջը մեր գեղեցիկ քույրը։ Աղաչում ենք

— Անհաղթ հերոս Քաջըն Նազար,

Որ մին զարկես՝ ջարդես հազար

շնորհ անես գաս մեր հացը կտրես...

Էստեղ Նազարի շունչը տեղն է գալի, նստում է իր ձին, նրանք էլ դրոշակն առած առաջն են ընկնում ու հանդիսավոր տանում են իրենց ամրոցը։ Տանում են ամրոցում պահում, պատվում թագավորին վայել պատվով, ու էնքան են խոսում նրա քաջագործություններից, էնքան են գովում, որ իրենց գեղեցիկ քույրը սիրահարվում է վրեն։ Ինչ ասիլ կուզի՝ հարգն ու պատիվն էլ հետն ավելանում է։

5

Էս ժամանակ վագր է լուս ընկնում էս երկրում ու սարսափ գցում ժողովրդի վրա։ Ո՞վ կսպանի վագրին, ո՞վ չի սպանիլ։ Իհարկե Քաջ Նազարը կսպանի։ Էլ ո՞վ սիրտ կանի վագրի դեմը գնա։ Ամենքն էլ Նազարի երեսին են մտիկ տալի, վերևը մի աստված, ներքևը մի Քաջ Նազար։

Վագրի անունը լսելուն պես Նազարը վախից դուրս է վազում, ուզում է փախչի ետ գնա իրենց տունը, իսկ կանգնածները կարծում են, թե վազում է, որ գնա վագրին սպանի։ Նշանածը բռնում է կանգնեցնում, թե՝ ո՞ւր ես վազում էդպես առանց զենքի, զենք առ հետդ էնպես գնա։ Զենք է բերում տալիս իրեն, որ գնա իր փառքի վրա մի քաջություն էլ ավելացնի։ Նազարը զենքն առնում է դուրս գնում։ Դնում է անտառում մի ծառի բարձրանում, վրեն տապ անում, որ ոչ ինքը վագրին պատահի, ոչ վագրը իրեն։ Ծառի վրա կուչ է գալի ու Նազարն ո՞վ կտա — հոգին դառել է կորեկի հատ։ Հակառակի նման անտեր վագրն էլ գալիս է հենց էս ծառի տակին պառկում։ Նազարը որ վագրին չի տեսնո՜ւմ՝ լեղին ջուր է կտրում, աչքերը սևանում են, ձեռն ու ոտը թուլանում են ու, թրը՜մփ, ծառիցը ընկնում է գազանի վրա։ Վագրը սարսափած տեղիցը վեր է թռչում, Նազարն էլ վախից կպչում է սրա մեջքին։ Էսպես զարհուրած, Նազարը մեջքին կպած՝ էս խրտնած վագրը փախչում է, ոնց է փախչում, էլ սար ու ձոր, քար ու քոլ չի հարցնում։

Մարդիկ մին էլ տեսնում են, վա՜հ, Քաջ Նազարը վագրին նստած քշում է։

— Հա՛յ-հարա՛յ, եկե՜ք հա, եկե՜ք, Քաջ Նազարը վագրին ձի է շինել հեծել... տվե ք հա տվե՛ք... Սրտավորվում են, ամենքը մի կողմից հարայ-հրոցով, հըռհըռոցով հարձակվում են՝ խանչալով, թրով, թվանքով, քարով, փետով տալիս են սպանում։

Նազարը որ ուշքի է գալիս, լեզուն բացվում է։

— Ափսո՛ս,— ասում է,— ընչի՞ սպանեցիք, զոռով մի ձի էի շինել նստել... էնքան պետք է քշեի ո՜ր...

Լուրը գնում է հասնում ամրոցը։ Մարդ, կին, մեծ, պստիկ՝ ժողովուրդը դուրս է թափում Նազարին ընդունելու։ Վրեն երգ են կապում ու երգում։

Էս աշխարհքում,

Մարդկանց շարքում

Ով կըլնի քեզ հավասար,

Ո՜վ քաջ Նազար։

Ինչպես ուրուր,

Կայծակ ու հուր,

Բարձր բերդից թռար հասար.

Ո՜վ քաջ Նազար։

Ահեղ վագրին

Արիր քո ձին,

Հեծար անցար դու սարեսար,

Ո՜վ Քաջ Նազար։

Մեզ փըրկեցիր,

Ազատեցիր,

Փառք ու պարծանք քեզ դարեդար,

Ո՜վ Քաջ Նազար։

Ու պսակեցին Քաջ Նազարին հսկաների գեղեցիկ քրոջ հետ. օխտն օր, օխտը գիշեր հարսանիք արին, երգերով գովեցին թագավորին ու թագուհուն։

— Լուսընկան նոր սարն ելավ,

Էն ո՞ւմ նըման էր։

— Լուսընկան նոր սարն ելավ,

Էն Քաջ Նազարն էր։

— Արեգակ նոր շաղեշադ,

Էն ո՞ւմ նըման էր։

— Արեգակ նոր շաղեշադ,

Էն իր նազ-յարն էր։

Մեր թագավորն էր կարմիր,

Իրեն արևն էր կարմիր,

Թագն էր կարմիր, հա՜յ կարմիր,

Կապեն կարմիր, հա՜յ կարմիր,

Գոտին կարմիր, հա՜յ կարմիր,

Սոլեր կարմիր, հա՜յ կարմիր,

Թագուհին կարմիր, հա՜յ կարմիր,

Կարմիր թագուհուն բարև,

Կարմիր թագվորին արև։

Շնորհավոր, շնորհավոր,

Քաջ Նազարին շնորհավոր,

Իր նազ-յարին շնորհավոր,

Ողջ աշխարհին շնորհավոր։

6

Դու մի՛ ասիլ էս աղջկանը ուզած է լինում հարևան երկրի թագավորը։ Որ իմանում է իրեն չեն տվել, ուրիշի հետ են ամուսնացրել՝ զորք է կապում պատերազմով գալիս է օխտն ախպոր վրա։

Էս օխտը հսկան գնում են Քաջ Նազարի մոտ, պատերազմի լուրը հայտնում են, գլուխ են տալի առաջը կանգնում՝ հրաման են խնդրում։

Պատերազմի անունը որ լսում է՝ սարսափում է Նազարը. դուրս է պրծնում, որ փախչի ետ գնա իրենց գյուղը։ Մարդիկ կարծում են ուզում է իսկույն դուրս վազել հարձակվել թշնամու բանակի վրա։ Առաջն են ընկնում, բռնում են խնդրում, թե ախր առանց զենքի ու զրահի մենակ ո՞ւր ես գնում, ի՛նչ ես անում, գլխիցդ ձեռք ես վերցրել, ի՞նչ է։

Բերում են զենք ու զրահ են տալի, կնիկն էլ եղբայրներին խնդրում է, որ չթողնեն Նազարին իր քաջությունից տարված մենակ հարձակվի թշնամու զորքի վրա։ Եվ լուրը գնում տարածվում է զորքի ու ժողովրդի մեջ, լրտեսների միջոցով էլ հասնում է թշնամուն, թե Քաջ Նազարը մենակ առանց զենքի թռչում էր դեպի պատերազմի դաշտը, հազիվ են կարողացել զսպել ու շրջապատված բերում են...

Պատերազմի դաշտում մի ամեհի նժույգ ձի են բերում, Նազարին նստեցնում վրեն։ Ոգևորված զորքն էլ հետը վեր է կենում ահագին աղմուկով՝ կեցցե՛ Քաջըն Նազա՜ր... մա՛հ թշնամո՜ւն...

Նազարի տակի նժույգը, որ տեսնում է վրեն ինչ անպետքի մինն է նստած՝ խրխնջում է, գլուխն առնում ու թռչում առաջ, ուղիղ դեպի թշնամու բանակը։ Զորքերը կարծում են Քաջ Նազարը հարձակվեց, ուռռա՜ են կանչում ու իրենք էլ ետևից հարձակվում ամենայն սաստկությամբ։ Նազարը որ տեսնում է չի կարողանում իր ձիու գլուխը պահի, քիչ է մնում վեր ընկնի, ձեռը գցում է, ուզում է մի ծառի փաթաթվի, դու մի՛ ասիլ ծառը փտած է, մի գերանաչափ ճյուղը պոկ է գալիս մնում ձեռին։ Թշնամու զորքերը, որ առաջուց համբավը լսել էին ու ահը սրտներումն էր, էս էլ որ իրենց աչքով տեսնում են՝ էլ փորներումը սիրտ չի մնում, երես են շուռ տալիս, փա՛խի, որ փա՛խի, թե մարդ ես գլուխդ պրծացրու, որ Քաջ Նազարը ծառերն արմատահան անելով գալիս է...

Էդ օրը թշնւսմուց ինչքան կոտորվում է կոտորվում, մնացածները թուրները դնում են Քաջ Նազարի ոտի տակին, հայտնում են իրենց հպատակությունն ու հնազանդությունը։

Ու պատերազմի ահեղ դաշտից Քաջ Նազարը հսկաների ամրոցն է վերադառնում։ Ժողովուրդը հաղթական կամարներ է կապում, աննկարագրելի ոգևորությամբ, ուռաներով և կեցեներով, երգով ու երաժշտությունով, աղջիկներով ու ծաղիկներով, պատգամավորություններով ու ճառերով առաջն է դուրս գալի, էնպես մի փառք ու պատիվ, որ Նազարը մնացել է ապշած շշկլված։

Էսպես առքով-փառքով էլ բերում հրատարակում են իրենց թագավոր ու բազմեցնում են թագավորի թախտին։ Քաջ Նազարը դառնում է թագավոր, էն հսկաներից ամեն մեկին էլ մի պաշտոն է տալիս։ Մին էլ տեսնում է աշխարհքը իր բռան մեջ։

Ասում են մինչև էսօր էլ դեռ ապրում ու թագավորում է Քաջ Նազարը։ Ու՝ երբ քաջությունից, խելքից, հանճարից մոտը խոսք են գցում՝ ծիծաղում է, ասում է.

— Ի՛նչ քաջություն, ի՛նչ խելք, ի՜նչ հանճար. դատարկ բաներ են բոլորը։ Բանը մարդուս բախտն է։ Բախտ ունե՞ս՝ քեֆ արա...

Եվ ասում են՝ մինչև էսօր էլ քեֆ է անում Քաջ Նազարը ու ծիծաղում է աշխարհքի վրա։

[Dinozavrik]

Հովհաննես Թումանյան ՍԱՍՈՒՆՑԻ ԴԱՎԻԹԸ

1

Առյուծ Մըհերը, զարմով դյուցազուն,

Քառասուն տարի իշխում էր Սասուն.

Իշխում էր ահեղ, ու նըրա օրով

Հավքն էլ չէր անցնում Սասմա սարերով։

Սասմա սարերից շա՜տ ու շատ հեռու

Թնդում էր նրա հռչակն ահարկու,

Խոսվում էր իր փառքն, արարքն անվեհեր.

Հազար բերան էր — մի Առյուծ-Մհեր։

2

Էսպես, ահավոր առյուծի նըման,

Սասմա սարերում նստած էր իշխան

Քառասուն տարի։ Քառասուն տարում

«Ա՜խ» չէր քաշել նա դեռ իրեն օրում.

Բայց հիմի, երբ որ եկավ ծերացավ,

Էն անահ սիրտը ներս սողաց մի ցավ։

Սկըսավ մըտածել դյուցազուն ծերը.

— Հասել էն կյանքիս աշնան օրերը,

Շուտով սև հողին կերթամ ես գերի,

Կանցնի ծըխի պես փառքը Մըհերի,

Կանցնեն և՛ անուն, և՛ սարսափ, և՛ ահ,

Իմ անտեր ու որբ աշխարքի վըրա

Ոտի կըկանգնեն հազար քաջ ու դև...

Մի ժառանգ չունեմ՝ իմ անցման ետև

Իմ թուրը կապի, Սասուն պահպանի...

Ու միտք էր անում հըսկան ծերունի։

3

Մի օր էլ՝ էն գորշ հոնքերը կիտած

Երբ միտք էր անում, երկընքից հանկարծ

Մի հուր-հըրեղեն հայտնվեց քաջին,

Ոտները ամպոտ կանգնեց առաջին։

— Ողջո՜ւյն մեծազոր Սասմա հըսկային.

Քու ձենը հասավ աստծու գահին,

Ու շուտով նա քեզ մի զավակ կըտա։

Բայց լավ իմանաս, լեռների արքա,

Որ օրը որ քեզ ժառանգ է տըվել,

Էն օր կըմեռնեք քու կինն էլ, դու էլ։

— Իր կամքը լինի, ասավ Մհերը.

Մենք մահինն ենք միշտ ու մահը մերը,

Բայց որ աշխարքում ժառանգ ունենանք,

Մենք էլ նըրանով անմեռ կըմընանք։

Հըրեշտակն էստեղ ցոլացավ նորից,

Ու էս երջանիկ ավետման օրից

Երբ ինը ամիս, ինը ժամն անցավ,

Առյուծ-Մըհերը զավակ ունեցավ։

Դավիթ անվանեց իրեն կորյունին,

Կանչեց իր ախպեր Ձենով Օհանին,

Երկիրն ու որդին ավանդեց նըրան,

Ու կինն էլ, ինքն էլ էն օրը մեռան։

4

Էս դարում Մըսըր անհաղթ ու հզոր

Մըսրա-Մելիքն էր նըստած թագավոր։

Հենց որ իմացավ՝ էլ Մըհեր չըկա,

Վեր կացավ կըռվով Սասունի վըրա։

Ձենով Օհանը ահից սարսափած՝

Թըշնամու առաջն ելավ գըլխաբաց,

Աղաչանք արավ, ընկավ ոտները.

— Դու եղիր, ասավ, մեր գլխի տերը,

Ու քու շըվաքում քանի որ մենք կանք,

Քու ծառան լինենք, քու խարջը միշտ տանք,

Միայն մեր երկիր քարուքանդ չանես

Ու քաղցըր աչքով մեզ մըտիկ անես։

— Չէ՛, ասավ Մելիք, քու ամբողջ ազգով

Անց պիտի կենաս իմ թըրի տակով,

Որ էգուց-էլօր, ինչ էլ որ անեմ,

Ոչ մի սասունցի թուր չառնի իմ դեմ։

Ու գընաց Օհան՝ բոլոր-բովանդակ

Սասունը բերավ, քաշեց թըրի տակ

Մենակ Դավիթը, ինչ արին-չարին,

Մոտ չեկավ դուշման Մելիքի թըրին։

Եկան քաշեցին՝ թե զոռով տանեն,

Թափ տըվավ, մարդկանց գըցեց դես ու դեն,

Փոքրիկ ճըկույթը մի քարի առավ,

Ապառաժ քարից կըրակ դուրս թըռավ։

— Պետք է սպանեմ էս փոքրիկ ծուռին,

Ասավ թագավորն իրեն մեծերին։

— Թագավո՛ր, ասին, դու էսքան հըզոր,

Թըրիդ տակին է ողջ Սասունն էսօր.

Ի՞նչ պետք է անի քեզ մի երեխա,

Թեկուզ իր տեղով հենց կըրակ դառնա։

— Դո՛ւք գիտեք, ասավ Մըսրա թագավոր,

Բայց թե իմ գըլխին փորձանք գա մի օր,

Էս օրը վըկա,

Սըրանից կըգա։

5

Էս որ պատահեց, մեր Դավիթ հըսկան

Մի մանուկ էր դեռ յոթ-ութ տարեկան.

Մանուկ եմ ասում, բայց էնքան ուժեղ,

Որ նըրա համար թե մարդ, թե մըժեղ։

Բայց վա՜յ խեղճ որբին աշխարքի վըրա,

Թեկուզ Առյուծի կորյուն լինի նա։

Ձենով Օհանին ուներ մի չար կին։

Մին-երկու լըռեց, մի օր էլ կարգին

Իրեն մարդու հետ սկըսավ կըռվել.

— Ես մենակ հոգի, հազար ցավի տեր,

Ի՞նչ ես ուրիշի եթիմը բերել,

Նըստեցրել գըլխիս պարապ հացակեր...

Հո՜ղեմ գըլուխը... ես գերի հո չե՞մ՝

Ամենքի քեֆի ետևից թըռչեմ...

Մի կուռ կորցըրո՛ւ, կարգի՛ր մի բանի,

Գընա, իր համար աշխատանք անի...

Ու հետն սկսավ ողբալ ու կոծել,

Իր օրը սըգալ, իր բախտն անիծել,

Թե անբախտ եղավ աշխարքի միջում,

Ոչ մի տեր ունի, ոչ մարդն է խըղճում...

Գընաց Օհանը երեխի ոտի

Մի զույգ ոտնաման բերավ երկաթի,

Երկաթի մի կոռ շալակին դըրած,

Ու արավ Սասմա քաղքի գառնարած։

6

Քըշեց գառները մեր հովիվ հըսկան,

Ելավ Սասունի սարերն աննըման.

«Է՜յ ջան, սարե՛ր,

Սասման սարե՜ր...»

Որ կանչեց նրա ձենից ահավոր

Դըղորդ-դըմբդըմբոցն ընկավ սար ու ձոր,

Վայրի գազաններ բըներից փախան,

Քարեքար ընկան, դատարկուն եղան։

Դավիթը ընկավ նըրանց ետևից,

Որին մի սարից, որին մի ձորից

Աղվես, նապաստակ, գել, եղնիկ բըռնեց,

Հավաքեց, բերավ, գառներին խառնեց,

Իրիկվան քըշեց ողջ Սասմա քաղաք։

Կաղկա՜նձ ու ոռնո՜ց, աղմո՜ւկ, աղաղա՜կ...

Քաղքըցիք հանկարծ մին էլ էն տեսան՝

Գալիս էն հըրես անհամար գազան.

«Վա՜յ, հարա՜յ, փախե՜ք... »

Մեծեր, երեխեք

Սըրտաճաք եղած,

Գործները թողած,

Որը տուն ընկավ, որը ժամ, խանութ,

Ու ամուր փակեց դուռն ու լուսամուտ։

Դավիթը եկավ, կանգնեց մեյդանում.

— Վա՜հ, էս մարդիկը ի՜նչ վաղ են քընում.

Հե՜յ ուլատեր, հե՛յ գառնատեր,

Ելե՛ք, շուտով բացեք դըռներ.

Ով մինն ուներ — տասն եմ բերել,

Ով տասն ուներ — քըսանն արել...

Շուտով ելե՛ք, եկե՜ք, տարե՜ք,

Ձեր գառն ու ուլ գոմերն արեք։

Տեսավ՝ չեն գալի, դուռ չեն բաց անում,

Ինքն էլ մեկնըվեց քաղքի մեյդանում,

Գըլուխը դըրավ մի քարի՝ մընաց,

Ու մուշ-մուշ քընեց մինչև լուսաբաց։

Լուսին իշխաններ ելան միասին,

Գընացին Ձենով Օհանին ասին.

— Տո՛ Ձենով Օհան, տո՛ մահի տարած,

Էս խենթը բերիր, արիր գառնարած,

Ոչ գառն է ջոկում, ոչ գելն ու աղվես,

Գազանով լըցրեց մեր քաղաքն էսպես,

Աստված կըսիրես՝ դի՛ր ուրիշ բանի,

Թե չէ էս խա՛լխին լեղաճաք կանի։

7

Ելավ Օհանը, Դավթի մոտ գնաց.

— Հորեղբայր Օհան, հեռո՜ւ եկ, կամա՜ց,

Ուլեր կըփախչեն։ — Մին էլ էնտեղից

Մի բոզ նապաստակ, ականջները ցից,

Խրտնեց ու ահից դուրս պրծավ հանկարծ։

Դավիթն էր. ելավ, ետևից ընկած

Էն սարը քշեց, ետ բերավ էս ձոր,

Բերավ, ուլերին խառնեց նորից նոր։

— Օ՜ֆ, ի՜նչ դըժվար է, հորեղբայր Օհան.

Աստված օխնել է էն սև-սև ուլեր,

Ամա բոզալուկ էս ուլեր, որ կան,

Փախչում են, ցըրվում ողջ սարերն ի վեր.

Էնքան եմ երեկ վազել, չարչարվե՜լ,

Մինչև հավաքել ու տուն եմ բերե՜լ...

Նայեց Օհանը, որ Դավթի հագին

Ոտնաման չի էլ մընացել կարգին,

Մահակն էլ մաշվել, մինչ բուռն է հասել,

Մի օրվա միջում էնքան է վազել։

— Դավի՛թ ջան, ասավ, չեմ թողնի էսպես,

Բոզալուկ ուլեր չարչարում են քեզ.

Էգուց նախիրը կըտանես արոտ։

Ասավ Օհանը ու մյուս առավոտ

Գընաց, նորից նոր մեր Դավթի ոտի

Մի ջուխտ նոր տըրեխ բերավ երկաթի,

Երկաթի մի կոռ հարյուր լըդրական

Ու շինեց Սասմա քաղքի նախրապան։

8

Քըշեց նախիրը մեր նախրորդ հըսկան,

Ելավ Սասունի սարերն աննըման։

«Է՜յ ջան, սարե՛ր,

Սասման սարե՛ր,

Ի՜նչ անուշ է

Ձեր լանջն ի վեր...»

Որ կանչեց, նըրա ձենից ահավոր

Դըղորդ-դըմբդըմբոցն ընկավ սար ու ձոր։

Վայրի գազաններ բըներից փախան,

Քարեքար ընկան, դատարկուն եղան։

Դավիթն էր. ընկավ նրանց ետևից,

Որին մի սարից, որին մի ձորից,

Գել, ինձ, առյուծ, արջ, վագըր բռնեց,

Հավաքեց, բերավ, իր նախրին խառնեց

Ու առաջն արավ դեպի Սասմա քաղաք։

Ոռնո՜ց, մըռընչյո՜ւն, աղմո՜ւկ, աղաղա՜կ...

Վախկոտ քաղքըցիք մին էլ ի՜նչ տեսան,

Հենց քաղքի վըրա անհամար գազան...

«Վա՜յ, հարա՜յ, փախե՜ք...»

Մեծեր, երեխեք

Սըրտաճաք եղած,

Գործները թողած

Փախան, ներս ընկան տուն, ժամ կամ խանութ,

Ամուր փակեցին դուռն ու լուսամուտ։

Դավիթը եկավ կանգնեց մեյդանում.

— Վա՜հ, էս քաղքըցիք ի՜նչ վաղ են քընում։

Հե՜յ կովատեր, հե՜յ գոմշատեր,

Ելե՛ք, շուտով բացեք դըռներ,

Ով մինն ուներ — տասն եմ բերել,

Ով տասն ուներ — քըսանն արել։

Շուտով ելե՜ք, եկե՜ք, տարե՜ք,

Ձեր եզն ու կով գոմերն արեք։

Տեսավ՝ չեն գալի, դուռ չեն բաց անում,

Ինքն էլ մեկնըվեց քաղքի մեյդանում,

Գըլուխը դըրավ մի քարի, մընաց,

Ու մուշ-մուշ քընեց մինչև լուսաբաց։

Լուսին իշխաններ ելան միասին,

Գընացին Ձենով Օհանին ասին.

— Ամա՜ն, քեզ մատաղ, ա՛յ Օհան ախպեր,

Մեր եզն ու մեր կով թող մընան անտեր,

Միայն սրանից ազատ արա մեզ։

Ոչ արջն է ջոկում, ոչ գոմեշն ու եզ,

Մի օր էլ քաղքին փորձանք կըբերի,

Արջերոց կանի, կըտա կավերի։

9

Դավիթ չըդառավ, մի կըրա՜կ դառավ։

Ճարը կըտըրված՝ Օհանը բերավ

Նետ-աղեղ շինեց ու տըվավ իրեն՝

Գընա, որս անի սարերի վըրեն։

Դավիթ նետ-աղեղն առավ Օհանից,

Հեռացավ Սասմա քաղաքի սահմանից

Ու դառավ որսկան։ նաց, մի կորկում

Լոր էր սպանում, ճնճղուկ էր զարկում,

Մըթանը գընում իրեն հոր ծանոթ

Աղքատ, անորդի մի ծեր կընկա մոտ,

Վիշապի նըման, երկա՜ր, ահագի՜ն

Մեկնըվում, քընում կըրակի կողքին։

Մի օր էլ, երբ որ իր որսից դարձավ,

Պառավը վըրեն սաստիկ բարկացավ։

— Վա՜յ Դավիթ, ասավ, մահըս տանի քեզ,

Դո՞ւ պետք է էն հոր զավակը լինե՜ս։

Ձեռից ու ոտից ընկած մի ծեր կին —

Ես եմ ու էն արտն աստըծու տակին,

Ինչո՞ւ ես գընում, տափում, տըրորում,

Իմ ամբողջ տարվան ապրուստը կըտրում։

Թե որսկան ես դու — նետ-աղեղըդ ա՛ռ,

Ծըծմակա գըլխից մինչև Սեղանսար

Քու հերը ձեռին մի աշխարհ ուներ,

Որսով մեջը լի որսի սար ուներ.

Եղնիկ կա էնտեղ, այծյամ ու պախրա.

Կարո՞ղ ես — գընա, էնտեղ որս արա։

— Ի՞նչ ես, ա՛յ պառավ, էլ ինձ անիծում.

Ես ջահիլ եմ դեռ, ես նոր եմ լըսում։

Ո՞րտեղ է հապա սարը մեր որսի...

— Գընա՛, հորեղբայրդ — Օհանը կասի։

10

Հորեղբոր շեմքում մյուս օրը ծեգին

Դավիթը կանգնեց աղեղը ձեռքին։

— Հորեղբա՛յր Օհան, ինչո՞ւ չես ասել՝

Իմ հերը որսի սար է ունեցել,

Այծյամ կա էնտեղ, եղջերու, կըխտար.

Վեր կաց, հորեղբա՛յր, տար ինձ որսասար։

— Վա՜յ, կանչեց Օհան, էդ քու խոսքը չէր,

Էդ ով քեզ ասավ, լեզուն պապանձվեր։

Էն սարը, որդի՛, գնաց մեր ձեռից,

Էն սարի որսն էլ գնաց էն սարից,

Էլ չկան այծյամ, եղջերու, կըխտար։

Քանի լուսեղեն քու հերը դեռ կար,

(Է՜յ գիդի օրեր — ո՜րտեղ եք կորել),

Ես շատ եմ էնտեղ որսի միս կերել...

Քու հերը մեռավ, աստված խըռովեց,

Մըսրա թագավոր զորքեր ժողովեց,

Եկավ, մեր երկիր քարուքանդ արավ,

Էս սարի որսն էլ թալանեց, տարավ.

Եղնիկը գընաց, եղջերուն գընաց...

Մեր գիրն էլ հալբաթ էսպես էր գրած։

Անցել է, որդի, քու բանին գընա,

Մըսրա թագավոր ձենըդ կիմանա...

— Մըսրա թագավոր ինձ ի՞նչ կանի որ...

Ես ի՞նչ եմ հարցնում Մըսրա թագավոր.

Մըսրա թագավոր թող Մըսըր կենա,

Իմ հոր սարերում ի՞նչ գործ ունի նա...

Վեր կաց, հորեղբա՛յր, նետ-աղեղդ առ,

Կապարճըդ կապի՛ր, գընանք որսասար։

Ելավ Օհանը ճարը կըտըրված,

Գընացին տեսան՝ էլ ի՜նչ որսասար.

Անտառը ջարդած, պարիսպն ավերած,

Բուրգերը արած գետնին հավասար...

11

Գիշերը հասավ, մընացին էնտեղ։

Ձենով Օհանն էր, իր նետն ու աղեղ

Դըրավ գլխի տակ, հանգիստ խըռըմփաց.

Դավիթը մնաց մտքի ծովն ընկած։

Մին էլ նկատեց, որ մութը հեռվում

Մի թեժ, փայլփլուն կըրակ է վառվում։

Էն լուսը բըռնած՝

Վեր կացավ, գնաց,

Գընաց ու գընա՜ց, բարձրացավ մի սար,

Բարձրացավ, տեսավ մի մեծ մարմար քար

Կիսից պատըռված,

Ու միջից վառված

Բըխում է լուսը պա՜րզ, քուլա-քուլա՜,

Բարձրանում, իջնում ետ քարի վըրա։

Վար իջավ Դավիթ էնտեղից կըրկին,

Վար իջավ, կանչեց Ձենով Օհանին.

— Ե՛լ, էն պայծառ լուսը մի տես։

Լուս է իջել բարձըր սարին,

Բարձըր սարին, մարմար քարին։

Ե՛լ, հորեղբայր, անուշ քընից.

Էն ի՞նչ լուս է բըխում քարից։

Ելավ, խաչ քաշեց Օհանն երեսին.

— Է՜յ, որդի՛, ասավ, մեռնեմ իր լուսին,

Էն մեր Մարութա սարն է զորավոր։

Էն լուսի տեղը կանգնած էր մի օր

Սասմա ապավեն, Սասմա պահապան

Մեր սուրբ Տիրամոր վանքը Չարխափան։

Մըշտական, երբ որ կըռիվ էր գընում,

Էնտեղ էր քու հերն իր աղոթքն անում։

Քու հերը մեռավ, աստված խըռովեց,

Մըսրա թագավոր զորքեր ժողովեց,

Մեր վանքն էլ եկավ քանդեց էն սարում,

Բայց դեռ սեղանից լուս է բարձրանում...

12

Դավիթը էս էլ երբ որ իմացավ,

— Անո՛ւշ հորեղբայր, հորեղբա՛յր ասավ,

Որբ եմ ու անտեր աշխարքի վըրա,

Հեր չունեմ՝ դու ինձ հերություն արա՛։

Էլ չեմ իջնի ես Մարութա սարից,

Մինչև չըշինեմ մեր վանքը նորից։

Քեզանից կուզեմ հինգ հարյուր վարպետ,

Հինգ հազար բանվոր մըշակ նըրանց հետ,

Որ գան՝ էս շաբաթ կանգնեն ու բանեն,

Առաջվան կարգով մեր վանքը շինեն։

Գընաց Օհանը ու բերավ իր հետ

Հինգ հազար բանվոր, հինգ հարյուր վարպետ։

Վարպետ ու բանվոր եկան կանգնեցին,

Չըրը՛խկ հա թըրը՛խկ նորից շինեցին,

Առաջվան կարգով, փառքով փառավոր

Բարձըր Մարութա վանքը Տիրամոր։

Ցըրված միաբանք ետ նորից եկան,

Նորից թընդացին աղոթք, շարական.

Ու երբ շեն արավ հոր վանքը նորից,

Ձած իջավ Դավիթ Մարութա սարից։

13

Համբավը տարան Մըսրա Մելիքին.

— Հապա՜ չես ասիլ՝ Դավիթը կրկին

Հոր վանքը շինել, իշխան է դառել,

Դու օխտը տարվան խարջը չես առել։

Մելիք զայրացավ.

— Գընացե՛ք, ասավ,

Բադին, Կոզբադին,

Սյուդին, Չարխադին,

Սասմա քար ու հող տակն ու վեր արեք,

Իմ օխտը տարվան խարաջը բերեք։

Քառսուն կույս աղջիկ բերեք արմաղան,

Քառսուն կարճ կընիկ, որ եկանք աղան,

Քառասունն էլ երկար, որ ուղտեր բառնան,

Իմ տանն ու դըռան ղարավաշ դառնան։

Ու Կոզբադին առավ զորքեր.

— Գըլխի՛ս վըրա, ասավ, իմ տեր.

Գընամ հիմի քանդեմ Սասուն,

Կանայք բերեմ քառսուն-քառսուն,

Քառսուն բեռնով դեղին ոսկի,

Տեղը ջընջեմ հայոց ազգի։

Ասավ, Մըսրա աղջիկ ու կին

Պար բըռնեցին ու երգեցին.

Մեր Կոզբադին գընաց Սասուն,

Կանայք բերի քառսուն-քառսուն,

Քառսուն բեռնով ոսկի բերի,

Մեր ճակատին շարան շարի,

Կարմիր կովեր բերի կըթան՝

Գարնան շինենք եղ ու չորթան։

Ջա՛ն Կոզբադին, քաջ Կոզբադին,

Սասմա Դավթին զարկեց գետին։

Ու Կոզբադին փըքված, ուռած,

— Շնորհակալ եմ, քո՛ւյրեր, գոռաց,

Մինչև գալըս դեռ համբերեք,

Էն ժամանակ պիտի պարեք...

14

Էսպես երգով,

Զոռով-զորքով

Գոռ Կոզբադին մըտավ Սասուն.

Օհան լըսեց՝ կապվեց լեզուն։

Աղ ու հացով,

Լաց ու թացով

Առաջն ելավ,

Խընդիրք արավ.

— Ինչ որ կուզես՝ առ, տա՛ր, ամա՛ն.

Վարդ աղջիկներ, կանայք Սասման,

Դառը դադած դեղին ոսկին,

Միայն թե գըթա մեր խեղճ ազգին,

Մի՛ կոտորիր, մի՛ տար մահու,

Վերև՝ աստված, ներքևը՝ դու...

Ասավ, բերավ շարան-շարան

Վարդ աղջիկներ, կանայք Սասման։

Ու Կոզբադին կանգնեց, ջոկեց,

Մարագն արավ, դուռը փակեց,

Քառսուն կույս աղջիկ, սիրուն, արմաղան,

Քառսուն կարճ կընիկ, որ երկանք աղան,

Քառսուն էլ երկար, որ ուղտեր բառնան,

Մըսրա Մելիքին ղարավաշ դառնան։

Դեզ-դեզ կիտեց դեղին ոսկին.

Սև սուգ կալավ հայոց ազգին։

15

Հե՜յ, ո՞ւր ես, Դավի՜թ, հայոց պահապան,

Քարը պատըռվի-դո՛ւրս արի մեյդան։

Քանդած հոր վանքը որ շինեց նորից,

Ցած իջավ Դավիթ Մարութա սարից,

Ժանգոտած, անկոթ մի շեղբիկ գըտավ,

Գընաց՝ պառավի շաղգամը մըտավ։

Պառավն էր. եկավ՝ անե՜ծք, աղաղա՜կ.

— Վա՜յ, խելա՛ռ Դավիթ, շաղգամի տեղակ

Դու կըրակ ուտես, ցավ ուտես, ասավ,

Քու աչքն աշխարքում մենակ ի՞նձ տեսավ.

Կորեկըս արիր գետնին հավասար,

Էս էր մընացել ձըմեռվան պաշար,

Էս էլ կըտրում ես,

Էլ ո՞նց ապրեմ ես։

Թե կըտրիճ ես դու, աղեղդ ա՛ռ գընա՛,

Քու հոր աշխարքին տիրություն արա՛,

Քու հոր գանձը կե՛ր,

Թողել ես անտեր,

Մըսրա թագավոր մեր ի՞նչն է տանում։

— Մըսրա թագավոր քու աչքն է հանում,

Դանդալոշ Դավիթ. ղըրկել է հըրեն,

Եկել են Սասմա քաղաքի վըրեն

Բադին, Կոզբադին,

Սյուդին, Չարխադին,

Թալան են տալիս բովանդակ Սասուն.

Քառսուն բեռ ոսկի խարաջ են ուզում,

Քառսուն կույս աղջիկ սիրուն, արմաղան,

Քառսուն կարճ կընիկ, որ երկանք աղան,

Քառսուն էլ երկար, որ ուղտեր բառնան,

Մըսրա Մելիքին ղարավաշ դառնան։

— Ի՞նչ ես, ա՛յ պառավ, էլ ինձ անիծում.

Ցույց տուր մի տեսնեմ — որտե՞ղ են ուզում։

— Որտեղ են ուզում... Մահըս տանի քե՜զ.

Դո՛ւ պետք է էն հոր զավակը լինե՜ս...

Եկել ես՝ էստեղ շաղգամ ես լափում...

Ոսկին Կոզբադին ձեր տանն է չափում,

Աղջիկներ փըլեկ մարագն են լըցրած։

Շաղգամը թողեց Դավիթ ու գնաց։

Տեսավ՝ Կոզբադին իրենց տան միջին,

Թափում է ոսկին թեղած առաջին,

Սյուդին, Չարխադին պարկերն են բըռնել,

Ձենով Օհանն էլ շըլինքը ծըռել,

Կանգնել է հեռու, ձեռները ծոցին։

Տեսավ, աչքերը արնով լըցվեցին։

— Վե՛ր կաց, Կոզբադին, հեռո՛ւ կանգնիր դու,

Իմ հոր ոսկին է — ես եմ չափելու։

— Կոզբադին ասավ. — Է՜յ, Ձենով Օհան,

Կըտաս — տո՛ւր խարջը էս օխտը տարվան,

Թե չէ՝ կըգնամ, միրուքըս վըկա,

Մըսրա-Մելիքին կը պատմեմ, կըգա,

Ձեր Սասմա երկիր քար ու քանդ կանի,

Տեղը կըվարի, բոստան կըցանի։

— Կորե՛ք, անզգամ դուք Մըսրա շներ,

Բա չե՞ք իմացել դուք Սասմա ծըռեր...

Մեռա՞ծ եք կարծում դուք մեզ, թե՞ շըվաք,

Կուզեք մեր երկիր դընեք խարջի տա՜կ...

Բարկացավ Դավիթ, չափը շըպըրտեց,

Տըվավ Կոզբադնի գըլուխը ջարդեց,

Չափի փըշրանքը պատն անցավ, գընաց,

Մինչև օրս էլ դեռ գընում է թըռած։

Ու ելան՝ թափած ոսկին թողեցին,

Հայոց աշխարքից փախան գընացին

Բադին, Կոզբադին,

Սյուդին, Չարխադին։

16

Վա՜յ, վա՜յ, հորեղբա՛յր, ի՜նչ ասեմ ես քեզ.

Մենք ունենք էստեղ դեղին ոսկու դեզ,

Դու արել ես ինձ քաղաքի ծառան,

Դու թողել ես ինձ օտարի դըռան...

Հորեղբայրն ասավ. — Ա՛յ խենթ, խելագար,

Ոսկին պահել եմ Մելիքի համար,

Որ քաղցըր լինի աչքը մեզ վըրա։

Չըտըվիր, հիմի որ զորք առնի՝ գա,

Սասմա քար ու հող հեղեղի, տանի,

Ո՞վ դեմը կերթա, ո՞վ կըռիվ կանի։

— Դու կա՛ց, հորեղբա՛յր, թող գա, ե՛ս կերթամ,

Կերթամ, ե՛ս նըրան պատասխան կըտամ։

Ու մութ մարագի դըռանը զարկեց,

Փակած աղջիկներ հանեց, արձակեց։

— Գընացե՛ք, ասավ, ազատ ապրեցե՛ք,

Սասունցի Դավթին արև խընդրեցեք։

17

Էսպես ջարդված, արյունլըվա

Փախան, ընկան հողը Մըսրա

Բադին, Կոզբադին,

Սյուդին, Չարխադին։

Մըսրա կանայք հեռվից տեսան,

Հեռվից տեսան, ուրախացան

Ու ծափ տըվին կըտերներին.

— Եկա՜ն, եկա՜ն, բերի՜ն, բերի՜ն...

Մեր Կոզբադին գնաց Սասուն,

Կանայք բերավ քառսուն-քառսուն,

Կարմիր կովեր բերավ կըթան՝

Գարնան շինենք եղ ու չորթան...

Հենց մոտեցան, նըկատեցին,

Ծափ ու խնդում ընդհատեցին,

Քըրքըջացին

Ու կանչեցին.

— Է՜յ, Կոզբադին մեծաբերան,

Էդ որտեղի՞ց լերան-լերան,

Լերան-լերան կըգաս փախած,

Հաստ գըլուխըդ կիսից ճըղած։

Էն դո՞ւ չասիր՝ գընամ Սասուն,

Կանայք բերեմ քառսուն-քառսուն,

Քառսուն բեռնով ոսկի հանեմ,

Հայոց երկիր ավեր անեմ։

Գացիր Սասուն քանց գել գազան,

Ետ ես գալի քանց շուն վազան...

Ու Կոզբադին խիստ բարկացավ.

— Սո՛ւս կացեք դուք, լըրբե՛ր, ասավ.

Ձեր մարդիկն եք տեսել դուք դեռ,

Դուք չեք տեսել Սասմա ծըռեր։

Սասմա ծըռեր լերան-լերան,

Նետեր ունեն մի-մի գերան.

Սասմա երկիր քար ու կապան,

Դըժար սարեր, ձոր ու ծապան.

Նըրանց խոտեր — ինչպես կեռ թուր,

Զորք ջարդեցին երեք հարյուր...

Ասավ ու էլ չառավ դադար,

Վըռազ-վըռազ, գըլխապատառ

Վազեց իրեն թագավորին։

Խընդաց թագվորն իր աթոռին։

— Ապրե՛ս, ապրե՛ս, քաջ Կոզբադին,

Արժե՝ կախեմ ես քու ճըտին

Մեր ղուզղունի մեծ նըշանը —

Պարգև քու մեծ հաղթությանը։

Ո՞ւր են, հապա առաջըս բեր

Սասմա ոսկին ու աղջիկներ։

Ասավ Մելիք, ու Կոզբադին

Գըլուխ տըվավ մինչև գետին.

— Ապրա՜ծ կենաս, մեծ թագավոր,

Զոռով փախա ես ձիավոր,

Ո՞նց բերեի Սասմա ոսկին։

Մի խենթ ծընվեց հայոց ազգին,

Ոչ ահ գիտի, ոչ տեր ու մեծ,

Գըլուխըս էսպես տըվավ ջարդեց.

«Չե՛մ տալ, ասավ, իմ հոր ոսկին,

Չեմ տալ կանայք իմ հայ ազգին,

Սասմա երկիր ձեզ տեղ չըկա...

Քո թագավոր, ասավ թո՛ղ գա,

Թող գա՝ ինձ հետ կըռիվ անի,

Թե ղոչաղ է՝ զոռով տանի»։

Կատաղեց, փըրփըրեց Մըսրա թագավոր.

— Կանչեցե՜ք, ասավ, իմ զորքը բոլոր.

Հազար հազար մարդ նորելուկ մանուկ,

Հազար հազար մարդ անբեղ, անմորուք,

Հազար հազար մարդ բեղը նոր ծըլած,

Հազար հազար մարդ նոր թախտից ելած,

Հազար հազար մարդ թուխ միրուքավոր,

Հազար հազար մարդ սիպտակ ալևոր,

Հազար հազար մարդ որ փողեր հընչեն,

Հազար հազար մարդ, որ թըմբուկ զարկեն...

Կանչեցե՜ք, թող գան, հագնեն զե՜նք, զըրա՜հ,

Կըռիվ տի գընամ ես Դավթի վըրա,

Սասունն ավիրեմ,

Հեղեղեմ, բերեմ։

18

Էսպես անհամար զորքեր հավաքեց,

Եկավ Սասմա դաշտ, բանակը զարկեց

Ու ծանըր նըստեց Մըսրա թագավոր։

Էնքան ահագին բազմությունն էն օր

Բաթմանա ջըրին եկավ ու չոքեց,

Ով եկավ, խըմեց — գետը ցամաքեց,

Սասմա քաղաքում մընացին ծարավ։

Ձենով Օհանին զարմանքը տարավ։

Քուրքը ուսն առավ, սարը բարձրացավ.

Սարը բարձրացավ, տեսավ, ի՜նչ տեսավ։

Ճերմակ վըրանից դաշտը ճերմակել,

Ասես՝ էն գիշեր ձըմեռը եկել,

Սպիտակ ձյունով պատել էր Սասուն։

Լեղին ջուր կտրեց, կապ ընկավ լեզուն,

Հարա՜յ կանչելով՝ փախավ տուն ընկավ.

— Վա՜յ, փախե՜ք, եկա՜վ... հա՜յ, հարա՜յ, եկավ...

— Ինչը՞ հորեղբա՛յր, ի՞նչը, ի՞նչն եկավ...

— Ցավն ու կըրա՜կը Դավթի պինչն եկավ։

Մըսրա թագավոր ելել է, եկել,

Եկել, մեր դաշտին բանակ է զարկել.

Թիվ կա աստղերին, թիվ չկա զորքին...

Վա՜յ մեր արևին, վա՜յ մեր աշխարքին...

Ե՛կ, ոսկին տանենք, աղջիկներ տանենք,

Չոքենք առաջին, պաղատանք անենք,

Գուցե թե գըթա,

Մեզ սըրի չտա...

— Դու կա՛ց, հորեղբայր, դու դարդ մի՛ անիր..

նա՛, քու օդում դու հանգիստ քընիր.

Հիմի ես կելնեմ Սասմա դաշտ կերթամ,

Մըսրա-Մելիքին պատասխան կըտամ։

Ու գընաց Դավիթ ծանոթ պառավին.

— Նանի ջա՛ն, ասավ, ժանգոտած ու հին

Երկաթի կըտոր, անթարոց, շամփուր,

Ինչ ունես, չունես, հավաքի՛ր, ինձ տուր,

Մի էշ էլ գըտիր, որ վըրեն նըստեմ,

Կըռիվ տի գընամ Մըսրա զորքի դեմ։

— Վա՜յ, Դավի՛թ, ասավ, մահըս տանի քեզ.

Դո՞ւ պետք է էն հոր զավակը լինե՜ս...

Քու հերըն ուներ կըռվի համար

Հըրեղեն ձի, ոսկի քամար,

Ծալ-ծալ կապեն, գուռզը պողպատ,

Թամբ սադափեն, կուռ սաղավարտ,

Խաչ պատրաստին իր աջ բազկին,

Զըրահ շապիկ, Թուր-Կեծակին,

Դու եկել ես ա՛յ խենթ ու ծուռ,

Ինձնից կուզես էշ ու շամփո՜ւր...

— Ամա՛ն, նանի՛, չեմ լըսել դեռ։

Ո՜ւր են հիմի իմ հոր զենքեր։

— Հորեղբորըդ գընա հարցուր.

Ո՞ւր են, ասա, հանի՛ր, բեր, տուր։

Բան է, թե որ չըտա սիրով,

Աչքը հանիր՝ խըլիր զոռով։

19

Դավիթ գընաց հորեղբոր մոտ.

— Է՜յ հորեղբայր, կանչեց հերսոտ,

Իմ հերն ուներ կռվի համար

Հրեղեն ձի, ոսկի քամար,

Ծալ-ծալ կապեն գուռզը պողպատ,

Թամբ սադափեն, կուռ սաղավարտ,

Խաչ պատրաստին իր աջ բազկին,

Զըրահ շապիկ, Թուր-Կեծակին,

Կըտաս — բեր տուր...

— Վա՜յ Դավիթ ջա՜ն,

Ահից գոռաց Ձենով Օհան.

Քո հոր մահվան տարուց-օրից

Դուրս չեմ հանել ձին ախոռից,

Ոչ սընդուկից Թուր-Կեծակին,

Զըրահ շապիկ, ոսկի գոտին...

Ինձ թող ամա՜ն, մի՛ սպանիր,

Կուզես — հըրեն, գընա հանի՛ր։

20

Հագավ Դավիթ զենքն ու զըրահ,

Կապեց գոտին, Թուր-Կեծակին,

Խաչն էլ իր հաղթ բազկի վըրա,

Ելավ, հեծավ Առյուծ հոր ձին,

Հոր ձին հեծավ ու մըտրակեց.

Ձենով Օհան լալով երգեց.

— Ափսո՜ս, հազա՜ր ափսոս հըրեղեն մեր ձին,

Ա՜խ, հըրեղեն մեր ձին.

Ափսո՜ս, հազա՜ր ափսոս մեր ոսկի գոտին.

Ա՜խ, մեր ոսկի գոտին.

Ափսո՜ս թանկ կապեն, որ հագին տարավ,

Ա՜խ, որ հագին տարավ...

Դավիթ բարկացավ,

Ձին քշեց, դարձավ,

Օհանը վախեց,

Իր երգը փոխեց.

«Ափսո՜ս, նորելուկ Դավիթըս կորավ,

Ա՜խ, Դավիթըս կորավ»։

Էս որ իմացավ,

Դավիթ մեղմացավ,

Իջավ, Օհանի ձեռքը համբուրեց։

Ձենով Օհանն էլ, ինչպես հայր ու մեծ,

Օրհնեց, խըրատեց նըրան հայրաբար,

Դեպի Սասմա դաշտ դըրավ ճանապարհ։

21

Սասունցի Դավթին ուներ մի քեռի,

Անունը Թորոս, ահեղ աժդահա։

Սա էլ իմացավ համբավը կըռվի,

Մի բարդի ուսին գալիս է ահա։

Գալիս է՝ հեռվից բարձըր գոռալով.

— Ի՜նչ եք վեր եկել էս դաշտի միջում,

Քանի գըլխանի մարդիկ եք կամ ո՞վ,

Սասունցի Դավթին որ չեք ճանաչում...

Բա չե՞ք իմանում, որ էստեղ է նա

Գալու՝ խաղացնի իր ձին թևավոր.

Չըքվեցե՜ք, հիմի ուր որ է կըգա,

Եկել եմ սըրբեմ մեյդանը էսօր։

Ասավ ու քաշեց իր ուսի բարդին,

Սըրբեց բանակից մի քըսան վըրան...

Դավիթն էլ ահա սարի գագաթին

Կանգնած՝ գոռում է վիշապի նըման.

— Ով քընած եք՝ արթուն կացե՜ք,

Ով արթուն եք՝ ելե՜ք, կեցե՜ք,

Ով կեցել եք՝ զենք կապեցե՜ք,

Զենք եք կապել՝ ձի թամբեցե՜ք,

Ձի եք թամբել՝ ելե՜ք, հեծե՜ք,

Հետո չասեք՝ թե մենք քընած —

Դավիթ գող-գող եկավ, գընաց...

Էսպես կանչեց ասպանդակեց,

Ու, ինչ ամպից կեծակ զարկի,

Մըսրա զորքի մեջտեղ զարկեց,

Շողացնելով Թուր-Կեծակին։

Ջարդեց, փըշրեց մինչև կեսօր.

Կեսօր արինն ելավ հեղեղ,

Քըշեց, տարավ հազարավոր

Մարդ ու դիակ ողջ միատեղ։

Կար զորքի մեջ մի ալևոր,

Աշխարք տեսած ու բանագետ.

— Տըղե՛րք, ասավ, ճամփա տըվեք,

Գընամ խոսեմ ես Դավթի հետ։

Գընաց՝ կանգնեց Դավթի առաջ,

Էսպես խոսեց էն ծերունին.

— Դալար կենա՛, կուռըդ, ո՛վ քաջ,

Սուրըդ կըտրուկ միշտ քո ձեռին։

Մի ծերունուս խոսքին մըտիկ,

Տե՛ս, քու խելքը ինչ է կըտրում։

Ի՞նչ են արել քեզ էս մարդիկ,

Հե՞ր ես սըրանց դու կոտորում։

Ամեն մինը մի մոր որդի,

Ամեն մինը մի տան ճըրագ,

Որը կինն է թողել էնտեղ

Աչքը ճամփին, խեղճ ու կըրակ։

Որը մի տուն լիք մանուկներ,

Որը ծնող աղքատ ու ծեր,

Որը լացով քողն երեսին

Նորապըսակ ջահել հարսին...

Թագավորը զոռով-թըրով

Հավաքել է, էստեղ բերել։

Խեղճ մարդիկ ենք՝ պակաս օրով,

Մենք քեզ վընաս ի՞նչ ենք արել։

Թագավորն է քու թըշնամին,

Կըռիվ ունես — իր հետ արա,

Հե՞ր ես քաշում Թուր-Կեծակին

Էս անճարակ խալխի վըրա։

— Լավ ես ասում դու, ծերունի՛,

Ասավ Դավիթն ալևորին,

Բայց թագավորն ո՞ւր է հիմի,

Որ սև կապեմ նըրա օրին։

— Մեծ վըրանում քընած է նա,

Է՛ն, որ միջից ծուխը կելնի.

Էն ծուխն էլ հո ծուխ չի որ կա,

Գոլորշին է իր բերանի։

Ասին. դեպի մեծ վըրանը

Ասպանդակեց Դավիթն իր ձին,

Քըշեց, գընաց ու դըռանը

Գոռաց կանգնած արաբներին.

— Ո՞ւր է, ասավ, ի՞նչ է կորել,

Դուրս կանչեցե՛ք, գա ասպարեզ,

Թե մահ չունի՝ մահ եմ բերել,

Գըրող չունի՝ գըրողն եմ ես...

— Մելիքն, ասին, քուն է մըտել,

Օխտը օրով պետք է քընի.

Երեք օրն է դեռ անցկացել,

Չորս օր էլ կա, քունը առնի։

— Ի՜նչ, բերել է աղքատ ու խեղճ

Խալխին լըցրել ծովն արյունի,

Ինքը մըտել վըրանի մեջ՝

Օխտը օրով հանգիստ քընի՜...

Քընել-մընել չեմ հասկանում,

Վե՛ր կացրեք շո՜ւտ, դուրս գա մեյդան,

Էնպես դըրան ես քընացնեմ,

Որ չըզարթնի էլ հավիտյան։

Ելան՝ մարդիկ ճարահատված

Շամփուր դըրին թեժ կըրակին

Ու զարկեցին խոր մըրափած

Մըսրա-Մելքի բաց կրընկին։

— Օ՜ֆ, էլ հանգիստ քուն չունի մարդ

Էս անիծված լըվի ձեռից,

Խոր մըռընչաց հըսկան հանդարտ

Ու շուռ եկավ, քընեց նորից։

Ելան, բերին մեծ գութանի

Խոփը՝ դըրին թեժ կըրակին,

Ու կաս-կարմիր, կեծկըծալի,

Շիկնած տըվին մերկ թիկունքին։

— Օ՜ֆ, էլ հանգիստ քուն չունի մարդ

Էս անիրավ մոծակներից,

Աչքը բացավ հըսկան հանդարտ,

Ուզում էր ետ քընել նորից։

Տեսավ Դավթին։ լուխն ահեղ

Վեր բարձրացրեց մըռընչալով,

Փըչեց վըրեն, որ թըռցընի

Էն աժդըհին մի փըչելով։

Տեսավ, տեղից ժաժ չի գալի,

Զարմանքն ու ահ պատեց հոգին։

Արնոտ աչքերն ըսպառնալի

Հառեց խոժոռ Դավթի աչքին։

Նայեց թե չէ, զգաց՝ իր մեջ

Տասը գոմշի ուժ պակասեց։

Պառկած տեղից վրա նստեց

Ու ժպտալով հետը խոսեց.

— Բարո՛վ, Դավի՛թ, հոգնած ես դեռ,

Ե՛կ, մի նստի՛ր, խոսենք կարգին,

Հետո դարձյալ կըռիվ կանենք,

Եթե կըռիվ կուզես կըրկին...

Իր վըրանում բըռնակալը

Քառսուն գազ խոր հոր էր փորել,

Ցանցով փակել մութ բերանը,

Վըրեն փափուկ խալի փըռել։

Ում որ հաղթել չէր կարենում,

Շողոմելով կանչում էր նա,

Նըստեցնում էր իր վըրանում

Էն կորստյան հորի վըրա։

Իջավ Դավիթ ձիուցը ցած,

Գընաց նըստեց... ընկավ հորը.

— Հա՛, հա՛, հա՛ հա՛, քահ-քահ խընդաց

Մըսրա դաժան թագավորը։

— Դե, թող հիմի գընա՝ խավար

Հորում փըթի, էնքան մընա։

Ու ահագին մի ջաղացքար

Բերավ, դըրավ հորի վըրա։

22

Քընեց էն գիշեր Ձենով Օհանը։

Գիշերն երազում երևաց ծերին՝

Մըսրա երկընքում արև ճառագած,

Սև ամպ էր պատել Սասմա սարերին։

Սաստիկ վախեցած վեր թըռավ տեղից։

— Վա՛յ, կընի՛կ, ասավ, մի ճըրագ արա՛,

Գընա՜ց մեր անփորձ Դավիթը ձեռից,

Սև ամպ էր իջել Սասունի վըրա։

— Հողե՜մ գըլուխդ, ասավ կընիկը,

Ո՜վ գիտի՝ Դավիթն ո՛ւր է քեֆ անում...

Դու էլ քեզ համար քու տանը ընկած՝

Ուրիշի համար երազ ես տեսնում։

Քընեց Օհանը։ Վերկացավ դարձյալ.

— Կընի՛կ, Դավիթը նեղ տեղն է ընկած.

Մըսրա վառ աստղը շողում էր պայծառ.

Մեր աստղը հիվանդ ցոլքում դալկացած։

— Ի՞նչ եղավ քեզ, մա՛րդ, գիշերվան կիսին.

Բարկացավ վըրեն կընիկըն աղմուկով։

Խաչ քաշեց էլ ետ Օհանն երեսին,

Շուռ եկավ, քընեց խըռոված հոգով։

Մի ուրիշ պատկեր ավելի ահեղ.

Տեսավ՝ երկընքի բարձըր կամարում

Վառվում էր մըսրա աստղը փառահեղ,

Սասմա աստղիկը սուզվեց խավարում։

Զարթնեց վախեցած։ — Տունդ քանդվի, կի՜ն։

Ես ո՜նց լըսեցի քու էդ կարճ խելքին.

Կորավ մեն-մենակ մեր ջահելն անտեր.

Վե՛ր կաց, շո՛ւտ արա, զենքերըս մի բե՛ր...

23

Ելավ Օհան, գոմը մըտավ,

Զարկեց ճերմակ ձիու մեջքին.

— Է՜յ, ճերմակ ձի, մինչ ե՞րբ, ասավ,

Կըհասցընես Դավթի կըռվին։

«Մինչև լուսը կըհասցնեմ».

Ու ձին տըվավ փորը գետին.

— Մեջքըդ կոտրի՛, լուսն ի՞նչ անեմ.

Լաշին հասնեմ ես, թե՞ նաշին։

Կարմիր ձիու մեջքին զարկեց.

Սա էլ երետ փորը գետին.

— Ջա՛ն կարմիր ձի, մինչ ե՞րբ դու ինձ

Կըհասցընես Դավթի կըռվին։

«Մի ժամի մեջ, կարմիրն ասավ,

Կըհասցընեմ Դավթի կըռվին»։

— Լեղի դառնա, սև մահ ու ցավ,

Ինչ տըվել եմ քեզ՝ էն գարին։

Հերթը եկավ սևին հասավ.

Գետին չերետ փորը սև ձին։

— Է՜յ, ջան Սևուկ, մինչ ե՞րբ, ասավ,

Կըհասցընես Դավթի կըռվին։

«Եթե ամուր մեջքիս մընաս,

Ոտըդ դընես ասպանդակին,

Մինչև մեկել ոտըդ շուռ տաս,

Կըհասցընեմ», ասավ սև ձին։

24

Սև ձին քաշեց Ձենով Օհան,

Ձախը դըրավ ասպանդակին,

Աջն էլ մինչև շուռ տար վըրան.

Կանգնեց Սասմա սարի գըլխին։

Տեսավ՝ Դավթի նըժույգն անտեր

Սարերն ընկած խըրխընջալով,

Ներքև Մըսրա զորքը չոքած,

Ինչպես անծեր ծըփուն մի ծով։

Օխտը գոմշի կաշի հագավ,

Որ չըպատռի իրեն զոռից,

Կանգնեց Օհան ամպի նըման

Գոռաց Սասմա սարի ծերից։

— Հե՜յ-հե՜յ, Դավի՜թ, որտե՜ղ ես դու.

Հիշի՜ր խաչը քո աջ թևի,

Սուրբ Տիրամոր անունը տո՜ւր,

Ու դուրս արի լույսն արևի...

Ձենը գընաց դըմբդըմբալով՝

Դավթի ականջն ընկավ հորում.

— Հա՛յ-հա՜յ, ասավ, հորեղբայրս է,

Սասմա սարից ինձ է գոռում։

Ո՜վ Մարութա Աստվածածին,

Ո՜վ անմահ խաչ պատարագի,

Ձե՜զ եմ կանչել, — հասե՜ք Դավթին...

Կանչեց, տեղից ելավ ոտքի,

Էնպես զարկեց ջաղացքարին՝

Քարը եղավ հազար կըտոր,

Կըտորները երկինք թըռան,

Ու գնում են մինչև էսօր։

Ելավ նորից, կանգնեց ահեղ,

Սարսափ կալավ դև Մելիքին։

— Դավիթ ախպեր, ե՛կ դեռ էստեղ,

Սեղան նըստե՜նք, խոսենք կարգի՜ն...

— Էլ չեմ նըստիլ ես քու հացին,

Դու տըմարդի, վախկոտ ու նենգ.

Շո՛ւտ, զենքըդ առ, հեծիր քու ձին,

Դո՛ւրս եկ մեյդան, կըռիվ անենք։

— Կըռիվ անենք, ասավ Մելիք,

Իմն է միայն զարկն առաջին։

— Քոնն է, զարկի՛ր, կանչեց Դավիթ,

Գընաց, կեցավ դաշտի միջին։

Ելավ, կանգնեց Մըսրա-Մելիք,

Իր գուրզն առավ, հեծավ իր ձին,

Քըշեց, գընաց մինչ Դիարբեքիր

Ու էնտեղից եկավ կըրկին։

Երեք հազար լիդր էր քաշում

Հըսկայական իր մըկունդը.

Եկավ, զարկեց. կորավ փոշում

Ու երերաց երկրի գունդը։

— Երկիր քանդվեց կամ ժաժք եղավ,

Ասին մարդիկ շատ աշխարքում։

— Չէ՛, ասացին, արնի ծարավ

Հըսկաներն են իրար զարկում։

— Մեռավ Դավիթ էս մի զարկից,

Ասավ Մելիք իրեն զորքին։

— Կենդանի ե՜մ, ամպի տակից

Գոռաց Դավիթ Մըսրա-Մելքին։

— Հա՛յ-հա՜յ, մոտիկ տեղից եկա,

Տե՛ս, ո՜րտեղից հիմի կըգամ։

Ու վերկացավ, կանգնեց հըսկան,

Իր ձին հեծավ երկրորդ անգամ։

Երկրորդ անգամ քըշեց Հալաբ

Ու բաց թողեց ձին Հալաբից.

Բուք վեր կացավ, տեղ ու տարափ,

Արար աշխարհ դողաց թափից։

Եկավ, զարկեց. զարկի ձենից

Մոտիկ մարդիկ ողջ խըլացան։

— Գընա՜ց Դավիթ Սասմա տանից,

Գուժեց գոռոզ Մըսրա արքան։

— Կենդանի՜ եմ, կանչեց Դավիթ,

Մին էլ արի՜ — հերթն ինձ հասավ։

— Հա՛յ-հա՜յ, մոտիկ տեղից եկա,

Կանչեց Մելիք ու վեր կացավ։

Երրորդ անգամ հեծավ իր ձին,

Գընաց մինչև հողը Մըսրա,

Ու էնտեղից գուրզը ձեռին

Քըշեց, եկավ Դավթի վըրա։

Եկավ, զարկեց բոլոր ուժով,

Ծանըր զարկով հըսկայական.

Փոշին ելավ Սասմա դաշտից,

Բըռնեց երեսն արեգական։

Երեք գիշեր ու երեք օր

Փոշին կանգնեց ամպի նըման,

Երեք գիշեր ու երեք օր

Բոթը տըվին Դավթի մահվան։

Երբ որ անցավ երեք օրը,

Էն ամպի պես կանգնած փոշում

Կանգնեց Դավիթ, ինչպես սարը,

Գըրգուռ սարը մեգ-մըշուշում։

— Մելի՛ք, ասավ, ո՞ւմն է հերթը։

Սարսափ կալավ գոռ Մելիքին,

Մահվան դողը ընկավ սիրտը

Ու տապ արավ գոռոզ հոգին։

Գընաց, խորունկ մի հոր փորեց,

Իջավ, մըտավ վիհն էն խավար,

Վըրեն քաշեց քառսուն կաշի

Ու քառասուն ջաղացի քար։

Մըռընչալով ելավ տեղից

Էն առյուծի առյուծ որդին,

Իր ձին հեծավ ու փոթորկեց,

Խաղաց, շողաց Թուր-Կեծակին։

Առաջ վազեց մազերն արձակ

Մելքի պառավ մայրը ջադու.

— Դավի՜թ, մազըս ա՛ռ ոտիդ տակ,

Էդ մի զարկը ի՛նձ բաշխիր դու։

Երկրորդ անգամ թուրը քաշեց.

Էս անգամ էլ եկավ քուրը.

Դավի՜թ, եթե կուզես, կանչեց,

Իմ սըրտին զա՛րկ երկրորդ թուրը...

Վերջին զարկի ժամը հասավ,

Ելավ Դավիթ երրորդ անգամ.

— Էս մի զարկն ու աստված, ասավ,

Էլ մարդ չըգա, պետք է որ տամ։

Ասավ, ելավ ու փոթորկեց,

Թըռավ, ցոլաց Դավթի հուր ձին,

Ձին փոթորկեց, փայլատակեց

Ու ցած իջավ Թուր-Կեծակին։

Անցավ քառսուն գոմշի կաշին,

Անցավ քառսուն քարերը ցած,

Միջից կըտրեց ժանտ հըրեշին,

Օխտը գազ էլ դենը գընաց։

— Կենդանի՜ եմ, մին էլ արի՜,

Գոռաց Մելիք հորի տակից։

Դավիթ լսեց, շատ զարմացավ

Իրեն զարկեց, Թուր-Կեծակից...

— Մելի՛ք, ասավ, թա՛փ տուր մի քեզ։

Ու թափ տըվավ Մելիքն իրեն,

Միջից եղավ ճիշտ երկու կես,

Մեկն ընկավ դեսն ու մյուսը դեն։

Էս որ տեսավ Մըսրա բանակ,

Ջուր կըտըրվեց ահ ու վախից։

Դավիթ կանչեց. — Մի՛ վախենաք,

Ակա՛նջ արեք հալա դեռ ինձ։

Դուք ըռանչպար մարդիկ, ասավ,

Զուրկ ու խավար, քաղցած ու մերկ,

Հազար ու մի կըրակ ու ցավ,

Հազար ու մի հոգսեր ունեք։

Ի՜նչ եք առել նետ ու աղեղ,

Եկել թափել օտար դաշտեր.

Չէ՞ որ մենք էլ ունենք տուն-տեղ,

Մենք էլ ունենք մանուկ ու ծեր...

Ձանձրացե՞լ եք խաղաղ ու հաշտ

Հողագործի օր ու կյանքից,

Թե՞ զըզվել եք ձեր հանդ ու դաշտ,

Ձեր հունձ ու փունջ, վար ու ցանքից...

Դարձե՛ք եկած ճանապարհով

Ձեր հայրենի հողը Մըսրա.

Բայց թե մին էլ զենք ու զոռով

Վեր եք կացել դուք մեզ վըրա,

Հորում լինեն քառսուն գազ խոր

Թե ջաղացի քարի տակին, —

Կելնեն ձեր դեմ, ինչպես էսօր,

Սասմա Դավիթ, Թուր-Կեծակին։

Էն ժամանակ աստված գիտի,

Ով մեզանից կըլնի փոշման.

Մե՞նք, որ կելնենք ահեղ մարտի,

Թե՞ դուք, որ մեզ արիք դուշման։

[Dinozavrik]

http://armenianhouse.org/arev/index.html in Armenian

http://www.skazka.com.ru/people/arm/arm.html in Russian

[Nazel]

Волшебная роза

В давние времена жил-был царь. При дворце у него был розовый сад. В саду рос куст волшебной розы. Как ни старался царь, как ни охраняли царские садовники эту розу, никак не могли уберечь ее. Только начинала она распускаться, как нападал на нее губительный червь. И так из года в год повторялось одно и то же. Царь никак не мог дождаться своей волшебной розы. Как-то пришел к царю юноша садовник и сказал:

— Найми меня, я уберегу твою розу от червя. Как только она распустится, сорву ее, принесу тебе.

— Юноша, — говорит царь, — сколько у меня садовников перебывало, ни один не уберег ее, где уж тебе справиться?

— Справлюсь, а если нет — вели казнить.

— Ладно, как знаешь, коли сумеешь, постереги.

Наступила весна, новый садовник взял лук и стрелу, забрался под куст и стал сторожить розу. Стережет он день, два дня, три дня, неделю. Наконец роза начала распускаться, но тут садовника потянуло ко сну... Тем временем выполз червь, накинулся на розу, сожрал ее и уполз. Проснулся садовник, видит — нет розы на кусте. Пошел к царю и говорит:

— Целую неделю день и ночь я сторожил розовый куст, а когда роза стала распускаться, я задремал... Открываю глаза, а червь уже успел сожрать розу. На этот раз помилуй, в будущем году я расправлюсь с червем.

— Ничего, — сказал царь, — это червю даром не пройдет...

Прошел год. Настала весна, царский садовник снова пошел сторожить куст. Едва роза начала распускаться, снова червь ползет к розе; только хотел садовник пустить в него стрелу, вдруг откуда ни возьмись прилетел соловей, клюнул червя и улетел. Роза осталась цела. Обрадовался садовник, сорвал розу и понес ее царю.

— Государь, — говорит он, — я принес тебе розу. И нынче червь хотел сожрать розу, но откуда ни возьмись прилетел соловей, клюнул червя и улетел.

— Ничего, — говорит царь, — и соловью это даром не пройдет.

Прошел еще год. Весной опять садовник отправляется сторожить розовый куст; день и ночь сидит под ним. Только начала распускаться роза, снова ползет червь, хочет сожрать цветок, снова откуда ни возьмись прилетел прошлогодний соловей, хотел клюнуть червя, но в этот миг из-под кустов выскочил дракон и разом проглотил соловья с червем. Опять роза осталась цела. Обрадовался садовник, сорвал розу и понес ее царю.

— Государь, — говорит он, — теперь, как и в прошлом году, приполз червь, хотел сожрать розу; откуда ни возьмись прилетел соловей и только хотел кликнуть червя, как из-под кустов выскочил дракон, набросился на соловья и на червя и обоих проглотил. Вот тебе роза — цела и невредима.

— Ничего, — говорит царь, — и дракону это даром не пройдет.

Прошел еще год. Наступила весна, снова садовник отправился сторожить розу. Пришло время ей цвести. Опять появился червь и пополз к розе; откуда ни возьмись прилетел соловей и только хотел клюнуть червя, как из-под кустов выскочил дракон и проглотил и соловья и червя. Садовник натянул тетиву и пустил стрелу в дракона, дракон завертелся, истек кровью и околел. Садовник сорвал розу и понес царю.

— Государь, — сказал он, — опять появился червь, хотел сожрать розу, прилетел соловей, хотел клюнуть червя, дракон выскочил из-под кустов, набросился на соловья и на червяка и обоих разом поглотил. Я, как увидел это, натянул тетиву и уложил дракона на месте.

— Ну и хорошо, — сказал царь, — только и тебе это даром не пройдет.

Удивился садовник и думает: что за загадка, почему царь все время так говорит?

Думает садовник, думает — ни до чего додуматься не может. А спросить у царя боится: что, если царь рассердится? Решил садовник подождать, посмотреть, что будет дальше. В розовом саду у царя был мраморный бассейн, где иногда купались царь и царица. Однажды садовник взобрался на дерево, росшее рядом с бассейном, хотел обрезать засохшие сучья. Вдруг видит: царица со своими служанками подошла к бассейну купаться. Садовник оробел и остался на дереве. «Подожду, — думает, — искупается царица, уйдет, тогда и слезу». Разделась царица, вошла в бассейн, искупалась, вышла, стала одеваться, взглянула вверх и увидала садовника. Не проронила она ни слова, пошла во дворец и все рассказала царю.

— Знаешь ли, пошла я к бассейну купаться, искупалась, оделась и уже хотела идти, как вдруг увидала на дереве садовника, Знать, он заранее взобрался на дерево, хотел подсмотреть меня.

Как услыхал царь про то, разъярился, точно лев. Тут же крикнул:

— Палача, палача, палача!

Явились палачи, поклонились царю.

— Государь, что прикажешь? — спрашивают они.

— Сейчас же приведите садовника и отрубите ему голову!

Палачи привели садовника. Садовник понял, что его ожидает.

— Государь, дозволь сказать два слова, а потом делай со мной, что хочешь.

— Ладно, говори.

— Помнишь, когда ты нанял меня в первый год, я пришел к тебе и рассказал, как червь сожрал розу, ты мне сказал: «Ничего, это ему даром не пройдет». Я и на другой год пошел сторожить розу. Пришел к тебе и сказал: «Прилетел соловей и клюнул червяка». Ты и тогда мне ответил: «Ничего, и ему это даром не пройдет». На третий год, когда я пришел к тебе и сказал, что из-под кустов выскочил дракон и проглотил соловья и червя, ты опять говоришь: «Ничего, и ему это даром не пройдет». На четвертый я пришел и сказал тебе: «Я убил дракона». А ты мне: «Ничего, и тебе это даром не пройдет». И вправду мне это даром не прошло, сбылись твои слова, коли ты захотел ни за что ни про что мою голову снять. Нынче я говорю тебе: и царю это даром не пройдет.

Услыхал царь мудрый ответ садовника и помиловал его.

[Nazel]

Два брата

Жили-были два брата. Один был умный, а другой дурак. Умный вел дела так, что дураку приходилось работать не только за себя, но и за своего брата. Измучившись вконец, дурак в отчаянии сказал:

- Не хочу больше оставаться с тобой. Отдавай мне мою долю имущества, я

буду жить сам по себе.

- Хорошо, - сказал умный брат, - сегодня ты погонишь стадо коров на

водопой, а я буду их кормить, когда ты пригонишь стадо обратно. Тогда

часть стада, которая войдет в загон, будет моей долей, а та часть стада,

что останется снаружи, - твоей.

В ту пору стояла зима.

Дурак согласился и погнал стадо на водопой. Когда он возвращался обратно, стало совсем холодно, коровы, почувствовав близость тепла и запах корма, быстренько прошли в загон. Только один больной бычок, еле волоча ноги топтался снаружи, лениво почесываясь. Он то и составил долю дурака.

На следующее утро, повязав на шею своему бычку веревку, дурак повел

продавать его на базар. По дороге ему то и дело приходилось подгонять

ленивого бычка:

- Эй, давай, бычок, шевели ногами, эй!…

А путь их пролегал вдоль старых развалин. Стены руин отразили эхом слово

дурака:

- …Эй!…

Дурак подумал, что руины говорят ему «Эй». Он крикнул:

- Вы говорите со мной, да?

От руин отразилось эхом:

- …да-а-а…

- Наверно, хотите купить у меня бычка?

- …бычка-а-а…

- А сколько денег дадите? Дадите десять рублей?

- …десять рублей-ей-ей…

- А заплатите сейчас Или завтра?

- … завтра-а-а…

- Хорошо. Я приду завтра. Надеюсь, что деньги будут готовы.

- …будут готовы-ы-ы…

Дурак, решив, что дело сделано, привязал бычка у руин и вернулся домой,

радостно насвистывая.

На следующий день, проснувшись пораньше, он отправился забирать деньги. А прошедшей ночью случилось так, что волки растерзали бычка. Когда дурак пришел к тому месту, где он его привязал, там были только обглоданные кости. Дурак сказал:

- Значит, вы зарезали бычка и съели его, да?

- …да-а-а…

- А был он вкусный или нет?

- …нет…

- Это, конечно, меня не касается, но вы купили у меня бычка, так что

платите деньги. А пока вы не расплатитесь со мной, я и не подумаю отсюда

уходить!

- …уходи-и-и..!

Когда дурак это услышал, он разозлился не на шутку: схватил толстую палку и начал колотить по ветхой стене. Несколько камней выпало на землю. Так случилось, что в этой стене кто-то давно спрятал клад. Вот, когда камни выпали, золотые монеты и посыпались грудой к ногам дурака.

- Отлично, - воскликнул дурак, только что мне с этим делать? Вы должны мне только десять рублей, а это всего один золотой червонец. Значит так: я

возьму только свои деньги, а ваши оставьте себе.

Он взял одну золотую монету и вернулся домой.

- Ну, продал ли ты бычка?- улыбнувшись, спросил умный брат.

- Продал.

- Кому?

- Руинам.

- И что, они тебе заплатили?

- Ну конечно! Попытались, было, не платить вначале, но я побил их своей

палкой, они и показали мне всё своё богатство. Я взял только одну монетку,

в уплату долга, а все остальное оставил там, где оно лежало.

Сказав это, дурак вынул из кармана золотую монету и показал ее брату.

- Где это место? – спросил умный брат.

Его глаза округлились от удивления.

- Ну уж нет. Я тебе не скажу, где это. Ты жадный. Если я тебе покажу это

место, ты все заберешь себе, а меня заставишь тащить это на спине домой.

Умный брат поклялся, что он сам принесет клад, если дурак покажет, где он находится.

- Дай-ка мне свою золотую монету и поведи меня к руинам. А я куплю тебе

что-нибудь новенькое из одежды.

Как только дурак услышал о новой одежде, он сразу отдал свою золотую

монету брату и повел его к руинам. Умный брат перенес все золото домой и

вскоре разбогател, но своему брату одежду так и не купил.

Дурак напоминал брату о его обещании не раз и не два, но все тщетно. Тогда он решил пожаловаться на него судье.

- О, судья – сказал он, – вначале у меня был бычок, потом я продал бычка

руинам…

- Хватит, достаточно, - перебил его судья, - Откуда взялся этот дурак?

«Продал бычка руинам», - передразнил дурака судья и выставил его из суда.

Дурак начал жаловаться другим, но все посмеивались над ним.

Говорят, что этот дурень до сих пор скитается по миру в рубище, жалуясь

всем и каждому, кого встретит, но никто не верит ему, а только смеются

вслед. А умный брат смеется вместе со всеми. __________________

[Nazel]

БАРЕКЕНДАН

Жили когда-то муж с женой. И не очень-то были они по нраву один другому. Муж обзывал жену дурёхой, а та его - дурнем, так они всегда и ссорились.

Как-то муж купил несколько пудов рису и масла, взвалил их на носильщика и приволок домой.

Жена вышла из себя:

- А ты ещё сердишься, когда тебя дурнем обзывают! Ну куда нам столько масла и рису! Поминки по отцу или свадьбу сына справляешь, что ли?

- Да какие там поминки, какая свадьба! Что ты болтаешь, баба? Возьми и припрячь. Это для барекендана.

Жена успокоилась, взяла и спрятала. Уже немало дней прошло, жена ждёт, ждёт, а Барекендана всё нет.

И вот однажды сидит она у порога и видит: кто-то торопливо идёт по улице. Прикрывает она ладонью глаза от солнца и кричит:

- Братец, а братец, а ну-ка, погоди!

Прохожий останавливается.

- Не ты ли Барекендан будешь, братец?

Смекнул прохожий, что у женщины не все дома, и думает: "Дай-ка скажу, что я Барекендан и погляжу, что из этого выйдет".

- Да, сестрица, я и есть Барекендан. Что скажешь?

- А то скажу, что давно пора тебе забрать от нас рис да масло. Мы не нанимались хранить твоё добро. Надо и совесть знать!

- Что же ты сердишься, сестричка-джан? За ними-то я и пришёл: искал ваш дом, да всё никак не мог найти.

- Ну так иди и забирай!

Прохожий входит в дом, забирает масло и рис. Поворачивается пятками к дому, лицом к своей деревне, и поминай как звали!

Возвращается муж, жена ему и говорит:

- Приходил этот Барекендан, я швырнула ему его добро - унёс!

- Какой Барекендан? Какое добро?

- Да вот масло и рис. Вижу, идёт - наш дом ищет. Позвала я его, пробрала как следует, взвалила ему мешок на плечи, он и унёс.

- Ах, чтоб дом твой рухнул, глупая! Недаром я всегда говорю, что ты дурёха! В какую сторону он пошёл?

- А вон туда.

Вскочил муж на коня и помчался за Барекенданом.

Барекендан обернулся и видит - догоняет его верховой. Смекнул, что это, должно быть, муж той женщины.

Вот всадник догнал его:

- Добрый день, братец!

- Доброго здоровья!

- Не прошёл ли по этой дороге кто-нибудь?

- Прошёл.

- А что он нёс за плечами?

- Масло и рис.

- Вот его-то мне и нужно! А давно ли он прошёл?

- Да уж порядочно.

- Если я поскачу за ним, успею догнать?

- Где тебе! Ты верхом, а он пешком. Покуда твой конь будет переступать четырьмя ногами: раз-два-три-четыре, он на своих на двоих бегом: раз-два, раз-два, раз-два - и нет его!

- А как же мне быть?

- Как тебе быть? Хочешь, оставь у меня коня, а сам, как он, беги на своих на двоих - может быть, догонишь.

- Да, это ты верно говоришь.

Слезает муж с коня, оставляет его у прохожего, а сам пускается пешком в путь.

Как только скрылся он из виду, Барекендан взвалил на коня свою ношу, свернул с дороги и ускакал.

А муж идёт, идёт пешком, видит - не догнать.

Поворачивает обратно, а уж ни прохожего, ни коня нет.

Возвращается домой, и снова начинают они ссориться: муж - из-за масла и риса, а жена -- из-за коня. И до сих пор всё ещё ссорятся муж и жена. Он её обзывает дурёхой, а она его - дурнем. А Барекендан слушает да посмеивается.

[Nazel]

БЕЗРУКАЯ ДЕВУШКА

Давным-давно, очень много лет тому назад жили-были брат и сестра.

Сестра была очень милой белокурой девушкой, с добрым сердцем. Была она как солнечный лучик, а звали её – Лусик, что по-армянски так и значит – луч света.

Брат Лусик женился и привёл в дом жену. А жена, увидев, что все кругом восхищаются, уважают и любят Лусик, затаила к ней лютую злобу. Поселилась в её сердце чёрная зависть. Начала она распускать всякие слухи, небылицы и грязные сплетни о Лусик, каждый день доводя её этим до слёз.

Брат Лусик как мог, поддерживал свою сестру. Никогда он не возвращался домой с пустыми руками: то принесёт Лусик цветы, то купит ей новое платье, то ещё какой-нибудь подарок.

И Лусик становилось хорошо на душе. Она вновь становилась весёлой и счастливой девушкой-красавицей, и все вокруг восхищались ей, уважали и любили её. А невестка в такие моменты просто изнывала от зависти и злобы.

И задумала она избавиться от Лусик. Однажды, когда её муж ушёл на работу, она перевернула вверх дном всю мебель в доме, перебила всю посуду и кухонную утварь, которую только можно было разбить. А сама встала у входной двери, скрестила руки на груди и стала ждать возвращения мужа домой.

Увидев, что он идёт, она в отчаянии заломила руки и начала кричать:

- Горе, горе нам! Всё, что было у нас, – всё твоя любимая сестрёнка вверх дном перевернула, всю посуду перебила!

- Не плачь так горько, жёнушка дорогая. Все эти вещи мы сможем купить. Подумаешь – тарелка разбилась. Мы другую возьмём. Но если мы разобьём сердце Лусик, то другого нам не сыскать.

Жена поняла, что её злобный план провалился. Тогда, на другой день, когда муж ушёл на работу, она взяла его любимого коня и отвела на дальние луга. Там она коня и бросила. А сама вернулась домой, встала в дверях, скрестив руки на груди, и стана дожидаться возвращения мужа.

- Горе, горе нам! Твоя ненаглядная сестричка взяла пасти любимого коня твоего и потеряла его на дальних лугах. Она же просто хочет развалить наш с тобой дом!

- Это не беда – отвечает муж. – Это всего лишь конь. Если он пропал, то я еще больше буду работать, заработаю денег и куплю другого. А разве можно купить другую сестру?

Когда злая сестра поняла, что и этот её план не сработал, она пришла в неописуемую ярость. Злость переполнила её и она пошла на ужасное преступление. В одну из ночей она убила своего собственного ребёнка, спавшего в колыбели, а окровавленный нож спрятала среди вещей Лусик. Затем она принялась рвать на себе волосы и выть:

- О. горе мне! Моё дитя, моё невинное дитя ненаглядное!..

Брат и сестра проснулись и увидели, что ребёнок убит в колыбели. Сердца их едва не разорвались от горя. Но кто же мог совершить такой чудовищный поступок?

- Кто это сделал? – орала жена. - Никого не было в доме. Давайте поищем кругом, может, мы найдём орудие преступления и догадаемся, кто убийца!

Все согласились и начали поиски. Наконец, в вещах, принадлежащих Лусик, обнаружили окровавленный нож. Это было невероятно, но это было именно так!

- А-а! Это всё твоя ненаглядная сестра! – закричала злая жена, обливаясь слезами.

Она рвала на себе волосы, раздирала ногтями лицо до крови и выла сквозь слёзы не своим голосом:

- О, моё дитя, кровиночка моя! О, единственное моё дитя!…

Утром страшная новость облетела все окрестности. Люди были возмущены и оскорблены столь гнусным преступлением. Возбуждённые, они требовали наказания для убийцы. Мать погибшего ребёнка рыдала и взывала к правосудию. Несчастную, невинную Лусик заключили в тюрьму.

Когда состоялся суд, то приговор, вынесенный судьёй, выл таков: отрубить Лусик обе руки.

Спустя некоторое время после приведения приговора в исполнение, после того, как зарубцевались раны, Лусик отвезли в дальний лес. Там её и оставили.

Стала Лусик бродить по лесной чаще, скитаясь между огромными деревьями. Продираясь через кусты и буреломы, она изодрала всю свою одежду в клочья. Комары нещадно кусали Лусик, лесные пчёлы больно жалили, – у неё ведь теперь не было рук, чтобы отогнать их. Наконец, Лусик нашла себе убежище в полом стволе большого дерева.

А случилось так, что как раз в этих местах охотился царский сын. Его охотничьи собаки окружили дерево, внутри которого пряталась Лусик, и подняли лай. Царевич и его свита подумали, что собаки обложили какого-то дикого зверя. Они стали отдавать им команды, чтобы выгнать его наружу.

- Не натравливайте собак на меня, мой повелитель, - закричала девушка. – Я человек, а не зверь.

- Если ты человек, тогда выходи, - сказал царевич.

- Я не могу, я совсем голая, мне стыдно.

Царевич спрыгнул с коня, скинул с себя плащ и дал его одному из своих слуг, чтобы тот отнёс его к дереву.

Одев плащ, Лусик вышла из своего убежища. Она была так прекрасна, что любой мужчина позабыл бы всё на свете, увидев такую красоту. Царевич был очарован.

- Кто ты, прекрасная дева и почему ты прячешься здесь, в полом стволе этого дерева?

- Я самая обыкновенная девушка. Я осталась на белом свете совсем одна. А раньше у меня был дом. У меня был брат, но его жена прогнала меня.

- Я не брошу тебя в такой беде, - сказал царевич.

Он взял Лусик с собой, а родителям своим сказал, что очень любит её и попросил их приготовить всё для свадебной церемонии.

- А если вы не благословите нас, - сказал он, - то я не отвечаю за себя, я совершу какое-нибудь безрассудство.

- Сынок, - говорит ему царица. – На белом свете есть столько чудесных девушек, дочери князей, министров и послов. Они все и богаты и красивы. Почему же ты хочешь жениться на девушке, у которой нет ни рук, ни дома, ни одежды?

- Да, ты права мама. Но ведь это та самая девушка, которую я буду любить всю свою жизнь.

Царь и царица созвали мудрецов со всего царства и попросили их дать им совет: могут ли они позволить своему сыну жениться на этой безрукой девушке или нет? Мудрецы ответили, что любовь между мужчиной и женщиной рождается в их сердцах:

- Нам кажется, что любовь вашего сына к этой девушке воспламенила божественным огнём их сердца. Значит, Богу угоден их союз.

Услышав этот совет, царь и царица согласились с ним. Они благословили свадьбу своего сына и Лусик.

Свадебный пир длился семь дней и семь ночей. Царевич и Лусик стали мужем и женой.

Некоторое время спустя царевичу пришлось отправиться в дальние края. Во время его отсутствия у Лусик родился красивый мальчик с золотистыми волосами. Царь и царица были так рады, словно им подарили целый мир. Они написали радостное письмо и отдали его гонцу, чтобы тот отвёз письмо царевичу.

Отправившись в путь, гонец вынужден был заночевать в том селе, где жили брат Лусик и его жена. Случилось так, что именно в их доме он остановился на ночлег. Разговорившись с хозяевами, он и рассказал им о том, с каким поручением едет к своему царевичу и о том, как познакомился царевич со своею женой. Злая невестка сразу же сообразила, о ком одёт речь.

В полночь она встала с кровати, вытащила у гонца из кармана письмо и бросила его в огонь. А сама написала новое, которое и положила обратно в карман. В письме говорилось: «После того, как ты покинул дом, твоя жена родила чудище. Мы обесчещены перед всем народом и целым миром. Напиши нам, что делать?».

Это письмо гонец и доставил царевичу. Когда тот его прочитал, то его будто молнией поразило. Он написал своим родителям: «Возможно такова моя судьба. Что Бог даёт мне, то и моё. Не говорите ничего плохого моей жене, не обижайте её. Ждите моего возвращения». Он отдал письмо гонцу и отослал его обратно.

По пути ему опять пришлось сделать остановку в доме брата Лусик и его жены. Злая невестка и в этот раз в полночь прокралась к вещам гонца, вынула из кармана ответное письмо, прочла его и разорвала в клочья. Вместо него она положила своё письмо, в котором говорилось: «Кого бы ни родила моя жена, привяжите ребёнка к её груди и выставьте прочь. Когда я вернусь, не хочу её видеть в доме. Если вы не сделаете так, как я прошу вас, то быть беде».

Когда царь и царица получили письмо, они заплакали. Им было очень жалко Лусик и своего внука, но они чувствовали, что должны поступить так, как просил их сын. Привязав ребёнка к материнской груди, плача, словно на похоронах, вывели они Лусик из дворца.

Убитая горем мать стала скитаться со свои ребёнком. Она брела через леса и через пустоши и, наконец, забрела в бесплодную пустыню.

Там она совсем выбилась из сил. Ей хотелось есть, её мучила жажда. Вдруг смотрит Лусик, а на её пути стоит колодец. Подошла она к нему, заглянула – вода совсем рядом. Но как только она наклонилась к ней, чтобы попить, её сын развязался и упал в колодец. Горько, горько закричала Лусик, как вдруг услышала, что кто-то за её спиной говорит:

- Не бойся, деточка, не бойся, дорогая. Достань ребёнка из колодца, спаси его.

Обернувшись, Лусик увидела старика с большой седой бородой до пояса.

- Как же я спасу ребёночка, отец – зарыдала Лусик. – У меня же нет рук!

- Ты вытащишь его оттуда! Ты сможешь сделать это. Есть! Есть у тебя руки. Доставай!

Лусик нагнулась и – о, чудо! Своими руками достала ребёнка из колодца. Обернулась она, чтобы поблагодарить старика, а того как и не бывало.

Царевич же, тем временем, вернулся домой и узнал всё о том, как обстояли дела на самом деле. Он отказался войти во дворец отца, а вместо этого бросился на поиски своей жены и своего сына. Всех, кто встречался ему на пути, царевич расспрашивал о них. Наконец, повстречался ему один путник:

- Добрый день, - поприветствовал его царевич.

- Пусть Господь хранит тебя, – ответил незнакомец.

- Куда ты путь держишь?

- Я ищу свою сестру.

- А я ищу мою жену и нашего сына. Давай займёмся поисками вместе.

Так они стали искать своих родных вдвоём. Странствовали они по разным странам и не год, и не два и не три. Но так и не нашли тех, кого искали. Даже на след их напасть не смогли: нет о них новостей ни плохих, ни хороших.

Как-то остановились они в одном постоялом дворе. А было это в тех краях, где неподалёку стояло село брата Лусик. И пока царевич отдыхал в гостинице, его компаньон, – а это и был брат Лусик – сходил в село за своей женой. Они вернулись обратно с пожитками и поселились в гостинице, в надежде, что здесь, от проезжих постояльцев услышат какие-нибудь новости.

Тем временем, в этой же гостинице остановилась одна бедно одетая женщина с маленьким мальчиком. Женщина эта знала много разных историй. Постояльцы, собираясь по вечерам, просили её рассказать что-нибудь, – так веселее бежало время. Вот царевич и говорит своему товарищу:

- Давай поговорим с этой женщиной и её ребёнком. Может быть, что-нибудь и узнаем.

Эта идея очень не понравилась жене спутника царевича. Она ворчала, что поселившиеся в гостинице мать и её ребёнок занимают слишком много места. Да и вообще, они очень ей мешают и пусть, мол, они отсюда убираются прочь.

Тем не менее, царевич настоял на своём и они позвали женщину и её ребёнка.

Войдя в комнату, она скромно присела у стены. Рядом с ней устроился её сынок. Царевич и говорит:

- Не спится нам сегодня, сестрица. Может быть, ты знаешь какие-нибудь сказки или легенды. Если хочешь, то расскажи нам, а мы с удовольствием тебя послушаем.

А женщина отвечает:

- Я знаю сказки, но расскажу вам быль. Это произошло в наши дни и это очень поучительная история. Если вы не против, то приготовьтесь слушать.

- Да, конечно, расскажи нам эту историю.

И нищенка начала свой рассказ:

- Как я уже сказала, эта история случилась в наши времена. Так вот, жили-были брат и сестра. Брат женился и привёл в дом жену, которая оказалась очень злой и завистливой женщиной.

В этот момент лицо жены компаньона царевича передёрнулось. Она вскочила с места и воскликнула:

- Ну и вздор!Что за дурацкая история?

- Что это с тобой? Почему ты перебиваешь рассказ? – остановил свою жену брат Лусик.

И обратившись далее к рассказчице, продолжал:

- Прошу тебя, рассказывай дальше.

Нищенка продолжала:

- Сестра была девушкой доброй. Её все уважали и любили. А брат, приходя домой, каждый раз приносил сестре какой-нибудь подарок – букет цветов, фрукты или что-нибудь из обновки. Он всегда был очень добр к ней. Невеста же выходила из себя от зависти. Она начала строить козни, намереваясь извести бедняжку.

- Что за гнусности ты тут нам рассказываешь? – опять перебила рассказчицу жена спутника царевича.

- Да что это с тобой, в самом деле? Давай выслушаем эту историю до конца. А ты, сестрица, не обращай внимания, продолжай свой рассказ.

Нищенка продолжала:

- Злая невестка была очень изобретательна в своих злых делах. Так, однажды, она перевернула в доме вверх дном всю мебель, перебила посуду, а во всём этом обвинила сестру мужа. В другой раз она потеряла на дальних лугах лучшего коня, который был у её мужа. И опять таки обвинила во всём бедняжку. Когда же она поняла, что её злобные проделки не дают результатов, то пошла на преступление. Она убила своего собственного ребёнка, спавшего в колыбели. А окровавленный нож спрятала среди вещей девушки…

- Закрой свой рот, наглая лгунья. Что это у тебя за быль такая? Кто поверит в сказки о том, что мать убила своего собственного ребёнка? – женщина сердито перебила рассказчицу в очередной раз.

- Опять ты перебиваешь, – возмутился её муж. – Пусть рассказывает, мне очень хочется узнать, что было дальше.

Нищенка продолжала свой рассказ:

- Состоялся суд. Невинную девушку приговорили к отсечению рук. Беспомощную, её бросили в лесу далеко от родного дома. Убитая горем, страдая от боли, она скиталась по лесной чаще. Случилось так, что в тех местах охотился царский сын. Он встретил в лесу эту девушку и полюбил её с первого взгляда. Через некоторое время царевич женился на ней. Вскоре, по государственным делам ему пришлось уехать заграницу. А тем временем, жена его родила ребёнка – красивого мальчика с золотистыми волосами. Царь с царицей написали сыну письмо, в котором рассказывали ему об этой радости. Гонец, который должен был доставить письмо, по воле случая остановился на ночлег в доме брата безрукой девушки. Ночью, когда все спали, злая невестка подменила письмо. В этом поддельном письмо говорилось о том, что жена царского сына родила на свет уродливое чудовище…

- Давай, закругляйся со своим рассказом. Довольно болтать всякие глупости. Я не только не желаю тебя больше слушать, я тебя уже видеть не могу!– злобно закричала жена брата Лусик.

- Братец, попроси свою жену помолчать. Давай слушать дальше – история-то очень интересная – попросил царевич.

Нищенка продолжала:

- Царский сын, получив письмо, был убит горем. Он, в свою очередь, написал родителям письмо, в котором просил обязательно дождаться его возвращения домой и заботиться о жене и о ребёнке. Возвращаясь, гонец опять остановился в том самом доме. Злая невестка и в этот раз смогла подменить письмо. В поддельном письме она написала: «Кого бы ни родила моя жена, привяжите ребёнка к её груди и выставьте прочь. Когда я вернусь, не хочу её видеть в доме. Если вы не сделаете так, как я прошу вас, то быть беде». Когда родители царевича получили это письмо, они, как не любили свою сноху и внука, но сделали так, как им, якобы, написал сын. Они выпроводили из дома и мать и дитя.

- Какого чёрта она здесь делает? Убирайся прочь! – заорала жена.

- Довольно! – прикрикнули на неё оба – и муж, и царевич. – А ты, сестрица, продолжай., рассказывай, что было дальше. – обратились они к рассказчице.

Нищенка возобновила свой рассказ:

- Когда царевич вернулся домой, он узнал всю правду. И отправился он на поиски своей жены и своего сына. Во время этих поисков он повстречался с братом этой безрукой девушки, который разыскивал свою сестру. Они начали странствовать вместе, но так и не нашли тех, кого искали. В конце концов они остановились в большом придорожном постоялом дворе…

- Ты лжешь! – заорала жена.

А её муж и царский сын затаили дыхание, ожидая окончания истории.

И нищенка завершила свой рассказ:

- Голодная, в рубище, бедняжка скиталась по миру со своим золотоволосым сыном. Выбившись из сил, томимая жаждой, она подошла к двери большого придорожного постоялого двора. Здесь, в гостинице, её брат и её муж сжалились над ней. Они пригласили её к себе и попросили рассказать им какую-нибудь историю.

Жена брата Лусик забилась в истерике.

- Лусик, дорогая, это ты? – воскликнул царевич, его щёки пылали.

- Лусик, малышка… - заплакал её брат.

- Да, я Лусик. А вы мне брат и муж. А рядом со мной мой золотоволосый мальчик. А эта женщина – та самая злая невестка.

И пришла такая радость, какую и описать-то нельзя. После долгих поисков они нашли друг друга.

А злую невестку привязали к хвосту необъезженной кобылы и выгнали её в поле…

Люди рассказывают, что когда в тех местах пролилась невинная кровь, – разрослись колючки да шиповники. Когда пролились горькие слёзы, - образовалось озеро. Если посмотреть на него внимательно, приглядеться, то в глубине его вод можно иной раз увидеть дитя, спящее в колыбели и нож, лежащий у подушки. Ещё рассказывают, что в тех местах есть монастырь, в котором, стоя на коленях, всё молится и молится одна женщина.

[Nazel]

Сказки моей бабушки Арегназ

Edited April 6, 2008 by Nazel

[Nazel]

Вот еще. Занги-Зранги

Жили-были муж и жена. И было у них двое детей: мальчик и девочка. Мальчик

был уже достаточно взрослый, а девочка, - ещё совсем маленькая.

С тех пор, как девочке исполнилось пять месяцев, начало происходить

странное: когда никого, кроме девочки, не было в доме, стали исчезать

продукты. Из кувшинов пропадали молоко и мацун, из хлебницы – хлеб, а из

горшков – масло. Пропадали и другие вещи. Стали было думать, что это воры

повадились лазать в дом. Только у мальчика на этот счёт были свои мысли.

Но он не решался никому рассказать о них.

Как-то раз, когда родители ушли из дома, он спрятался в тёмном углу. И что

же он увидел? Его сестра встала с кровати и проглотила всю еду, что была

оставлена на столе. Затем она подошла к хлебнице. Увидела, что там нет

хлеба, а только тесто, но всё равно: жадно набросилась на него и

проглотила. Затем она начала обшаривать все полки. Она присматривалась и

принюхивалась в поисках еды и когда поняла, что её больше нет, улеглась

обратно в кровать с видом невинного дитя.

Возвратясь домой, мать разогрела тонир и хотела было взять тесто, чтобы

испечь хлеб, как видит: нет теста.

Мальчик вышел из своего укрытия, отвёл мать в сторонку и рассказал ей всё,

что увидел своими собственными глазами.

Он сказал:

- Тебе лучше знать. Тебе и твоей дочери. Поступай так, как знаешь, но я

больше не останусь в доме. Когда она вырастит, то проглотит нас всех. Это

не человек, а демон, настоящий дракон.

Сказав это, мальчик ушёл из дому. Вышел из села и, когда оно скрылось из

виду, сел передохнуть на обочине дороги. Он очень устал и хотел есть.

Поискав хорошенько по карманам, он нашёл три сушеных абрикоса. Съел их, а

косточки закопал у дороги: пусть потом из них вырастут три больших

абрикосовых дерева.

А мальчика этого звали Татук. Решил Татук пойти в дальние края, чтобы

найти там себе новый дом. Но на пути ему не повстречались ни города, ни

сёла. Вместо этого повстречалась ему на пути отара овец да коз. Он пошёл

прямо к ним. Оглянулся кругом: нигде не видно пастуха.

Дождавшись сумерек, Татук пошёл следом за отарой, которая медленно побрела

домой.

Когда стадо добралось до своего загона, к нему из стоящего рядом дома

вышли двое: мужчина и женщина. Это были муж и жена, оба уже старики и оба

слепые. Они начали доить коз. Надоив, сколько было нужно, старики

покрошили в молоко хлеб и принялись есть. Потихоньку приблизившись к

горшку с едой, Татук принялся есть вместе со всеми. Слепые старики.

Конечно же, не могли видеть, что теперь с ними кто-то делит еду. Они были

слепцами, но они не были глупцами: заподозрив неладное, они решили

подождать, что будет дальше.

Спустя какое-то время, муж говорит жене:

- Слушай, жена. Вот уже несколько дней, как я остаюсь голодным. А ведь

молока мы берем столько, сколько и всегда.

- Послушай, муженёк. А вот я было подумала, что это ты ешь чуть больше,

чем всегда. Я ведь тоже остаюсь голодна. Значит, остаётся одно: кто-то ест

вместе с нами.

- Наверняка это так. Я заметил ещё кое-что: раньше нам частенько

приходилось самим загонять отару, а теперь она сама приходит в загон.

Наверное, их кто-то загоняет. Кто бы это мог быть? Давай, когда будем

обедать, я подам знак: кашляну. А ты сразу же протяни обе руки вокруг

стола. Также сделаю и я. Если кто-то сидит между нами, мы его поймаем и

посмотрим, кто же это такой.

Как договорились, так и сделали: вечером старики поймали Татука.

- Кто ты? – спросили они. – И почему ты прячешься от нас?

Татук ответил:

- Я чужак в ваших краях. Будьте мне отцом и матерью, а я стану вам сыном.

Я пуду пасти ваше стадо и заботиться о вас.

- Хорошо, - согласились старики. – Наверное, сам Бог послал нам тебя. У

нас нет детей, так что будь нам сыном.

Утром отец позвал Татука и говорит:

- Послушай меня, сынок. Когда ты погонишь стадо пастись, то ни в коем

случае не допускай, чтобы овцы и козы забрели на левый или на правый холм.

Только тот холм, что посередине – безопасное пастбище.

- Ладно, – сказал Татук.

Но любопытство взяло верх. Уже на второй день Татук погнал отару на тот

холм, что был по правую руку от дома. Смотрит, а там черти свадьбу играют!

Собрались они в круг, веселятся, на зурне и дооле играют. Увидели Татука,

– бросились к нему, затащили в свой круг и давай хороводы водить.

Потом говорят:

- Знаешь что, парень, у нас сейчас праздник. Свадьба. Так что наколи-ка ты

нам дров, да побольше.

Татук согласился. Взял топор и стал раскалывать огромное бревно. Сделал в

нём щель, укрепил её клиньями и позвал чертей:

- Эй, все сюда! Торопитесь, я вам фокус покажу! Это, что бы ваша свадьба

веселее шла.

Черти пришли все, включая жениха и невесту:

- Ну же, где твой фокус?

Татук говорит:

- Положите ваши руки в щель, а то фокус не получится.

Все черти засунули свои руки в щель и стали ждать фокус. Тут-то Татук и

выбил клинья из бревна. Черти завизжали:

- Ой! Ой-ёй! Что это ты наделал! Ты же прищемил наши руки. Шутки шутишь с

нами, что ли? Это что, фокус такой?

А Татук говорит:

- Это ещё только начало. Подождите, сейчас будет главная шутка. А пока

скажите мне, кто из вас ослепил моего отца и мою мать? Верните мне их

ясные глаза или вам всем сразу конец!

- Да-да! Ой-ёй! – сказал один чёрт, морщась от боли. – Там они, под

кустом. Бери их, а нас отпусти.

Татук пошёл, взял глаза и сказал, вернувшись:

- Я нашёл их. Но как Я верну своим старикам зрение?

- А ты вставь глаза в глазницы и протри их невестиной вуалью. Они тат час

же прозреют.

Татук взял вуаль у невесты.

- Да отпусти же ты нас теперь! – закричали черти.

- Я бы мог это сделать, да кто же вас, чертей, знает. Вдруг вы потом

разорвёте меня на кусочки. Нечего строить иллюзии о том, что чертям можно

верить. Приготовьтесь к тому, что уготовано вам судьбой, а я с чертями

договоры не заключаю.

Черти застонали. Их мольбы и просьбы не действовали на Татука. Но разве

можно быть таким глупцом, чтобы доверять чертям? Татук взял в руки топор и

отрубил им всем головы. Так этот холм избавился от нечистой силы.

А вечером, вернувшись домой, он вставил в глазницы старикам глаза и протёр

их вуалью чёртовой невесты. Старики тут же прозрели. Они поблагодарили

Татука, расцеловали его. Радость их была так огромна, что они даже не

знали, как им выразить это внезапно свалившееся на них счастье.

Татук воодушевился тем, что произошло. На следующий день он погнал отару

на правый холм. Поднявшись на его вершину, Татук услышал страшный вой.

Овцы и козы также услышали вой и, трепеща, бросились бежать назад. Татук

не стал их останавливать, а сам решил посмотреть, что это за зверь такой,

что так страшно воет.

Он пошёл на звук. Шёл до тех пор, пока не добрался до пещеры, в которой

сидел этот странный зверь. Он был похож на льва, но это был не лев. Он был

похож на тигра, но это был не тигр. Он был похож на вепря, но это был и не

вепрь. Больше всего зверь походил на собаку. А размером эта собака была с

десять обычных больших собак.

Пока Татук прятался за скалой, рассматривая собаку, она заметила его:

- Эй, парень, – позвала она его человеческим голосом. – Я едва терплю боль

и не могу двигаться. Помоги мне, подойди, не бойся. Я не причиню тебе

вреда.

Когда собака заговорила человеческим голосом, Татук обрадовался. Он

подумал: «Тот, кто может говорить, как человек, может быть человечным, как

человек». Только он приблизился к собаке, как она говорит:

- Если я сейчас рожу чётное количество щенков, то я проглочу тебя. А если

нечётное, тогда так и быть, живи.

- Тебе лучше знать, - сказал Татук.

А сам подумал: «Чему быть, того не миновать».

Первого щенка, которого родила собака, Татук спрятал в свою пастушью

сумку. Также он поступил и со вторым щенком. А когда появился на свет

третий и, стало ясно, что других не будет, Татук положил его перед собакой

и сказал:

- Родился всего один. И стоила тебе так стонать из-за одного щенка!

Собаке стало неудобно, что её пристыдили:

- Ладно, иди уж, - сказала она. – Дарю тебе жизнь. А если придётся тебе

опять забрести в эти места, то не бойся меня больше. Ни тебе, ни твоему

стаду я не причиню вреда.

А тех двух щенков, что лежали в сумке, Татук унёс с собой. Он кормил их

овечьим молоком, заботился о них. И когда щенки выросли, то превратились в

самых преданных собак на свете.

Татук назвал одну Занги, а другую – Зранги. Куда бы он ни шёл, он всегда

брал собак с собой. А дома он сажал их на цепь, чтоб они не баловались.

Так прошло лет десять, если не больше. Решил Татук навестить родные места,

повидать отца и мать. Сказал он об этом старикам. Они согласились, только

попросили поскорее возвращаться. Татук налил в миску молока, поставил её

на полку и говорит:

- Следите за этим молоком. Как только заметите, что оно поменяло свой

цвет, покраснело или потемнело, то знайте: со мною приключилась беда.

Отвяжите тогда Занги и Зранги – они придут мне на помощь.

Сказал так и пошёл в село, в котором родился. Дошел он до того места, где

закопал в землю абрикосовые косточки. Смотрит: стоят три абрикосовых

дерева, высоких и раскидистых. Он сделал привал, передохнул в тени

деревьев, и очень скоро после этого добрался до родного села.

И что же он видит? Ни одной живой души в селе нет! Пустым – пусто.

Он направил лошадь прямо к крыльцу, слез с неё, зашёл в дом, видит: у

очага сидит его сестра. И никого кругом больше нет.

Сестра встала, приветственно подняла руку и говорит:

- С возвращением, братец, свет моих очей. Где же ты был всё это время? Что

же ты так долго не приходил?

С этими словами сестра вышла из дому, увидела коня, смотрит: к седлу

привязан мешок, а в мешке – продукты, что привёз с собой Татук. Сестра

весь мешок проглотила целиком, а потом вернулась в дом и говорит:

- Слушай, братец, ты ведь без мешка приехал?

- Да, - говорит Татук.

Он сразу сообразил, что мешок она только что проглотила.

Сестра вышла из дому опять, отгрызла у лошади одну ногу и съела. Вернулась

и спрашивает:

- Братец, душа моя, разве ты приехал на трёхногой лошади?

- Да, - говорит Татук.

Сестра вышла, отгрызла у лошади вторую ногу. Съела её и в дом:

- Братец мой, душа моя, разве ты приехал на двуногом коне?

- Да, - отвечает Татук.

Сестра опять вышла. Съела у лошади третью ногу. Вернулась и говорит:

- Братец дорогой, разве ты приехал на одноногом коне?

- Да, - говорит Татук.

Сестра опять вышла. Отгрызла у лошади последнюю ногу, съела её, вернулась

и говорит:

- Братец дорогой, неужели ты приехал на безногой лошади?

- Да, - отвечает Татук.

А сердце его заколотилось: «Как доест она лошадь, так возьмётся за меня.

Что же мне делать?», - подумал он.

Сестра опять вышла, в четвёртый раз. Съела последнюю ногу у лошади и

вернулась в дом:

- Братец дорогой, уж не пешком ли ты пришёл?

- Да, сестрица. Я пришёл пешком. Пешком и уйду, если ты не против.

- Ну что ты, братец, как же я отпущу тебя? Я ведь так давно тебя

дожидалась, что приход твой сюда просто переполнил моё сердце радостью. А

ты, должно быть, проголодался с дороги. Я сейчас пойду и принесу тебе

хлебца поесть.

Как только сестра вышла, в комнату из тёмного угла выскочил петух и

говорит Татуку:

- Слушай, парень, твоя сестра вышла, чтобы поточить свои зубы. Она

вернётся и съест тебя. Спасайся!

- Как же я спасусь? Я же не знаю, что мне делать! – отвечает ему Татук.

А петух и говорит:

- Сними одежду, набей её золой и подвесь к потолку. А сам беги отсюда без

оглядки. Как только твоя сестра вернётся и набросится на одежду, - зола

забьёт ей глаза. А пока она их протрёт и сможет видеть снова, ты будешь

уже далеко!

Татук послушался совета, да так и поступил.

Он уже выбрался из села, как слышит: сестра нагоняет его. Татук, тем

временем, добрался до того места, где росли три абрикосовых дерева и

взобрался на одно из них. Только вскарабкался, а сестра уже тут как тут.

Полезла и она на дерево, да только влезть не смогла. Тогда она принялась

грызть ствол. Грызла-грызла и прогрызла – дерево начало падать. Но Татук

перепрыгнул на второе дерево. Сестра начала грызть и его. Грызла-грызла и

свалилось дерево. Татук едва успел перепрыгнуть на самую верхушку

третьего, последнего дерева. Сестра бросилась к нему и стала грызть ствол.

В этот момент отец и мать Татука посмотрели на миску с молоком, что

оставил он перед своим уходом. Смотрят: молоко покраснело. И они тут же

отпустили Занги и Зранги.

Занги и Зранги взяли след своего хозяина и огромными прыжками бросились

бежать по дороге, по которой ушел Татук. Очень скоро они были на месте.

Татук увидел их и крикнул:

- Занги – Зранги, быстрее проглотите её. Проглотите её так, чтобы осталась

лишь только капелька крови.

Собаки проглотили сестру так, как и просил Татук: только одна капелька

крови упала на абрикосовый листок.

Освободив своего хозяина, Занги и Зранги, повиливая хвостами, улеглись у

его ног. Они были счастливы, что успели спасти Татука. А он, тем временем,

взял лист с каплей крови, положил себе за пазуху и пошёл прочь от этого

места.

Он всё шёл и шёл и, наконец, повстречался ему на пути караван.

Когда купец – хозяин каравана увидел собак Татука, ему тут же захотелось

заполучить их себе. «Если эти подобные львам собаки будут моими, мне не

придётся больше опасаться набегов разбойников. Даже если их будет сотня,

эти два пса одолеют их», - подумал он. А сам повернулся к Татуку и

говорит:

- Слушай, парень, отдай мне этих собак. Проси за них столько мулов,

сколько хочешь. Забирай их прямо со всей поклажей, что на них есть.

- Даже если бы ты дал мне весь свой караван, я бы всё равно не променял на

него своих собак.

- Хочешь сказать, что с этими двумя собаками ты богаче меня, со всем моим

караваном?

- Выходит, что это так, - ответил Татук. – Весь этот огромный караван не

спасёт твою жизнь. Наоборот, может случиться так, что он станет приманкой

для разбойников, которые могут отнять у тебя не только имущество, но и

саму жизнь. А моя жизнь в безопасност

Так они и путешествовали дальше, беседуя друг с другом. Наконец, купец

говорит:

- Если ты не хочешь расставаться со своими собаками ни за какие деньги,

давай сделаем так: я загадаю тебе загадку. Отгадаешь – караван твой. А не

отгадаешь, – я забираю собак.

- Согласен, - говорит Татук. – Давай, загадывай.

- Видишь эту трость? Если ты догадаешься, из какого дерева она сделана, то

забирай караван. Ну а если нет, то собаки мои.

- Ладно, - сказал Татук и начал называть породы деревьев, какие только

знал, - Кедр, груша, ясень…

Он назвал все деревья, которые знал. Но все его ответы были не верны.

- Ну, раз так, то отдавай собак, - сказал купец.

- Погоди немного. Дай-ка мне подумать ещё минутку, - сказал Татук, - я

знаю ещё одну породу деревьев. Название так и вертится на языке…

В этот момент что-то начало царапаться и пищать:

- Дикий кизил… дикий кизил…

Эти звуки издавала капелька крови, что была на абрикосовом листке,

спрятанном за пазухой.

- Я знаю! Знаю! – воскликнул Татук. – Эта трость сделана из дикого кизила!

- Да, ты прав, - говорит купец. – Что ж, теперь ты можешь забрать у меня

караван.

- Не нужен мне твой караван, - ответил Татук. – Я простой пастух, а не

купец. Дай мне только немного хорошей одежды, чтобы я мог пойти и

посвататься к своей невесте. Этого будет достаточно.

Купец выбрал самые лучшие одежды, прибавил к ним драгоценности и другие

украшения, которые понадобятся для свадьбы, погрузил всё это на мула и

отдал юноше.

Татук взял груженного добром мула и пошёл домой. На как только караван

скрылся из виду, чувствует: что-то шевелится у него за пазухой. Он

запустил туда руку, вытаскивает, смотрит, а это огромная змея. Это капля

крови, что была на листе, превратилась в змею. А сама она уже нацелилась

ужалить Татука в горло.

Юноша брезгливо стряхнул змею с рук, а она, меж тем, становилась всё

больше и больше. И вот уже перед ним и не змея, а целый дракон.

- Занги – Зранги! Сюда! Проглотите это чудовище так, чтобы от него даже

капельки крови не осталось!

Собаки так и сделали. Дракон-сестра исчез навсегда, а Татук, вместе с

мулом, груженным свадебными подарками, благополучно добрался домой.

Посватался к красивой девушке, женился и благополучно теперь живёт с ней.

Их мечты сбылись, так пусть сбудутся и ваши

[Nazel]

Сказка о бедняке и его жене

Жили-были муж и жена, оба необыкновенно бедные. Жена ходила по людям, нанималась на поденную работу, и существовали они оба, ну, совершенно впроголодь. Нечем было им даже единственного сына кормить.

Однажды жена сказала:

- Ах, муженек, никак нам не вырваться из бедности и нужды! Пошел бы ты в другие города, может быть, заработал бы что-нибудь на жизнь.

Муж собрался и пошел искать работу. Нанялся он в одном богатом селе сторожить яблоневый сад. Построил себе крошечную избушку и поселился там. Прижилась у него в избушке какая-то бродячая кошка; с ней он и провел все лето, больше не с кем было слова сказать.

Осенью хозяева садов расплатились с ним яблоками.

Проезжал как-то мимо этого села один купец, его односельчанин. Поклонился ему бедняк и говорит:

- Заработал я мешок яблок, да еще кошку нажил, вот и все мое имущество. Передай это все моей жене.

- Хорошо,- говорит купец.- Передам. Только сначала распродам свои товары в чужих краях.

Прибыл купец в чужие края, а там всего вдоволь, и только яблоки никогда не родятся. Упросили его тамошние жители продать им яблоки. Купец сначала отказывался, а потом согласился. Заработал он на яблоках кучу золотых денег и отправился дальше.

Добрался он до другой страны. Привез он свои товары на продажу в царский дворец. И там он увидел, что по дворцу бегают целые стаи мышей, и нет от них никакого спасения.

- Что дашь мне,- говорит купец царю,- если я избавлю тебя от этих мерзких тварей?

- Мешок золота дам,- говорит царь. Тут купец выпустил голодную кошку из мешка, и она быстро передушила всех мышей.

Царь с купцом расплатился, и купец отправился в обратный путь.

Передал он жене бедняка кучу золота и сказал:

- Это прислал тебе твой муж.

- А не сказал ли он, что мне делать с этим богатством? - спросила изумленная женщина.

Купец засмеялся, вспомнив кошку и яблоки, и сказал:

- Нет, делай что хочешь.

Жена выстроила на эти деньги роскошный дом и отдала сына в учение.

Прошло лет пятнадцать. Бедный крестьянин сумел заработать за это время всего три золотых монеты. С ними и отправился он домой.

По дороге пришлось ему заночевать у одного крестьянина. Там он попал на семейный праздник. Видит он, что за столом все гости пьют, едят и весело болтают. И только один человек ничего не ест и ни с кем ни о чем не разговаривает.

- Почему этот гость молчит? - спросил он у хозяина дома.

- Да ну его совсем, - говорит хозяин. - У него каждое слово на вес золота.

Изумился бедняк и достал один золотой.

- Вот, -говорит, -золотая монета. Пусть скажет что-нибудь.

Поглядел молчун на бедняка и говорит:

- Пока смерть не придет, не умрешь. И не бойся глубины.

Еще больше удивился бедняк, достал вторую монету.

- На, - говорит, - тебе еще золота, говори.

-Лучше всех та, которую всей душой любишь, -вымолвил молчун.

- Эх, будь что будет! - говорит бедняк. - Уж очень складно ты говоришь. Вот тебе моя последняя монета.

- Как чихнешь, постой, подумай, -говорит молчун.

А бедняк наутро, как и был бедняком, отправился дальше.

Дошел он до одной деревни и видит: толпится народ возле колодца.

- Что вы тут делаете? -спрашивает.

- Беда у нас, ужасная беда, -говорят. -Воды у нас осталось всего на дне колодца. Да кто ни спустится в колодец за водой, назад не возвращается. Скоро мы все умрем от жажды. Попробуй, прохожий, достать воду. Если достанешь, все дадим тебе по золотой монете.

Вспомнил бедняк слова молчуна и говорит:

- Раньше смерти все равно не умру. И не боюсь я глубины. Полезу в колодец!

Спустился он в колодец, набрал воду с самого дна, хотел уже вылезти, вдруг кто-то уцепил его за подол и говорит:

- Поди сюда.

Обернулся он - и что же видит? На дне колодца человеческие головы в кучу свалены, а рядом стоит большой стол, и на нем сидят ворон и лягушка.

Ворон говорит:

- Ну раз ты сюда пришел, отвечай на мой вопрос. Не ответишь как надо - голову отрублю.

- Спрашивай,- говорит бедняк.

- Видишь вот эту лягушку? Стоит она того, чтобы я на ней женился?

- Лучше всех та, которую любишь всей душой, -ответил он словами того человека.

Только он это проговорил, стали ворон и лягушка у него на глазах раздуваться, раздуваться. И вдруг шкура на них лопнула, и превратились они в прекрасного юношу и прекрасную девушку.

- Ты освободил нас от колдовства, -говорит юноша. - Спасибо, вот тебе в награду много денег.

Вылез бедняк (а был он уже теперь не бедняк) из колодца, вытащил кувшин воды, и жители села тоже щедро с ним расплатились за; то, что он их спас от смерти. А колодец тут же до краев наполнился водой.

Дошел этот человек до своего села. Видит, на месте его избушки стоит роскошный дом, а вокруг - пышный сад. Заглянул он в окно. Видит, жена его с каким-то молодым человеком беседует.

"Ах, так! - подумал он. - Значит, она без меня за богатого замуж вышла? Сейчас я им покажу!"

И выхватил ружье. Только он хотел выстрелить, как неожиданно чихнул. Вспомнил он слова молчуна. Остановился и думает. И вдруг слышит, как молодой человек говорит:

- Нани-джан, что же это от нашего отца вестей нет? Я по нему так соскучился. А жена говорит:

- Ай, сыночек, а и я все глаза по нему выплакала! Так мне хочется, чтобы он вернулся и посмотрел, какой у него сын вырос!

Тут муж распахнул двери, вбежал в дом, бросился обнимать жену и сына.

Десять раз он себя поблагодарил, что не пожалел тогда последних денег за умное слово.

Так пришло к ним счастье, пусть придет оно и к вам. __________________

[Nazel]

:lol: Как одурачили царя

Жила-была одна женщина. Жила она долго, состарилась и совсем из ума выжила от старости.

И было у неё три сына. Один сын — крестьянин, другой — садовник, а третий — ткач.

Случился в стране ужасный голод. И негде было хотя бы кусочка хлеба

достать.

Однажды от царского каравана отбился верблюд. Поймали его сыновья выжившей из ума старухи и пригнали домой. Зарезали они его, мясо нажарили, сложили его в глиняные карасы и спрятали.

— Для чего вы мясо прячете? — спрашивает мать. А сыновья посмеялись над ней:

— Для твоей свадьбы, матушка, — говорят.

Царь отправил своих слуг на поиски верблюда. Ходят они, ищут везде, но

найти ничего не могут. Увидели, как один из братьев пашет.

Слуги его окликают:

— Эй, — говорят, — не видел ли ты царского верблюда? А он решил

прикинуться глухим и отвечает:

— Не видите разве, что я пашу.

— Мы тебя спрашиваем: где царский верблюд? — кричат ему слуги.

— Нет, — говорит он, — не всегда одинаково, иногда много вспашу, иногда

мало.

— Верблюд, — кричат слуги, — верблюд, понимаешь? Голова, шея, четыре ноги, хвост.

— Не всё время, — отвечает старухин сын. — После того как вспашу, я сеять буду. А тогда уже боронить.

Плюнули они и пошли дальше.

Видят, как второй брат — садовник — орехи на землю утрясает.

— Эй! — говорят ему царские слуги. — Ты, братец, не видел ли царского

верблюда?

А тот тоже решил их обмануть, дурачком прикинулся.

— Да вот, — говорит, — дерево трясу.

— Верблюд, тебе говорят! — кричат слуги,

— По-разному, — отвечает другой старухин сын. — Когда на рубль продам, а когда и на два,

— Где верблюд? — орут слуги.

— Это-то маленькое деревцо, — отвечает он. — А большое вон там, на горе.

— Тьфу, — говорят слуги. — У этого дурака что ни спроси, он всё своё

бормочет.

Пошли дальше. Дошли они до третьего брата. А тот сидит за ткацким станком.

— Где царский верблюд? — спрашивают они у него. — Если знаешь — скажи, мы тебе за это подарок сделаем.

— Разве не видите — тку, — отвечает он. — Зачем спрашиваете?

— Да мы у тебя про верблюда спрашиваем!

— Когда как, — говорит, — Когда целую штуку, а когда и половину.

— Этот и совсем с ума спятил, — говорят слуги. — Вон там у дома старушка сидит. Пошли спросим у неё.

Пошли они к выжившей из ума старухе, спрашивают:

— Слушай, бабушка, не видала ли ты царского верблюда?

— Как же, видела. Его мои сыновья зарезали, сделали кавурму, положили в

карасы и спрятали.

— Когда же это?

— Когда собирались мою свадьбу играть.

— Ну и ну, — говорят слуги. — Тут все сумасшедшие,

И пошли они назад к царю, так и не разыскав его верблюда.

[Nazel]

ГОВОРЯЩАЯ РЫБКА

Было ли, не было - жил один бедняк. Пошёл этот бедняк к рыбаку и нанялся в работники. За день он зарабатывал по несколько рыб, приносил их домой - на это они с женой и жили.

Однажды рыбак поймал красивую рыбку, велел работнику её беречь, а сам опять полез в воду. Сидит работник на берегу, смотрит на красивую рыбку и думает: "Господи боже, ведь рыба - тоже живое существо! Ведь есть же у неё, как и у нас, родители, друзья, смекает же она что-нибудь, чувствует и радость и горе..."

Не успел подумать это, как рыбка заговорила человеческим голосом:

- Послушай, братец-человек! Играла я с подругами в волнах реки, от радости забылась и попала в рыбачьи сети. Теперь, наверно, родители ищут меня, плачут, а подружки опечалились. И сама я, видишь, как мучаюсь - задыхаюсь без воды. Хочется мне опять в реку,

Тихо, еле слышно говорила рыбка, с трудом раскрывала пересохший рот.

Работнику стало жаль рыбку, взял он да и бросил её в реку.

- Плыви, красавица-рыбка! Пускай не плачут больше твои родители. Пускай не печалятся твои подружки. Плавай, живи, радуйся вместе с ними!

Увидел это рыбак, крепко рассердился на своего работника:

- Ну и дурак же ты! Я в воде мокну, рыбу ловлю, а ты её - в воду! Проваливай и не попадайся больше мне на глаза! Ты мне не работник! Хоть издохни с голоду!

Отнял он у работника мешок и прогнал его.

- Куда же мне теперь идти? Что делать? Как жить?

И, озабоченный, с пустыми руками, побрёл бедняк домой.

Бредёт он грустный домой, а навстречу ему - Чудовище в человеческом образе, идёт и гонит красивую корову.

- Добрый день, братец! Что ты такой грустный? О чём задумался? - спрашивает Чудовище.

Бедняк рассказал ему про свою беду: остался он без дела, без хлеба и не знает теперь, как им быть с женой.

- Послушай, дружок, - говорит Чудовище, - эту корову я отдам тебе на три года. Каждый день она будет давать столько молока, что ты и твоя жена по горло будете сыты. Но как только минет три года, я в эту самую ночь приду к вам и буду задавать вопросы. Ответите - оставлю корову вам, не сумеете ответить - обоих возьму, уведу и сделаю с вами что захочу. Согласен?

Всё равно помирать нам с голоду, - подумал бедняк, - так лучше возьму корову. Прокормит она нас три года, а там Бог милостив - может, пошлёт счастья и ответим на вопросы.

- Согласен! - говорит.

Взял он корову, повёл её домой.

Три года корова досыта кормила бедняка и его жену, и не заметили они, как пробежало время. Но вот наступил условленный срок: ночью Чудовище должно было явиться к ним.

В сумерках муж и жена сидят грустные у порога и думают, как им ответить на вопросы Чудовища. Да и кто знает, что у них спросит Чудовище?

- Вот что значит связаться с Чудовищем! - вздыхают и каются муж и жена.

Но что было - то было, другого выхода нет. А страшная ночь уже надвигается.

Неожиданно подходит к ним незнакомый прекрасный юноша и говорит:

- Добрый вечер!Я странник. Не приютите ли вы меня на ночь?

- Почему не приютить, братец-странник! Гость богом послан. Только в эту ночь останавливаться у нас опасно. Взяли мы у Чудовища корову с уговором три года кормиться её молоком. Чудовище поставило условие: через три года оно явится и задаст нам вопросы. Сумеем ответить - корова наша, нет - сами станем его пленниками. Сегодня срок кончился, ночью оно придёт, а мы и не знаем, как ему отвечать будем. Что бы Чудовище с нами ни сделало, поделом нам. А вот как бы ты не пострадал!

- Не беда! Что будет с вами, то и со мной, - отвечает странник.

Согласились с ним хозяева. Гость остался. В полночь раздался сильный стук в дверь.

- Кто там?

- Чудовище! Явился я, отвечайте на вопросы!

Где уж тут отвечать! От ужаса и у жены отнялся язык и у мужа. Так оба и застыли на месте.

- Не бойтесь, я буду отвечать за вас! - говорит юноша-гость и бросается к двери.

- Я здесь, - слышится за дверью голос Чудовища.

- Я тоже здесь, - отвечает ему гость.

- Ты откуда?

- С того берега моря.

- На чём приехал?

- Оседлал хромого комара, сел верхом и приехал!

- Значит, море было маленькое?

- Какое там маленькое! Орлу не перелететь его.

- Значит, орёл - птенец?

- Какой там птенец! Тень от его крыльев покрывает город!

- Значит, город очень маленький?

- Какой там маленький!Зайцу Не перебежать его.

- Значит, заяц крошечный?

- Какой там крошечный! Из его шкуры можно выкроить тулуп, шапку да пару рукавиц в придачу.

- Значит, носить их будет карлик?

- Какой там карлик! Посади ему на колено петуха – «кукареку» не услышит.

- Значит, он глухой?

- Какой там глухой! Он слышит, как олень в горах траву щиплет.

Растерялось Чудовище: чует оно, что там, за дверью, есть какая-то мудрая сила - смелая и непобедимая. Не знает Чудовище, что ещё сказать, тихо отступает и исчезает в ночной тьме.

Муж и жена избавились от напасти, радуются, ликуют.

Вскоре занялась заря. Юноша-гость начинает прощаться.

- Нет-нет, не пустим! - загородили ему дорогу муж и жена. - Ты спас нам жизнь - скажи, чем отблагодарить тебя?

- Не за что благодарить, мне идти надо.

- Ну, хоть имя своё назови. Если не сумеем отблагодарить - так будем знать, кого благословлять.

- Сотвори добро и хоть в воду его кинь - оно не пропадёт. Я та самая говорящая рыбка, которую ты пощадил, - ответил незнакомец и исчез.

А муж и жена остались в радостном изумлении.

[Nazel]

НАГОВОР ЖЕНЩИНЫ

Один благочестивый человек, каждый раз отправляясь в поле и возвращаясь оттуда, молился Богу.

Однажды жена сказала ему:

— Муженек, почему ты в своей молитве не просишь Бога, чтобы он избавил тебя от наговора жены?

— Этого еще недоставало! Что такое женщина, чтоб я стал молиться из страха перед ней?

Услышав это, жена решила проучить мужа и сыграть над ним шутку: купила несколько рыб, завязала их в узел и понесла вместе с обедом в поле. В то время как муж, взяв завтрак, пошел поесть к роднику, она тайком от него зарыла рыбок поодиночке в землю.

Сделав это, она собрала посуду от обеда и вернулась домой.

Муж, приступив к запашке, вдруг увидел, что из разрытой земли выходит рыба. Собрал он рыбок, принес вечером домой и рассказал жене, как выкопал их из земли. При этом он выразил свой восторг по поводу того, что господь бог и в земле может сотворить рыбу. Муж наказал жене их сварить, чтоб на следующий день пообедать ими в поле. Жена сварила рыбок, сама съела их и, взяв с собой немного похлебки, понесла мужу в поле.

— А где же рыбки? — спросил муж.

— О каких это рыбках ты говоришь?

— Да о тех, которых я достал из-под земли.

— Ты, право, рехнулся! Никаких таких рыбок ты домой не приносил, я их и видом не видела.

Муж при этих словах рассердился, взял дубину и хотел было наброситься на жену, но та подняла крик и позвала на помощь крестьян, работавших на соседних полях.

— Пустите, — сказал муж, — я проучу эту дрянь! Она съела моих рыбок и называет меня сумасшедшим.

Крестьяне, пришедшие на крик, спросили жену, о каких рыбках идет речь.

— Да я говорю о тех самых рыбках, что я вырыл в поле из-под земли, — сказал муж.

— Бедная, бедная женщина, ты права, он потерял рассудок! — решили собравшиеся и, сочтя крестьянина за сумасшедшего, связали ему руки, доставили домой и там привязали к столбу.

Когда люди разошлись и жена осталась с мужем с глазу на глаз, она сказала ему:

— Ну что, ты все еще не боишься наговора женщины? Знай, это наименьшее, что могло с тобой случиться.

— Молю тебя, жена, именем Бога, — ответил муж, — развяжи веревку и избавь меня от этой напасти! Даю зарок в каждодневной молитве в первую очередь молиться за избавление меня от наговора женщины

[Nazel]

ПРОКЛЯТАЯ НЕВЕСТКА

Невестки доля тяжела.

А эта уж такой была —

Она не только не всплакнёт,

Но даже глазом не моргнет,

Пусть обижают вновь и вновь

Ее и свекор и свекровь.

Но раз, беспечно весела,

Свободно косы расплела,

И, в комнате своей одна,

Запела песенку она:

«Мой дом — тюрьма.

Печаль и тьма.

И я навек в плену,

Каким нарядом ни мани,

Что светлой молодости дни.

Когда я жизнь кляну?

Ах, птичкой стать,

Порхать, летать

С любимым средь ветвей!

Дыша весной,

В тиши лесной

Как петь отрадно ей,

Рожденья день —

Проклятый день,

Печален он для нас,

Мой грустен сон,

И в сердце — стон,

И смех навек угас».

И вдруг старуха в дверь вошла.

Певунья в страхе замерла

И, ни жива, и ни мертва,

Свекрови слушает слова:

«Удодом стань,

Невестка-дрянь!

Закрой поганый рот!

Ишь, весела!

Платок сняла,

Бесстыдная, орет!

Пусть немота

Скует уста,

Засохни, облысей!..»

Сказала, — что ж,

Стал облик схож:

Невестка перед ней

Стоит, страшна — лицо черно,

На плеши — гребешок,

И вдруг, взлетев, она в окно

Умчалась на восток.

Вот все. Спустилась ночи мгла,

Домой бедняжка не пришла —

Удодом стала. Взад-вперед,

С торчащим гребешком,

В полях блуждает, не поет,

Не просит ни о чем.

Вся в пестрых перышках она, —

Нема, растерянна, грустна,

Но если вдруг припомнит дом,

Где некогда жила,

Час, как запела пред окном

И косы расплела,

И тот, ее сгубивший миг,

Когда вошла свекровь, —

Она взлетает, стынет кровь,

И раздается крик...

Она дрожит, ее трясет,

Она кричит: «Уд-од... Уд-од!..

Edited April 6, 2008 by Nazel

[Nazel]

СЕРДЦЕ ДЕВЫ

Некогда в царстве восточном цвела

Юная дева, резва, весела,

Краше всех сверстниц красою лица,

Радость и гордость вельможи-отца.

Только, знать, сердцу не писан закон:

В дочь властелина безродный влюблен:

Дева любовью ответной горит;

«Он — мой избранник», — отцу говорит, —

«Он, не другой —

Суженый мой!»

Крикнул вельможа: «Тому не бывать!

Легче мне в землю тебя закопать!

Нищего зятем назвать не хочу,

В крепкую башню тебя заточу».

Камень, скала он... Что страсти скала?

Юноше дева тем боле мила,

Нежностью пылкой невеста горит:

«Он — мой желанный», — отцу говорит, —

«Он, не другой —

Суженый мой!»

Деспот угрюмей, чем хмурая ночь,

В тесную башню сажает он дочь:

«С милым в разлуке, вдали от людей,

Блажь с нее схлынет. Остынет он к ней.. »

Нет для любови ни стен, ни замка;

Лишь распаляет желанье тоска,

Страстью дева в затворе горит;

«Он — мой любимый, — отцу говорит, —

«Он, не другой —

Суженый мой!»

Дух самовластный осенила тьма;

Сводит гордыня владыку с ума:

Башню, где клад свой ревниво берег,

Мстящей рукою безумец поджег...

Что для любови, что жарче тюрьма?

Ярым пожаром пылает сама!

Узница в душной темнице горит,

Клятвы обета, сгорая, творит:

«Он, не другой —

Суженый мой!»

Грозная башня сгорела дотла;

В пепел истлела, что прежде цвела.

Только — о, чуда безвестного дар! —

Сердца живого не тронул пожар...

Стелется горький с пожарища дым;

Юноша плачет над пеплом седым.

Плакал он долго; застыла печаль;

В путь поманила далекая даль...

«Он, не другой —

Суженый мой!»

Нежная тайна! Под хладной золой

Что содрогнется, — не сердце ль, — порой?

Жаркое сердце в огне спасено;

Только под пеплом сокрыто оно.

Сердца живого из дремлющих сил, —

Словно из корня, что ключ оросил

Слез изобильных, — в таинственный срок

Вырос прекрасный и легкий цветок:

Огненный мак;

Глубь его — мрак...

По чужедальним блуждает краям

Юноша, цели не ведая сам,

Вкруг озираясь, — любимая где?

Милой не видит нигде и нигде!

В грезах о нежной склоняет главу;

Но безнадежность одна наяву.

Верной любови и смерть не конец;

Чувства не гасит небесный венец.

В оный предел

Вздох долетел...

Стон долетел к ней и тронул ее,

Тень покидает жилище свое,

К милому сходит, тоскуя, во сне,

Благоуханной подобна весне,

Молвит: «Внемли, мой печальник, завет!

Вырос над пеплом моим алоцвет.

Девы сожженной он сердце таит.

Жизнью моею тебя упоит.

В соке огня

Выпей меня!

Неги медвяной, разымчивых чар

Хмель чудотворный, целительный дар

Выжми и выпей пчелой из цветка:

Черная душу покинет тоска,

Так ты спасешься, избудешь печаль.

Смоет земное волшебная даль;

Не увядают ее красоты;

Мир и блаженство изведаешь ты —

В тонкой дали

Лучшей земли!..»

Нежная тайна, ты сердцу мила!

Стала скитальца душа весела.

Соком заветным навек опьянен,

Волен, беспечен и мужествен он.

В смене вседневной воскреснет тоска, —

Радость за нею, как рай, глубока.

Прежнее бремя его не долит,

Прежнее пламя его не палит, —

В тонкой дали

Лучшей земли...

Edited April 6, 2008 by Nazel

[Nazel]

ОГНЕННЫЙ КОНЬ

Жил-был царь. Однажды случилась с ним большая беда. Налетели на него какие-то невидимые духи, выкололи ему глаза и унесли с собой. Бедный царь совершенно ослеп. Однажды старший сын говорит отцу:

— Слушай, отец, дай мне хурджин1 золота, хорошего коня и саблю: пойду я искать лекарство для твоих глаз.

Отец вздыхает:

— Ах, сынок! Да где же ты лекарство для моих глаз найдёшь? Впрочем, как хочешь. Бери себе хурджин золота, войди в конюшню, возьми любого коня, который тебе понравится, садись и поезжай.

Наутро сын собрался и поехал. Долго ли ехал, нет ли, про то ему лучше знать. Доехал до глубокого ущелья, а в ущелье цветут цветы невиданной красоты. Думает он про себя: «Если эти цветы не излечат моего отца, тогда уже ничего не излечит!»

Вернулся он в отчий дом, говорит отцу:

— Свет очам твоим, я принёс лекарство.

Смешал сын цветочные лепестки. Сварил их, смочил глаза отца цветочным настоем, но ничего из этого не вышло. Отец спрашивает:

— Слушай, сынок! Где ты эти цветы собрал?

Сын говорит:

— Поехал я в страну Индию. В глубоком ущелье нашёл цветы невиданной красоты, собрал их и привёз.

Отец покачал головой:

— Эх, сынок! В том ущелье двадцать лет назад я с царём Индии схватился в кох2. Коней наших мы привязали в ущелье. Они там землю удобрили навозом. Вот и зацвели такие цветы. Где уж этим цветам помочь мне прозреть!

Прошло время, подрос средний сын.

— Отец, — говорит он, — дай мне хурджин золота, хорошего коня, я поеду искать лекарство для твоих глаз.

Отец говорит:

— Ах, сынок! Всё это пустое, а впрочем, как хочешь. Возьми хурджин золота, хорошего коня, посмотрим, что из этой затеи получится.

Взял средний сын хурджин золота, вывел из конюшни коня и поехал в дальние края. Ездит он из страны в страну, из города в город, но совсем ничего не находит. Добрался он до одного места в степи и видит: бьют семь родников невиданной красоты, выбрасывают разноцветную воду. Подумал он: «Если эти воды отцу моему не помогут, значит, ничего не поможет». Набрал он воды из каждого родника по ковшу и поехал обратно к отчему дому. Слуги говорят царю:

— Свет очам твоим! Твой сын приехал. Зовёт отец сына, целует в лоб и спрашивает:

— Привёз ты лекарство для моих глаз?

— Да, привёз.

Взял сын воду, промыл отцу глаза, но опять ничего не получается. Отец спрашивает:

— Сын мой! Откуда ты эту воду привёз?

— Поехал, — говорит, — в страну Мсир, в степи увидел семь разноцветных родников. Я и подумал: «Если эта вода не излечит моего отца, значит, ничто ему не поможет».

— Ерунда, — говорит отец. — Эти родники, сынок, раньше мне принадлежали. Тридцать лет назад я дрался с дэвами, они отняли их у меня. Вода в каждом роднике была заколдована. Кто из одного родника напьётся, будет человеком. Из другого — ланью. Кто выпьет из третьего — станет волком. Четвёртый родник — слоновый. Кто из него выпьет — в слона превратится. Пятый — носорожий, а последний — птичий. Ну, сынок, разве такая вода поможет моим глазам?

Прошло довольно много времени.

Младший сын подрос, подошёл он к матери и говорит:

— Мать, я должен найти лекарство для отца. Или добуду, или голову сложу.

А мать младшего сына больше всех любила. Стала она его просить:

— Сын мой, откажись от этой затеи. Ты не сможешь найти лекарство.

А сын настаивает на своём:

— Нет, поеду и отыщу.

Видит мать, что не может его отговорить,

— Сыночек, — обращается она к нему. — Раз ты решил ехать, то я дам тебе совет, но смотри отцу не проговорись, что это я тебя научила. Подойди к отцу, возьми с него слово, что даст он тебе то, о чём попросишь. Когда пообещает, скажешь: «Дай мне Огненного Коня и Огненный Меч, который при каждом ударе удлиняется на семьдесят аршин». Если даст, тогда поезжай без страха.

Как только сын услышал это, пошёл к отцу и говорит:

— Отец, еду я за лекарством для твоих глаз, но обещай выполнить одну мою просьбу.

Отец говорит:

— Сын мой, чего бы ты ни пожелал, я готов для тебя сделать. Что захочешь, то и дам тебе.

— Хорошо, — говорит сын, — раз ты дал слово, ты от него не откажешься. Дай мне Огненного Коня и Огненный Меч.

— Ах, сынок! Пусть себе шею свернёт тот, кто надоумил тебя. Кто тебе так посоветовал, наверное, мать твоя?

— Нет, отец, мать ничего не говорила.

— Откуда ты узнал?

— Я, — говорит сын, — видел сон, что у тебя есть такой Конь и такой Меч. Один старец во сне мне вчера сказал: «У отца твоего есть Огненный Конь и Огненный Меч. Если отдаст их тебе, можешь ехать за лекарством для его глаз».

— Что ж, — говорит царь, — дам тебе, но скорее возвращайся.

Сын спрашивает:

— Зачем ты меня торопишь? А отец отвечает:

— Если другие цари узнают, что мой Огненный Конь покинул город, нападут на меня, царство моё отнимут, а меня убьют.

Направился царь в конюшню. А стойло у Огненного Коня чище, чем царский дворец. В яслях у него изюм насыпан. Царь поглаживает Коня по крутым бокам и говорит на ухо:

— Милый Конь, верный друг, сына тебе поручаю. Позаботься о нём и в целости и сохранности привези обратно.

Потом поцеловал Коня в лоб и ушёл.

Царевич вывел Коня во двор и вдруг вспомнил, что Меча он не взял. Позвал он одного из слуг и послал его сказать отцу:

— Сын уже на Коне, дай ему Огненный Меч.

Что делать царю? Страшно ему с Мечом расставаться, но он слово дал. Отомкнул он дверь кладовой, достал Огненный Меч, вручил его сыну и говорит:

— Ради Бога, скорей возвращайся!

Сын попрощался с отцом и уехал. Долго ли едет, коротко ли, про то ему лучше знать. Приехал он в одно мрачное, пустынное место. Кругом тьма непроглядная, ничего рассмотреть нельзя, только что-то такое лежит на земле и поблёскивает.

Понукает он Коня, чтобы тот подошёл к блестящему предмету, а Конь говорит ему:

— Не ходи туда, этот блеск грозит нам бедой. Юноша не послушался его.

— Нет, пойдём посмотрим, что там такое.

Подошёл и видит: валяется на земле перо. Взял он его, положил себе за пазуху и поехал дальше. Начался дождь. Царевич направил Коня к утёсу, что высился впереди.

Конь говорит:

— Слушай, хозяин, это ущелье нехорошее место, не ходи туда.

Сколько Конь ни убеждал его, царский сын не послушался. Добрались они до утёса.

Вдруг из-за скалы выскочили пятеро разбойников и говорят:

— Добро пожаловать, парень.

Отвели они Коня в сторону, привязали, а царского сына затащили в пещеру и посадили у огня. Отобрали хурджин золота, который отец дал ему на дорогу, и говорят атаману:

— Погляди, атаман, хорошая добыча в наши руки попала.

Ночью, когда совсем стемнело, видит царский сын, что разбойники света не зажигают, и вспомнил он про найденное перо. Достал он его из-за пазухи, и так всё кругом осветилось, точно не одну, а десять свечей зажгли.

— Кто это там балуется? — возмутился атаман. И вдруг видит перо, которое светит точно костёр. Говорит атаман своим разбойникам: — Смотрите этого парня не убивайте, он нам пригодится.

Вечером принесли разбойники трёх овец, уселись вокруг костра, надели овец целиком на вертел и стали их жарить. Сами поели и немного царскому сыну дали.

За едой атаман спрашивает:

— Парень, откуда у тебя это перо? Царский сын отвечает:

— На дороге нашёл. Атаман приказывает:

— А теперь найди целую птицу с такими перьями. Юноша говорит:

— Атаман, а где же я возьму эту птицу?

— Где хочешь добудь и принеси. Не добудешь — голову снесу.

Попросил юноша три дня сроку. С вечера он лёг спать, да не мог заснуть; и чуть рассвело, пошёл к Огненному Коню и горько заплакал.

— Ну что случилось, почему ты горько плачешь? — спрашивает Конь.

А юноша отвечает:

— Будь неладен тот день, когда мы пришли сюда, попали мы здесь в большую беду! Атаман велел мне принести птицу с огненными перьями, а не то он мне голову снесёт.

— А когда я тебя предупреждал, почему ты меня не послушался? — воскликнул Конь. — Бросил бы тебя за это под ноги, истоптал бы, да слово дал твоему отцу беречь тебя. Двадцать пять лет я ел хлеб твоего отца, не могу этого забыть. Раз уж так вышло, ничего не поделаешь. Поди и вот что скажи атаману: «Сорок сороков пшеницы отнесите на остров в тридесятом море. Ссыпьте всё зерно в кучу, а я иду птицу ловить».

Пошёл царский сын к атаману и всё сказал, как Конь ему посоветовал. Вышли разбойники на дорогу. Стали останавливать прохожих и проезжих, награбили пшеницы и свезли её на остров в тридесятом море. Насыпали там огромную кучу.

Приходят, говорят атаману:

— Готово.

Позвал атаман царского сына, говорит ему:

— Парень, что ты просил, исполнено. Иди добывай птицу.

Поднялся царский сын, вывел Огненного Коня, оседлал его и уехал. Ехал он ехал, доехал до тридесятого моря. Доплыл на Коне до острова. Конь говорит ему:

— Слезай.

Юноша сошёл на землю. Конь ему наказывает:

— Пойди спрячься в куче зерна так, чтобы тебя не было видно. Руки подними кверху и стой. Через два часа птицы узнают, что на морском острове есть пшеница и прилетят клевать. Когда они станут клевать, прилетит их царица, встанет на самой верхушке, помашет крыльями и скажет: «Вот мы какой кусок схватили». Когда станут птицы зерно расклёвывать, оно опустится, а как опустится, лапы царицы птиц попадут в твои ладони. Тут ты её за лапы и схвати. Царица птиц взмахнёт крыльями — все птицы улетят, а ты её крепко держи. Она раз взмахнёт крыльями, на аршин тебя от земли поднимет. Другой раз взмахнёт — на три аршина поднимет, а как в третий раз взмахнёт, сумеешь её удержать — она твоя, а если нет — поднимет она тебя в небеса, унесёт, сбросит в море, и ты погибнешь. Смотри, будь осторожен.

Как наказал царскому сыну Огненный Конь, так он и сделал. Спрятался в зерно и вдруг видит: сотни тысяч птиц прилетели, набросились на зерно, начали его клевать, и зерно стало опускаться. Вдруг лапки царицы птиц попали прямо в ладони царского сына. Юноша крепко схватил их. Птица машет крыльями, хочет улететь, но юноша лапки не отпускает. Все остальные птицы улетели, осталась только царица птиц. Раз взмахнула она крыльями — подняла юношу на аршин; другой раз взмахнула — на три аршина; третий раз взмахнула, хотела его в небеса поднять, но он с такой силой потянул за лапы, что птица уже не смогла взлететь в небо. Кинул юноша царицу птиц оземь, и тут же к нему подбежал Огненный Конь.

— Молодец, юный мой хозяин. А сейчас садись мне на спину и едем, не теряя ни секунды. Держи птицу, не отпускай.

Вскочил юноша на Коня, знай стегает его и едет в разбойничье логово.

Вышел навстречу атаман. Видит, что парень вернулся, зовёт разбойников и говорит:

— Возьмите Коня, привяжите, а парню дайте поесть. Взял атаман из рук юноши птицу, глядит не налюбуется.

А птица эта красы необычайной, сверкает точно солнце. Унёс атаман эту птицу, посадил в саду на чинару. Ходит вокруг неё, смотрит не насмотрится.

Прошло ещё несколько дней. Однажды разбойники говорят атаману:

— Очень красивая птица, но что толку. Она может сдохнуть. Неплохо было бы достать её яички. Вылупились бы птенчики и нам бы достались.

Атаман спрашивает:

— А где взять яички?

— Для парня, который птицу принёс, что за труд раздобыть яички! — отвечают разбойники.

Позвал атаман юношу, говорит ему:

— Я благодарен тебе за то, что ты мне птицу принёс. Но что от неё пользы? Достань мне её яички. Принесёшь — хорошо, а не принесёшь — голову снесу.

Попросил юноша три дня сроку, приходит к Коню и говорит:

— В какую беду мы попали! Сейчас атаман требует от меня яички этой птицы. Откуда их взять? Даже не знаю, где искать.

Огненный Конь говорит:

— Сам виноват. Я же тебя предупреждал. Да что делать, я тебя в живых не оставил бы, но слово, данное твоему отцу, не могу не сдержать. Почисть меня и накорми.

Юноша Коня хорошенько вычистил, насыпал ему изюму. Конь поел досыта. Потом он вывел Коня и оседлал. Конь говорит:

— Закрой глаза, но крепко держись за меня, чтобы не упасть.

Взмыл Конь в небо. Пролетал немного, потом остановился и говорит:

— Открой глаза.

Открыл царский сын глаза и видит: стоят они у высокой горы.

Конь говорит:

— Слезай.

Царевич сошёл на землю, а Огненный Конь наказывает ему:

— Поднимешься на вершину горы, там живут три ховта со своей матерью. Сейчас эти ховты, наверное, спят. Как настанет час обеда, они проснутся и станут есть. Рядом с домом ховтов разведён костёр. На нём большой чан, в котором варятся семь баранов. А мать ховтов сидит и двухфунтовый кусок смолы жуёт. В руках у неё веретено, она прядёт пряжу. Хвост у неё — с огромное бревно, голова — с большой жёрнов весом в сто пудов. А рядом с ней растёт дерево. На дереве гнездо этой птицы, а в гнезде четыре яичка. Влезешь на дерево, из гнезда яички вынешь, положишь их в карман и побежишь обратно. Если не успеешь добежать, ховты тебя поймают, живым изжуют. Будь осторожен.

Всё это сказал Конь царскому сыну. Тот полез в гору, а Конь под горой остался.

Видит царевич: на вершине горы огонь разведен, а на нем большой чан. Семь баранов в нём варятся, три ховта рядом спят, а старая женщина сидит в их изголовье, смолу жуёт и прядёт пряжу.

Смело подошёл юноша к огню, раскурил трубку, потом залез на дерево, вынул яички из гнезда и побежал обратно к Коню. Старуха заметила его и воскликнула:

— Поглядите-ка на этого парня! Змея на своём брюхе сюда не приползала. Птица на своих крыльях сюда не прилетала, а этот пришёл сюда, да ещё яички украл. Эй, сыновья мои, вставайте, надо этого парня живьём сжевать!

С этими словами хлопнула она в ладоши. А как хлопнула, проснулись ховты и спрашивают:

— Что, что случилось, матушка? Надо мир строить или разрушать?

— Ну-ка, — говорит, — поглядите туда, вон парень бежит. Влез он на дерево и украл из гнезда яички.

Бросились ховты за царским сыном, чтобы изловить его, а он кинулся в седло Огненного Коня и тут же поднялся в небо. Поняли ховты, что им за Огненным Конём не угнаться.

— Ну, молодец, достал яички, сберёг свою голову, — сказал царскому сыну атаман.

Прошёл двадцать один день, птица вывела птенцов, и атаман разбойников от радости не знает, что бы ему сделать такое.

Однажды собрал он всех разбойников, устроил большой пир. Во время пира один из разбойников говорит:

— Всё у нас вроде бы есть, а всё же чего-то не хватает. Атаман спрашивает:

— Чего же нам не хватает? Разбойники говорят:

— Атаман, если бы твоей женой была девушка гури-пери, тогда ни в чём на свете ты не знал бы недостатка.

Атаман говорит:

— Хорошо бы, конечно, но где нам найти девушку гури-пери.

— Э-э-э, — говорят разбойники, — для парня, который принёс птицу и достал яички, это не составит большого труда.

Атаман говорит:

— Раз так, зовите парня.

Пошли разбойники, привели царского сына. Атаман говорит ему:

— Парень, знаешь, зачем я тебя позвал? Царский сын спрашивает:

— Зачем?

— Ты должен пойти и привезти девушку гури-пери. Если не привезёшь — голову отрублю.

Царский сын попросил три дня сроку. Пошёл он к Огненному Коню и пересказал свой разговор с атаманом разбойничьей шайки. Конь говорит:

— Ну и ладно, поехали за девушкой гури-пери. Только пойди скажи атаману: пусть закажет мне сбрую весом в тридцать пудов.

Атаман тут же пошёл к кузнецу и принёс сбрую. Надел царский сын сбрую на Огненного Коня. Конь встряхнулся, сбруя разорвалась. Говорит Конь:

— Это плохая сбруя. Пойди сорокапудовую принеси. Пошёл юноша к атаману и говорит ему:

— Слушай, атаман, мой Конь эту сбрую разорвал, сорокапудовую требует.

Принёс атаман сорокапудовую сбрую. Огненный Конь снова встряхнулся и говорит:

— Эта сбруя хороша, садись, поедем.

Царский сын вскочил на Коня и пустился в путь. Долго ли едут, коротко ли, про то им лучше знать. Доехали до моря, а у моря нет ни конца ни края. Говорит Конь царскому сыну:

— Слезай и давай попрощаемся. Надо мне спуститься на морское дно. Кто знает, может быть, я оттуда не вернусь, Я прыгну в море, а ты тут посиди да погляди на воду. Чуть погодя увидишь: появится на поверхности воды кровь. Но ты не пугайся, а следом и лекарство для глаз твоего отца выплывет в маленькой шкатулочке. Как её увидишь, тут же бери и клади за пазуху. Ещё немножко подождёшь, я выйду из моря и приведу ещё одного коня. Если выплыву, значит, нечего тебе бояться, а если нет, убегай, спасайся.

Сел царский сын на берегу и смотрит на воду. Видит: на воде появилось немного крови. Прошло время, выплыла шкатулка. Он тут же протянул руку, схватил её, положил за пазуху. Ждёт он, что-то Конь запаздывает. Вдруг видит: выходит Огненный Конь из воды и ведёт с собой свою сестру Огненную Кобылицу. Говорит она Огненному Коню:

— Милый мой брат! Раз не сумела я тебя на дне моря оставить, а, наоборот, ты меня на землю вывел, что прикажешь, то и сделаю.

Огненный Конь говорит:

— Милая моя сестра! Помоги нам добыть гури-пери.

— Хорошо, ради тебя всё, что нужно, сделаю.

Конь остался на берегу, а царский сын сел на Огненную Кобылицу, и она тут же подняла его в небо. Перенесла она его через море, опустилась перед роскошным дворцом и говорит:

— Я здесь подожду, а ты войди во дворец.

Пришёл царский сын во дворец и видит: стоит во дворце девушка невиданной красоты, а глаза её излучают такой свет, что больно ей в лицо глядеть. Стоит она на мраморной площадке, а перед нею сорок мраморных ступенек.

— Поднимись ко мне, — говорит она юноше.

— Нет, — отвечает он, — ты сама ко мне спустись.

С этими словами кинул он яблоко на верхнюю ступеньку. Девушка спустилась на ступеньку, чтобы поднять яблоко, а он ещё кинул на следующую ступеньку. И так бросил он одно за другим сорок яблок, по яблоку на каждую ступеньку, а девушка незаметно для себя спустилась к нему. Схватил он девушку и бросился к Огненной Кобылице. А та моментально перенесла их через море к Огненному Коню. Огненный Конь говорит Кобылице:

— Молодец, сестра. На тебя сядет мой молодой хозяин, а я повезу красавицу гури-пери.

Приехали они к атаману разбойников. Девушка говорит царскому сыну:

— Я знаю, ты меня хочешь атаману разбойников отдать, но я к нему не пойду. Освобожу я тебя от разбойников и стану твоей женой.

За ночь разложила она два больших костра и на них стала греть воду в огромных чанах. Говорит она атаману разбойников:

— Ладно, буду я твоей женой, но сначала вымойся тёплой водой.

Подвела она царского сына к одному из чанов и говорит:

— Опусти руку в воду.

Рука юноши стала белой-белой, даже засветилась неярким светом.

— Вот, — говорит гури-пери атаману разбойников, — видишь, какой стала его рука! А во втором чане вода ещё лучше. Залезь в него, выкупайся, и сыграем свадьбу.

Залез атаман разбойников в чан и тут же в нём сварился. А девушка гури-пери выкупала царского сына в другом чане, и стал он таким же красивым и светлым, как она сама. Сели тут юноша и девушка гури-пери на своих Огненных Коней и направились к тому городу, где жил слепой царь. Доехали они до города и видят, что он с четырёх сторон окружён вражеским войском. Выхватил юноша из ножен Огненный Меч, пришпорил Огненного Коня и кинулся на врагов. Громко заржал Огненный Конь. Царь услышал, узнал голос своего коня и говорит:

— Слава Богу, мой сын на Огненном Коне вернулся. Не отдам я ключей от города.

Утром царю принесли весть, что войско вокруг города разбито, что вернулся его сын с какой-то девушкой и привёз с собой маленькую шкатулку. Как только сын подошёл к отцу, тотчас открыл шкатулку, вынул из неё глаза отца, которые выкрали злые духи, вставил их, и царь тут же прозрел.

Надел царь свою корону на голову младшему сыну и сделал его царём. Женил он его на девушке гури-пери. Сорок дней и сорок ночей играли свадьбу. Все веселились, радовались, нарадоваться не могли.

С неба упало три яблока: одно — тому, кто рассказывал; другое — тому, кто слушал; а третье — тому, кто на ус намотал.

Хурджин - перемётная сума.

Кох - армянская национальная борьба.

[Nazel]

Газарос Агаян

АРЕГНАЗАН

Давным-давно в минувшие времена, когда мир был полон чудес, и когда добрые и злые духи вели друг с другом беспрерывные войны, у подошвы горы Масис жил старый князь по имени Арман. После смерти жены у Армана остались три дочери-сиротки. Из них две старшие были одна другой краше, младшая же сияла красой неописанной, только добрые духи до поры до времени скрывали её пол от простых смертных. Так пожелали добрые духи по им самим известной причине. По истечении назначенного ими срока ей было суждено либо навсегда остаться в девицах, либо стать юношей. Арман не делал разницы между детьми и всех троих наряжал одинаково. Пусть и младшее дитя сойдёт за девицу до той поры, пока не исполнится воля добрых духов, — решил он про себя и ради единообразия нарек ей имя Арег-"назан, так как старшую звали Заназан, а среднюю Зарманазан.

Итак, Арегназан росла красавицей-девицей, ненавидя, однако, всей душой всякую женскую работу: начёс шерсти, прядение ниток, шитьё и кройку. Зато при виде красивого коня или оружия от восторга теряла голову. Матери, которая могла бы научить хозяйству, у Арегназан не было, отец же не только пренебрегал этим, но, как будто умышленно, брал её с собой на охоту, учил верховой езде и употреблению оружия.

Так проходило время. Однажды Арман призвал к себе своих дочерей и сказал им:

Я служил нашему царю и удостоился его милости. Все эти леса и поля, горы и долины, что принадлежат теперь нам, пожаловал мне царь за мою верную службу. Великая скорбь овладела мною по кончине вашей матери. Я уединился с вами в эти мирные места и, чтобы рассеяться хоть немного, ушёл с головой в охоту. Теперь вы выросли, а я стар стал. Вы у меня росли, как дикие лани. Какая судьба ждёт моих дочерей, если они останутся здесь навсегда? Конечно, очень печальная. Чтобы избавить вас от грядущих напастей, я задумал одну из вас, под видом юноши, моего сына, отправить на службу к нашему царю. Царь окажет радушный приём моему сыну и со временем назначит его на мою должность.

Таким образом, оставшимся дома сестрам тоже откроется дорога ко двору. Кто же из вас желает поехать?

Поеду я, отец, — заявила старшая.

И я хочу, и я! — перебила средняя. Арегназан молчала.

А тебе, Назаник, разве не хочется? — спросил отец младшую, так как хотел, чтобы ко двору отправилась именно она.

Отчего же, отец, но я не хочу стать старшей сестре поперёк дороги...

Не в том суть. Для меня вы все равны, только я ещё не знаю, которая из вас троих более пригодна к этому делу.

Конечно, я, отец, — сказала Заназан. — так как я старшая.

Прекрасно, но без испытания ни одна из вас не поедет. Пойди, примерь на себя мужское платье, выбери себе вооружение, а утром, чуть свет, сядешь на коня и поедешь на охоту. Если вернёшься не с пустыми руками, то ты и отправишься к царю.

Наутро, покорная отцовской воле, Заназан выехала в поле на охоту. В глубоком ущелье, пролегавшем на её пути, преградил ей дорогу какой-то всадник — в маске и в полном вооружении. Бедная девушка оцепенела от смертельного ужаса и даже не попыталась спастись бегством.

Между тем всадник подъехал к Заназан с такими словами:

Куда ты в путь совсем один

Пустился, странник молодой?

Зачем с постели мягкой встал

Такою раннею порой?

Вконец растерявшаяся девушка пролепетала, заикаясь:

Я... я... мой путь держу туда...

Нет... никуда...

Но, впрочем, нет, —

Мне дальше ехать надлежит,

Вернуться запрещает стыд.

Всадник подступил к девушке с угрозой:

Куда ж ты, странник, держишь путь?

Куда бежишь ты из села?

Вернись немедленно назад,

Вернись, коль жизнь тебе мила!

Тут он схватил саблю и занёс над головой девушки. Она вскрикнула. — Ой, ой... не рази, пощади... я ведь девушка!... я сейчас же вернусь домой!...

— Коли девушка, так дома сиди и кур корми! Надеть мужское одеяние — ещё не значит стать мужчиной, нужно ещё иметь мужское сердце. Благодари судьбу за то, что повстречалась не с кем-либо другим! — добавил всадник и исчез.

Заназан прискакала домой ни жива, ни мертва.

Ну, где же убитая тобою дичь? — спросил отец; — и почему ты так рано вернулась?

По дороге, отец, меня забила лихорадка и сильно разболелась голова... — солгала девушка.

На следующее утро князь послал на охоту Зарманазан.

С ней приключилось то же, что и со старшей сестрой и она также вернулась домой в великом испуге.

На третий день на охоту выехала Арегназан. Тот же всадник ей преградил дорогу:

Куда ты в путь совсем один

Пустился, странник молодой?

Зачем с постели мягкой встал

Такою раннею порой?

Арегназан сильно разгневалась.

К чему тебе об этом знать?

Даю совет: скромнее будь!

Одно скажу тебе: как ты,

Не преграждаю людям путь.

Ты смеешь обвинять меня

В том, что я вышел на разбой?

Ну, погоди ж! На это ты

Тотчас ответ получишь мой.

Да! Что разбойник ты, о том

Личина говорит твоя.

А то, какой ты муж в бою,

Проверю с помощью копья.

С этими словами Арегназан набросилась на дерзкого незнакомца.

Скинь с лица маску, — вскричала она, — посмотрю, что ты за человек, не то мигом распростишься со своей головой.

Потрясая обнажённой саблей и прикрываясь щитом, всадник перешёл в наступление, но встретил достойный отпор. Ожесточенный бой тянулся битый час, но ни одной стороне не удалось нанести решительного удара. Все удары приходились в щиты.

У Арегназан силы, как будто, всё прибывало, а всадник стал постепенно сдавать. Наконец Арегназан улучила момент и, схватив врага за шиворот, сбросила его на землю. Занеся над всадником меч, она бы снесла ему голову, если бы тот не сорвал с лица маску.

Ох, отец, отец! — воскликнула Арегназан,— какую страшную игру ты со мной затеял! Сорви ты маску чуть позднее, стала бы я отцеубийцей.

Отец усадил Арегназан рядом с собой и не мог на неё наглядеться и нарадоваться. Наконец, вздохнув, он заговорил:

Живи, живи, Арегназан,

Цвети и крепни с каждым днём!

Теперь я знаю, что меня

Ты сможешь заместить потом.

Носить оружие тебя

Я не напрасно приучил.

Ты знаешь: в жизни никого

Так, как тебя, я не любил.

Вот это чадо, — думал я, —

Достойным чадом может стать;

Её бесстрашная душа

Мужчине храброму под стать.

Не девочка отныне ты, —

Об этом ты не забывай;

Старайся славу приобресть,

Гремящую из края в край.

Тебя в палатах царских ждёт

Злых испытаний череда;

Там только сделай ложный шаг,

И ты погибла навсегда.

Иди же, свет моих очей,

Тебя благословляю я.

Пускай сияет добротой

И правдою душа твоя.

Представляясь царю, Арегназан назвалась ему сыном князя Армана. Царь душевно ей обрадовался.

А я-то до сих пор думал, — сказал царь,— что судьба обделила нашего Армана наследником! Как тебя звать-то, сыночек?

Арег, слуга вашего владычества.

Арег... это прекрасное имя вполне тебе соответствует. Не унывай, сынок, здесь уход за тобой будет хороший. А если в чём будет нужда, обратись ко мне. Завтра выезжаем на охоту. Ты со мной поедешь.

У царя имелась одна-единственная дочь по имени Нунуфар. Казалось, своей красотой она соперничала с самим солнцем, будто подразнивала его: «Раз я сияю, так тебе незачем и показываться!».

Во время беседы царя с Арегом, Нунуфар притаилась за пологом и с восхищением рассматривала прекрасного незнакомца.

«Не этот ли юноша так часто снится мне по ночам?» — дивилась она.

На следующее утро затрубили охотничьи рога. Охотников понаехало больше тысячи. Все были в полном вооружении, с широкодугими луками и длинными копьями, со множеством борзых и соколов.

Пустились в путь, доехали до широкой поляны, окаймлённой со всех четырёх сторон дремучим лесом. Оцепили поляну, спустили борзых, которые вытравили из лесу несметное количество дичи, и началось беспощадное истребление всякого зверья.

Не отставая от царя ни на шаг, Арегназан не отставала от него и в битье дичи. В самый разгар охоты царь пустил коня вскачь за приглянувшимся ему оленем, и, как на грех, вывалился из седла. Правда, обошлось без повреждений, но конь с перепугу ускакал, а пеший царь набрёл на огромного медведя. Зверь поднялся на задние лапы, открыл страшную пасть и уже готовился заключить царя в свои объятия... Арегназан примчалась стрелой в мгновение ока, одним ударом сабли разрубила медведю голову и свалила его на землю. Царь был спасён и Арегназан сделалась героем дня.

— Вот это так счастье!.. Кабы мне быть в ту пору рядом с царём!.. — сетовали на судьбу многие из охотников.

Весть о случае с царём и о подвиге молодого охотника в одну минуту облетела весь город.

Нужно было видеть, с каким радостным ликованием встречали горожане возвращавшихся с охоты всадников.

— Да здравствует царь! Да здравствует наш храбрый Арег! — ревела, как один, толпа и пела:

Кто жизнь государю нашему спас,

Кто вырвал его из медвежьих лап?

Отважный Арег, борьбы не страшась,

Государя спас из медвежьих лап.

Из медвежьих лап, из медвежьих лап.

Медведю в пасть он копьё вонзил

И с плеч ему голову срубил,

Огромную тушу на землю свалил,

Государя нашего освободил

Из медвежьих лап, из медвежьих лап.

На солнце похож Арег молодой...

С медведем отважно вступил он в бой

И, его убив могучей рукой,

Государя спас от участи злой:

Из медвежьих лап, из медвежьих лап.

Арег — отрада души и глаз,

Да славится имя его у нас!

Когда б его не было тут как раз,

Государя нашего, кто бы спас

Из медвежьих лап, из медвежьих лап?

При виде такого бурного ликования, Арегназан впала в раздумье: «Как было бы недурно, если бы я была мужчиной. Какое счастье — быть юношей. Какая девица могла удостоиться таких почестей».

Ты доказал мне сегодня свою удаль, — обратился царь к Арегу.— Отныне мы будем с тобой неразлучны... Молодец, да благословит тебя небо, сынок. Ты — редкое создание. Храбрость не всегда уживается с молодостью и красотой, но, видно, небу было угодно создать тебя исключением. Завтра же выбери себе наилучшего коня из моей конюшни, достойное тебя оружие из моей оружейной. В будущем ты станешь настоящим витязем, ты и теперь малый витязь.

Царь был весьма доволен, завербовав себе молодого отважного витязя. Радость же Нунуфар не знала границ.

«Его мне послало само небо! — ликовала она, — всё складывается как нельзя лучше... Однако, когда же мы свидимся с глазу на глаз? Почему его нет со мной? Полились бы нежные речи. Сколько бы мы поведали друг другу! Почему бы мне не призвать его, не наговориться с ним досыта? Мой отец его любит, как сына, ведь он сын его друга.. Ему открыт свободный доступ во дворец... Да, да... за чем же дело стало? У меня нет ни одного друга, он и будет моим близким, желанным другом!.. »

Эй, кто там? — крикнула Нунуфар. На зов вошла прислужница.

Не замедли призвать ко мне Арега! Повтори ему мои слова: «Навести меня!»

Прислужница явилась к Арегу.

— Это невозможно!— ответил ей Арег.

— Почему же невозможно, господин? Так повелела госпожа! — настаивала прислужница.

— Мне нечего у неё делать, понимаешь?

— Господин мой, госпожа повелела тебе передать: «Приди, навести меня!».

— А я ей отвечаю: «Не приду к тебе, не навещу тебя».'

Отказ Арега поверг Нунуфар в отчаяние. Её бросало то в жар, то в холод, она то краснела, то бледнела.

Её сердце разрывалось на части, голова шла кругом, как в лихорадке, она металась по своей опочивальне, распахивала настежь то дверь, то окно... Казалось, стены девичьего покоя её давили, жгли, как раскалённый горн.

«Отказ... Пренебрежение... и это мне!.. О! От всего этого с ума можно сойти!» Безграничное отчаяние Нунуфар ввергло прислужницу в ужас. Она разрешила себе сказать ей.:

Была охота убиваться из-за какой-то пустяковины. Юноша, видно, больно стыдлив, потому и не явился на твой зов: услышав твоё повеление, он зарделся, что твоя роза. И как он был при этом красив!...

Говори же, говори... продолжай... я не дослушала тебя до конца... О! как же я низко пала теперь в его глазах... какая же я жалкая... Но он ошибается, не так ли, ошибается!..

От душевного потрясения Нунуфар занемогла. Дали знать царю. Царь навестил дочь, созвал к постели больной лекарей со всего царства. Лекари сказали, что болезнь царевны не опасна, уверяли отца, что скоро дочь его будет здорова... Однако, чем дальше, тем всё опасней становился недуг. Отчаявшиеся лекари заявили напрямик, что они бессильны распознать таинственный недуг и помочь беде.

Запечалился царь. Нунуфар была его единственной наследницей, единственной радостью и утешением. Весь двор и почти весь город погрузились в великую печаль. Только одна Арегназан оставалась равнодушной и не подозревала того, что сама и является причиной недуга царевны.

Единственным лицом, более или менее развлекавшим Нунуфар и смягчавшим её мрачное настроение, был придворный скоморох. Заботы же и попечения о больной взяла на себя вдова визиря. У вдовы визиря был взрослый сын. Она втайне прочила его в зятья самому царю. Она день и ночь не отходила от Нунуфар, прилагая к её выздоровлению все усилия. Она, заодно, старалась пробудить в ней интерес и любовь к своему сыну.

— Что ты мне дашь, госпожа, если я тебя исцелю? — обратился шут однажды вечером к больной царевне.

— Что же мне дать тебе, шут? Коли знаешь секрет — выкладывай, не для чего его приберегать!...

— Это ты здорово сказала: кто даст что-нибудь такому дурню, как я? Иное деЛо, будь я одним из этих дурней-лекарей. Постой-ка, я проверю,на своём ли месте у тебя разум? Не поссорился ли, ненароком, с тобой и не перекочевал ли в чужую голову?

— А как ты это проверишь?

— А вот как. Если из десяти вычесть два, можно ли снова восстановить эту цифру?

— Почему бы нет? Вычтешь из десяти два— получишь восемь. К восьми прибавишь два и снова у тебя десять.

— Как это возможно? Если от десяти отколупнешь два, то как же потом их снова приклеишь? Скажем, если сейчас отрубить тебе руку и опять её приставить к обрубку — разве она пристанет?

— Не то городишь, шут! Если ты съешь из десяти яблок пару, разве не восемь останется? А теперь, если вот эта госпожа подарит тебе пару яблок, ты прибавишь их к восьми, и снова сделаешься обладателем того же десятка яблок.

— О да, теперь я смекаю... значит, по-твоему, съеденные яблоки плёвое дело заменить другими?

— Безусловно!

— А я, признаться, воображал: что съедено, то и съедено,— что потеряно, то и потеряно,— что умерло, то и умерло. Возврата не предвидится. К примеру, вот эта госпожа осталась в единственном числе, так как она овдовела. А до того она с мужем составляла пару. Если прибавить к ней теперь нового мужа, опять ведь получится пара. Но прежний её муж был визирем, — да будет добром помянут, — и считался человеком умным, так отчего бы его не заменить шуту? Это обстоятельство ни в какой мере не изменит сути дела, сударыня, вы и с дураком составите пару.

— Избавь меня от своих забот, балбес,— огрызнулась вдова,— коли можешь помочь нашей госпоже, так помоги. А мне и одной неплохо.

— Сударыня, моя госпожа представляет собой единицу, и хотя от неё ничего не убавилось, она желает удвоиться. Поэтому я хочу найти для неё такое слагаемое, в сумме с которым получилась бы прежняя здоровая Нунуфар.

Шут ткнул себя пальцем в лоб и, после некоторого раздумья, радостно воскликнул:

«Нашёл, нашёл!» —и тут же запел:

Раз, два, три... и наш Арег

На охоту поспешил;

Пять, шесть, семь... и наповал

Девушку Арег убил.

Счёт окончив, молодца

Я нашёл в стенах дворца;

На него взирает дева

И вздыхает без конца.

Я несчастный дуралей.

Кто мне скажет: «Ты нашёл

Средство недуг исцелить

Милой госпожи моей».

Яраллалей, шараллалей,

Убирайся, дуралей!

Кончив пение, шут сделал несколько прыжков и стремглав выбежал вон.

Вдова визиря, покусывая себе палец, погрузилась в мрачные размышления. «Теперь всё ясно, — думала она. — Этот дурак перевернул вверх дном все мои планы и расчёты. Так ладно же, пошлю-ка я твоего Арега в такое местечко, откуда нет возврата».

— Наш дурак не так уж глуп, как о нём думают,— заметила вдова.

— Пожалуй, только на этот раз он уже совсем сдурел,— ответила Нунуфар.

На следующее утро вдова визиря предстала перед царём.

— Ну, как здоровье моей дочери? — спросил он.

— Все в том же состоянии, ваше величество, в каком вы её видели. Тем не менее я пришла сообщить вашему величеству радостную весть.

— Что у тебя за весть, говори же скорей! Она касается моей дочери? Никакая другая весть не может обрадовать моё сердце..

— Да, да! Сегодня ночью во сне мне явилась покойная царица и открыла, что единственное спасение Нунуфар — в живой воде.

— Жи... ва... я... вода,— протянул царь, — но кто же нам достанет эту живую воду, которую мы никогда не видели и о которой знаем лишь понаслышке?

— Тот же вопрос задала царице и я. Она ответила, что один только Арег способен раздобыть нам живую воду.

— Арег?.. Ну, ладно. Так я пошлю Арега... Пусть себе поедет, попытает счастья. Царь тут же призвал к себе Арега и предложил ему отправиться на поиски живой воды.

— Поезжай, сынок... Если добудешь живую воду и исцелишь мне дочь, я её отдам тебе в жены, а вместе с ней и всё моё царство.

— И без этого обещания, ваше величество, я всегда готов подчиняться вашему повелению, — ответил Арег. — Но только прошу меня наставить, где искать эту живую воду?

— Кто может знать её местонахождение? Это великая тайна, которую добрые духи, в виде особой награды и милости, открывают только своим избранникам. Хотя мы и слышали, что это родник, находящийся во власти незримых духов, что этот родник временами струится, временами иссякает, но кто скажет что-нибудь верное? Обратись лицом на восток, изъезди из края в край, из страны в страну всю землю, ищи, разузнавай, расспрашивай, а там найдёшь или нет — это уже вопрос твоего счастья, твоей судьбы, но как в том, так и в другом случае ты многое увидишь, многому научишься. Моя казна для тебя открыта, бери с собой золото и драгоценных камней сколько пожелаешь, в пути всё это тебе пригодится.

Арегназан пустилась в путь-дорогу.

Это было поразительное существо: неизменно бодрая, весёлая, беспечная и бесстрашная, она даже в беде не теряла своих замечательных качеств. Арегназан поехала на своём любимом коне Базике, легко преодолевавшем трёхдневный путь в один день. Она побывала во многих землях, всюду расспрашивала о живой воде, многое увидела, от многих опасностей спаслась, пока не прибыла в волшебную страну, где на каждом шагу её поражало новое чудо, новая невидаль.

Однажды, в жаркий солнечный день, желая избавить Базика от невыносимого зноя, Арегназан спешилась у озера. Привязав Базика в густой тени, она уселась с ним рядом, достала дорожную провизию и стала закусывать. В это самое время целая стая голубок опустилась на берег озера, невдалеке от Арегназан. Та схватилась было за лук, собираясь подстрелить одну из голубок, как вдруг заметила, что птицы, скинув с себя своё оперение, обернулись молодыми девицами и бросились в озеро купаться.

Арегназан сперва была поражена. Опомнившись, она задумала сыграть с ними шутку. Интересно, каковы-то будут последствия? Стараясь остаться незамеченной, она потихоньку подкралась к берегу и похитила оперение одной из голубок: два больших крыла и мелкие перышки.

Не прошло и нескольких минут, как красавицы-девушки вышли из воды, нарядились в свои перья и улетели. Та из них, которая не нашла на берегу своего одеяния, стыдясь своей наготы, нырнула обратно в озеро. Девушка, у которой виднелась из воды только одна голова, подплыла к Арегназан и запела:

Милый юноша, молю я,

Крылья мне верни мои!

Улечу я и добром

Отплачу тебе потом.

Не видала я вовек

Юноши тебя милей.

Кто прекрасен так, тот зла

Не таит в душе своей.

Сжалься, милый, надо мной,

Крылья мне верни мои!

Улечу я и добром

Отплачу тебе потом.

Коль ты юноша, хочу я,

Чтобы девушкой ты стал.

И всех девушек на свете

Красотою затмевал.

Я тебя благословляю.

Крылья мне верни мои!

Улечу я и добром

Отплачу тебе потом.

Девушка-голубь умолкла. Склонив голову набок, с нежной улыбкой на устах, она глядела на Арегназан и ждала возвращения своих крыльев. Арегназан так пришлось по вкусу пение девушки-голубя, что она подумала: «Не пить, не есть, а всё бы слушать эту песню!...»

— Продолжай же, продолжай... Спой мне ещё хоть немного, — взмолилась Арегназан, — твоя песня так прекрасна! В жизни не слыхивал ничего подобного! Лишь одного я не понял в твоей песне, прекрасная девушка! Ты пела: «Коль ты юноша, хочу я, чтобы девушкой ты стал». Как это возможно?

Девушка отвечала песней.

Всё на свете сделать можно, —

Трудностей тут нет, поверь!

Если девушкою был ты,

Станешь юношей теперь.

У тебя усы завьются,

С бородой предстанешь ты,

И мгновенно погрубеют

Твои нежные черты.

Ты меняешься, я вижу...

Крылья мне верни мои!

Улечу я и добром

Отплачу тебе потом.

На миг Арегназан потеряла сознание, затем почувствовала в себе какую-то странную, но весьма приятную перемену. Вглядевшись в спокойную гладь озера, она увидела, как в зеркале, своё лицо, с пробивающимися на нём бородкой и усами. Отражённое в озере лицо показалось Арегназан каким-то чужим, непонятным, но чем больше она в него вглядывалась, тем привлекательней становился для неё этот образ и она не могла наглядеться на него.

«Это, видно, я сама,— подумала Арегназан,— наконец-то я стала настоящим Арегом!»

— Красавица-девушка, ты исполнила моё самое заветное желание, так будь же опять свободна! Сотворив со мной такое чудо, ты, конечно, способна и указать мне дорогу к живой воде, из-за которой я уже так давно скитаюсь по белому свету!

Девушка снова запела:

Будет Нунуфар так рада,

Что жених её пригож.

Ты достиг мечты: отсюда

К ней мужчиною придёшь.

Ты живой воды желаешь?

Крылья мне верни мои, —

Принесу воды живой,

Ею клюв наполнив мой.

Тех, кто болен, исцеляй,

В камни дух живой вселяй,

И тогда мужской свой облик

Сохранишь ты, так и знай.

А не то ты в твёрдый камень

Превратишься милый мой,

В городе окаменелом

С чародейкой встретясь злой.

Возврати скорей мне крылья.

Я, надев их, полечу.

Принести живую воду,

Юноша, тебе хочу.

Последние слова новой песни не в полной мере были понятны Арегу, но он не хотел насильно удерживать девушку и возвратил ей крылья. Девушка оделась в свои крылья, превратилась в голубку и упорхнула. Спустя немного времени она вернулась, держа в клюве склянку с живой водой, отдала её Арегу и снова улетела.

Арег пустился в путь, так говоря своему коню:

— Ты знаешь, Базик, ведь я же теперь юноша, а не девушка.. Отец строго-настрого мне наказывал никому этой тайны не открывать, а теперь я взаправду юноша. О! Если бы ты знал,Базик, какое это счастье! Быть девушкой, и оно, конечно, неплохо, но быть юношей— это совсем другое. А теперь, Базик, я и сам толком не разберу, куда мне податься. Скачи, друг, куда глаза глядят, теперь мне безразлично... Однако, погоди, я что-то вижу вдали, зубцы какой-то старой башни! Там, должно быть, целый город, поедем-ка в ту сторону... Не находишь ли, Базик, что я довольно-таки беспечен: даже не справился у девы премудрой, куда нам с тобой держать путь-дорогу, чтоб вернуться домой! Ещё надо благодарить судьбу, что девушка сама, без всякой с моей-стороны просьбы, вздумала превратить меня в юношу, а то бы я так и застрял в девках на веки вечные! Но кто же мог себе вообразить подобное чудо! Мне бы следовало подумать и о тебе и просить голубя-деву, чтобы она или превратила тебя в человека или, хотя бы, одарила способностью человеческой речи. Не так ли, а? Что скажешь, Базик?

Да ничего! Ты сделался юношей, — а я остался конём, каким был!

Право же, это вышло совсем нехорошо! Порой я так увлекаюсь, что забываю обо всём на свете. Потом спохватишься, да уж поздно!

Разговаривая таким образом с Базиком и отвечая сам на свои вопросы, наш обновлённый Арег мало-помалу приближался к маячившей вдали таинственной башне.

Постепенно перед Арегом стал вырастать огромный город с башнями, куполами, рынками и множеством домов и других строений. У городских ворот стояла группа каких-то людей. Арег обратился к ним с вопросом:

Ребята, что это за город и где тут у вас останавливаются чужестранцы? Ответом было полное молчание.

Не с вами, разве, говорю, ребята. Неужели вы меня не понимаете? То же молчание.

«Видно, глухие», — решил Арег и коснулся одного из «глухих» рукой.

О небо, — вскрикнул Арег, — что я вижу? Это же статуи, прекрасные статуи, а я-то, было, их принял за живых людей! Какой же замечательный ваятель их ваял!

Арег въехал в город, и перед ним открылись новые группы окаменевших людей и животных.

Огромный рынок, магазины, лавочники, дома, кошки, собаки, одежда, фрукты, драгоценности, еда, роскошные ковры... всё, всё окаменело. Ни дыма, ни огня, ни звука, ни дыхания. Нигде ни одного признака жизни...

«Теперь мне все ясно. Это — тот самый окаменелый город, о котором пела девушка-голубь», — подумал Арег и стал бродить по городу, с интересом наблюдая на каждом шагу всё новые странные картины и положения. Вот стоит несколько человек — лицо одного из них перекосилось от гнева, рот раскрыт, извергая беззвучную брань. Другой смеётся, третий плачет, нищая с ребёнком на руках просит подаяния. В другом месте Арег дивится на окаменевшую свадебную процессию. Невесту провожают в дом жениха. Фруктовщик отвесил фрукты и высыпает их в корзину покупателя; не досыпав, он каменеет сам, как каменеют его весы и фрукты и покупатель. Словом, полный движения и жизни, город был захвачен врасплох какими-то злыми чарами.

«Бедняги, — размышлял Арег, — даже не удостоились превратиться в прах, а превратились в ценный товар. Право, если бы повезти всё это в другие страны на продажу, какие деньги можно было бы нажить! Вот, например, за статую этой новобрачной дали бы золота весом с её вес. Однако, о чём же я думаю? Разве при виде подобного несчастья уместны мысли о наживе? Вот настоящая цена человеческому богатству. Ах, если бы кто-либо из этих несчастных обрёл дар речи и мне поведал, какая беда стряслась с городом. Не закричать ли? Посмотрим, что из этого выйдет!»

— Эй, горожане, от какой напасти вы окаменели? — закричал Арег.

— Окаменели... — эхом ответили камни.

Ка...мень... — донёсся откуда-то голос.

— Я что-то слышу, — насторожился Арег и снова крикнул:

Кто тут есть живой?

— Я... я... — долетело издалека. Арег пошёл на голос и очутился перед роскошным дворцом, окружённым прекрасным, но тоже окаменевшим парком. В маленьком цветнике он обнаружил окаменевшего человека с живой головой.

— Кто ты таков? — спросил его Арег.

— Воды... — ответила голова, едва ворочая языком.

— Ты хочешь воды?

— Воды... воды!

— Отец, в вашем городе и вода окаменела. Где её возьмёшь?

— Каплю... Хоть ка... пель... ку...

— Что проку в капле воды? По твоей жажде тебе мало и целого караса*. У меня с собой имеется самая малость — если это тебя удовлетворит, то, пожалуйста, мне не жалко!

Дд... да... да...

Арег достал из дорожной сумки заветную склянку и влил из неё в рот статуи малую толику. Эти несколько капель живительной влаги не только утолили жажду страдальца, но и вернули его к жизни. Бодро и внято он возгласил:

-------------------------------------------------

* Карас — большая глиняная, покрытия глазурью посуда, в которой, обычно, хранится вино. (Прим. пер.)

Ты сжалился, ангел,

Над мукой моей,

Бежать тебе надо

Отсюда скорей.

Но нет, умоляю:

Бежать погоди,

С тобой побегу я...

Гляди, гляди!

Бывшая статуя вновь стала человеком — ожила, задвигалась,, сперва слабо, потом всё быстрее и, наконец, побежала, увлекая за собой Арега.

— Беги, спасайся, сынок, следуй за мной.Тебе тоже необходимо скрыться. Сейчас притащится старуха-ведьма, по вине которой окаменел наш город. Давай-ка спрячемся у меня в доме, хоть ты-то спасись!

Арег было растерялся и не знал, что ему предпринять. Опомнившись, он последовал за бегущим человеком, привязал своего коня в тёмном углу, а сам поднялся вверх.

— Что же это за чудовище, перед которым ты так трепещешь? — спросил Арег.

— Это чудовище — старуха, сынок, это она-то и заколодовала наш город; ежедневно, в этот самый час, она здесь появляется, осматривает город, любуется злом, которое сотворила. Сейчас как раз её время и, если она нас заметит, мигом превратит в камень.

— Теперь понятно. Но как это случилось, что она тебя не совсем, не всего заколдовала?

— Для больших мук. Я царь этого города. Меня зовут Андас-царь. Проклятая беззубая старуха всего меня превратила в камень, оставив живой одну лишь голову, и сказала:

— Оставляю тебе зрение, Андас, чтобы ты мог сравнивать ничтожество своё и своего царства с моим величием и могуществом.

— Однако, в чем же её тайная сила, не можешь ли сказать?

— Она сильна своими тремя волшебными посохами. Эти посохи сеют гибель и смерть повсюду. Старуха является орудием в руках злых духов и всё, что она творит — творит по их воле. А, впрочем, кто её знает? Возможно, что она и сама злой дух в образе чудовища.

— А не вырвать ли нам у неё эти проклятые посохи?

— Но как же к ней подступишься? Лишь добрые духи могут осмелиться на такое дело или существо, находящееся под их покровительством.

— Я надеюсь, что добрые духи придут к нам на помощь, — сказал Арег и тут же посвятил Андаса во всё, что с ним недавно приключилось на озере.

— О, в таком случае ты добрый дух, ниспосланный самим провидением! — воскликнул царь. — Теперь я смело могу показаться старухе, ты же спрячься где-нибудь поблизости. Чуть только она на меня набросится, ты её схватишь и обезвредишь. Гляди-ка, гляди, вот она уже мчится сюда в облаках, как обычно, верхом на «хноци»* размахивая своим бичом-змеёй.

— Вижу, вижу. Крепись, не робей, я мигом с ней расправлюсь.

Они решили вернуться в парк. Арег поспешил спрятаться за какую-то окаменевшую старуху.

*Хноци — маслобойка в форме узкой длинной бочки.

Ведьма опустилась на землю, предстала перед царем и, вооружившись одним из своих посохов, грозно промолвила:

Кто сюда войти посмел?

Кто- расколдовал

Этот камень и ему

Вновь дыханье дал?

Духи! Тяжкая беда

Надо мной стряслась.

Мне на помощь поспешить

Призываю вас.

Твой удар, мой жезл, пошёл

Видимо не впрок.

Ведь иначе бы ожить

Он никак не мог.

Ну-ка, жезл, его ударь

Снова по плечу.

Я вторично мощь твою

Испытать хочу.

Старуха замахнулась на царя посохом и молвила:

Был ты камнем, царь Андас, —

Камнем станешь и сейчас.

С быстротой молнии Арег выскочил из своей засады, схватил ведьму за волосы и с такой силой швырнул на землю, что старуха чуть было тут же не испустила дух. Царь, окаменевший на этот раз уже не от колдовских чар, а просто от ужаса, пришёл в себя и приблизился к ведьме. Посохи были у ведьмы вырваны, а она связана по рукам и ногам.

— Говори, какой кары ты достойна, гнусное чудовище? — воскликнул царь.

Любую из кар выбирайте вы,

Ведь мне всё равно не сносить головы.

Но не царь Андас меня погубил,

А витязь, что девой доселе был.

Написано мне, увы, на роду,

Что гибель свою я тогда найду,

Когда появится витязь такой.

Злосчастный век он прикончил мой.

— О, коли так, я готов исполнить веление судьбы, — сказал Арег, — только ты должна сначала оживить этот город.

Пускай всё воскреснет и живёт,

Пусть жизнь восстановит свой прежний ход.

Немало злодейств учинила я, —

Сатане пусть это всё впрок пойдёт.

О тучи, гремите!

О громы, разите!

Потоки, бегите!

Деревья, цветите!

О звери и люди

И лёгкие птицы!

Пора возвратиться

Вам к жизни своей!

Ещё не успели замереть в воздухе последние слова старухи, как разлитое кругом мёртвое глухое молчание сменилось многозвучным шумом. Город ожил с быстротой мысли. Всё пришло в движение. Расколдованные горожане продолжали свои занятия, как будто над ними не стряслось никакой беды. Петух выкрикнул своё прерванное колдовством кукареку. Зурначи продолжал свою замершую от мановения волшебного посоха мелодию на зурне, плясун доплясывал с поднятыми руками свою пляску, повар снимал пену с супа, который начал вариться сорок лет тому назад. Никто из горожан, за исключением царя, не понял того, что когда-либо был камнем.

— Как же нам поступить с этой проклятой ведьмой? — спросил Арега царь.

— Посохи бросим в море, — отвечал Арег, — а старуху отпустим, так как чары её колдовства развеяны навсегда.

Старуха не пожелала остаться в живых и взмолилась.

Бросьте и меня в пучину моря, —

Ад ведь близок от морского дна.

Сатана меня там примет вскоре,

Смертной жизни я уж лишена.

Верою и правдой Белиару

Тысячу я прослужила лет;

Много натворила в злобе ярой,

И ему я дам за всё ответ.

Ведьма умолкла, а к царю, низко кланяясь, подошли главный визирь и военачальник. Они доложили:

— Царь-батюшка, войско в полной готовности, ждёт только приказа вашего величества о выступлении.

— А для каких целей собралось моё войско? — спросил удивлённо царь.

— Мы исполнили твоё повеление. Неприятель подступает к городским стенам, нужно его отбросить.

— Постойте, постойте... Я что-то припоминаю... Это было ровно сорок лет тому назад и случилось в тот самый день, когда старуха заколдовала наш город. Неприятель, найдя вместо живых людей каменные статуи, в ужасе разбежался...

Визирь и военачальник многозначительно переглянулись.

— Как видно, царь-то рехнулся!

— Да, да! Не вчера ли мы были у него? За один какой-то день успел впасть в детство.

— Посмотрите на эту старуху, — сказал царь, — это она заколдовала наш город. Сорок лет подряд мы все из-за неё пребывали в состоянии бездушных камней.

Визирь и военачальник поклонились царю с таким видом, будто они безусловно верили всему, что он сейчас им открыл, а сами шепнули друг другу: «Совершенно рехнулся!».

— Если бы не этот юноша, — продолжал царь, указывая на Арега, — мы во веки веков не освободились бы от бесовского наваждения. Чудесным образом превращенный из девицы в мужчину, получив от девицы-голубки живую воду, он волею небес очутился в нашем городе, вернул меня к жизни своей чудесной водой, а проклятую ведьму поймал и обезоружил. Отдаю эту старуху в ваши руки. Утопите её в море, а заодно и её дьявольские посохи.

Визирь и военачальник,.отойдя немного в сторону, снова стали подозрительно перешёптываться.

— Рехнулся самым настоящим образом, — категорически объявил визирь.

— Да тут и сомнений никаких быть не должно, — согласился военачальник, — этот юноша был раньше, якобы, девицей, а ещё какая-то там девица, оказывается, превратилась в голубя, а сам он будто бы напился живой воды, а мы — как это тебе нравится? — сорок лет изображали из себя статуи. Слыхано ли, чтобы человек в полном рассудке способен был нести подобную ахинею.

Недоумение этих людей было вполне понятно и естественно. Визирь окаменел за обедом с ложкой во рту, а сегодня, перед тем, как явиться к царю, благополучно доел этот обед. Военачальника застигла беда с одной ногой в стремени, в тот момент, когда он вскакивал на лошадь, сегодня же он вдел и другую ногу в стремя и приехал к царю. Могли ли они после этого принять рассказ царя не за бред сумасшедшего?!

— Знаешь ли, что я тебе скажу? — шепнул царю Арег, — эти люди не верят ни одному твоему слову и воображают, что ты лишился рассудка. Это очень опасное дело... Тебя могут объявить умалишённым и свергнуть с престола. Теперь слушай меня и следи за мной хорошенько.

Затем Арег обратился к обоим сановникам.

Подходите все без страха

Посмотреть, как я сейчас

Эту мерзкую старуху

Накажу за всех за вас.

Тут Арег схватил один из волшебных посохов и подошёл к старухе.

По приказу

Белиара,

Уриеля,

Сатаила

В камень, ведьма, превратись!

Как только Арег ударил старуху посохом, та моментально превратилась в ослицу и громко заревела.

— Вот тебе и на, — воскликнул Арег, — видно, эти посохи действуют по-разному, а возможно, что моё заклинание было специально ослиное, так что старуха своим рёвом смеётся теперь надо мной. Попробуем-ка второй посох!

Злым оружьем Сатаила,

Тьмою Тартара унылой

Бью тебя и проклинаю,

В камень, ведьма, превратись!

На этот раз ведьма превратилась в чёрного ворона и попыталась было лететь, но безуспешно, так как ноги её были в путах.

— А ну-ка, испытаем третий посох. Вооружившись посохом и полагая, что причина неудачи в слабости его заклинаний, Арег возобновил их с новой силой.

Град из камня,

Дождь кровавый,

Мрак туманов,

Пламя лавы,

Злобной тучи

Дикий грохот,

Сил подземных

Визг и хохот

Пусть тебе

На темя рухнут,

Чёрный ворон,

Злая ведьма!

Не уйдёшь ты

От погрома.

Бью тебя

Дубиной грома

И кнутом

Разящих молний.

Волю высшую

Исполни:

В камень, ведьма, превратись!

Удар третьего посоха превратил старуху в безобразную каменную статую. Арег обратился к визирю и военачальнику с такими словами:

И шубы с себя поспешите снять,

Не то я вас всех превращу в ослов

Иль воронов чёрных, чтоб было впредь

Неповадно вам для царевых слов,

Для приказов его ушей не иметь.

Уж лето теперь, и в цветах весь луг,

А толстые шубы меж тем на вас,

Когда вы камнями стали, вокруг

Царила зима, снегами стелясь.

Отправьте в соседний город людей

О годе и времени года узнать,

Ошибку свою исправьте скорей.

— О!., теперь-то уж я верю, — вскричал визирь, — как не поверить после всего, что я здесь увидел собственными глазами? И впрямь проклятая старуха заколдовала нас зимой, а теперь лето, да, настоящее лето!

— И я верю, и я! Не имею ни малейшей охоты сделаться ослом или вороном, а камнем и подавно! Однако, ну и жарища же сегодня! Я весь так и горю...

— Царь-батюшка, обед подан. Царица ждёт вас, — доложил, низко кланяясь, царедворец.

— Пожалуйте, друзья, подкрепимся немного, — пригласил своих гостей царь, —вот уж сорок лет как у меня ни крошки не было во рту, но, по правде сказать, голода я совсем не чувствовал. А вот жажда, действительно, временами меня терзала! Но особенно она стала нестерпима в тот миг, когда голос Арега долетел издалека до моего слуха. Видно, и жажда моя не проста, а по воле самих небес... В ней было моё спасение. Пойдёмте же, пойдёмте, немного закусим.

Царь Андас угостил на славу как самого Арега, так и его Базика. Дней двадцать Арег жил у царя. За это время множество послов понаехало со всех концов ко двору царя Андаса с поздравлениями по случаю счастливого избавления от козней злой чародейки. Тысячи горожан, так ещё недавно боявшихся вернуться в заколдованный город, радостно съезжались из далёких стран. Численность их за сорок лет намного возросла, тогда как прирост населения в городе не мог не остановиться.

Эти новоприбывшие превозносили Арега до небес, воздавали ему божеские почести на роскошных пирах и торжествах, устраиваемых в его честь.

Сам царь задал блестящее пиршество с тысячами приглашённых и был душой всех развлечений и увеселений. Поднимая в честь Арега заздравную чашу, он обратился к присутствующим с такими словами:

Чем вчера мы были и что мы сейчас,

На это ответь нам, о, царь Андас!

Мы были бездушным камнем, и вот

Естество людское обрёл народ.

На вопрос нетрудно найти ответ,

Но трудно понять, как мы сорок лет

Могли выносить столько тяжких мук

Во власти колдуньиных мерзких рук.

Теперь спасены мы от подлых чар,

Колдунье смертельный нанёс удар

Избавитель — дух, который несёт

Повсюду жизнь, куда ни придёт.

Но кто ж этот витязь, славный вовек?

Глядите, о люди! Это — Арег.

Он вытер нам слёзы и жизнь нам дал,

За него я этот поднял бокал.

Ответом было громогласное «Да здравствует Арег», от которого заколебались стены дворца. Ашуги, давно поджидавшие тоста царя, ударили по струнам лир и запели:

Вернись, о соловей, и пой

Над розой краснолицей.

Бояться нечего тебе, —

Цветёт твоя царица.

Спустился к нам с небес Арег,

Чтоб осушить нам слёзы.

И оживают камни все,

И расцветают розы.

Вернись, о соловей, и пой

Над розой краснолицей.

Бояться нечего тебе, —

Цветёт твоя царица.

Арег наш — солнце, светлый бог,

Принявший образ мужа.

Он милосерден к людям, благ

И справедлив к тому же.

Вернись, о соловей, и пой

Над розой краснолицей.

Бояться нечего тебе, —

Цветёт твоя царица.

Хвалебному пению ашугов не было бы конца, если бы Арег не прервал его из скромности следующей ответной речью:

От природы слабое я существо,

Не сделал великого ничего.

Сам не могу я отдать отчёт,

За что мне оказан такой почёт.

Я любимец неба, но почему

Оно ласкает меня, не пойму.

Оно расчищает мне все пути,

Чтоб свободно мог я вперёд идти.

На меня и лев не подымет лап,

Предо мной робеет грозный вишап;*

Взгляну, и в утёсах ключи шумят,

Вековые топи сушит мой взгляд.

Коль вам рассказать, ничего не тая,

Обо всём, что, странствуя, видел я,

Нетрудно, друзья, вам будет понять,

Что мирволит мне небес благодать.

Поэтому им, только им одним,

Хвалу благодарную воздадим.

Их дивная сила чары смела,

И к ним да вознесётся наша хвала.

Невзирая на всю скромность Арега, горожане его провозгласили богатырём.

Случилось это так. Окаменевшая ведьма внушала панический ужас не только детям, но и взрослым, поэтому порешили бросить её в море. Страшилище угодило прямёхонько в преисподнюю. Свалившаяся с огромной высоты, ведьма оказалась настолько тяжеловесной, что ад со всеми своими обитателями провалился ещё на тысячу миль глубже под землю. После этого знаменательного события собрались ваятели и живописцы всего города и изобразили Арега верхом на его Базике. После отлили золотую статую, которую поставили в центре города в прекрасном саду. Этот сад был излюбленным местом горожан, в особенности же детей. Играющие ребятишки не могли вдосталь нарадоваться и налюбоваться на дивную статую. Сам Арег не увидел своей статуи: она была водружена уже после его отъезда из возрождённого им города. Ему привиделось во сне, что дни Нунуфар сочтены, и он поспешил к ней на помощь.

Нунуфар была при смерти. Ничто из окружающего больше её не трогало, — ни шутки и прибаутки скомороха, ни заботы вдовы визиря, ни жалобы и вздохи отца.

Язык ей не повиновался, она была не в силах пошевелить даже рукой.

_________________________

*Вишап — дракон, злой дух.

Она всё видела. Царь и её приближённые не спускали глаз с умирающей. Их жалкие лица и тяжкие вздохи говорили об их полном бессилии перед волей судьбы...

И в эту-то минуту отчаяния и безнадёжности вдруг пронеслась благословенная весть: Арег вернулся!

Прислужница Нунуфар стрелой понеслась навстречу Арегу:

— Спеши... опоздаешь... умирает... тобой бредит...

— Сейчас... одним духом явлюсь к твоей госпоже...

Безмолвная толпа мигом расступилась перед Арегом. В глубоком молчании тот приблизился к смертному ложу, достал свою волшебную склянку, смочил живой водой вату и коснулся ею мертвенно-бледных уст царевны.

Глаза Нунуфар прояснились.

Заметив это, Арег влил немного чудесной жидкости ей в рот. Тут Нунуфар закрыла руками себе лицо. Она увидела Арега и узнала. Она почувствовала в себе прилив такой живительной бодрости, что, точно щитами, обеими руками закрыла себе лицо, чтобы полнее упиться неземным блаженством.

— Арег вернулся... —лепечет Нунуфар в самозабвении, — Арег вернулся... — повторяет она, —и я здорова, вполне здорова, окончательно здорова... потому что, ведь Арег вернулся! Я знаю, чувствую, он всё ещё здесь, около меня! Я вдыхаю дивный аромат его близости... Он воскресил меня живой водой, ведь он и сам животворящий дух... Как он окреп и возмужал, а эти только пробивающиеся усы, эта курчавая борода! Не приоткрыть ли мне лицо, не взглянуть ли на него ещё разок?

Нунуфар отвела от лица руки, окинула Арега взглядом, полным такой нежности, на какую способна только мать, ласкающая своё дитя... и снова закрыла руками лицо.

Все присутствующие подметили этот исполненный жизни и огня взгляд и вдруг, как один человек, захохотали. От общего веселья не отстала и сама Нунуфар, как будто только и ждала подходящего повода, чтобы вдоволь нахохотаться.

Толпа придворных, за минуту до того пребывавшая в скорби и унынии, бросилась к Арегу. Его наперебой обнимали, целовали. Царь, обняв Арега, разрыдался, как ребёнок. Его радость не имела границ. В мгновение ока он обрёл своих детей — Арега, на возвращение которого больше не надеялся, и Нунуфар, чудесно воскресшую из мёртвых. Слёзы радости и умиления оросили глаза собравшихся.

Воспользовавшись всеобщей суматохой, Нунуфар, подобно птичке, спрыгнула с ложа и выпорхнула в соседний покой. Там она разоделась в подобающее ей, как царевне, пышное одеяние, разубралась драгоценностями и вышла к гостям такая прекрасная и лучезарная, что всех собой очаровала.

Для Арега же с её появлением как будто взошло новое солнце.

Если Арег вернул Нунуфар к жизни, то и Нунуфар не осталась у него в долгу: силой своей ослепительной красоты она пробудила в нём целый мир блаженных, дотоле неведомых чувств. Не понимая, что с ним происходит и не умея в себе разобраться, Арег старался подавить в своей душе эти непривычные для него переживания. В смущении он забормотал:

Перед вами сейчас и я и не я;

И кто я такой, разобрать нельзя.

Меня забрала голубица в плен

И тут же Арега дала взамен.

Она, наведя на меня дурман,

Увлекла в пучину Арегназан.

Я чудною песней был усыплён

И во время сна другим заменён.

Изумлённые гости слушали с разинутыми ртами, ничего толком не понимая из всего того, что сказал Арег.

— Бедный юноша, как видно, помешался! — переговаривались они друг с другом.

Нунуфар подошла к Арегу и сказала ему с глубокой жалостью:

— Да что ты, Арег, отрада моя?

Быть может, тебе не по сердцу я?

Тогда не волнуйся: уйду я тотчас,

И судьба навеки разделит нас.

Ты мне, видит небо, жизни милей,

Но ко мне враждебен, знать, рок-злодей.

Тебе не даёт он меня признать

И подлинный образ мой увидать.

Что делать? Навек от тебя уйду,

Оплакивать буду свою судьбу-

— Ужели покинуть хочешь меня?

Без Тебя прожить не могу и дня.

Пусть небо столкнётся с землей, — навек

Своею тебя считает Арег.

Пусть подлинный мир рассыплется в прах,

Тебя удержу я в своих руках.

Земные я все обошёл края,

Красавиц немало там видел я,

Такую, как ты, ни в одном краю

Не встретил, — такие живут лишь в раю.

Моя ты, моя, краса-Нунуфар,

Тебе свою жизнь приношу я в дар.

Любое вели мне, и твой приказ,

Поверь мне, исполнен будет тотчас.

Ты плохо слова мои поняла —

Да кто же мне мил, коль ты не мила?

Я не тот теперь, кем доселе был, —

Тот навек исчез, его след простыл,

К тебе я Арегом пришёл назад,

А тот, кем я был, голубицей взят.

—Если так, уходи ты скорее с глаз,

За то награждённый, что жизнь мне спас.

— Никаких не надобно мне наград!

Мне жизнь без тебя — лишь мучений ряд.

— Я знаю, и мой будет горек век,

Я, верно, умру, раз изчез Арег.

— О смерти не думай! Арег ведь и я,

Люби же меня, отрада моя.

— Ты сказал, что другим ты явился к нам.

— Я это понять не могу и сам.

— Постойте, постойте, я мигом положу конец вашему спору, — вмешался царь, — открой мне, дружок мой, Арег, чьим сыном, собственно, ты себя считаешь?

— Когда-то считался сыном князя Армана, ну, а теперь не ведаю, его ли я сын, или кого другого!

— Вот этих-то твоих слов мы как раз и не понимаем, хотя и хорошо тебя знаем. Ты всё тот же Арег, что и был, только с бородой и усами, которые у тебя отросли за время нашей разлуки.

— А ну-ка погоди, царь-сватушка, — впутался шут. Поздравлю тебя с приездом дорогого зятюшки! Всем вышел твой зять, да только от радости разум потерял. Теперь он его ищет, да не находит. Давай-ка, брат Арег, заключим сделку. Я превращусь в тебя, а ты превратишься в меня. Нунуфар окажется «моя», а дурак «её». Ну, как, согласен? — спросил шут и запел:

Уж на что я дуралей,

А стократ его умней.

Девушку себе найдя,

Не скажу ей: «Я не я».

Яралаллей, шаралаллей,

Попляши-ка, дуралей!

В разгар песни и пляски, которыми шут развлекал гостей, в дверях появился Арман.

Арег, увидя своего отца, опрометью бросился в его объятия. После первых радостных восклицаний," он шепнул ему на ухо:

— Подумай только, отец, ведь я теперь юноша, настоящий юноша, как следует быть! Можешь ты себе представить?

— Конечно же ты юноша, мой друг! Могло ли быть иначе?

— Но, ведь я... ведь я...ведь...

— Ты всегда был юношей, — душа моя, но только этого не ведал, теперь же стал себя узнавать. Ты был чист и невинен, как ангел, а теперь ты мужчина. Но ведь это совсем не плохо!

— О, если это так, то, значит, я в самом деле — я. Надо поскорей открыть это Нунуфар.

Арман подошёл к царю и стал что-то таинственно шептать ему на ухо, Арег же помчался к Нунуфар.

Она взяла его за руку и посмотрела ему в глаза с таким выражением, что у него помутилось в голове.

— Ты наш прежний Арег, не так ли? — спросила Нунуфар.

— Конечно, радость моя, — кем же ещё мне быть.

— Значит, мы друг с другом больше не расстанемся? Если бы ты знал, как я истерзана тоской по тебе... вот ты теперь вернулся, но уверяешь, что ты —- не ты. Так кто же ты в конце концов?

— Нет... нет... теперь я снова — я. Дурак шут будет поумней меня. Пойдём, станем перед царём на колени, чтобы он нас с тобой благословил. Но, погоди, я ещё не узнал у отца, где же мои сестры.

— Они здесь, у нас. Я распорядилась после твоего отъезда, чтобы они сюда приехали. Они напоминали мне тебя. Я уже послала за ними, они сейчас придут.

— Как я счастлив, что ты проявила к ним такую доброту... Ну что же, подождём немножко. Пойдём пока переоденемся. Да, только что вспомнил. Кароль Ан-дас подарил нам с тобой бесценные наряды, он поставил условием, чтобы мы в них облеклись на нашей свадьбе, на которой он обещал быть заочно. Я отказывался от подарка, не считал возможным такое счастье. Немало я перевидел, блуждая по свету, со временем всё тебе расскажу. Только прекрасней тебя нигде не встречал! О, ты само совершенство, Нунуфар!

Рука об руку молодые оставили ненадолго зал. Через несколько минут всё преобразилось, точно по волшебству.

Роскошный зал дворца наполнила огромная толпа разодетых придворных, среди которых находились и сестры Арега.

Когда Арег и Нунуфар появились в своих нарядах, подаренных им царём Ан-дасом, они подобно восходящему из моря светилу своей красотой и блеском драгоценных камней озарили весь зал.

Нареченные преклонили перед царём колени, прося у него благословения.

От волнения царь не мог промолвить ни слова — его душили слёзы радости. Наконец, преодолев себя, он благословил возлюбленных своих детей такими словами:

О небо! Увы?

Я слабая тварь,

Меж злом и добром

Разбираюсь едва.

Не внемля словам,

Мне в душу взгляни!

Тебя я молю:

Рукою своей

Все блата на них

Ты щедро пролей.

Те блага, что ты

Хранило досель

В своей глубине

От взоров людских,

Ты им подари,

От них не скрывай.

Немало чудес

Ты создало нам.

Журчащий родник

И солнечный блик,

Шумящий зефир

И лёгкий эфир,

Прохладу дождей

И злаки полей,

Сверканье росы

И чудной красы

Растенья, плоды

И шёпот озёр,

И дивный простор

Душистых лугов,

И шелест лесов.

Всё это отдай,

О небо, им в дар,

И громко они

Восславят тебя.

При последних словах благословения зал потопили снопы невиданных лучей.

Неземное сияние было настолько прекрасно, что по сравнению с ним сама небесная радуга показалась бы всего-навсего мутным облаком. Не в человеческих средствах передать его несравненную красоту; её ни в сказке сказать, ни пером описать.

На глазах присутствующих таинственно возникали и сочетались непередаваемые оттенки. Казалось, незримые духи, проносясь по небу, ткали по нему воздушными перстами радугу в честь новобрачных. Это лучезарное чудо возносилось над сводами зала, уносилось в бездонную высь.

И вот по светоносной арке стали одна за другой спускаться небесные феи. Их одеяния были сотканы из звёздных лучей и утренних облаков, их лица сияли, как солнце. Но что в сравнении с ними солнце! Будь это днём и увидь их дневное светило, оно бы закрылось облачным покрывалом, чтобы не мешать им сиять. Феи неба, — их было девять, — несли в руках венки, сплетённые из ароматов и красочных переливов цветов, из бриллиантовой росы, из свежих дуновений зефира, из блёсток полноструйных родников. Словом, руками светлых фей в эти венки были вплетены все драгоценные дары природы. Нетленное благоухание разлилось по всему залу.

Родничок, Росинка и Цветочек первыми приблизились к Арегу и Нунуфар и, вручив им свои венки, запели:

Ручеёк

Блестящий яркий ручеёк,

Я к вам издалека притёк,

Неся хрусталь и жемчуга,

И вот журчу у ваших ног.

Роса

Я — нежная лугов роса,

Меня родили небеса.

На тысячах цветов блестит

Моя чудесная краса.

Цветок

Я, лучшее из вешних чад,

Цветок не вянущий, вам рад

Красу лужаек поднести

И сладостный их аромат.

Друг за другом и все остальные феи принесли свои венки в дар новобрачным.

Эта сцена навеяла на званых гостей уныние и печаль. Многие не могли прийти в себя от изумления. Больше всех опечалились девицы: их красота как будто выцвела, померкла, потемнела в сравнении с неземной красотой небесных фей. На юношей напала своего рода одурь. Их оживление, развязность улетучились, как дым. Не заразился всеобщим смятением один лишь Арег, продолжая по-прежнему быть радостным. Считая необходимым вы* вести гостей из оцепенения, Арег обратился к лучезарным небожи-тельницам с такою речью:

— О, небесные гости, ваш приход черезвычайно меня обрадовал, но полюбуйтесь, в каком оцепенении и печали пребывают наши гости земные. Не удивляйтесь! Нет у нас умения и силы наслаждаться всем, что слишком совершенно, что чрезмерно прекрасно. По правде сказать, нам чужды чувство добра и красоты... Вдохните же в наши души любовь ко всему прекрасному и возвышенному, чтобы мы полнее могли наслаждаться вашим благодатным пребыванием у нас. Радуйтесь же и радуйте других на торжестве моей свадьбы. Ликуйте, веселитесь и приобщите и нас к вашему небесному веселью.

Небесные чаровницы оказались крайне скромными, стыдли выми, застенчивыми созданиями, так что пришлось их упрашивать. Подбодренная словами Арега, первой выступила фея Цветочек и организовала прелестный танец. Восхитительные неподражаемые мелодии зажгли неудержимым весельем все сердца как простых смертных, так и добрых фей. От радости всё ожило, окрылилось, вдохновилось, засмеялось, закружилось, заплясало. Закричали даже старики, подтрунивая над медлительностью молодости.

Веселились напропалую, чем дальше, тем больше горячились, дурачились, как дети , выкидывали всевозможные шутки и проказы. Росинка с Родничком до того расшалились, что, глядя на них, все хохотали до упаду. Они то хватали Арега за бороду, то щипали щёчки Нунуфар, то нашёптывали им на ухо ласкающие слова.

Танцуя с Росинкой, Арег глубоко заглянул ей в глаза и тихонько сказал:

— О воплощение скромности, сдаётся мне, что я тебя где-то уже встречал. Да, что-то припоминаю... я, впрочем, может я и обознался?

— Не обознался ты, Арег, ответила Росинка, — я та, за кого ты меня принимаешь.

— Так, значит, ты и впрямь девушка-голубка?

— Она самая. А это все мои сестры.

— О моя светлая богиня! Ты мне даровала вторую жизнь!

— О нет, ты заблуждаешься, Арег. Мне только было известно, что ты ничего о себе не знаешь. Такова была воля моей матери, Баренани. Она не имела иного выхода. Стереть с лица земли чудовищную ведьму мог лишь подобный тебе, чистый и праведный юноша, не ведающий своего пола. Твоё отражение в озере впервые открыло тебе, что ты юноша. А я лишь подшутила над тобой за то, что ты сыграл со мной шутку, припрятав мои крылья. Только сегодня вечером ты почувствовал себя настоящим мужчиной. Когда ты обвинял меня в коварстве, мы, сестры, украдкой подглядывали за тобой и помирали со смеху. — Эти намёки Росинки привели Арега в такое смущение, что он зарделся, как маков цвет. Он собирался перевести разговор, как вдруг по залу разнёсся такой оглушительный смех, что все невольно повернули головы в его направлении.

Заназан танцевала с сыном визиря, а Зарманазан с сыном военачальника. Цветочек подслушала шёпот влюблённых, втайне мечтающих о поцелуях, пронюхала, что тут дело серьезное, что любовный пожар разгорелся не на шутку.

— Новая любовь — новое счастье! — воскликнула Цветочек, заливаясь весёлым смехом, и повела к царю стыдливо упирающихся влюблённых.

Одна свадьба — хорошо, а три — ещё лучше!

Царь и князь Арман охотно благословили ещё две пары влюблённых, после чего началось свадебное торжество. Росинка держала венец над головой Нунуфар, Цветочек над Зарманазан, а Родничок над Заназан. Венчание совершал сам царь. Под радужными сводами, придававшими торжеству ещё большую пышность, царь возложил на Арега свою корону и венчал его на царство и на супружескую жизнь.

Небесные гости принесли новобрачным свои поздравления и стали собираться домой. Из тысячи сортов напитков и лакомств, которые им подносили, они не отведали ни одного. Они пили только собственные, бывшие при них, напитки и потчевали ими новобрачных.

Начались проводы. Чудесные посетительницы медленно восходили по ступеням радуги с прощальным приветствием! «Счастливо оставаться!» Ставши в круг, провожающие слали им вослед пожелания счастливого пути и пели:

Красавицы девушки, добрый вам путь,

Бессмертные души полей и лугов,

И радость, и счастье сжимает нам грудь,

В земной оболочке предстали вы вновь.

Останьтесь вы с нами на веки веков,

Вкусите вы ласку и нашу любоьь...

Счастливой дороги и добрый вам путь!

Как только феи вознеслись, скоморох с шумом ворвался в круг, с шутками и прибаутками.

— Царь-сватушка, да процветает очаг твоего батюшки! Попили, поели до отвала! — вскрикнул шут и запел:

Где же щедрость, царь, твоя?

На столе не вижу я

Ни вина, ни вкусных блюд,

Люди не едят, не пьют.

Яраллалей, шарралалей!

Между тем ведь свадьба тут.

— Не пора ли на самом деле подумать о еде? — спохватился царь, — мы все тут головы потеряли, кроме этого дурака, которому и терять-то нечего.

— Ошибаешься, царь-батюшка, — возразил скоморох, — убедившись, что все вы принялись отбивать хлеб у бедного шута, я приказал накрыть столы, не голодать же нам!

С этими словами шут подбежал к двери трапезной и распахнул их настежь. Действительно, столы ломились от яств и напитков. Гости выстроились в пары и последовали за царём в трапезную. Не желая оставаться без пары, шут подскочил к вдове визиря и пропел:

Кто умён — любви лишён,

Кто влюблён — ума лишён.

Я дурак — несчастней всех:

Друга милого лишён.

Госпожа моя, постой!

Откровенна будь со мной,

Мне скажи, что ты моя,

И в ответ скажу: «Я твой».

Затем взял вдову под руку и вслед за другими вошёл с ней в трапезную.

На следующее утро свадебный пир возобновился уже для горожан и сельч и тянулся сорок дней и сорок ночей. Дни, полные разнообразных удовольствий, развлечений, пролетели, как минуты. Какие тут были игры, пляски, состязани, скоморошества, представления!

А выпито и съедено было столько, что и не счесть. Одних только быков зажарили десять тысяч, да двадцать тысяч овец, не считая всякой иной снеди: олень, козуль, серн, кабанов, птиц домашних и диких. На плов пошло сорок тысяч четвертей риса, а сколько масла и изюму! Вина выпили пятьдесят тысяч карасов, всяких других сладких, горьких и прохладительных напитков так целые реки

По прошествии сорока дней Арег и Нунуфар совершили небольшое путешествие по Ванскому озеру. Когда они плыли по самому глубокому месту, Арег достал волшебные посохи старухи-ведьмы, неизвестно из какого сатанинского материал, выкованные и на каком адском огне закалённые, и произнёс торжественное за клинание:

Жезлы, опуститесь в пучину вод,

Чтоб память о вас изчезла навек

И тёмных духов проклятую власть

Навеки сбросил с себя человек.

Жезлы, опуститесь в пучину вод,

Чтоб впредь не терзать несчастных людей,

Никогда обличье им не давать

То чёрных воронов, то камней.

Природный порядок пускай царит

На нашей земле до скончания дней,

Пусть небо свою тут упрочит власть,

И мир подчиняется только ей.

Кончив заклинание, Арег забросил проклятые посохи на самое дно глубокого озера, чем избавил землю от многих злых духов и их прихвостней. В это время с неба упало три яблока:

Три яблока

На небо слова Арега взнеслись,

И оно три яблока сбросило вниз.

Зелёного цвета было одно, —

Казалось ещё незрелым оно.

Второе алело, как розы цвет,

А третье белело, как снега след.

Почему, — спросила тут Нунуфар,

— Нам небо послало столь пёстрый дар?

Не знаю; быть может, людской наш век

Им представлен так, — ответил Арег.

У первого яблока детский вид,

Из третьего старец на нас глядит.

Всех милее то, чей так пышен цвет;

Прообраз оно наших зрелых лет.

Его хорошо бы покушать нам,

Скорей раздели его пополам.

Тотчас же Арег Плод пахучий рассек.

И, вкусивши его, и тот и другой

Ощутили сразу в душе покой.

Свершенья грёз, молодые друзья,

И вам от души пожелаю я,

Об одном прошу: меня извинить,

Что долго тянул я рассказа нить.

Я вёл, как умел, свой длинный рассказ,

Но хотелось мне позабавить вас.

Мечтал я, что вы, прочтя до конца,

Помянете добрым словом певца.