Ованес Туманян. Неизвестные страницы биографии

[Pandukht]

Сусанна ОВАНЕСЯН, Гурген КАРАПЕТЯН

Ованес Туманян и февральское восстание 1921 года

Недовольство народных масс росло изо дня в день. Очаги спонтанного, стихийного вооруженного сопротивления вспыхивали в самых разных районах республики. Последней каплей, переполнившей чашу народного терпения, стали новые, беспрецедентные по своей жестокости преступления большевиков. Они устроили самую настоящую бойню в тюрьмах, убивали арестантов штыками винтовок, расстреливали из ружей и пулеметов, забивали топорами. Восстание началось ранним утром 18 февраля 1921 года. Восставший народ занял Канакер и спустился в Ереван.

В это же самое время (25 февраля) Красная Армия устанавливает Советскую власть в соседней Грузии. В Тифлисе большевики, а также все армянство выражают желание послать в Ереван специальную делегацию, миссией которой было бы незамедлительное прекращение сопротивления и противодействия установившей свое полное господство большевистской власти и восстановление мира. Однако организация и отправка подобной миссионерской делегации оказалась невозможной. "Делегация не состоялась. Оказалась возможной только моя поездка", - пишет по этому поводу Ованес Туманян.

Туманян осознавал, что Февральское восстание не могло увенчаться успехом и было заранее обречено на поражение. Это означало, что перед смертельной угрозой оказалась не только Республика Армении, но и физическое существование всего армянского народа.

О том, насколько опасным и рискованным было мартовское путешествие из Тифлиса в Ереван, можно судить по письмам самого Туманяна. Он, в частности, отмечает, что, переходя через линию противостояния большевиков и дашнакцаканов, попал в сильный ружейный и пулеметный обстрел с обеих сторон. Поэт был вынужден пройти по глубокому снегу около десяти верст и до глубокой ночи оставаться в непосредственной близости от огневых позиций противоборствующих сторон. Туманян добрался до Еревана только 20 марта, через неделю после отправления из Тифлиса. Его маршрут проходил через Дилижан, Еленовку и Ахту.

О предстоящем приезде Туманяна заранее были уведомлены представители АРФД. Дочь поэта Ашхен Туманян рассказывает, что 19 марта 1921 года ей передали распоряжение председателя "Комитета спасения" Симона Врацяна, чтобы она подготовила комнату для прибывающего важного гостя. При этом ей не сообщили, что речь идет о ее отце. Ашхен отмечает также, что в первые дни они выходили на прогулки, встречали знакомых. Многие уже знали о миротворческой миссии поэта, и, с кем бы он ни говорил, все соглашались с его мнением.

Установить вожделенный мир и прекратить братоубийственную гражданскую войну Туманяну не удалось. Из-за сильной простуды, а также в согласии с "настоятельными рекомендациями" руководства "Комитета спасения Армении" избегать встреч и общения с населением поэт вынужден был безвыходно оставаться дома у своей дочери Ашхен.

"Я лежу в постели больной", - сообщает Туманян в своих письмах, написанных в эти дни. 25 марта в письме к епископу Месропу Тер-Мовсисяну он замечает: "Я в дороге сильно простудился, лежу, болен" (10, 378). И при этом сообщает очень важную для нас информацию: "Мои друзья и родственники навещают меня" (10, 378). Информация эта важна тем, что слова поэта никак не вяжутся с широко распространенным в советской историографии мнением, будто Туманян был арестован, взят под стражу и даже заключен в тюрьму. Подобные сведения и заверения, приводимые в воспоминаниях некоторых современников поэта, носят явно тенденциозный характер. Не будем забывать об известных цензурных ограничениях и сильнейшем идеологическом прессе, под которым они писались в советские годы. Делалось это с очень понятной целью – дискредитировать дашнакцаканских деятелей, представить их в негативном свете. Однако несомненным фактом является то, что руководители АРФД относились с исключительным уважением к национальному поэту Армении, который на определенном этапе своей жизни активно сотрудничал с ними и даже был привлечен царской охранкой и проходил обвиняемым в печально известном судебном процессе по так называемому "Делу "Дашнакцутюн". Вполне вероятно, что дашнакцаканы просто не хотели вовлекать поэта в свою политическую деятельность, чтобы уберечь его от возможных опасностей.

Поэт передает руководителям восстания, что большевистские власти и лично Серго Орджоникидзе обещали, что в случае повиновения и сдачи оружия будет объявлена "всеобщая амнистия". В ответ на это лидеры "Комитета спасения" заявили: "Не верим". И все усилия Туманяна, направленные на то, чтобы примирить и усадить за стол переговоров армянских большевиков и руководителей февральского переворота, оказываются напрасными.

В своем письме к Серго Орджоникидзе, отправленном 25 марта 1921 года, Туманян пытается повлиять на сложившееся в Тифлисе мнение, будто февральские события – дело рук одних только дашнакцаканов, что только они ведут борьбу против совсем недавно победившей советской власти. Поэт пишет, что "с оружием в руках друг против друга стоят с одной стороны рабочие Армении, а с другой – вооруженные силы большевиков, и кровь течет..." В этом же письме Туманян доводит до сведения Орджоникидзе очень важную "смягчающую" информацию. Он заявляет, что ни один военнопленный большевик не был расстрелян. Пытаясь отвести ответственность за произошедшие события от АРФД, поэт обращается с просьбой к Серго Орджоникидзе, чтобы тот "оказал авторитетное воздействие и по возможности скорее был положен конец этому никому не нужному кровопролитию".

В тот же день, 25 марта 1921 года, Туманян пишет письмо Геворгу Атабекяну и вновь подчеркивает, что движение носит народный характер и не является "делом одного человека", как считало и пыталось представить большевистское руководство. Поэт в письме отмечает также, что только крестьяне бегут из Красной Армии, между тем как интеллигенция вполне лояльно относится к советской власти и намерена сотрудничать с ней. Под "интеллигенцией" Туманян подразумевал деятелей Второй Республики Армения. В письме к Атабекяну он опять подтверждает свою мысль: "Должен свидетельствовать, что с самого начала восстания в Ереване не имело места ни одного случая расстрела арестованных товарищей коммунистов и пленных".

В упомянутом письме к Атабекяну Туманян отмечает, что сопровождавший его белый флаг, символизирующий мир и прекращение кровопролития, произвел неприятное впечатление на крестьян, собравшихся на ереванском фронте. Но вместе с этим он выражает уверенность в том, что "это движение на самом деле возникло в селах и среди крестьян, для которых коммунистические порядки и распоряжения чужды и неприемлемы". Тем самым поэт пытался опровергнуть то распространяемое и нарочно насаждаемое неверное мнение, будто движение, возглавленное "Комитетом спасения Армении", "является делом нескольких людей и делом, с которым легко покончить".

Пытаясь исследовать причины Февральского восстания, Туманян повторяет ту мысль, что "крестьянство совершенно не готово воспринять идею коммунизма и его претворения в жизнь", поскольку этому мешает "собственнический инстинкт". "По этой самой причине, - продолжает поэт, - поскольку его (крестьянина. – С. О., Г. К.) собственность была тем или иным образом ущемлена, отсюда возникла эта буря".

Туманян с большим для себя удивлением выясняет, что "перед Красной Армией крестьяне убегают из деревень", и выражает обеспокоенность по поводу того, что оказавшийся между молотом и наковальней армянский крестьянин, стараясь найти наименьшее из зол и оценивая создавшуюся ситуацию как "безвыходную", может непроизвольно допустить роковую ошибку и метнуться в сторону своего векового заклятого врага – в сторону Турции.

Туманяна, естественно, в первую очередь интересовала и заботила судьба и экономическое положение находящегося в крайней бедности армянского народа. Было совершенно очевидно, что возобновившиеся распри, даже если бы они не переросли в гражданскую войну, только усугубят безрадостное положение народа. "...К этому повсеместному раздору следует добавить неизбежный голод, который должен наступить скоро, потому что не было ни осеннего, ни весеннего сева", - пишет Туманян. Поэт приходит к следующему умозаключению: "После всего этого есть о чем подумать: стоило ли проливать столько крови, чтобы заполучить бесконечную войну и почти неразрешимую проблему в стране, в которой нет ни идеологического движения, ни идейной борьбы". И поэт выражает свое полное согласие с признанием Г. Атабекяна, что "на всем протяжении революции мы не знали более бессмысленной войны".

2 апреля 1921 года большевистские власти подавили народный мятеж, и руководители и участники переворота стали в спешном порядке покидать страну. В эти дни Ованес Туманян все еще был в Ереване и оказался невольным очевидцем всеобщей паники и хаоса. В своих письмах поэт свидетельствует: "Я тоже увидел, как на многотысячную толпу бежавших летели из верховья города пушечные ядра: в тот же день я и Овик чуть было не стали жертвами какой-то пули...

Однако в общем в городе не оказалось ни одной жертвы. Конечно, было бы лучше, было бы намного, значительно лучше, если бы моя миссия удалась, но между сторонами не было доверия".

И тем не менее усилия Туманяна не были напрасными. Правда, ему так и не удалось убедить руководителей Республики Армения успокоить, утихомирить народ, не удалось усадить их за стол переговоров с представителями советских властей, однако он своим поистине безграничным личным авторитетом спас многие жизни, и неважно, были они большевиками, меньшевиками или дашнакцаканами - важно то, что все они были армянами. Поэтому он с полным на это правом, не скрывая гордости и удовлетворения, признается: "...Но, как бы то ни было, я поступил хорошо, что приехал... очень хорошо поступил, что приехал. Многие жизни спасены, и не можешь не удивляться... когда как гибель людей, так и их спасение оказывается таким легким делом".

Можно только представить, какую огромную и неизбывную боль испытывала и без того раненая, страдающая "в безбрежном море армянского горя" душа поэта, когда он видел многотысячные толпы армянских беженцев, отправляющихся на чужбину через Зангезурские горы и иранскую границу.

Левон Шант и Никол Агбалян перед своим отъездом встретились с Туманяном. Об этом мы узнаем из письма поэта, датированного 13 апреля: "Бедный Никол был болен, так и уехал. Шант был у меня, он уехал днем раньше".

После поражения восстания Туманян всячески старался помогать всем тем семьям, члены которых были вынуждены уехать, не будучи при этом в состоянии забрать с собой всех остальных. Эти семьи по понятным причинам и не без оснований боялись мести и гнева, расправы и преследований со стороны советских властей. "По поводу семей беженцев я пошел к Касьяну – могут ли они считаться свободными или удалиться?" - пишет поэт (10, 384). Предревкома Армении Саркис Касьян положительно откликается на эту просьбу поэта и советует всем оставшимся выйти из своих убежищ. За подписью Саркиса Касьяна и Асканаза Мравяна 24 апреля 1921 года публикуется декрет о всеобщей амнистии всем участникам Февральского восстания, то есть всем, кто сражался против Советской Армении. Из заключения освобождаются бывшие арестанты и возвращаются ссыльные.

Сын поэта Амлик Туманян, который в период существования Республики Армения, в 1918-1920гг., занимал должность руководителя аппарата парламента, а после советизации республики стал работать руководителем аппарата комиссариата народного образования, во время Февральского восстания вернулся к исполнению своих прежних обязанностей в парламенте. После поражения, 2 апреля, он в одном экипаже с Ованесом Каджазнуни и В. Минахоряном в спешном порядке покидает Ереван и через Персию уезжает за границу, однако, доверившись упомянутому декрету Ревкома Армении об амнистии, через некоторое время возвращается в Армению. Годы спустя, во второй половине 30-х годов, он вместе с другими своими братьями – Мушегом и Арегом - станет жертвой "красного террора", проявившего не только исключительное злопамятство, но и жестокость ко всем, кто имел хотя бы малейшее отношение к февральским событиям в Армении.

Такая же горькая и безрадостная судьба ожидала и если не всех, то во всяком случае подавляющее большинство наивно поверивших заверениям и обещаниям советских руководителей и вернувшихся на родину участников Февральского восстания. Все они подверглись жестоким преследованиям, были физически уничтожены или сосланы в Сибирь в качестве политических заключенных.

Edited February 21, 2009 by Pandukht

[Pandukht]

ГУРГЕН КАРАПЕТЯН

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ТУМАНЯНА

Он не жил - горел. К тридцати годам он уже совсем поседел, выглядел ранним стариком. Огромным костром полыхала эпоха, судьбоносные события стремительно сменяли друг друга, мелькали, словно фигуры калейдоскопа. Испытаний, лишений и трудностей, выпавших на долю Туманяна, с лихвой хватило бы на несколько человеческих жизней. В его творческой биографии преломилась, отразилась вся история армянского народа первых десятилетий двадцатого века. Через сердце поэта прошли три революции, мировая война, геноцид армян, гражданская война, лишения и разруха... Первая русская революция откликнулась в Восточной Армении межэтническими столкновениями. Кавказские татары, которых позднее назовут турками-азерами, устроили погромы и резню армян в Баку, Гандзаке, Шуше, Казахе... Огонь межнациональной войны распространялся, охватывал новые территории и перекинулся в Лори, Тифлис... Растерянному народу нужен был предводитель, патриарх, мудрый старейшина. И тяжелую ношу этой важнейшей миссии взвалил на свои хрупкие плечи тридцатишестилетний Ованес Туманян. Время выбрало его, потому что он оказался именно тем человеком, который мыслил масштабно, общенациональными категориями, и пользовался непререкаемым авторитетом не только среди армян, но и татар. К тому времени он уже имел серьезные проблемы со здровьем, у него были слабые легкие, его терзала жестокая хроническая бессонница.

Болезни сопровождали Туманяна на протяжении всей его жизни. Первый предупредительный «звонок» прозвучал летом 1888-го года, когда он, горя решимостью поехать в Западную Армению и присоединиться к национально-освободительному движению армянского народа, продал свое пальто и купил на вырученные деньги пистолет. Однако провидение позаботилось о том, чтобы пистолет этот в то время так и остался невостребованным, не выстрелил. Воплощению этого дерзкого и непродуманного (чтобы не сказать опрометчивого) замысла помешала очередная горячка, высокая температура, на долгое время приковавшая поэта к постели. Его друг и единомышленник, горячий патриот Александр Голошян, вместе с которым поэт собирался воевать против янычаров, был убит по дороге в Ван весной 1889-го года.

Конечно, все перечисленные испытания и удары судьбы по своей пагубности не могут сравниться с разрушительной Первой мировой войной и геноцидом армян в Османской империи, с потерей двух братьев и, особенно, сына Артика в 1918-м году...

В конце 1921 года здоровье Туманяна резко ухудшилось. Врачи заподозрили желтуху, но затем пришли к заключению, что необходимо сделать операцию в области печени и желчного пузыря. Врач Тер-Нерсисян настаивал на незамедлительной отправке больного в Берлин, однако созванный 26 февраля 1922 года расширенный консилиум врачей решил оперировать поэта в Тифлисе. Операция, проведенная 9-го марта 1922 г., выявила доброкачественную опухоль, препятствующую протоку желчи из желчного пузыря в двенадцатиперстную кишку. Хирурги сочли опухоль неоперабельной и сделали анастамоз, позволявший желчи беспрепятственно циркулировать в организме. На некоторое, к сожалению, довольно непродолжительное время самочувствие поэта улучшилось.

Летом 1922 г. состояние Туманяна вновь стало быстро ухудшаться. Вновь обрела актуальность идея отправки поэта в Берлин (через Москву) для рентгенотерапии и, по необходимости, для операции. Дочь поэта Нвард обратилась за содействием к комиссару народного просвещения Армении Погосу Макинцяну, но получила отказ с оскорбительной мотивацией: «Он и без того нам слишком дорого обходится». «Слишком дорого обходился» человек, всего лишь полгода назад организовавший международную финансовую и гуманитарную помощь Армении и поехавший с этой миссией в Константинополь. В помощи отказали человеку, который, находясь в крайне бедственном материальном положении, продал авторские права на свои произведения и полученные 30 тысяч рублей передал армянским сиротам, горийцам, пострадавшим от землетрясения, и голодающим россиянам...

Между тем состояние больного продолжало ухудшаться. Во второй половине ноября 1922 г. был созван очередной консилиум врачей. Девять врачей настоятельно предлагали грязевые ванны. Против этого был только Мкртич Меликян. Он же первым высказал предположение, что доброкачественная опухоль, как это нередко бывает, трансформировалась в злокачественную. Как выяснилось впоследствии, он был прав. Подтвердить или исключить этот диагноз можно было только с помощью рентгена, но в те годы в Тифлисе соответствующего оборудования не было.

Горячие грязевые ванны еще более усугубили и без того тяжелое состояние больного, пагубно отразились на его сердце.

23-го декабря 1922 г. Туманян вместе с сыном Арегом и дочерьми Ашхен и Нвард отправился в поезде в Москву - с тем, чтобы немного укрепить здоровье для дальнейшей поездки в Берлин. В эти дни, отмечает в своих воспоминаниях Нвард Туманян, поэт воспрянул духом, к нему вернулась надежда на выздоровление.

В Москву поезд прибыл в 11 часов утра 29-го декабря. Поэта на машине скорой помощи переправили в клинику профессора Спижарно. Исследовав больного, профессор нашел его состояние очень тяжелым, а предстоящую поездку в Берлин счел ненужной.

1-го января 1923 года Туманяна перевезли в больницу имени Остроумова, где ему была назначена рентгенотерапия. Там же был окончательно подтвержден диагноз неизлечимой болезни. И вновь - в который раз - после длительного обсуждения принимается решение переправить поэта в Берлин. Это было трудное решение, поскольку изнуренное сердце поэта могло просто не выдержать нового пятидневного путешествия, к тому же в Германии повсеместно проходили забастовки, не говоря уже о том, что возвращение из Берлина в Тифлис было сопряжено с определенными проблемами. Перспектива поездки в Берлин обрадовала Туманяна. Он сказал: «На Пасху, наверно, я буду дома, буду здоров, с детьми, все вместе усядемся за стол». Увы, ни поездки в Берлин, ни вожделенного выздоровления так и не суждено было осуществиться.

В середине марта 1923-го года поэт окончательно отчаялся, потерял последнюю надежду на выздоровление. До этого он не переставал надеяться на благополучный исход, напрямую и всецело связывал свое исцеление с поездкой в Берлин, где применялась рентгенотерапия. Но он был настолько слаб, что московские врачи наотрез отказывались дать добро на эту поездку. В глубине души с ними был согласен и сам поэт: «Как я могу поехать в Берлин в таком состоянии? Я умру в дороге, на руках у сына», - сказал он дочери Ашхен. Говоря это, он имел в виду Арега, который в то время поехал из Парижа в Берлин и с нетерпением ожидал прибытия отца.

Между тем боли все усиливались, становились нестерпимыми, и ему каждые шесть часов делали болеутоляющие инъекции с применением сильных наркотических препаратов.

17-го марта Туманян поделился с неотлучно дежурившими у его больничной койки дочерьми Ашхен и Нвард горьким признанием, что его стали покидать последние силы, а на следующий день то и дело вспоминал беззаботные и счастливые дни своего детства. «Как было хорошо, как было замечательно!...», - вздыхал он печально. В это же время поэта охватила острая тоска по родному дому. «Я так соскучился по дому! Не знаю почему, но мое сердце рвется в Ереван, в нашу страну», - эту ставшую навязчивой мысль он повторял неоднократно и в разных вариациях. Туманян снова и снова повторял: «Не знаю, эти последние два дня моя вера в выздоровление исчезла». В глазах Ашхен он увидел страх смерти, и вспомнил строки своего четверостишия: «Я знаю: в мире смертны все, придет и мой черед, И смерти страх в груди моей, в моем печальном сердце».

18-го марта выдался погожий солнечный день. Туманян с утра вспоминал отца, свое детство, родное Лорийское ущелье, горы и леса. Он обратился к Ашхен с неожиданным вопросом: «Как ты думаешь, что тяжелее: потеря отца или сына?». И, выслушав невнятный ответ дочери, сказал: «Я очень любил отца, очень... Его смерть причинила мне очень большое горе, но смерть Артика была еще большей утратой...».

В тот же самый день, 18 марта, был созван экстренный консилиум врачей, которые были единодушны в своем заключении: ситуация совершенно безнадежная, истощенный, ослабленный болезнью организм не выдержит хирургического вмешательства, не говоря уже о том, что опухоль практически не операбельна... Дальнейшее пребывание поэта в клинике представлялось нецелесообразным, потеряло всякий смысл, и они посоветовали ему вернуться на родину. Эту горькую пилюлю они попытались подсластить беспомощной и неуклюжей «ложью во благо»: дескать, дома, в кругу семьи и при неусыпном и заботливом уходе домочадцев здороье больного быстро пойдет на поправку...

Так уж устроен человек, что цепляется за самую иллюзорную надежду до самого последнего мгновенья. Туманян в этом отношении не был исключением. Он искренне пытался уверить себя, что живительный воздух родного края, лорийского ущелья, Дсеха и Тифлиса, станет панацеей, принесет ему выздоровление, исцеление... Весна прогоняла прочь мысли о смерти. «Сейчас наши лорийские ущелья пробуждаются, оживают - нет чтобы и мне послать этого воздуха... чтобы я тоже ожил...», - говорил он. Точно так же его литературный герой Гикор, умирая, все не мог утолить жажду и просил дать ему воды из родника его родного села... («Апи, я хочу воды из нашего родника...»).

Поэт ощущал и сознавал близость смерти, понимал, что счет уже пошел не на месяцы и даже не на недели, а на дни. Он обратился к Ашхен и Нвард со словами: «Я так скучаю по вам, хотя вы рядом, и я очень скучаю по тем, кто далеко...». И когда Нвард попыталась обнадежить, подбодрить его, сказав, что скоро они вернутся в родной Тифлисский дом и вновь соберутся все вместе большой и дружной семьей, он с неизбывной грустью сказал: «Да, поедем... соединимся...». Сказал - и отвернулся.

Он считал, что сделал для своего народа недостаточно много, во всяком случае, неизмеримо меньше того, что мог бы и обязан был сделать. Он был озабочен тем, что оставались незавершенные дела, недописанные произведения, неосуществленные планы...

Жестокая болезнь не сделала Туманяна капризным и эгоистичным. Он не замыкался на себе, на своих физических страданиях. Все время думал о дальнейшей судьбе своих детей, хотя только младшие - Седа и Тамар - были несовершеннолетними. Тем не менее, он считал себя обязанным защищать их в этом суровом, жестоком и несправедливом мире.

Утром 21-го марта Туманян попросил перенести кровать в середину комнаты, чтобы можно было видеть небо. Его пульс был учащенный, неровный. А вечером сказал: «Это последняя ночь... До конца марта не дотяну...».

Последней оказалась не эта, а следующая ночь. 23-го марта с шести утра пошел снег. Последний снег в его жизни. Казалось, московская зима вернулась, чтобы проститься с поэтом. Арег приехал в половине первого и едва застал отца в сознании. Он привел к отцу народного целителя, знахаря, который, как утверждали, вылечил с десяток безнадежных раковых больных. Туманян разговорился с ним и спросил: «Да что такое человек?». Знахарь, желая угадать ожидаемый ответ, сказал: «Ничто». Но Туманян поправил его: «Человек - это все...». Это сказал умирающий поэт, в упор смотревший в глаза смерти, находившийся в шаге от бездны небытия. В час пополудни поэт попрощался со всеми, поцеловал детей. Последними словами Туманяна было обращение к детям: «Крепитесь». Затем он потерял дар речи и впал в забытье. Началась предсмертная агония. Сердце перестало биться, но дыхание еще не покинуло его.

Смерть настигла поэта в девять часов десять минут утра. На календаре было 23-е марта 1923 г.

Это был последний день земной жизни великого писателя. Впереди была вечность, категория, ставшая единственным мерилом его творческой биографии, впереди было бессмертие его произведений, его литературных героев, богатого и гениального художественного наследия.

Для того чтобы заполучить вагон для отправки тела поэта в его родной Тифлис, потребовалась целая неделя. Траурный поезд выехал из Москвы в последний день марта. По пути его следования чуть ли не на каждой станции по требованию местного армянского населения делались остановки и устраивались панихиды. Особенно длительные остановки состоялись в Харькове, Ростове, Армавире, Дербенте, Баку. Поезд прибыл в Тифлис 7-го апреля. Похороны поэта состоялись 15-го апреля на кладбище Ходживанка.

Edited March 21, 2009 by Pandukht

[Pandukht]

Приговорить к расстрелу

В сталинских расстрельных списках, касающихся судеб более 600 видных армян, «по случайности» оказались и два сына великого Ованеса Туманяна, в честь 140-летия со дня рождения которого в Армении 2009 год объявлен Годом Туманяна.

В любви и доверии Ованес Тадевосович с Ольгой Васильевной родили и воспитали десять детей: четырех сыновей и шесть дочерей.

Первенец Мушег родился в 1889 году, имя свое получил в честь героя романа Раффи «Самвел». В 1911-м он поступает на физико-математический факультет Петербургского университета. В 1915 году призывается на военную службу. Попадает в Игдир, оттуда в Дадиван, где его определяют во II Армянскую дружину…

Летом 1937 года с женой, полькой Марией Сокальской, и тремя детьми из грузинского Шулавери выехал в Москву. Встретить их должен был младший брат Арег. Но на перроне его не было.

Второй сын Туманянов, Артик, 1894 года рождения, образование получил в частном пансионе Степана Лисициана в Тифлисе, продолжив учебу в семинарии Нерсисян. Подался затем в Москву, в Строгановское училище ваяния и живописи. В судьбу его вмешалась война, и в декабре 1915 года он от «Союза городов» был направлен в Джульфу, откуда убыл в западноармянский Хой. В декабре 1918 года Ованес Туманян из газеты «Горизон» узнает, что сын его погиб в дороге к Вану…

Третий из сыновей поэта – Амлик, был тот еще драчун: ни дня без разбитого носа и пораненных коленок. Родился он в 1896 году тоже в Тифлисе, учился в семинарии Нерсисян. В августе 1916 года был призван в армию. Сражался под Эрзерумом, состоял адъютантом у Андраника Озаняна. В апреле 1919-го он уже заведует протокольным отделом и руководит аппаратом парламента Первой Республики Армения. По советизации идет работать к большевикам – управделами аппарата комиссариата народного просвещения. Но тут вспыхивает Февральское восстание дашнаков 1921 года, и он возвращается к исполнению своих обязанностей при них. 2 апреля, после разгрома восставших, в одном экипаже с Ованесом Каджазнуни, бывшим премьером правительства Армении (28 мая 1918 г. – 28 мая 1919 г.), оставляет Ереван и через Зангезур, где ещё бился с Советами Гарегин Нжде, пробирается в Тавриз. Дальше его путь лежит в Венецию и Париж, где он поступает на философский факультет Сорбонны. Там же вступает в ряды французской компартии.

В 1926 году по амнистии правительства Советской Армении от 24 апреля 1921 года, на которую подбил предревкома Саркиса Касьяна сам Ованес Туманян, возвращается и в Тифлисе возглавляет Закавказский отдел печати, став ещё и директором рабфака.

Младшего из сыновей Туманянов, явившегося на свет в 1900 году, по настоянию Газароса Агаяна за курчавую огненную шевелюру нарекли Арегом. В семь лет его отдали в пансион Лисицианов…

Арег увлекся идеями Степана Шаумяна и с головой ушел в политику. Чтобы попасть в партию большевиков, 17-летний гимназист набрасывает себе пару лет и по рекомендации Серго Орджоникидзе и Миха Цхакая попадает в их тифлисскую организацию. Не раз арестовывался грузинскими меньшевиками.

В 1920–1921 гг. он в политуправлении XI Красной Армии несет советскую власть в Армению и Грузию. При этом успевает писать статьи о культуре и экономике. Секретарь ЦК КП(б) Армении Саркис Лукашин ставит его заведовать орготделом и отделом агитации ЦК.

Озабоченный стремительным карьерным ростом сына, Ованес Туманян пишет ему: «Должность портит человека, опьяняет, а иногда и губит его, если человек слаб и тщедушен, я надеюсь, что ты будешь всегда «выше своей должности», будь дальновидным и человечным».

23 декабря 1922 года вместе с сестрами Ашхен и Нвард Арег едет в Москву, сопровождая безнадежно больного отца. 23 марта 1923 года Туманяна не стало.

Арегу на вскрытии тела родного ему человека удалось тайком «похитить сердце отца, которое обнимало весь мир», как он напишет в письме к брату Амлику в Париж. Арег поместил сердце отца в формалин и привез в Тифлис, где оно хранилось в кабинете поэта до 1948 года, откуда было перевезено в анатомический музей Еревана и в 1994 году предано, наконец, земле в родном Дсехе – в часовенке близ отчего дома.

По возвращении из Москвы Арег назначается уполномоченным ЧК при Упродарме, читает лекции в Закавказской пехотной школе. В 1928 году Москва его отзывает и направляет в Наркомторг. Он поступает на исторический факультет Института красной профессуры. Целых пять лет, вплоть до 1937 года, работает в сельхозотделе ЦК ВКП(б), еще и преподавая в Университете Востока.

Но еще раньше, осенью 1935 года, был взят под арест Амлик, хотя вскоре и выпущен. Второй его арест последовал в конце мая 37-го в столице Грузии по приказу Берии. К тому времени Амлик был научным сотрудником в Академии наук республики.

Мушега сгребли в ноябре того же 37-го в Тифлисе же…

В начале августа 1937 года начальник 8 отдела ГУГБ НКВД СССР ст. майор госбезопасности В. Е. Цесарский представил в Политбюро ЦК ВКП(б) «Список лиц, подлежащих суду Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР» на 426 человек по 1 категории (ВМН – высшая мера наказания). Под №346 значился: «Туманян Амлик Ованесович».

10 августа зловещий документ завизировали: «За – Сталин, Молотов, Каганович».

В том же списке оказался и Лукашин Сергей Лукьянович, он же Лукашин (Срапионян) Саркис Лукашевич – в 1921 – 1925 гг. секретарь ЦК КП(б) Армении, в 1922–1924 гг. председатель Совнаркома Армянской ССР, перед арестом начальник главного управления «Союзцемент».

10 июня 1938 года начальник 8 отдела ГУГБ НКВД ст. майор госбезопасности И. И. Шапиро подает Сталину и Молотову на подпись «Список лиц…» из 89 человек по 1 категории. Они шли по разряду «Москва-Центр». Под №70 значился: «Туманян Арег Ованесович».

Из книги «Расстрельные списки. Москва, 1937–1941. Коммунарка–Бутово. Книга памяти жертв политического террора»:

«Туманян Арег Ованесович. Родился в 1899 г., г. Тбилиси; армянин; образование незаконченное высшее; член ВКП(б); зам. зав. сельскохозяйственным отделом ЦК ВКП(б). Проживал: Москва, Староконюшенный пер., д.19, кв.6.

Арестован 4 июля 1937 г.

Приговорен: ВКВС СССР 14 июня 1938 г., обв. в антисоветской вредительской деятельности.

Расстрелян 14 июня 1938 г.

Место захоронения – Московская обл., Коммунарка. Реабилитирован в мае 1955 г. ВКВС СССР».

В том же списке «Москва-Центр» я обнаружил соседа Арега Туманяна по дому (кв. 74) – Шадунца Сурена Константиновича, руководителя группы КПК при ЦК ВКП(б), а до того – первого секретаря ЦК КП(б) Таджикистана в 1934–1936 гг. По иронии судьбы захоронен он в той же Коммунарке.

Остается добавить, что первенец Туманянов Мушег был сослан в Сибирь на 10 лет, где и умер в 1938-м. С гибелью на фронте сына Мушега – Вигена род Ованеса Туманяна по мужской линии был прерван.

Ольга Васильевна мужественно выдержала удары судьбы, пережив замечательного мужа своего на 48 лет, тихо угаснув, как свеча, на пороге своего 100-летия. Её последними словами были: «Не могу же я жить вечно, как хачкар».

Гамлет Мирзоян

Edited September 8, 2009 by Pandukht

[Pandukht]

К сожалению, «воз и ныне там»

Вот что писал о феномене Туманяна Аветик Исаакян:

«Подобно горному потоку спустился он с диких вершин легендарного Лори, чтобы принести с собой целый мир — богатую природу, древний народ с его родовыми песнями и фольклором, его переживаниями и чаяниями. И подобно великой творящей природе, расстелил он перед нами подлинную искреннюю поэзию».

«Араратом нашей новой поэзии» называл Туманяна Егише Чаренц.

Туманян и сегодня всенародно любимый писатель и останется таким навсегда.

В настоящее время в Москве проживает внучка поэта — Анаит Туманян. Она любезно согласилась ответить на некоторые наши вопросы.

— Тикин Анаит, вы старшая внучка Туманяна, помните ли вы деда?

— Мне было четыре с половиной года, когда я видела дедушку в последний раз, но я хорошо помню его. Я помню, как он сидел в кресле-качалке на балконе своей квартиры, а я сидела у него на коленях. Я плакала. Дедушка посмотрел на слезы, капающие из моих глаз, и сказал: «Мы назовем ее Шахик» («шахик» по-армянски значит росинка — Р. М.). С тех пор мои родственники так меня и зовут — Шахик.

— Семья Туманяна. Какова она была?

— Семья была большая и дружная. У дедушки было десять детей: шесть дочерей и четыре сына. После его смерти в 1923 году дети свято соблюдали его завет — жить дружно и никогда не падать духом. Во многом этому способствовало мудрое руководство бабушки Ольги.

— Ольга Васильевна прожила долгую жизнь. Расскажите, пожалуйста, о ней.

— Это хороший вопрос. Дело в том, что об Ованесе Туманяне написано много, а про Ольгу Васильевну почти ничего. Это несправедливо, так как она была очень хорошей женой. В этом дедушке повезло. Он говорил, что она Великая Мать и что у нее святая душа. Любовь и преданность своей семье, свойственные армянской женщине, она сочетала с природным умом и терпением. После смерти дедушки жизнь осложнилась, но она не унывала, переносила все трудности. Дети ее очень любили. Но забот бабушке хватало и при жизни дедушки. Ованес Туманян был неутомимым общественным деятелем и очень много времени проводил вне дома и семьи. Бабушка понимала общественное назначение своего мужа и все домашние заботы почти целиком брала на себя. Постоянный член литературного кружка «Вернатун» Дереник Демирчян, бывая в гостях у Туманяна, любил повторять один тост: «Ольга-джан, я пью за твоего одиннадцатого ребенка и за твое терпение». Ясно, что он имел в виду Ованеса.

Сама Ольга Васильевна не занималась литературным творчеством, но прекрасно понимала, какое это важное и трудное дело. Однажды, спустя годы после смерти поэта, произошел такой случай. Ольга Васильевна принимала очередную группу посетителей дома Туманяна. Во время осмотра квартиры поэта руководитель группы патетически заявил: «Какой прекрасный дом! Живя в таком доме, невозможно не стать поэтом!» На что вдова Туманяна ответила: «Я прожила здесь многие годы, но не написала ни одной строчки».

В 1954 году, когда в Ереване открылся Музей Туманяна, Ольга Васильевна подарила музею домашнюю утварь и мебель тбилисского дома и весь бесценный архив поэта.

— Тикин Анаит, вы сказали, что у Туманяна было десять детей. Как сложилась их судьба?

— Для родителей все дети одинаково дороги. Судьба дочерей в целом сложилась, как у большинства людей того времени, но сыновей постигла совершенно иная участь.

В годы Первой мировой войны Артик ушел добровольцем на фронт и в 1918 году погиб на ванском направлении при невыясненных обстоятельствах. О гибели сына, как пишет в своих воспоминаниях дочь поэта Нвард, Туманян узнал из газет («Оризон» за 3 декабря 1918 г.). Три оставшихся сына были объявлены «врагами народа» и арестованы в 1937 году. Амлик и Арег были расстреляны в том же году. А Мушег, мой отец, был сослан в Восточную Сибирь на 10 лет. Там он и умер в 1938 году. По мужской линии оставался только мой родной брат Виген, которого по достижении призывного возраста не хотели брать на военную службу, потому что он был «сыном врага народа». Однако он добился того, чтобы его взяли в армию. Он погиб в бою в 1941 году. Таким образом, с гибелью Вигена род Ованеса Туманяна по мужской линии прервался. Иногда я думаю, может, это к лучшему, что мой дед Ованес рано умер и не стал свидетелем той трагедии и сам не пал жертвой репрессий.

— Кто из потомков Туманяна ныне жив, и где они проживают?

— Мои двоюродные сестры — дочь Арега, Сурма Туманян, живет в Петербурге, дочь Седы – Ирма Сафразбекян – самая молодая и энергичная из нас, живет в Ереване, моя родная сестра, Надежда Туманян, живет в Тбилиси. Подробно о потомках поэта можно узнать из составленного Ирмой «Родового древа Туманяна». Надежда живет в доме дедушки, который находится в аварийном состоянии. Я помню тревожные статьи по этому вопросу в газете «Гракан терт» и «Ноев Ковчег». Но, как говорится, а воз и поныне там. Видимо, должностные лица Тбилиси и Еревана считают, что дом Туманяна в Тбилиси не стоит того, чтобы спасать его. А жаль. Ведь чиновники обеих столиц могут выглядеть благопристойнее в глазах мировой общественности.

— А чем занимаются потомки Туманяна?

— Надежда по образованию геолог, я – инженер-технолог, сейчас мы обе на пенсии, Сурма – кандидат медицинских наук, офтальмолог, Ирма – доктор филологических наук, туманяновед.

— Говоря о семье Туманяна, невозможно не вспомнить о знаменитом туманяновском гостеприимстве. Известно, что Туманяна также называли тамадой всех армян. Тикин Анаит, учитывая нашу многолетнюю дружбу, осмелюсь заметить, что и Вы очень гостеприимная хозяйка. Может, Вы это качество унаследовали от дедушки?

— (Смеется.) Ты преувеличиваешь, но если у меня и есть такое качество, то, наверно, это от дедушки. Однако не надо забывать также, что я была замужем за известным советским дипломатом Амазаспом Арутюняном, который также был очень гостеприимный человек.

— Про Ирму вы сказали, что она самая молодая и энергичная. Не могли бы вы рассказать более подробно о ней?

— Ирма активно занимается изучением наследия Туманяна. Последняя ее книга «Письма семьи Туманяна» издана в Ереване в 2002 году. Она продолжает свои исследования, работает над новой книгой. Но как бы невероятно это ни прозвучало, в Армении находятся люди, которые чинят ей препятствия, усложняя ее деятельность. Я имею в виду те отношения, которые сложились между ней и руководством Музея Туманяна в Ереване. Мы, потомки Туманяна, не требуем к себе особого внимания (хотя это было бы естественно), мы только просим Министерство культуры Армении, чтобы оно приняло должные меры по обеспечению дружелюбной атмосферы для посетителей музея, в том числе, разумеется, и для туманяноведа Ирмы Сафразбекян — единственной внучки поэта, проживающей в Ереване. В музее не должно быть места для интриг. Там должен царить только дух Туманяна.

— В Армении именем Туманяна названы улицы, школы, район, поставлены памятники. В Москве есть площадь имени Туманяна. Есть океанский лайнер, носящий имя поэта. Всего не перечислишь. На Ваш взгляд, чего еще не хватает?

— То, что имя Туманяна так широко используется, говорит о всенародной любви к нему. Трудно сказать, чего не хватает. Наверно, самое главное мое пожелание в том, чтобы люди как можно больше читали Туманяна. И не только его художественные произведения, но и публицистику, письма. У Туманяна есть чему учиться. Особенно это будет полезно молодежи. И не только полезно, но и важно, ведь в их руках – будущее страны. Хочется, чтобы молодые люди крепко держались за свои корни, изучали свою культуру, традиции, понимали и любили свой народ. Чтобы они росли культурными людьми и патриотами Родины.

— Тикин Анаит, от имени редакции благодарю Вас за содержательную беседу, желаю Вам и Вашей семье благополучия.

— Спасибо, я также желаю сотрудникам редакции «НК» и ее читателям мира, здоровья и счастья.

Беседу вел Руслан Мискарян, специально для «НК»

Edited September 28, 2011 by Pandukht