Г. Мирзоян «Советские правители Армении»

[Pandukht]

Гамлет Мирзоян

Советские правители Армении: От Геворга Алиханяна до Сурена Арутюняна

Газетная версия будущей книги «Эскизы к биографии. От Геворга Алиханяна до Сурена Арутюняна»

Взяв на себя смелость писать о людях, бывших всегда на виду, о личной жизни которых, однако, мало кто что знал и знает, я задался целью отдать должное их служению идее.

Гамлет Мирзоян

Edited February 21, 2009 by Pandukht

[Pandukht]

ЭСКИЗ ПЕРВЫЙ

АЛИХАНЯН Г. С. (1920–1921)

«Алиханян Геворг Саргисович (1897, Тифлис – 1937), член РСДРП с 1917 г. С 1915 г. участник революционного движения. В 1918–20 гг. на партийной работе в Тифлисе и Баку. В 1920–21 гг. – первый секретарь ЦК КП(б) Армении. В 1921–31 гг. состоял на ответственных партийных постах в районных комитетах РКП (б): Бауманского в Москве и ряде районов в Ленинграде. В 1931–37 гг. работал в Исполкоме Коминтерна. Необоснованно репрессирован, реабилитирован посмертно».

«Краткая Армянская энциклопедия» в 4 томах, т. 1, стр. 90, Ереван, 1990 г.

«Кто есть кто: армяне», биографическая энциклопедия в 2 томах, т. 1, стр. 53, Ереван, 2005 г.

29 ноября 1920 года Армения стала советской республикой. Первым секретарем ЦК КП(б) Армении был поставлен Геворг Саргисович Алиханян (Геворк Саркисович Алиханов). Но, как известно, в феврале 1921 года дашнаки подняли восстание, и большевикам пришлось отступить. Для руководства партийной работой на севере республики (в Дилижане) формируется бюро ЦК КП(б) Армении в составе первого секретаря Г. С. Алиханяна, секретаря А.А. Мравяна и члена бюро А. Г. Ханджяна.

Из книги академика Андрея Сахарова «Воспоминания» я почерпнул дополнительные сведения, имеющие прямое отношение к биографии Алиханяна:

«Геворк Алиханов окончил семинарию в Тифлисе вместе с Анастасом Микояном, вместе с ним был в дашнаках (армянская национальная партия), вместе стали большевиками. Знал Камо, Берию. Последнему, за какое-то хамство с девушкой, в 1916 году дал пощечину. Активный участник Бакинской коммуны и установления советской власти в Армении в 1920 году. Провозгласил советскую власть с балкона в Ереване перед собравшейся толпой и частями Красной Армии и тогда же послал вошедшую в историю телеграмму об установлении советской власти «вождям мирового пролетариата – Ленину, Троцкому, Зиновьеву», подписав – Первый секретарь ЦК КП(б) Армении. По восстании дашнаков отошел с частями Красной Армии на Семеновский перевал, несколько месяцев держал там оборону в необычно холодную зиму. С тех пор и в течение всей жизни был дружен с Агаси Ханджяном (убит Берией в 1936 году). Работал вместе с Кировым. В последний период жизни был членом Исполкома Коминтерна, заведующим отделом кадров Коминтерна».

9 марта 1921 года Асканаз Мравян строчит письмо в Москву – руководству РКП(б), жалуясь на «сорвиголов» – молодых большевиков, в том числе и Алиханяна, будто они действуют деспотическими методами против интеллигенции, офицерства, третируя рядовых членов партии Дашнакцутюн и других партий, а также трудовое крестьянство.

Пока в центре обсуждали это письмо, в апреле «февральская авантюра дашнаков», как именовали тот «мятеж» советские историографы, провалилась. Исполнительная и партийная власти вернулись в Ереван.

Трудно сказать, возымела ли действие жалоба Мравяна, но уже в мае Алиханяна переводят в Москву, назначив секретарем Бауманского райкома партии.

До I съезда КП(б) Армении, который состоялся лишь в январе 1922 года, молодая советская республика оставалась без партийного лидера. Обязанности первого секретаря исполнял весь этот период нарком иностранных дел Асканаз Мравян.

Проработавшего чуть более года в Москве Алиханяна перебрасывают в Петроград на ответственный идеологический участок в Выборгский райком партии.

Отношения с Зиновьевым Г. Е. (тот в 1936 г. будет приговорен к смертной казни по сфабрикованному делу «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра» и расстрелян), председателем Исполкома Коминтерна и председателем Петроградского Совета, у Алиханяна не складываются, и в 1924 году он оказывается в… Чите, как бы в почетной ссылке. Такова была цена за несогласие с позицией всесильного Зиновьева, члена Политбюро ЦК РКП(б).

Судьба сводит Алиханяна с Руфью Григорьевной Боннэр, матерью Елены Боннэр, будущей жены академика Андрея Сахарова. Руфь выходит замуж за Геворга.

Из воспоминаний Елены Боннэр:

«Семью своего папы (отчима) Геворка Саркисовича Алиханова я почти не знала. И его родственники не знали, что я не родная его дочь. Он просил маму никогда им этого не говорить.

Из родных моего кровного отца Кочарова (Кочаряна) Левона Саркисовича я знала только его мать, мою бабушку, Герцелию Андреевну Тонунц. Ее сестру Елену, которая нянчила меня в младенчестве, и деда я не помню. До революции они жили в городе Шуша, но бежали в Туркестан из Нагорного Карабаха, когда там во время гражданской войны резали армян».

К слову, родители Левона Кочаряна уроженцы двух граничащих друг с другом армянских уездов Елизаветпольской губернии: отец – Саркис Кочарян – из города Шуша (Шуши), центра одноименного уезда, мать – Герцелия Тонунц – из села Хинзирак (Хндзореск) Зангезурского уезда.

В феврале 1926 года до Читы доходит весть о том, что секретарем Ленинградского губкома партии стал добрый знакомец Алиханяна по Закавказью – Сергей Миронович Киров. Он и вызывает своего соратника с женой в Ленинград на ответственную работу в Василеостровский обком партии, который через год Алиханян и возглавит. Вскоре в город на Неве перебираются и мать Руфи, Татьяна Матвеевна Боннэр, с трехлетней внучкой, которая звала бабушку не иначе, как Батаней. Саму же Елену дома ласково окликали – Люся.

Семье Алиханянов дали комнату на третьем этаже гостиницы «Астория» с видом на сквер и Исаакиевский собор. В народе гостиницу эту прозвали «Ленинградским домом Советов», хотя никаких Советов там не было: просто гостиницу заселили партийными и советскими работниками северной столицы. Из «Астории», где они прожили не так уж и долго, Алиханяны переехали в дом 26–28 по улице Красных Зорь, позже переименованной в Кировский проспект. В том доме жил и сам Киров, хозяин города. Он и его жена жаловали вниманием Алиханянов и дружили домами. Не раз дядя Сережа сажал Люсю в свой большой автомобиль и катал по живописным улицам.

За безупречную работу партия в лице Кирова весной 1927 года выделила Алиханянам квартиру из 8 комнат с мраморным полом в коридорах в доме 18 по Малой Морской улице (позже ул. Гоголя). То был «Гранд-Отель», некогда принадлежавший шефу жандармов графу Бенкендорфу.

В том же году у Алиханянов родился сын Игорь, Егорка. Вскоре главу семейства переводят и ставят первым секретарем Володарского райкома партии, одного из крупнейших в Ленинграде.

От этой партийной организации он дважды и был избран делегатом съездов ВКП(б), проходивших в Москве – XV (в декабре 1927 г.) и XVI (в июле 1930 г.).

1931 год. Исполком Коминтерна приглашает Геворга Алиханяна в Москву сотрудником отдела кадров. Алиханянов поселяют в «Люксе», доме Коминтерна на Тверской, первый этаж которого занимала известная на весь город булочная Филиппова. Руфь устраивается на работу буквально в двух шагах от дома – в Институт Маркса – Энгельса – Ленина при ЦК ВКП(б).

По обыкновению, на ночь детям отец приносил в постель по яблоку или конфете. Батаня называла это «армянскими нежностями». Как-то раз за какую-то провинность семилетнего Егорку бабушка поставила в угол. На что услышала от внучонка: «Не имеешь права командовать – ты беспартийная». Бабушка сдвинула очки на лоб, чтобы лучше разглядеть своего проказника и раздумчиво произнесла: «Похоже, за такие слова ты у меня не только в углу постоишь, но и шлепок схлопочешь».

В редкие свободные минуты отец читал дочери стихи Блока, Брюсова, Бальмонта, Сологуба, Гумилева. Сам же перед сном любил погрузиться в Лермонтова, реже в Пушкина и Некрасова, а еще увлекался Есениным и даже Надсоном и Зинаидой Гиппиус. Знал наизусть целые отрывки из «Витязя в тигровой шкуре» Руставели, читая их вслух на грузинском и в переводе на русский. Из армянских поэтов Геворг предпочитал Нарекаци, Исаакяна и Чаренца.

В 1935 году на день рождения Люсеньки отец подарил ей абонемент на 50 рублей. По нему она могла в магазине «Академкниги», что на Тверской, набрать себе нужных книг.

На втором этаже «Люкса», налево от парадного вестибюля размещался так называемый «красный уголок», большой зал в два этажа.

В 1934 году зимними вечерами здесь жильцами дома проводились так называемые «чистки». Они касались не только советских коминтерновцев, но и всех, кто проживал в этом доме, включая работников столовой, шоферов, сотрудников комендатуры «Люкса». Вопрос задавали как из-за стола президиума, так и из зала.

Из воспоминаний Елены Боннэр:

«Папа стоял на том месте, где всегда стоят те, которых чистят. Высокий, очень складный и красивый, только какой-то распаренный. Он почему-то все время трогал свою гимнастерку, одергивая ее на себе, то затягивая подальше назад, то тянул вниз. Не было на него Батани. Она всегда говорила «не одергивайся, а стой спокойно».

Ходил папа в те годы в сапогах, в синих галифе и в синей гимнастерке с ремнем – это зимой. А летом – в туфлях, брюках и косоворотке, часто накинув на плечи пиджак… Завязывать галстук он не умел и так и не научился. Это делала мама.

…Его спрашивали что-то про Ленинград и Зиновьева. Папа объяснил, что он с ним часто ссорился и вернулся в Ленинград с Кировым. Потом кто-то из-за стола сказал, что папа неправильно что-то в Ленинграде писал. Папа сразу с ним согласился… Тогда кто-то из зала сказал, пусть папа расскажет про первую жену… Я была ошарашена этим вопросом, так как ни про какую жену, кроме мамы, не знала… Я подумала, что он будет ругаться… Но он сказал, что первая жена была, что они вместе работали в Армении и в Москве, и в Ленинграде. А в Ленинграде она «трагически погибла» – попала под трамвай… Он назвал ее по имени и фамилии. Имя сразу запомнила – Сато. А фамилию думала, что запомнила, но оказалось, что сразу забыла. Фамилия была армянская».

Частым гостем Алиханянов был давнишний друг Геворга Саргисовича – Агаси Гевондович Ханджян, бывший в 1922–28 годах ответственным работником Ленинградского губкома партии.

Из воспоминаний Елены Боннэр:

«Настоящие же их друзья бывали реже, а когда приезжали, не выглядели такими беззаботными, напористыми, радостно-сильными. Постарели они, что ли? Может, только Агаси бывал по-прежнему шумным и по-прежнему, если к вечеру должен был появиться он, то как знак того, что он уже не в Эривани (это не ошибка – это тогда так говорили), а в Москве, появлялся какой-нибудь человек с ящиком фруктов».

В мае 1930 года Ханджян был избран первым секретарем ЦК КП(б) Армении.

В круг друзей Алиханянов, естественно, входила и верхушка Коминтерна. Особенно неровно дышала на главу семьи Пасионария, она же Долорес Ибаррури, будущий председатель компартии Испании. Как вспоминает Елена Боннэр, Долорес «никого, кроме папы, не замечала – ни маму, ни нас». Ее громовой голос то и дело доносился из кабинета отца, заполняя собой весь дом. Появлялась она всегда с подарками – то детям, то Геворгу.

«Году в 35-м, в начале 36-го, – напишет после Елена Боннэр, – мне казалось, что между папой и Долорес, помимо видимых, возникли еще какие-то другие, более интимные, отношения».

Завсегдатаем в доме Алиханянов был и Борис Пономарев, которого Геворг по просьбе Руфи пристроил на работу политреферентом в Коминтерн. Это тот самый Пономарев, который после смерти Сталина, как завотделом и секретарь ЦК КПСС, будет курировать мировое рабочее и коммунистическое движение.

В один из дней к Алиханянам заглянул на чай и Георгий Маленков (в 1957 г. Маленков Н. С. Хрущевым был обвинен как участник антипартийной фракции и исключен из Политбюро ЦК КПСС, а также смещен со всех государственных постов).

Елена Боннэр воскрешает в памяти:

«Однажды папа сказал маме, что завтра приезжает кто-то – он назвал фамилию, которую я не запомнила. А мама на это спросила: «Что этому евнуху надо?» Это слово я запомнила, потому что, когда мама его произнесла, она заметила меня и смутилась. Значит, слово нехорошее! Приехал большой человек – выше папы – толстый и некрасивый. За обедом молчал, словно ему внушили: «есть надо молча»… Когда папа с гостем пили чай у папы в комнате, Батаня сказала маме: «Этот ваш товарищ Маленков на редкость несимпатичный». Тут я по своему обыкновению брякнула: «Он евнух». И мне попало от Батани, что я неизвестно откуда беру всякие «гадкие» слова».

Хаживал к ним и представитель ВКП(б) в Коминтерне, секретарь Исполкома Коминтерна Дмитрий Мануильский, который курировал отдел кадров. Он выглядел чуть смехотворно, смахивая внешним видом то ли на Тараса Бульбу, то ли на кота в сапогах. К его приходу на столе всегда стояли бутерброды, печенья и неизменно любимый кекс хозяина дома – «Золотой ярлык». Как-то раз Руфь спросила мужа: «Зачем он приходил?» И услышала в ответ: «Не знаю, вроде как низачем. Просто так».

В 1989 году Елена Боннэр запишет в свой дневник: «И мне всегда кажется, что Мануильский знал, что папу вот-вот арестуют. А может, и сам давал санкцию на это. Но, Господи, мало ли что потом думается и кажется».

Летом 1936 года Люся отдыхала в Артеке – Всесоюзном пионерском лагере. Здесь она узнала о смерти Максима Горького. А через несколько дней прочла в газете о смерти Агаси Ханджяна. Встревоженная, позвонила домой. Телефон не отвечал. Позвонила отцу на работу. Когда взахлеб стала рассказывать ему о том, что прочла в газете, отец перебил ее и стал настойчиво повторять, что она должна хорошо отдыхать, чтобы не болела, что все ее любят и целуют, что она не должна скучать и пусть каждый вечер надевает свое новое платье.

Тот разговор запал Елене Боннэр в душу на всю жизнь: «И вместо успокоения этот разговор поднял во мне еще большее беспокойство. Было так же страшно, как после убийства Кирова».

…27 мая 1937 года у Люси был последний экзамен в школе. Они с отцом позавтракали. «Потом он что-то писал и рылся в ящике стола, – вспоминает Елена Боннэр. – Потом собрался уходить. В светлом костюме и белой рубашке-косоворотке с маленькой вышивкой по вороту и там, где идут пуговицы. Он заглянул ко мне в комнату, улыбнулся и сказал: «Ну что, Кармен-Джульетта, ни пуха ни пера! А ты знаешь, где взять пару чистых носовых платка?» «Платков, – поправила его я и засмеялась. – Опять падежов не знаешь!» Потом достала ему платки – он любил, чтоб их было два – по платку с каждой стороны».

В тот день домой Геворг Алиханян не вернулся. Утром Руфь дозвонилась до его секретаря. Тот сухо сказал: его вчера вызвали в НКВД для служебного разговора. Руфь как остолбенела. Не припомнили ли мужу оброненную на каком-то заседании неосторожную фразу: «За какие такие заслуги Берию нам на голову поставили?!»

После ареста Алиханяна его семью из апартаментов переселили в комнату на том же этаже. В скором времени Батаня с Егоркой уехали в Ленинград. Из той комнаты в «Люксе» в декабре того же 37-го забрали и Руфь – в Бутырскую тюрьму. Разом повзрослевшая Елена носила передачи то в Бутырку – маме, то на Лубянку и в Лефортово – отцу. В марте 1938 года передачу для папы у нее не приняли…

Через полтора года Люся получила первое письмецо от мамы из Казахстана. Был указан и обратный адрес – АЛЖИР. Но то была не заграница. То был Акмолинский Лагерь Жен Изменников Родины.

В одно из писем Руфь вложила записку для передачи ее Микояну. В записке она слезно просила что-нибудь сделать для Геворга или хотя б узнать о судьбе мужа. Люся передала записку, тот прочел и, нахмурив брови, процедил: ничем не могу помочь, даже узнать о нем ничего не могу. Знал, что уже поздно…

Тем временем Егорку вместе со школой-интернатом эвакуировали из Ленинграда в Омск, где он пошел работать слесарем. Батаня умерла в мае 1942 года в блокаду Ленинграда, не выдержав холода и голода.

В феврале 1946-го Руфи разрешили выехать из Караганды в Ленинград. По «второму заходу» ее собирались сгрести в начале 1950-го, но не застали дома. Двоюродный брат, гостивший у них, предупредил о визитерах, и той же ночью Руфь убыла в Москву…

Елена станет студенткой Первого Ленинградского медицинского института, выйдет замуж, на третьем курсе родит дочь и назовет Таней – в честь бабушки. Позже в ее жизни появится Андрей Сахаров. Егорка, Егор Геворгович Алиханян, старший помощник большого советского сухогруза, скоропостижно скончается в Бомбее в июне 1976 года. Руфь Григорьевна Боннэр переживет сына на 11 лет. Но никому она так и не открыла тайну сердца любимого мужа, щадя его самолюбие: он ей честно признался, что в 1922-м в Ленинграде встретил женщину и она родила ему дочь Инну, Инессу. Вплоть до своего ареста Руфь регулярно отсылала матери девочки деньги. Хотя сам Геворг почему-то не поощрял ее активности.

О хождениях по мукам Елены Боннэр и Андрея Сахарова в годы советской власти знает уже весь мир.

Из воспоминаний Елены Боннэр:

«К Андрею мама первое время относилась сдержанно… Но чем сложней, а потом и страшней становилась наша жизнь, тем ближе становилась мама.

Наша ссылка в Горький. Как потрясающе она смогла отмобилизовать душевные и физические силы, чтобы ездить к нам, общаться чуть ли не со всей мировой прессой, поехать к внукам! Семь лет жизни в США, поездки в Европу, невероятная тревога за нас. Ее письма бывали горькими, она жаловалась на одиночество.

…И вот наше возвращение в Москву. Казалось естественным, что мама должна жить у себя дома, с нами – со мной и Андреем. И в июне Таня привезла маму. В декабре мамы не стало».

Из записей Руфи Боннэр, за четыре месяца до кончины:

«Залезла в свое одиночество, как в черную дыру. Спустилась в прошлое и совсем погибаю. Столкнул меня чистый, много переживший Игорь Пятницкий (друг семьи – сын одного из ведущих работников Коминтерна Иосифа Пятницкого, выступившего в 1937 году на пленуме ЦК против решения о физическом устранении Бухарина и предоставлении чрезвычайных полномочий Ежову, за что и поплатился жизнью сам – Г. М.) – рассказами о следователе, который вел дела коминтерновцев… Есть запись, что он убил на допросе товарища А. Уверена, что Геворка… Моя дочь находит, что общение с людьми (Игорь Пятницкий) мне вредно. До чего же она глупый врач. Разве после моей-то жизни можно услышать или узнать от кого-либо и что-либо более страшное… Я остаюсь, как в одиночке».

Горькие признания матери всколыхнули в дочери утихшую было боль… Сейчас 85-летняя Елена Боннэр живет вдали от родины, в семье дочери Тани в США.

Геворг Алиханян был нежным и добропорядочным сыном. Ежемесячно он посылал матери Шушаник и сестре Айкануш деньги и особую справку, по которой они могли отовариваться в тбилисском спецмагазине.

И вдруг все это разом прервалось. Шушаник, значимо прекрасная в традиционном костюме армянки, кинулась к матери Богдана Кобулова (в те годы одного из руководителей НКВД Грузии). Их сыновья в юности были дружны. Но мать Кобулова накричала на Шушаник и сказала, чтобы та не смела больше показываться ей на глаза.

…Шушаник с дочерью перебрались в Ереван. Потом наступил долгожданный 1954 год. Началась реабилитация невинных жертв сталинского режима. В один из дней на пороге ее дома возникли двое в штатском. Только эти почему-то попросили написать заявление о назначении ей персональной пенсии. Объяснили – за сына. Старая Шушаник хлопнула дверью и прокричала: на что мне ваша пенсия, если вы не можете вернуть мне сына?!

Развернув врученную ей копию свидетельства о смерти любимого сына, она прочла, что умер он от пневмонии 11 ноября 1939 года. В бумаге место смерти не было указано.

Утратив последнюю надежду, Шушаник стала угасать и вскоре отдала Богу душу.

На самом же деле Геворг Алиханян Военной коллегией Верховного Суда СССР 13 февраля 1939 года был приговорен к высшей мере наказания и в соответствии с постановлением Президиума ЦИК СССР, принятым еще 1 декабря 1934 года, расстрелян в тот же день.

Если никому из тех, кто хорошо знал Геворга Алиханяна, не удалось вызволить его из «ежовых рукавиц» НКВД, то уместно отметить, что лично ему в бытность его завотделом кадров Коминтерна выпало спасти жизнь одного из руководителей югославских коммунистов Иосипа Броз Тито.

Вот как это было.

Когда в руки Алиханяна попал обвинительный документ на Тито, он вместе со своим помощником Караивановым ознакомил своего югославского друга с характером обвинений и присоветовал, что ему надо говорить в ответ на обвинение.

Позже Тито признается:

«То был самый тяжелый момент в моей жизни. Всех посадили, кроме меня. Ночь просидели у Караиванова. Несколько бутылок водки. Я очень напуган. Теперь я понимаю, почему в СССР столько пьют. Пьют, потому что боятся…»

К утру Иосип Броз Тито успел все обдумать и морально подготовился к допросу. Той ночью у Тито поседела голова, а у Алиханяна – душа.

Edited February 22, 2009 by Pandukht

[Pandukht]

ЭСКИЗ ВТОРОЙ

ОВАННИСЯН А. Г. (1922–1927)

«Ованнисян Ашот Гарегинович (17.6.1887, Шуши – 30.6.1972, Ереван), историк, партийный и государственный деятель. Академик АН Арм.ССР (1960). Член РСДРП с 1906 г. Окончил реальное училище Шуши. Высшее образование получил в Германии (в университетах Йены, Галле и Мюнхена). В 1913 г. вернулся в Шуши и преподавал в духовной семинарии. В 1918–19 гг. профессор Московского Лазаревского института, одновременно заведовал издательским отделом Комиссариата по армянским делам. В 1920 г. в составе миссии Б. Леграна принимал участие в переговорах с правительством Республики Армения. Стал первым наркомом просвещения Арм. ССР. В 1921–27 гг. первый секретарь ЦК КП (б) Арм. ССР. В 1921–26 гг. читал лекции в Ереванском государственном университете. В последующие годы занимался научной и преподавательской работой (Москва, Ереван). В 1937 г. необоснованно репрессирован, в 1943 г. выпущен из тюрьмы, в 1954 г. реабилитирован. В том же году стал старшим научным сотрудником, а с 1961 г. заведующим отделом новейшей истории в Институте истории АН Арм. ССР.

Лауреат Государственной премии Арм. ССР (1985, посмертно).

«Краткая Армянская энциклопедия» в 4 томах, т. 3, стр. 393, Ереван, 1999 г.

«Кто есть кто: армяне», Биографическая энциклопедия в 2 томах, т. 1, стр. 663, Ереван, 2005 г.

Вношу дополнения в биографическую справку:

Ашот Ованнисян (Оганесян, Иоаннисян, Иоанесян), обучаясь в Германии, изучал философию и экономику, основательно усвоив немецкий, французский языки и латынь. Там же в 1913 г. ему присваивают степень доктора философии за его первое научное исследование «Исраел Ори и армянская освободительная идея», изданное на немецком в Мюнхене.

В 1914–17 гг. вел занятия в духовной семинарии Геворгян в Эчмиадзине. В 1917 г. в Шуши издавал газету «Нецук» («Опора»). В 1917–18 гг. работал в школьном отделе Комиссариата просвещения Бакинской коммуны. После её падения уехал в Москву. В 1920 г. редактировал газету «Банвори кривы» («Борьба рабочего») в Ростове-на-Дону. В том же 1920–м принимал участие в советизации Армении, угодив в горнило гражданской войны (1921).

В 1928–31 гг. руководил кабинетом истории международных отношений Института Маркса–Энгельса в Москве, в 1931–34 гг.– он уже профессор истории национально-освободительных движений народов Востока в Институте национальностей АН СССР. В 1936–37 гг. – заместитель директора Института истории АН СССР. В 1934–37 гг. заведовал ещё и Московским отделением Государственной академии истории и материальной культуры в ранге действительного члена этой академии.

Автор научных трудов: «Партия Дашнакцутюн и война» (1924), «Кризис наций» (1925), «Наши перспективы и ленинизм» (1926), «По поводу партии Дашнакцутюн» (1929), «Движение тондракийцев в Армении» (1954, на русском), «Фрик в свете исторической критики» (1955), «Налбандян и его время» (т. 1–2, 1956), «Очерки истории армянской освободительной мысли» (т. 1–2, 1957–59), «Историческое значение писаний Маштоца» (1962).

И пусть заслуженный деятель Армянской ССР Ашот Ованнисян удостоен был орденов Ленина и Трудового Красного Знамени, но непростая судьба его, так или иначе, была забрана временем в наручники дат.

В приводимых мною энциклопедических изданиях неверно указана дата его избрания первым (генеральным) секретарем ЦК КП(б) Армении. Событие это имело место на I съезде коммунистов республики, который проходил с 26 по 29 января 1922 года. В ту пору в КП(б) Армении насчитывалось 6012 членов и кандидатов в члены партии.

В бытность Ашота Ованнисяна первым секретарем прошли три партийных съезда – II, III и IV. А вот среди делегатов V съезда КП(б)А фамилии Ованнисяна не оказалось: в ноябре 1927 года съезд проведут без него.

Ответ на возможное недоумение дает информация о пленуме ЦК:

«Пленум ЦК КП(б)А 6 июля 1927 г. заслушал доклад тов. А. Овсепяна об организационных задачах.

Пленум вынес решение – удовлетворить просьбу тов. Ашота Ованнисяна об освобождении его от обязанностей генерального секретаря ЦК.

Первым секретарем ЦК Пленум избрал А. А. Овсепяна».

При этом собратья по партии не преминули упрекнуть бывшего генсека в политической незрелости.

Не по этой ли наводке попал он в чёрные «сталинские списки»? Оригиналы «списков» 1937–38 гг., в которых значится 44,5 тысячи имён, ныне хранятся в архиве президента Российской Федерации. Они собраны в 11 томов и сформированы в «дела» в хронологическом порядке – от первого списка (27 февраля 1937 г.) до последнего (29 сентября 1938 г.). В архиве Президента РФ можно найти ещё несколько «списков» такого рода, но уже датированных 1940–1950 годами.

В рассмотрении (читай: подписании) «списков» принимал участие не весь состав Политбюро, а только приближенные к Сталину лица. На «списках» не найти «автографов» М. И. Калинина, А. А. Андреева, В. Я. Чубаря. Наиболее «чуткими» читателями «списков» выказали себя И. В. Сталин и В. М. Молотов. Последний явно вышел в лидеры: им завизировано 372 «списка». Собственноручные резолюции «за» и подписи Сталина сохранились на 357 «списках». Л. М. Каганович подписал 188, К. Е. Ворошилов –185, А. А. Жданов –176, А. И. Микоян – 8, подписей же расстрелянных впоследствии С. В. Косиора обнаружено 5, Н. И. Ежова – 8 (видимо, нарком внутренних дел шёл как секретарь ЦК ВКП (б).

Результаты рассмотренных списков из НКВД попадали прямо в Военную коллегию Верховного суда (ВК ВС), где на основании Закона от 01.12.1934 г. дела разбирали и приговоры выносили уже по заранее заготовленным «вердиктам» членов Политбюро – кому ВМН (высшая мера наказания), кому – ИТЛ (исправительно-трудовой лагерь). Слушания дел длились от 5 до 10 минут, в редких случаях полчаса.

В одном из тех роковых «списков» значится и имя героя моей зарисовки (список от 28.03.1941, АП РФ Ф. 3 Оп. 24 Д. 421, стр. 193):

«ИОАНЕСЯН Ашот Гарегинович, армянин, гр-н СССР, бывший член ВКП (б).

До ареста – директор Московского отделения Академии истории и материальной культуры.

Обв. по ст. ст. 59, 19–16, 67 и 68 УК Армянской ССР.

Дело НКВД Армянской ССР.

Будучи секретарём ЦК КП(б) Армении с 1921 по 1927 год, проводил националистическую политику. Защищал дашнаков, эсеров и спецификов, создавая им возможность проводить контрреволюционную, подрывную работу во всех отраслях народного хозяйства Армении. Имел ряд встреч с представителями Англии и вёл с ними переговоры об установлении протектората над Арменией в случае войны капиталистических стран с СССР.

В 1927 году установил преступную связь с активными участниками правотроцкистской и националистической организации ЛУКАШИНЫМ и ТЕР-ГАБРИЭЛЯНОМ (осуждены к ВМН), по предложению которых вошел в террористическую группу в Москве.

Давал указания об организации контрреволюционных групп в Армении и о развертывании активной контрреволюционной работы по подготовке отторжения Армении от СССР и созданию дашнакского буржуазного государства.

Изобличается показаниями соучастников организации ТЕР-СИМОНЯНА, ЕГИАЗАРЯНА, ЧУБАРЯ Е. П., ДАШТОЯНА, ЕВАНГУЛОВА, МУГДУСИ, ГУЛОЯНА, АЛЕКСАНДРЯНА, ДОСТАКЯНА, ШАХСУВАРОВА, АКОПЯНА, СААКЯНА, АМБАРЦУМЯНА, ЕСАЯНА, ДЖАЛЛАТЯНА, АМАТУНИ (осуждены к ВМН), ОГАНЕСЯНА (осужден к ИТЛ), ЕРЗНКЯНА (умер), МАРКАРЯНА, ПИРУМОВА, БАГРАМОВА (арестованы) и очной ставкой с ЧУБАРЕМ».

В деле Ованнисяна (Иоанесяна) обращает на себя внимание абзац, в котором его открыто обвиняют в «подготовке отторжения Армении от СССР» с целью «создания дашнакского буржуазного государства».

Абсурд. Всё поставили с ног на голову. Или это не он в 1922–23 годах инициировал акцию по разложению и полной ликвидации партии Дашнакцутюн в Советской Армении?!

Но и у этих событий есть предыстория.

1 августа 1922 года ЦК КП(б)А в связи с убийством одного из кровавых палачей армян Джемаль-паши в Тифлисе заслушал доклад председателя ЧК Армении Шаварша Амирханяна и вынес решение: разрешить ЧК производить выборочные аресты среди дашнаков. Первый секретарь Ованнисян заостряет внимание Амирханяна на этом особой важности деле. Но вездесущему ЧК так и не удалось выйти на след народных мстителей, исполнителей приговора над Джемалем.

Однако вернемся к декабрю 1921 года.

С 3-го по 13-е в Рабочем клубе Еревана проходил показательный суд над… партией дашнаков. На скамье подсудимых сидела партия Дашнакцутюн… в лице некоего Якубяна, бывшего школьного учителя.

Фарс был обставлен по всем правилам судопроизводства. Был председатель суда, четыре его заседателя (один из них С. Мартикян) и три общественных обвинителя. Сторону защиты представляли нарком военных дел Армении Авис Нуриджанян и Ашот Ованнисян, нарком просвещения.

На вопрос председателя суда Драстамата Тер-Симоняна – признает ли себя подсудимый виновным, тот ответил: нет! Сторона обвинения потребовала от суда признать партию Дашнакцутюн авантюристской, преступной и предложила приговорить её к высшей мере наказания.

Защита в лице Ашота Ованнисяна сформировала свою позицию более чем лаконично: «Деятельность партии Дашнакцутюн на сегодня следует понимать как достояние армянской истории. Она, эта деятельность, должна предстать перед иным судом, куда более беспощадным, нежели этот. Перед судом истории».

Примечательно, что после громкого этого «процесса» начался отток дашнаков из своей партии.

Из бурной биографии партийного долгожителя Ашота Ованнисяна я выбрал страницы, повествующие о его прямом участии в развале дашнакства как такового.

Бог весть откуда откопал он Николая Крменанца. Вытащил его из Баку, куда тот попал прямиком из Тавриза, где с Гарегином Нжде они скрывались от мести большевиков. Крменанцу была уготована роль человека, который, по его личному признанию, призван был в Армении уложить в гроб партию Дашнакцутюн, «могильщика трудового армянского народа».

Из поручения ЦК «тов. Аваляну» (14.VIII.1923 г.):

«Всенепременно свяжите тов. Крменанца напрямую с дашнаками, с их деятельностью. Он имеет конкретные указания ЦК по расформированию дашнакских структур. Тов. Крменанц, как бывший дашнак, должен в этом деле стать застрельщиком».

И вот уже 7 сентября Крменанц, уроженец зангезурского села Брнакот, отчитывается перед руководством Компартии в том, что ему «удалось от имени ЦК Зангезурского отделения дашнаков бросить клич – к полной ликвидации партии, а также призвать рядовых дашнаков уезда последовать этому примеру».

Полный текст «Призыва» зангезурских дашнаков был перепечатан с листка в центральном органе армянских коммунистов – газете «Хорурдаин Айастан» («Советская Армения») в номере от 16 сентября. Стояла под «Призывом» и подпись Александра Бакунца, будущего классика армянской литературы Акселя Бакунца, автора этого страстного «Призыва».

Привожу пару абзацев из него:

«Закордонные дашнаки, ослепшие от электрического света, не желают замечать истинную картину жизни в нашей стране, пытаясь нелепыми слухами исказить её на страницах своей печати: «Страна разорена, наши товарищи гибнут по тюрьмам». Кто и где наблюдал такое?! Ничего такого и в помине нет! Достаточно протереть глаза, и всяк узрит, что страна стала выбираться из разрухи, не говоря уже о том, что любой, кто за прямоту и честность, и ратует за интересы народа, не сидит в тюрьме и сидеть не будет.

А в чем суть этой хвостатой лжи?! А в том, что они талдычат, будто «гора Масис уже готова изрыгнуть из жерла вулкана лаву». Ну прямо Людовик ХV: «После нас хоть потоп». Надо же, партия, которая свыше 30 лет вроде бы пеклась о судьбах армянского народа, сегодня спит и грезит о том, чтобы огненная лава обрушилась на его голову.

Не это ли последнее «добропожелание» Дашнакцутюн народу во благо Армении?!»

А теперь о том, где и кем вынашивалась идея этого «Призыва».

Начнём с того, что, завершив учебу в Харькове, во второй половине июля 1923 года возвращается в Горис А. Бакунц. В конце августа туда же прибывают председатель Совнаркома Арм. ССР, секретарь ЦК КП(б)А Саргис Лукашин (Срапионян), предЧК Шаварш Амирханян и первый секретарь Александропольского уездного комитета КП(б) Армении Еремия Бакунц, родич Александра Бакунца.

Именно Еремия Бакунц рекомендует высоким гостям сагитированного им Александра Бакунца на роль «локомотива» по созыву всеармянского съезда бывших дашнаков для полной ликвидации их партии.

Там в первых числах сентября с участием Ереванской делегации и состоялась «тайная вечеря» во имя ликвидации дашнакства.

2 октября, уже по личному указанию Ашота Ованнисяна, создается «Комиссия по расформированию партии Дашнакцутюн», куда входят Шаварш Амирханян, нарком юстиции Арташес Каринян, секретарь ЦК КП(б)А Александр Шахсуварян. Наутро Комиссия на первом же своём заседании утверждает смету расходов на эти цели в сумме 16.020 руб. и 63 коп. в золотых червонцах, предъявив её в Заккрайком.

В ночь на 16 октября Ованнисян принимает у себя А. Бакунца и даёт ему последние наставления. А уже на другой день Комиссия утверждает А. Бакунца председателем новосозданного «Бюро по ликвидации партии Дашнакцутюн». Секретарём назначает Николая Крменанца.

Тактика и стратегия развала партии Дашнакцутюн в Армении была отработана в деталях. И тотчас эмиссары от Комиссии и Бюро кинулись в уезды – склонять рядовых дашнаков к массовому выходу из партии. По стране прокатилась волна «стихийных» сходок. Местные большевистские газеты запестрели «Призывами»-близнецами.

20 ноября 1923 года в просторном зале Ереванского государственного театра, в 6 часов вечера, под председательством Александра Бакунца открывается съезд бывших дашнаков.

От лица четырех с лишним тысяч рядовых дашнаков в зале присутствовало 247 делегатов из уездов: Зангезур, Лори–Памбак, Камарлу, Ахта, Башгарны, Котайк, Нор Баязет, Эчмиадзин, Алекполь, Санаин, Талин, Дилижан, Даралагяз. Допущены были на съезд и выборные из Еревана, Баку и Ирана. На руках у всех был разовый экстренный выпуск газеты «Лрабер» («Вестник»), от первой до последней строчки сочинённый А. Бакунцем. Накануне текст листка был одобрен первым секретарём ЦК КП(б)А.

…Не без волнения пробежал Ашот Ованнисян глазами постановление съезда:

«1. Ликвидировать все организации Армянской революционной партии Дашнакцутюн на всей территории Армении.

2. Утвердить решения уездных и районных конференций о ликвидации местных организаций.

3. Предложить рядовым трудящимся по нашему примеру распустить все дашнакские организации и их руководящие органы в пределах Азербайджана, Грузии и Советских республик, а также за рубежом.

4. Считать недействительными мандаты и поручительства, выданные высшими органами Дашнакцутюн.

5. Запретить руководителям Дашнакцутюн за рубежом делать какие бы то ни было заявления от имени организаций Армении.

6. Направить настоящее решение II-му Интернационалу, дабы были они приняты к сведению.

7. Поставить здоровые силы нации на службу интересам международной рабоче-крестьянской революции и её боевому штабу – III-му Интернационалу и быть готовыми под его руководством отстаивать Октябрьскую революцию и завоевания порожденной ею Советской власти от всех контрреволюционных сил и угроз, исходящих что извне, что изнутри».

Какое облегчение!

С прошлым покончено! Раз и навсегда!

Душа Ашота Ованнисяна ликовала. На глаза его навернулись слёзы. Теперь он с чистой совестью ждал реакции Ленина, Троцкого и Зиновьева, которым съезд направил приветственные телеграммы.

Привожу текст одной из них:

«Москва – Троцкому

20 ноября съезд бывших дашнаков Армении на торжественном заседании избрал Вас, руководителя Красной Армии, почётным председателем.

Именно под Вашим руководством Красная Армия разорвала тяжелые цепи контрреволюции и принесла свободу не только народам Советского Союза, но и крестьянам и рабочим Армении.

Да здравствует славная Красная Армия».

Съезд закончил свою работу 23-го в 12 ночи. Его президиум в полном составе во главе с А. Бакунцем отметил это событие заздравной чашей в честь новой жизни.

А за кордоном не дремало зарубежное Бюро партии Дашнакцутюн. На Х съезде, состоявшемся в 1925-м, в пику большевикам был создан «Орган, ответственный за Армению», просуществовавший вплоть до 1933 года. Он выполнял функции Бюро в делах Армении и избирался от подпольных комитетов, действующих в Армении, Тифлисе, Баку, Карабахе и в других пунктах Советского Союза.

О том, что партия Дашнакцутюн в Армении не умерла, свидетельствует её XI съезд, имевший место в марте 1929 года в Париже, на который прибыли четверо представителей из Армении и двое из Карабаха. Работа съезда была настолько засекречена, что ни в одном из архивов лично мне не удалось найти список участников съезда от Армении и Карабаха. Они ускользнули от бдящего ока вездесущего ЧК – ГПУ. А когда на XII съезд в Париж в феврале 1933 года так и не явились посланцы партии из Советской Армении, зарубежное Бюро решило ликвидировать там все до единой партячейки. К тому времени они остались разве что на бумаге.

Требуют комментариев и другие, последовавшие после ликвидационного съезда партии Дашнакцутюн события.

За активный вклад в разложение и развал дашнакских рядов на III съезде КП(б)А в мае 1924 года Еремия Бакунц избирается «идеологическим» секретарем ЦК, а на IV – переизбирается.

Александр Бакунц 29 октября 1924 года в порядке поощрения Ереванским комитетом партии принимается кандидатом в члены КП(б)А «на общих основаниях».

Если с Александром (Акселем) Бакунцем расправится первый секретарь ЦК КП(б)А Аматуни, дав санкцию на его арест в августе 1936-го, а почти через год и на расстрел, то с Еремией Бакунцем не по совести (мягко говоря) обойдется сам Ашот Ованнисян.

Специальная комиссия Центрального комитета и Центральной контрольной комиссии КП(б) Армении в первой половине 1927 года предлагает вывести Е. Бакунца из состава ЦК, сместив с поста секретаря ЦК. Его обвиняют в том, что, будучи единственным большевиком в «Зангезурском Окружном Совете» в году ещё 1919-м, он вместе с дашнаками ратовал «за уничтожение тюркских сёл» края, «хотя эти решения претворялись в жизнь позже, в конце 1919-го и в 1920-м», когда от него это уже не зависело.

В приступе интернационализма товарищи большевики начисто забыли о том, что постоянная угроза армянам Зангезура исходила именно от тюрок, именуемых теперь азербайджанцами.

Решение комиссии скреплено подписями Ш. Амирханяна, Аш. Ованнисяна, А. Мравяна, а также С. Мартикяна и Г. Якубяна, участников приснопамятного показательного «суда» над партией Дашнакцутюн.

В 1929 году Е. Бакунц, лишенный всех постов и должностей, уезжает в Ташкент, где выдвигается в секретари окружного комитета партии. Позже он перебирается в Средневолжский край (преобразованный затем в Куйбышевскую область) и занимает там должности – сперва заместителя председателя рабоче-крестьянской инспекции, а затем и секретаря облисполкома. Здесь-то и достают его «ежовые рукавицы» 37-го.

А куда делся неутомимый Крменанц, зачинщик большой большевистской возни с дашнаками?! Того арестовали в середине лета 1928 года, но уже при другом первом секретаре, Айке Овсепяне, который перед уходом с поста показал свою комиссарскую хватку. И как ни странно, 24 августа того же года президиум ЦК КП(б)А под началом теперь уже Айказа Костаняна постановил: «Освободить из-под ареста Крменанца, учитывая его весомый вклад в расформирование партии Дашнакцутюн». К тому времени беднягу уже успели приговорить к расстрелу за то, что «Крменанц в 1921 г. служил у Нжде начальником контрразведки».

Припомнили!

Главное политическое управление (ГПУ) Армении, приняв во внимание ходатайство ЦК, вместо расстрела ограничивается тремя годами лагерей. Закавказское же ГПУ, вникнув в дело Крменанца, заменяет расстрельный приговор на 10 лет лагерей, да и то по амнистии к 10-й годовщине Октябрьской революции.

На том следы Николая Крменанца и обрываются.

Летом 37-го первый секретарь ЦК КП(б)А Аматуни спецпочтой отправляет на имя Сталина докладную записку. В ней он уведомляет вождя о мерах, которые лично он принял по искоренению «вредителей» в промышленности, сельском хозяйстве, на идеологическом фронте и в работе с кадрами. Аматуни огульно чернит бывших руководителей республики, обвиняя многих, а Саргиса Лукашина, Ашота Ованнисяна и Айка Овсепяна ещё и в «специфизме» и националистическом уклоне. Поносит он и Айказа Костаняна, который, как он уверен, так и не сумел дать отпор «армянскому национализму». Так все они и пошли под пресс режима.

В сентябре того же 37-го сцапали самого Аматуни, автора «идейного» доноса.

А в самом начале 1955 года, в связи с реабилитацией Александра (Акселя) Бакунца, давал показания и Ашот Ованнисян, наставник Александра по Эчмиадзинской семинарии:

«Надо признать, Бакунц горько поплатился за слишком уж рьяную организацию съезда дашнаков. Впоследствии его литературные противники, члены армянской группы РАППа (Российской ассоциации пролетарских писателей), как и подобает типичным догматикам, выставляли Бакунца «дашнаком», пытаясь опорочить его дешевыми нападками – в надежде скинуть мастера слова с уже завоёванных им высот. Скорее всего, этот выпад в его адрес и лег на начальном этапе следствия в основу обвинения. Этот выпад, но ни в коем случае не его поведение во время борьбы с троцкизмом и правыми, и отнюдь не за дух и содержание его выступлений, его протестов против проводимой национальной политики, которую насаждал в Закавказье враг народа Берия, ибо даже это не давало оснований подозревать Бакунца в принадлежности к дашнакам или причастность к ярым националистам.

ЦК КП(б) Армении во главе с Ханджяном доверял Бакунцу полностью. Замечу, что в середине 1930-х, когда по предложению А. И. Микояна была начата работа над воплощением идеи фильма «Зангезур», сюжет которого повествовал о преступных деяниях дашнаков в годы гражданской войны в Армении, кандидатура А. Бакунца как автора сценария, была бесспорной. Фильм, отснятый по его сценарию, блестяще себя оправдал».

Edited February 22, 2009 by Pandukht

[Pandukht]

ЭСКИЗ ТРЕТИЙ

ОВСЕПЯН А. А. (1927–1928)

«Овсепян Айк Александрович (19.1.1891, с. Башкадыклар (Карсская обл.) – 1937), военный деятель, армейский комиссар 2-го ранга. Член РСДРП (с весны 1917 – РСДРП(б), с 1918 – РКП(б), с 1925 – ВКП(б), с 1952 – КПСС. – Г. М.) с 1913 г. Окончил Московскую Лазаревскую семинарию (1911) и медицинский факультет Московского университета. В годы Первой мировой войны (1914-1918) служил на Кавказском фронте. С 1922 г. комиссар и начальник политотдела Армянской стрелковой дивизии. В 1925-27 гг. – заместитель начальника политуправления Кавказской армии. В 1927 г. избирается первым секретарем ЦК КП(б) Армении. В 1928 г. назначается в Приволжский военный округ заместителем, первым заместителем начальника политуправления. В 1929— 37 гг. – начальник отдела, заместитель, первый заместитель начальника Главного Политического Управления Красной Армии. Член ЦИК Закфедерации. Необоснованно репрессирован, реабилитирован посмертно».

«Краткая Армянская энциклопедия» в 4 томах, т. З, стр. 414, Ереван, 1999 г.

«Кто есть кто: армяне», Биографическая энциклопедия в 2 томах, т.1, стр.686, Ереван,

2005 г.

Дополнения к биографии:

Айк (Гайк) Алексанович (Александрович) Овсепян (Осепян) в 1918-20 гг. работал в Комиссариате национальностей и здравоохранения РСФСР. В 1921-22 гг. – секретарь Александропольского уездного комитета КП(б) Армянской ССР. В декабре 1922 г., уже будучи начальником политотдела Армянской стрелковой дивизии, избирался делегатом I съезда Советов, на котором была утверждена Декларация о создании СССР. Был делегатом XIII (1924) съезда РКП(б), XIV (1925) и XV (1927) съездов ВКП(б). Награжден орденом Красного Знамени.

Айк Овсепян родился в семье священника села Башкадыклар Тер-Алексана. По другим источникам, появился на свет не 19 января, а 19 июня 1891 года.

Окончив в 1901 году местную приходскую школу, где Закон Божий вел его отец, Айк поступает в классное отделение Лазаревской гимназии в Москве. Бурный 1905-й сводит его здесь с Александром Мясникяном и поэтом Вааном Терьяном, одержимыми идеями большевизма. Основательная подготовка позволила 20-летнему Айку успешно сдать экзамены в Московский университет, в стенах которого он близко сходится с только что вернувшимся из эмиграции профессиональным революционером Варламом Аванесовым. Там же их дружба с Терьяном стала крепнуть.

С университетским дипломом медика Овсепян, статный мужчина чуть выше среднего роста, едет на Кавказский фронт, знакомится с Асканазом Мравяном, сотрудничает с газетой «Пайкар» («Борьба»). Однако в Тифлисе задержаться ему не удается: получает назначение в крепость Карс – гарнизонным врачом.

В феврале 1916 года вместе с русской армией он вступает в Трапезунд (Трапизон) - город-порт на южном побережье Черного моря.

На въезде в Трапезунд Овсепян видел толпы несчастных, второпях покинувших родные места, босых и голодных – стариков, женщин и детей, страждущих спасения. Эти волны избежавших турецкого ятагана армян катились на северо-восток, к России.

Февральская революция 1917 года внесла сумятицу в умы солдат и портовых рабочих Трапезунда. Одни кинулись в объятия к меньшевикам, другие – к эсерам, третьи – к большевикам. Овсепян и его товарищи по партии сумели четко и ясно изложить им суть позиции большевиков: остановить войну, землю передать крестьянам, установить 8-часовой рабочий день. В результате в Трапезундском Совете рабочих и солдат большевики получили большинство голосов. Воодушевленные успехом, они начинают издавать газету «Наш путь», а вслед за этим приступают к созданию Трапезундского комитета РСДРП(б), в состав которого входит и энергичный Овсепян. Тот же комитет избирает его делегатом на II съезд Кавказских краевых организаций РСДРП(б), который проходил 2-7 октября 1917 года в Тифлисе. Овсепян жадно впитывает в себя доклад «О текущем моменте» страстного трибуна Степана Шаумяна, вошедшего в историю большевизма как «Ленин Кавказа». Просит слово и Овсепян: «Мы в Трапезунде издаем тиражом в 2 тысячи экземпляров свою газету, которая выдержана в духе интернационализма. Она завладевает умами солдатских масс».

В ноябре 1917 года, по его возвращении из Тифлиса, большевики Трапезунда берут власть в свои руки и объявляют в городе советскую власть. В эти горячие дни в его голове и зреет идея создания армянской партии большевиков. Он и его товарищи в конце ноября получают от ЦК РСДРП(б) добро на это и... необходимую сумму денег от Ленина. В январе 1918 года Овсепян снова в Тифлисе, где месяц спустя эта партия во всеуслышание заявит о себе. Айк Овсепян становится первым секретарем ЦК созданной Коммунистической партии Армении (К.п.А.). Предпосылкой для основания К.п.А., по замыслу лидеров РСДРП(б), было коммунистическое вторжение в Западную Армению во имя воссоединения ее с Арменией Восточной. Тем паче, что к этому времени, благодаря активной работе руководителей Комиссариата по армянским делам Варлама Аванесова и Ваана Терьяна, уже обнародован был Декрет «О Турецкой Армении», побудивший большевиков к проведению активной политической работы среди беженцев-армян.

В начале марта К.п.А. в Тифлисе обзаводится своим печатным органом - газетой «Кармир орер» («Красные дни»), выпустив за месяц 14 номеров. В первом же номере она поместила сообщение об учреждении К.п.А. как таковой, там же опубликовала декларацию-манифест о самоопределении Армении. В 11-ти апрельских номерах газеты, переименованной в «Кармир дрошак» («Красное знамя»), броско были поданы в переводе на армянский «Манифест коммунистической партии» Маркса–Энгельса и «Песнь о буревестнике» Максима Горького.

Члены К.п.А. (по разным источникам их насчитывалось от 100 до 1500 человек) были направлены в города Западной Армении, где еще стояли русские войска, для записи добровольцев в части формируемой Армянской социалистической Красной Армии.

Поспешный и ничем не обоснованный отход русских войск с занятых в ходе Первой мировой войны территорий Западной Армении свел на нет гарантии по реализации Декрета «О Турецкой Армении» и вследствие этого какую бы то ни было возможность для К.п.А. развернуть там свою деятельность.

Не удалось партии удержать свои позиции и в Тифлисе, где в конце мая 1918 года к власти пришли грузинские меньшевики. Они распорядились арестовать руководство К.п.А. и запретить газету «Кармир дрошак». Активисты партии потянулись на Северный Кавказ, где было разбросано немало анклавов с компактным проживанием армян. На время осев во Владикавказе, после все они перебрались в Москву. Так, волею случая, Айк Овсепян и очутился в столице Советской России, где партия предложила ему потрудиться на другом поприще – заведовать отделом печати в Комиссариате по армянским делам, позже доверив ему там же должность секретаря.

Голод и эпидемии начала 1919-го в Поволжье вынуждают РКП(б) бросить туда своих испытанных в деле активистов. Овсепян, деля с народом его беды, несет в массы «торжество ленинских идей», искренне веря в них.

Прознав о сформированном на территории Республики Армения (там еще правили дашнаки) Армянском комитете (Арменком) РКП(б), Айк Овсепян 3 ноября 1919 года доводит до сведения вождя революции Ленина, что он добровольно покидает ряды К.п.А., слагает с себя полномочия ее первого секретаря, целиком и полностью отдавая себя в распоряжение ЦК РКП(б). Когда же в Армении победила советская власть, многие из видных деятелей распавшейся к тому времени К.п.А. потянулись в Армению, заняв там ответственные посты. Весной 1921-го РКП(б) отряжает в Армению и Овсепяна, где его избирают секретарем Александропольского уездного комитета партии.

Оставленный турецкими оккупантами уезд представлял собой жалкое зрелище. Александрополь лежал в руинах, села были разорены, школы сожжены, плодородная долина Ширака поросла бурьяном. Куда ни глянь – одни беженцы да сироты. Вот что досталось Овсепяну. Первым делом он открывает партшколу и набирает туда будущих строителей новой жизни. Лекции в школе читает сам, привлекая партактив. Слушателям особенно полюбился Айк Гюликевхян, завотделом агитации уездкома. Директором школы и заведующей женским отделом уездного парткома Овсепян назначает Лизу Геворгян, свою давнюю знакомую, работавшую во время турецкой оккупации в здешнем подполье. Вскоре они создают семью. Елизавета Фадеевна, член РСДРП(б) с 1917 года, значилась в списке делегаток проходившего в Баку I съезда женщин-коммунисток Востока под номером 1.

27 сентября 1922 года Овсепян вновь облачается в военную форму, но уже не военврача, а в комиссарскую кожанку, став начальником политотдела Армянской стрелковой дивизии. В январе 1923-го его повышают до комиссара дивизии.

Комдив Андрей Мелик-Шахназаров, в прошлом подполковник царской армии, поднявший своих солдат в дни Майского восстания 1920 года против дашнакских сил, вместе с комиссаром Овсепяном отправляет в 1924-м на учебу в Ленинград на высшие курсы кавалерийских командиров Ованеса (Ивана) Баграмяна, комполка, и Сергея Карапетяна, командира эскадрона, с семьями. Будущие маршал и генерал учились там вместе с Жуковым, Рокоссовским и Еременко, ставшими маршалами Советского Союза, как и Баграмян.

Денег у наших не было, они порядком намучились, пока Мелик-Шахназаров и Овсепян в апреле 1925 года не походатайствовали за них перед председателем Совнаркома Армении Сако Амбарцумяном. Тот на прошении обоих чиркнул: «Выдать единовременно каждому по 100 рублей». Это помогло им продержаться до осени. Потом они вернулись в свою дивизию.

В 1925 году Овсепяна переводят в Тифлис заместителем начальника политуправления Краснознаменной Кавказской армии. Здесь у них с Лизой рождается сын Володя.

6 июля 1927 года, когда Ашот Ованнисян был уже отставлен от дел, пленум ЦК КП(б) Армении избирает Айка Овсепяна первым секретарем. Тот же пленум назначает секретарями ЦК Кузнецова и Гюликевхяна, который с Овсепяном работал в Александрополе.

Овсепяна, пробывшего всего 9 месяцев на посту первого секретаря ЦК КП(б)А и чуть более года заместителем начальника политуправления Приволжского военного округа, осенью 1929-го партия перебрасывает в Политуправление Рабоче-крестьянской Красной Армии (ПУР РККА), где он занимает должность начальника отдела агитации и пропаганды.

1930-й объявлен годом коллективизации и борьбы с кулачеством. На этот «фронт» мобилизуют 25 тысяч передовых рабочих. В армии клич партии подхватывают 10 тысяч младших офицеров и партактивистов. Подготовкой их в специально созданных в армейских частях «сельхозтехникумах» и отправкой на места ведает Овсепян. В ноябре того же года ЦК ВКП(б) и ЦК ВЛКСМ принимают совместное решение об организации комсомольских ячеек в РККА. Ложится на плечи Овсепяна и эта работа. В скором времени справившегося с заданиями партии Айка Александровича ставят заведовать самым важным участком в Политуправлении – орготделом.

В 1931-34 гг. ПУР издает ежемесячник «Партячейка РККА», позже он будет переименован в «Коммунист РККА». Первым и бессменным редактором этого печатного органа в течение шести лет будет Айк Овсепян. Все те годы он возглавляет партком Наркомата обороны (НКО), облеченный правами райкома партии. В воинских частях этого вездесущего ленинца больше знали как первого секретаря Центрального бюро. Овсепян созывает в Кремле несколько всеармейских совещаний жен командного состава. Полюбившееся народу выражение «боевые подруги» пошло гулять по стране с его легкой руки.

Осенью 1933-го, когда в Кавказской Краснознаменной армии начались межнациональные трения, загасить их Наркомат обороны направил «агитдесант» во главе с Овсепяном. Он побывал всюду, «усмиряя» страсти, а заехав в Армению, пообщался с солдатами и командирами воинских частей Еревана, Караклиса и Дилижана, разъясняя необходимость взаимопонимания между военнослужащими разных национальностей. Оставаясь же наедине с соотечественниками, предпочитал беседовать с ними на родном армянском.

В 1935-м Овсепян - уже заместитель начальника ПУР РККА Яна Гамарника, который был еще и первым замом наркома обороны. 20 ноября того же года решением ЦИК и Совнаркома обоим присваивают высшие военно-политические звания: Гамарнику – армейского комиссара 1-го ранга под номером 1, а Овсепяну – под тем же номером – армейского комиссара 2-го ранга. А еще в ноябре 1934 года постановлением

Совнаркома Овсепян был введен в состав Военного Совета при НКО СССР.

Но тут началась активная «чистка» рядов коммунистов. По НКО все это осуществляла ленинистка жестких правил Елена Стасова. Дошла очередь и до армейского комиссара 2-го ранга. Стасова, выслушав его, сказала:

– У вас, товарищ Овсепян, завидная партийная биография. Изучив ваше личное дело, я узнала, что страна наградила вас боевым орденом. Орденом Красного Знамени! Да вот никто не видел его у вас на груди. У вас он есть, этот орден?

– Есть, – по-детски смутившись, ответил Айк.

– И что вы его не носите? Или вы думаете, что правительство сделало вам личный подарок?! Ошибаетесь! Вы обязаны носить эту награду. Люди должны знать, за какие заслуги Родина дала вам этот орден. Вы должны подавать пример подрастающим поколениям.

Надо же, до чего суровы были нравы!

Узы теплой дружбы связывали Айка Овсепяна с маршалами Советского Союза Михаилом Тухачевским, Василием Блюхером, армейским комиссаром 1-го ранга Яном Гамарником, московским архитектором Каро Алабяном. Нередко, собирая их у себя дома за чашкой чая, читал им стихи Байрона, Пушкина, Гейне, Лермонтова, Туманяна, Терьяна, Акопа Акопяна, сдабривая поэзию ариями из опер Чайковского, Глинки, Верди, Мусоргского, Спендиарова.

За ужином они позволяли себе обсуждать и Ворошилова с Буденным. Первого – как никчемного наркома обороны, а кавалериста – как противника наращивания броневой мощи РККА. Возможно, кто-то из них делился этими соображениями еще с кем-то, и кто-то, видимо, донес Сталину о «заговоре». В мае 37-го пошли аресты среди высшего комсостава РККА и ее ПУРа...

У Гамарника сдали нервы, и он пустил себе пулю в висок. Случилось это 30 мая. Если верить Блюхеру, в тот день они с Хаханьяном Г. Д., членом Военного совета Дальневосточного округа, пришли к наркому обороны Ворошилову по важному делу. Нарком был занят, и их направили к Гамарнику. Не застав того на службе, поехали к Овсепяну на квартиру. «Мы ушли от него, – признается Блюхер, – в 23 часа 30 минут, кажется. А в 23 часа 45 минут Гамарника не стало».

Той же ночью взяли Овсепяна.

На другой день после его ареста заседал Военный совет при НКО СССР.

Из стенограммы вечернего заседания 1 июня 1937 г.:

«Сталин. Осепян показывает, что его завербовал в 1932 г. Гамарник. У нас показания есть.

Ворошилов. Ну, я этого еще не знаю. Вы теперь можете себе представить положение, когда у меня один и другой зам – враг народа...»

«Кожанов. (командующий Черноморским флотом – Г. М.) Я читал показания врага народа Тухачевского, там ставится вопрос об отделении Украины. Якир (командующий войсками Киевского военного округа – Г. М.) там возглавил это дело..., чтобы Украину забрать и Черноморский флот в свои руки... Причем очень странным кажется разбор Гамарником этого дела... Никому не давал доклада по этому вопросу... Работники ПУРа (имеются в виду политуправленцы Черноморского флота – Г. М.) ...сильно поддерживались Осепяном. Ездил он туда частенько, Мустафин (замначальника политуправления Черноморского флота – Г. М.) крутил с ним...»

«Гринберг. Я являюсь начальником политуправления авиационной армии, важное соединение, а сколько в этом хозяйстве безобразий! К сожалению, мои сигналы замыкались на ком? На Осепяне – а черт его знал, что он враг. Не было такой привычки: Осепян Осепяном, а в ЦК сообщи. Этого у нас не было. Это плохо...Я ничего не нашел лучшего, как пойти и пожаловаться Осепяну... А он мне в ответ: «Ты говоришь глупости».

9-10 июня собрался актив центрального аппарата НКО СССР.

Из стенограммы заседания актива:

«Минчук. (Военный комиссар Химического управления РККА – Г. М.) Основные звенья химической службы... были засорены врагами... Писали Гамарнику письма и доклады. Была создана комиссия Осепяна. И ее решение опять пошло к Гамарнику, и совершенно понятно, почему мы не имели ответа».

«Круглов. (Ответственный работник ПУР РККА – Г. М.) ПУРом руководили два шпиона, два вредителя... Имея ряд сигналов, мы не пошли к наркому. Да нас и не пускали Гамарник и Осепян.

...В Генштабе имеется документ и схема. В ПУР РККА должен быть другой экземпляр со схемой. Второй экземпляр лежит, а схемы нет... Я убежден, это шпион Осепян украл.

...Эта барыня, жена Осепяна, член партии, садится в машину, заявляет беспартийному шоферу: сегодня арестован такой-то. На другой день – такой-то. Хорошо, товарищ честным оказался, написал заявление: какая же она коммунистка, раз об этом болтает? А я думаю, надо посмотреть глубже, к тому же муж ее шпион».

«Баранов. (Начальник Санитарного управления РККА – Г. М.) Осепян навязывает мне одного троцкиста, требует назначить его начальником санатория. Я брыкаюсь, говорю, что я не хочу троцкиста. Этот вопрос докладывается Гамарнику, и он говорит: «Нужно назначить! Тем более, что он когда-то был троцкистом, а теперь раскаялся...». Когда он туда явился, в нем сразу же признают троцкиста и начинают прорабатывать. Я ставлю вопрос перед Осепяном, что этого троцкиста нужно с работы снять. Осепян мне отвечает: «Подумаешь! Пусть прочитают речь товарища Сталина, то место ее, где он говорит о том, что если кто-то прошелся с троцкистом по одной улице, нечего его равнять с троцкистами».

...Закрытый дом отдыха в Архангельском был клубом наших врагов... Там все теперешние враги собирались: Аппога, Осепян, Фельдман, и чего только там не делали, противно было смотреть... Там были и выпивки, и что хотите».

«Обвинения», запротоколированные слово в слово, вскоре дали о себе знать...

21 июля 1937 года постановлением (№1167) Совнаркома СССР и приказом (№133) НКО СССР Овсепян был выведен из состава Военного совета.

В архиве президента Российской Федерации (АП РФ Оп. 24 Д. 411, стр. 23-27) хранится «Список лиц, подлежащих суду Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР» от 7 сентября 1937 года с пометкой: «За – Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов, Ежов». В «Списке» обреченных из 66 лиц герой моей зарисовки – «Осепян Гайк Александрович» – значится под номером 36. Злосчастный «Список» с грифом «1-я категория» (1-я категория означала расстрел, 2-я – 10 лет лагерей, 3-я – 5-8 лет) заверил «Начальник 8 отдела ГУГБ НКВД Ст. Майор Государствен. Безопасности Цесарский».

В том же «Списке» под № 46 оказался «Сафразбекян Геворк Садатович». Именно ему Овсепян в 1925-м передал свои полномочия комиссара Армянской стрелковой дивизии.

Воистину, неисповедимы пути Господни!

37-летний корпусной комиссар Сафразбекян, родом из Зангезурского села Брнакот, военно-политический советник РККА в Монголии, был арестован НКВД и доставлен в Москву. Садат Сергеевич, отец Геворка, в первой четверти XX века был известен как инспектор русской казенной школы-двухлетки в моем родном Горисе и близко знался с прадедом моим – Захаром Мирзояном.

Айк Овсепян был приговорен к ВМН (высшей мере наказания) 10 сентября 37-го (по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации). Расстрелян на Донском кладбище Москвы в тот же день, там и кремирован.

Реабилитирован посмертно. И почему-то дважды – 14.05.1955 и 07.07.1956.

К слову, в 1937-39 гг. были поставлены к стенке 3 командира из 3-х, включая А. П. Мелик-Шахназарова, и 4 комиссара из 5-ти в одной только Армянской дивизии.

Комиссар Айк Овсепян был до мозга костей верен идеям Ленина. На любом посту, куда бы его ни ставила партия, он оставался спартанцем, живя более чем скромно. Когда к нему, первому секретарю ЦК КП(б)А, по неотложному делу заехал Мелик Саргсян, знавший его еще с 1921 года, он нашел Айка Александровича в небольшой комнатке лежащим на солдатской кровати – с температурой, укрытым солдатским же грубой выделки одеялом. Кроме кровати и двух табуреток, в комнате не было ничего.

«Образ армейского комиссара 2-го ранга Г. А. Осепяна, – вспоминал маршал Советского Союза И. Х. Баграмян, некогда его подопечный, – это чудесный сплав коммунистической убежденности, высокой принципиальности и требовательности к себе, неуемной энергии и большого пропагандистского мастерства, помноженных на личное мужество и отвагу, поразительную скромность и удивительную доброту и сердечность».

Взгляды и пристрастия Айка Александровича разделяла и Елизавета Фадеевна, верная спутница жизни. В 1929-м, когда супругов перевели в Москву, она активно включилась в работу Московской парторганизации. 37-й год зацепил и ее. 18 лет лагерей она отсидела от звонка до звонка...

Вернувшись в Москву, отправилась на улицу Серафимовича, дом 2 (Дом правительства), в свою квартиру № 60, но там уже жили другие люди. И лишь соседка снизу, встретив ее на лестнице, обняв бедняжку, разрыдалась.

– Что с моим сыном? Где Володя?

– Тебе похоронка пришла на него, еще в 43-м. Пойдем ко мне, Лизочка, посидим – поговорим. У меня водочка есть.

Елизавета Фадеевна взяла в руки извещение Бауманского райвоенкомиссариата г. Москвы: «Ваш сын, красноармеец Владимир Айкович Овсепян, оставаясь верным воинской присяге в боях за Социалистическое Отечество, проявил героизм и мужество. Умер 15 марта 1943 г. от полученных ран». Сквозь увеличительное стекло нахлынувших слез, безутешная мать разобрала последние строки похоронки: «Родина благодарит вас, истинных патриотов Отечества, за воспитание достойного сына и смелого солдата». Откуда было знать военкому, что «истинные патриоты Отечества» были записаны во «враги народа»?!

Я выяснил, что в 1941-м 15-летний Володя, узнав об аресте родителей, подделал свидетельство о рождении и, приписав себе два года, попал-таки на фронт. Смертельную рану юноша получил в боях за Кавказ, сражаясь с немецкими егерями дивизии «Эдельвейс».

Елизавете Фадеевне страна положит персональную пенсию – за мужа, сына и за муки ее – и она с комсомольским задором будет все еще верить в партию и торжество ее дела, выполняя поручения местной организации КПСС. Имя Айка Овсепяна та же КПСС присвоит улицам в Ереване и Ленинакане (Александрополь, ныне Гюмри).

И на том спасибо...

Оставила ли новая Армения на домах тех улиц дощечки с его именем?! Достоверно известно лишь, что в 90-х годах XX века власти Еревана дали одной из улиц столицы имя академика АН Армянской ССР Ашота Ованнисяна, предшественника Айка Овсепяна на посту первого секретаря ЦК КП(б)А.

Edited February 22, 2009 by Pandukht

[Pandukht]

ЭСКИЗ ЧЕТВЕРТЫЙ

КОСТАНЯН А. А. (1928–1930)

«Костанян Айказ Аршакович (1897, Тифлис–1938), деятель Коммунистической партии Армении. Член РСДРП с 1916 г. Окончил школу Нерсисян в Тифлисе, семинарию Геворгян в Эчмиадзине, обучался на медицинском факультете Саратовского университета. В 1915–16 гг. принимал участие в работе большевистской группы, действовавшей в Вагаршапате. В 1920 г. избирался членом Армянского комитета РКП(б) и заграничного бюро Арменкома. После установления советской власти в Армении – нарком труда и социального обеспечения, позже – нарком внутренних дел. В 1923–25 гг. трудился в аппарате ЦК КП(б) Грузии. В 1925–28 гг. работал в Москве заведующим орготделом в Профинтерне. Участвовал в мировом профсоюзном движении. В 1928–30 гг. – первый секретарь ЦК КП(б) Армении, в 1931–34 гг. – первый секретарь Крымского обкома ВКП(б), ответственный секретарь Профинтерна. С 1934 г. – начальник политотдела Московско-Курской железной дороги. Необоснованно репрессирован, расстрелян, реабилитирован посмертно».

«Краткая Армянская энциклопедия» в 4 томах, т. 2, стр. 744–745, Ереван, 1995 г.

«Кто есть кто: армяне», Биографическая энциклопедия в 2 томах, т. 1, стр. 578, Ереван, 2005 г.

Дополнения к биографии:

Костанян (Костаньян, Кастаньян) Айказ (Гаказ, Гайказ) Аршакович (Аркадьевич) родился в семье шорника, рос в нужде и лишениях. В 1905 году попал в школу Нерсисян в Тифлисе, окончил ее в 1916-м, попутно кормясь частными уроками. Здесь же в сентябре 1916 года вступает в ряды РСДРП. Затем едет в Эчмиадзин и вплоть до закрытия духовной семинарии Геворгян весной 1917 года учится на аудиторном отделении. Там сближается с Анастасом Микояном и вместе с дружком из школы Нерсисян Артаком Стамболцяном активизируют работу марксистского кружка. С марта по октябрь 1917-го в Балаханах, - населенном армянами пригороде Баку, - проводит большевистскую агитацию. Тем же он занимается и в крупнейшем в нефтяной столице Русском нефтепромышленном обществе (РУНО), принадлежащем армянину Степану Лианозову.

Кто не знает, но именно на пике сентябрьских 1918 года погромов армян в Баку Лианозов навсегда покидает город «тысячи огней», чтобы в августе 1919-го возглавить… правительство антисоветской Северо-Западной Республики. И военным министром был у него генерал Юденич.

А тем временем Костанян успел из Баку отбыть в Саратов. Там он поступает на медицинский факультет университета, где ему удается проучиться всего год. Его затягивает в водоворот революционных событий, и при Саратовском обкоме РСДРП(б) он создает армянскую коммунистическую секцию, секретарем бюро которой и избирается. Вскоре он уже комиссар отдела по делам национальностей и заместитель завотделом просвещения в Саратовском Совете.

С августа по ноябрь 1919 года по заданию Кавказского краевого комитета РКП(б) инспектирует работу парторганизаций Баку и Тифлиса. В январе 1920 года, уже в Ереване, принимает участие в работе первой подпольной конференции большевистских групп Армении. На ней обсуждался отчетный доклад сформированного в сентябре 1919 года Армянского комитета РКП(б), именуемого Арменком. Костаняну поручают возглавить его загранбюро, работа которого начинает развертываться в Тифлисе. Выдавливаемое грузинскими меньшевиками загранбюро перебирается в Баку, над которым с конца апреля 1920-го развевается красное знамя Советов.

Перед самым майским восстанием 1920 года против дашнаков в Александрополе Костанян торопится в Ереван. С поражением мятежа большевиков тайно пробирается в родной Тифлис. Но, схваченный грузинской полицией, попадает в Метехскую тюрьму. Друзья подкупают стражу, и в июле ему удается бежать в Баку. Здесь он становится представителем реввоенсовета XI Красной Армии.

Из докладной записки Мартироса Арутюняна, дипломатического представителя Республики Армения в Советском Азербайджане – от 17 июля 1920 года – министру иностранных дел Армении:

«Аресты армян приобрели массовый характер. Поразительно, но особое старание в этом деле выказывают армянские коммунисты. Так называемое «Дело дашнаков» поручено им… В качестве дашнаков арестованы тысячи ни в чем не повинных и не причастных к чему-либо армян. Ненависть тюрок, их планы в отношении армян и партийные страсти армянских большевиков в этом совпадают, более того, удваиваются рвением».

Спустя несколько дней тот же дипломат пишет вдогон:

«Подталкиваемое армянскими большевиками правительство Советского Азербайджана начало преследовать Дашнакцутюн. Партия объявлена нелегальной, а состоящие в ее рядах лица – вне закона. Акция проходит под началом действующих в Баку армянских большевиков Анастаса Микояна, Ависа Нуриджаняна, Айказа Костаняна и других».

ЦК РКП(б) развивает бурную деятельность по подготовке Съезда народов Востока в Баку. Следуя инструкции из Москвы, Костанян подключает свое загранбюро к тому, чтобы съезд прошел в намеченном русле.

1 сентября 1920 года 1891 делегат, в их числе 1273 коммуниста, представители 37 наций и народов, в столичном театре Маилова стоя приветствовали посланцев РКП(б) Григория Зиновьева (он же Овсей-Герш Радомысльский) и Карла Радека (он же Собельсон), председателя и секретаря Исполкома Коминтерна. На первом же заседании в своей воинственной речи Зиновьев бросил клич разношерстной массе мусульман, прибывших из различных мест, призывая их подняться на священную войну против «империалистических хищников Запада и освободить народы Востока от железных пут рабства».

Не успели смолкнуть аплодисменты, как из-за стола президиума выскочил вперед предЧК Советского Азербайджана Алиев. Обнажив саблю, он опустился на колено и от «имени всех мусульман» клятвенно заверил съезд, что они сровняют с землей империалистов-христиан и их пособников. Делегаты-мусульмане, как один, ответили ему дружными возгласами одобрения. Зависли в воздухе и антиармянские выкрики.

Что и говорить, для 157 армян-делегатов это было шоком, но они проглотили пилюлю. Смолчал и Костанян со своим бюро, то и дело поглядывая на Энвер-пашу, одного из вдохновителей геноцида армян, сидевшего в первом ряду со своими 12 спутниками. В унисон кличу Алиева взвился и призыв «красных» турок, вопивших: для того, чтобы «удушить армянский империализм», надо напасть на Республику Армения и убрать ее с политической арены.

На третий день работы съезда в мечети Таза-пир собрались беки-мусульмане, перелицованные мусаватисты и перекрасившиеся красными турецкие «коммунисты» во главе с Энвер-пашой. Весь этот взбесившийся рой звал к армянским погромам. Гудела и волнами ненависти плескалась вокруг мечети озверелая толпа, едва ли не весь мусульманский Баку. И тут возникают муллы. Клянясь на Коране, они обещают под зеленым знаменем турецкого султана биться с гяурами до последнего.

Перетрухнув от содеянного, Зиновьев с Радеком бросаются к поезду на Москву. И вскоре из Москвы же поступает команда – выкатить на улицы Баку орудия и пулеметы.

Едва съезд окончил свою работу, как 10 сентября загранбюро Арменкома во главе с Костаняном в срочном порядке в Баку созвало конференцию с участием 50 представителей зарубежных коммунистических организаций Армении.

Призадумались – как быть? Остановились на том, что – во спасение родины – первыми и на плечах Красной Армии в Армению должны войти они, армянские коммунисты, а не Советский Азербайджан с «красной» Турцией.

Сдается, что Костанян и товарищи учуяли смертельную угрозу.

В тот же день, 10 сентября, Кавказское бюро ЦК РКП(б) создает Центральный комитет КП(б) Армении, включив в его состав Айказа Костаняна, Исаака Довлатяна, Ависа Нуриджаняна, а также Агаси Ханджяна и Саака Тер-Габриеляна.

1 октября ЦК РКП(б) поручает курировать работу зарубежных коммунистических организаций Армении членам Кавказского бюро РКП(б) и ЦК КП(б)А Костаняну, Довлатяну и Нуриджаняну. Все кончается тем, что загранбюро Арменкома в ноябре сворачивает свою работу.

29 ноября 1920 года Армения была объявлена советской республикой, а уже 7 декабря Костаняна вводят в состав наркомата Советской Армении – наркомом труда и соцобеспечения, затем переводят в наркомы внутренних дел. В 1922–25 гг. Костанян становится заворготделом ЦК КП(б) Грузии, членом президиума ЦИК ГССР, а в 1925–28 гг. – заворготделом и членом секретариата Профинтерна в Москве. Налаживает личные отношения с Эрнстом Тельманом, Морисом Торезом, Белой Куном, Пальмиро Тольятти. В 1926–28 гг. – он слушатель исторического отделения Института красной профессуры при ЦИК СССР (г. Москва).

8 апреля 1928 года на пленуме ЦК КП(б) Армении Айказ Костанян избирается первым секретарем. 7 мая 1930-го очередной пленум ЦК КП(б)А, приняв во внимание решение ЦК ВКП(б) о назначении Костаняна первым секретарем Крымского обкома партии, где он проработает с мая по декабрь, освобождает его от обязанностей первого секретаря ЦК КП(б)А. При этом пленум отмечает плодотворную работу ЦК под началом Костаняна за последние два года.

С должности ответсекретаря Профинтерна 2.08.1934 г. его переводят в начальники политотдела Московско-Курской железной дороги им. Ф. Э. Дзержинского, где он проработал до 9.07.1937 г. С января 1936-го он уже член совета при Наркомате путей сообщения СССР.

Замечу, что Айказ Костанян – блестящий трибун, свободно владел армянским, русским, грузинским и немецким языками. В 1930–34 гг. состоял членом Центральной контрольной комиссии ВКП(б), избирался делегатом XIV–XVII съездов ВКП(б), являлся членом президиума Закавказского краевого комитета ВКП(б), членом бюро Бауманского райкома ВКП(б) г. Москвы. 4 апреля 1936 года был награжден орденом Ленина.

На долю Костаняна выпало проведение лишь VI съезда КП(б) Армении, который проходил в Ереване с 20 по 29 января 1929 года. Особо живой интерес вызвал раздел его отчетного доклада «Вопросы развития сельского хозяйства и коллективизации». Ханджян же, назначенный вторым секретарем ЦК в октябре 1928-го, выступил с докладом «Очередные задачи партии на селе».

Сквозь всю работу съезда красной нитью прошла мысль о том, что пора очистить партию от попутчиков и случайных элементов. С этой минуты вся большевистская пресса Армении, как по команде, загудела на эту тему. Дабы не быть голословным, сошлюсь на события, развернувшиеся в самом отдаленном уголке республики – Зангезуре, одном из 9 уездов Армении.

В декабре 1928-го в Горисе, центре Зангезурского уезда, состоялась 8-я конференция коммунистов края. Заслушали доклад завагитпропа ЦК КП(б) Армении Аматуни об итогах деятельности ЦК. Из его уст прозвучало: «Благодаря проводимой новым руководством ЦК ленинской линии, армянской партийной организации в короткий срок удалось изжить грубые ошибки, допущенные прежним составом ЦК, сочтя его методы правооппортунистическим уклоном с националистической окраской».

На той же конференции первый секретарь Зангезурского уездного комитета (укома) партии Седрак Отьян был освобожден от своих обязанностей и направлен на работу в органы Государственного Политического Управления (ГПУ) Армении. С мая по декабрь 1930 года он, теперь уже в должности председателя ГПУ, развернет беспощадную борьбу с бандитизмом. А пока в первые секретари укома выдвигают Агаси Мовсесяна, доверив ему судьбы 1218 членов и кандидатов в члены партии. Из них крестьян – 607, рабочих – 522, служащих – 81 и прочих – 8. Пестрым был и национальный состав организации: армян – 1081, тюрок-азербайджанцев – 109, персов – 24 и 4 иных.

Новоиспеченный секретарь, недолго думая, дает команду редакции газеты «Кармир рашпар» («Красный пахарь»), органа Зангезурского парткома КП(б) Армении и уездного исполкома, воплотить в жизнь идею VI съезда КП(б)А по чистке рядов партии. И начинают скрипеть перья.

Газета «Кармир рашпар» (№ 6 от 9 февраля 1929 г.):

«Ни для кого не секрет, что в парторганизацию Зангезура теми или иными путями просочились чуждые нам элементы.

Так, Хачатур Багдасарян, член комячейки села Маганджуг, был у Нжде едва ли не самым преданным ему воином, участвовал в убийстве тюрка Дадаша из соседнего села. Досталось от него и коммунистам. Он и по сей день страдает религиозными предрассудками. Давеча детей своих… к мулле водил, барана в жертву принес святым. Водится с местной контрой и кулаками, партийной жизнью не интересуется. Вместе с Хачатуром участвовал в захвате и убийстве Дадаша и член 2-й комячейки того же села Цатур Тунян, ваштапет (ротный. – Г. М.) у Нжде. Это он, Тунян, в 1921-м, обнаружив случайно забредших в Маганджуг двух большевиков, спасшихся от дашнакского расстрела в Татеве, изрядно помучив их, препроводил в Горис, где те были расстреляны. Он и сейчас носит в кармане заветное для него фото своего Нжде.

А член комячейки села Карашен Агало Маргарян, промышлявший в 1918 г. в Баку торговлей молоком, имел там свою лавку. Теперь он отстроил себе новый двухэтажный дом на оживленной дороге неподалеку от села и сдирает с каждого путника 2–3 рубля за ночлег. Покупая по дешевке продукты на селе, он втридорога сбывает их прохожим-путникам. К тому же вот уже 3 года умудряется не платить единый сельхозналог, хоть и не раз предупреждался комячейкой. С оглядкой на него не платят налоги и его дружки-кулаки.

Серго».

«Член компартии с 1919 г.», как величает себя Саак Акобян, преспокойно устроился и работает себе в райфинотделе. Еще в 1925 году, во время проверки ее рядов, он на 6 месяцев был удален из партии как политически неграмотный и пассивный товарищ. А когда в ноябре 1920-го Нжде подавил в Зангезуре первые ростки советской власти, Акобян бросился к нему в объятия и был назначен ответственным секретарем так называемого «Комитета спасения родины» села Алигулишен. Принимал участие в работе всезангезурского «Комитета спасения родины», лично составив и подписав протоколы о расстреле коммунистов края.

Ревизионная комиссия уездного парткома вынесла решение – исключить всех вышеупомянутых из рядов компартии.

А. Мусаельян».

«Кармир рашпар» (№ 7 от 15 февраля):

«Кулаки сисианского села Базарчай – что молокане (сектанты, выселенные из Тамбовской губернии во второй половине XIX века – Г. М.), что армяне, тайком сговорились поделить всю землю села между собой. К тому же кулаки из армян нашептывают зажиточным молоканам: «Уж лучше пусть наши земли вам достанутся, чем нашим голодранцам». И воду эту мутят Беглар Карапетян, Закар Агасян, Сетрак Агаджанян, Григорий Жоков, Алексей и Ением Касмынины.

Приструнить бы их!

Серго».

«Симон Сиравян, член комячейки Хндзореска, то и дело ходит на сельскую площадь, чтобы прокричать: «Накинутый мне налог в 75 рублей – непомерный!» В ответ его сосед Саак Мкртумян (бедняк) возражает: «Власть права, требуя уплатить 75 рублей, потому что каждому подворью положено платить со своего дохода». Наутро бедняк Саак находит на двери своего хлева записку: «Мы, а нас человек десять, советуем тебе заткнуться, иначе твой дом сожжем и голову снесем».

Не Симона ли рук это дело?!

Царайох («Служащий» – Г. М.)».

«Секретарь комячейки села Танзатап Аллахверди Хачатрян, владея мельницей, обирает односельчан. Когда его родичи Аршак и Хачатур Хачатряны пожелали безвозмездно передать свою мельницу в общее пользование, Аллахверди воспротивился, потому что весь доход с той мельницы тек ему в карман.

Пора избавить партию от таких хапуг.

П. А.».

«Кармир рашпар» (№ 9 от 1 марта):

«Мушег, учитель села Брун, подпал под влияние кулаков. Кутит с ними, не просыхая. 22 января он так надрался у кулака Тевадроса Минасяна, что утром еле дополз до школы и распустил учеников со словами: «Разболелся я что-то. Башка трещит».

Астарифи Зилф».

«Бывший директор школы капанского села Бех – Шмавон Минасян – в прошлом учебном году запустил руку в кассу ученического кооператива, выбрав оттуда 18 руб. на личные нужды. А еще он школьный надел земли не беднякам отдал на вспашку, а дружкам-кулакам.

Аканатес («Очевидец» – Г. М.)».

В унисон этим доносам 28 марта на VII съезде уездных Советов Зангезура в Горисе прозвучала и речь Асканаза Мравяна, наркома просвещения и зампредсовнаркома республики.

Привожу образчик махровой большевистской лжи:

«Сегодня дашнаки, а с ними и Нжде, разоряющий армянские и тюркские села, сойдясь с мусаватистом-палачом Хосров-беком Султановым (организатором погромов в Шуши в марте 1920 г. – Г. М.), объединились в союз против трудящихся масс армян и тюрок. Противостоя этим проискам, крестьянство и рабочий класс, армяне и тюрки, взявшись за руки, строят социализм».

Эхом на выступление наркома прокатилась новая волна истерии доносов.

«Кармир рашпар» (№ 13 от 29 марта):

«Самвел Машурян, бухгалтер уездного исполкома, состоял в партии Дашнакцутюн и был членом «Комитета спасения Нагорного Карабаха». После советизации ему удалось просочиться в советский аппарат, стать бухгалтером.

Надобно учреждения наши избавить от подобных чиновников.

Арайжм айскан («Пока довольно и этого» – Г. М.)».

«Патвакан Ширинян из села Шинуайр, улизнув в Баку, в 1928-м вполз в компартию как «трудяга». А ведь он – член партии Дашнакцутюн с 1907 года, 10 лет в старостах у нас ходил, обзавелся кулацким хозяйством и живет себе ростовщичеством. До советизации Зангезура целых два года хмбапетом был, стоял во главе банды, а с конца 1919-го по июнь 1920-го служил начальником снабжения и транспорта Зангезура. Дом свой отдал Нжде под штаб и место тайных собраний.

Его приспешнику, Акобу Нерсисяну из наших односельчан, тоже удалось уйти в Баку, просочиться в ряды компартии. Ныне он учится в Москве за государственный счет. Отличился этот Акоб и во дни, когда коммунистов в Татеве сбрасывали с обрыва в ущелье. В июле 1920-го, когда к власти в Зангезуре пришли коммунисты, он нагло надел форму милиционера, но вскоре, изменив Советам, переметнулся к Нжде и в Шинуайре помог его курьерам уйти от погони.

Обращаю на это внимание Бакинского комитета.

Отах («Комната» – Г. М.)».

«Кармир рашпар» (№ 15 от 12 апреля):

«Член комячейки села Маганджуг Саак Диланян, пьяница, работая на электростанции Гориса, стырил там динамит.

Гюхаци («Селянин» – Г. М.)».

«Кармир рашпар» (№ 17 от 28 апреля):

«Ноябрьский 1928 года пленум ЦК ВКП(б) констатировал, что классовая борьба в стране заметно обострилась: враг мобилизует силы. Городской торгаш, сельский кулак, дашнак, священник, чуя близость своего конца, из мухи делают слона, чтобы вбить клин между трудовым народом и партией, пытаясь отсечь его от советской власти…

В этих условиях строжайшая проверка партийных рядов – потребность первостепенная. Необходимо обрубить и отринуть всех прогнивших, извращенцев и разуверившихся в нашем строе.

Б. Н.».

Эта публикация придала ускорение процессу, и 18 мая во все комячейки поступила директива от Зангезурского парткома о порядке проведения с 1 июня открытых собраний по чистке партийных рядов.

3 июля к 7 часам вечера в зале уездного комитета партии яблоку негде было упасть: пришли не только коммунисты, но и беспартийные.

Минас Саргисян, председатель комиссии по проверке и чистке рядов партии, объявил, что первыми предстанут перед товарищами пятеро – члены ЦК КП(б) Армении Агаси Мовсесян – первый секретарь укома партии, Согомон Карапетян – председатель уездного исполкома, Герасим Манучарян – председатель уездного профбюро, а с ними и члены Центральной ревизионной комиссии КП(б)А – инструктор уездного парткома Савалан Ширинов и Арсен Хойлунц, председатель партийной «тройки» уезда.

Каждый рассказал свою биографию. Оппоненты, говоря Мовсесяну о его бестактности, намекнули, что он мог бы и поделикатнее быть с людьми. Карапетяну с Манучаряном присоветовали заняться самообразованием. К тюрку Ширинову почему-то не придрались. Зато двое из зала усомнились в достоверности партстажа Хойлунца из «тройки».

Чей-то голос упрекнул комиссию по чистке в том, что она «перестала ловить мышей», то есть выгребать мусор в рядах партии.

И запестрели стены городских учреждений объявлениями типа: «Комиссия по проверке и чистке партрядов принимает как письменно, так и устно заявления, касающиеся тех или иных товарищей, ежедневно с 9 до 12 дня в здании горисской гостиницы.

Можно опускать жалобы и в специальный ящик у входа в гостиницу.

В уезде работают 2 комиссии: одна в Горисском и Сисианском районах, другая – в Капанском».

«Кармир рашпар» (№ 30 от 3 августа):

«Комиссия по прореживанию рядов партии решила исключить из нее Вагаршака Бегларяна, Мисака Даниеляна, Ашота Парамазяна, Айрапета Торозяна, Хачатура Амбарцумяна, Х. Телунца – из комячейки милиции, Алексана Даниеляна – из комячейки батальона».

«В Капанском районе проверены 54 кандидата в члены партии. Смбат Авагян и Арташес Григорян решением комиссии из партии исключены».

Народ оживился, из почтового ящика при входе в гостиницу «донесения» выбирали уже трижды в день. Завалили письмами и газету.

Удивительно, появились даже «самодоносы».

«Кармир рашпар» (№ 41 от 26 октября):

«И мы вполне достойны чистки! Сказать, почему?

«Я, Аршак Торозян, верный духу идей Нжде, активный борец с большевиками, в 1921 году был комендантом Хндзореска, позже начфронта Маганджуга. Вместе с Нжде удрал в Персию, потом вернулся в Зангезур и сумел пролезть в лесничие. А когда в 1927-м началась чистка среди лесников, я уволился сам, успев загнать местным коммунальщикам древесины на 500–600 рублей, что позволило мне уйти в Закаспье. Поторговал там целый год, пока снова не потянуло в Горис, где я так же ловко устроился на ту же работу, подмазав кого надо. И даже в ряды профсоюза влез.

В 1929 году надумал дом себе построить, даже стройматериалы заготовил в лесах зангезурских. Провел за нос кредитное товарищество, позаимствовал там 140 рублей и купил добрую лошадь. А ей конюшня была нужна. Вот и присмотрел я под нее домишко вдовицы Даны, решив: в самый раз будет.

Думаю, что этого с лихвой хватит, чтобы комиссия по чистке выдала мне почетный волчий билет».

«Отец мой, Николай-бек Мелик-Усеинян, был известным помещиком, ростовщиком и мздоимцем… И жил я припеваючи. Я и теперь в порядке, хожу у фининспектора в помощниках, никто из торгашей на меня еще не жаловался. А когда во время советизации Зангезура беки в страхе рванули отсюда, я подобрал все их имущество, спустил на базаре и живу себе, в ус не дую.

С ростовщическим приветом Коля Мелик-Усеинян».

Под самодоносами подписался некто Зтох («Сепаратор»).

Партийные чистки породили новую проблему: где взять толковые кадры?

«Кармир рашпар» (№ 41 от 26 октября):

«Выдвигая рабочих на руководящие и ответственные посты, мы выбиваем почву из-под всякого рода бюрократических безобразий, удешевляя содержание госаппарата и приближая его к массам.

На сегодня в числе выдвиженцев значатся следующие товарищи:

Аслан Манучарян – слесарь с 19-летним трудовым стажем. Рекомендован в председатели Зангезурского уездного профбюро;

Мартирос Айрапетян – беспартийный рабочий, трудовой стаж 25 лет. Есть намерение назначить его народным судьей;

Аллахверди Мамедов – опытный рабочий, выдвигается на должность инструктора исполкома по нацменьшинствам».

Так, начав «крестовый поход» за чистку рядов партии, VI съезд КП(б)А широко развернул борьбу с «кулачеством и бандитизмом», не говоря уже о новых врагах всех мастей. В отчетном докладе съезду Айказ Костанян заострил внимание делегатов на этом вопросе:

«По данным Центрколхоза, в республике имеется 115 коллективных хозяйств, которые объединяют более 2000 крестьянских дворов.

Вы только посмотрите, что за дикий вой подняли вражеские элементы вокруг этого. Заметьте, сегодня в колхозы пришло всего полтора процента от общего числа наших крестьян, казалось бы, цифра не такая уж и значительная, но, обратите внимание, кулаки все свои силы сознательно бросили почему-то против коллективизации.

Нашим нархозпланом предусмотрено до конца пятилетки (1932/33 гг. – Г. М.) вовлечь в колхозное движение вместо 2-х тысяч крестьянских хозяйств – 27 тысяч».

Теперь, еще раз пролистав подшивки местной газеты, проследим за тем, как Зангезурский уком партии совладал с кулачеством.

«Кармир рашпар» (№ 6 от 9 февраля 1929 г.):

«Член сельсовета села Тех Казар Балачян, записывавшийся в бедняки, не интересуется делами совета, зато нашел время в паре с каким-то торгашом набрать у крестьян шкур и разжиться на этом. На днях он даже умудрился сбагрить местному кооперативу кожи на 700 рублей.

Сельский сход требует лишить Балачяна права голоса.

Б. Дорунц».

«Пещерное жилище Арташеса Мирумяна, кулака села Брун, стоит на отшибе. Там идеальное место для карточных игр и возлияний горячительных напитков. Сюда же хаживают лишенные права голоса Аванес-ами и Джавагиренц Аршак. Надо полагать, что сбегаются они туда не только в карты резаться да пьянствовать. Небось вынашивают планы по срыву выборов в местный совет.

Они осторожны и вздрагивают при каждом шорохе.

Мбах».

«Кармир рашпар» (№ 8 от 22 февраля):

«Крестьяне села Шаки подпали под влияние тюркских кулаков, конкретно – Сваза, вора и убивца, Кардаш-хана, не раз бежавшего из тюрьмы, у которого помимо трех жен есть еще три верблюдицы, не считая вола и коровы, Патиша, хозяина отары в 400 овец, Хан-оглана, Идиша, а также Ал-Аги, изображающего муллу. Задолго до начала выборов в сельсовет они начали заниматься разложением бедняков и середняков, отваживая их от участия в выборах. В этом деле кулаки-армяне с кулаками-тюрками «на одной пуповине». Воспользовавшись моментом, в пику бедняцкому, богач Хан-оглан созвал у себя на дому кулацкое собрание.

А когда народ пришел голосовать за новый состав сельсовета, кулаки стали угрожать коммунистам, принуждая их отказаться от места в сельсовете. Более того, они принудили их оставить село навсегда. Выборы расстроились, и дело приняло опасный оборот. Тут вмешались следственные органы и взяли этих мироедов под стражу.

И лишь после этого выборы прошли успешно».

Уместно вернуться к докладу Асканаза Мравяна о деятельности правительства Армении, который он зачитал на VII съезде уездных Советов Зангезура:

«По всей республике в этом году предусмотрен сбор единого сельхозналога в сумме полутора млн. рублей, при этом кредит на развитие сельского хозяйства составляет 8 млн. рублей…

Наша кредитная политика носит классовый характер: 52 процента крестьянских хозяйств освобождены от уплаты налога, облегчена и участь середняка. Основное бремя налогов государство возложило на зажиточных и кулаков».

А что кулаки?! Как они на это отреагировали?!

«Кармир рашпар» (№ 18 от 10 мая):

«В селе Бнунис и в кулацкой среде нашлись смельчаки, двинувшие в колхоз. Да только пошли они туда отнюдь не ради того, чтобы влиться в коллектив, а скорее для того, чтобы создать почву для развала колхоза.

А. Карагезян».

Вести с мест рождали неясную тревогу в душах.

«Кармир рашпар» (№ 30 от 3 августа):

«Коммунисты Шинуайра организовались в колхоз. Поработали вместе каких-то 5 месяцев. И дело встало, потому что они так и не смогли оторваться от своего подсобного хозяйства. Вскоре колхоз тот сам собой развалился.

Г. Арзуманян».

Кулаки уезда продолжали крепко держаться за свое. Они не только не шли в колхоз, но и умудрялись «эксплуатировать» труд батраков.

«Кармир рашпар» (№ 30 от 3 августа):

«Крестьянка из неимущих Малаг Мирабян, уроженка села Хознавар, вот уже четвертый год как осела в Караундже. Последние два года она батрачила у богатея Михаела Геворгбегяна, кстати, лишенного права голоса. Кулак Геворгбегян овладел ею силой, и она забеременела от него. Жена Михаела всеми средствами пыталась прервать беременность батрачки, но тщетно.

Малаг подала на хозяина в суд. Ей присудили единовременную выплату в 24 рубля, оставив за ней право – по рождении ребенка – вытребовать себе еще и ежемесячные выплаты – на содержание.

Амардзак («Смельчак» – Г. М.)».

Тот же Амардзак в следующем номере газеты пишет:

«Член комячейки села Караундж Хачик Мкртчян владеет кулацким подворьем. В колхоз не подается, объясняет свой отказ так: «если я вступлю туда, то из колхоза придется уйти горе-работникам», то есть беднякам. С ними Хачик бок о бок работать не станет. Когда же ему стали внушать, что его поведение отдает кулацким душком, он отрезал: «У нас на селе кулаков нет». Выслушав его возражение, многие селяне стали кивать головой, повторяя вслед за ним: «лучшие работники на селе те, кого кличут кулаками».

Не правый ли это уклон?!»

Кулака винят в том, что он обирает бедняков. А так ли это?! Некто «Куматаро» выступает вроде бы третейским судьей.

«Кармир рашпар» (№ 32 от 17 августа):

«Оган Манучарян, зажиточный крестьянин села Брнакот, что ни год выдает по весне неимущим односельчанам зерно из своих закромов, да выдает с возвратом. И с каким! Бедняки должны вернуть за пуд его зерна полпуда сверх. В этом году картина на селе повторилась.

Сущий грабеж! Надо этому кулаку дать по мозгам! Мало того, что он народ грабит беззастенчиво, так еще сумел заставить своего соседа-бедняка отработать на него 10 дней за какой-то жалкий пуд зерна».

И это вместо того, резюмирует рупор партийной печати, чтобы излишки зерна сдать государству согласно закону о хлебозаготовках.

«Кармир рашпар» (№ 33 от 24 августа):

«Кулаки и перекупщики зерна распускают слухи: если зерно уйдет на хлебозаготовки, его вывезут за пределы уезда, а это значит, что нас обрекут на голод. А что работящий крестьянин на это скажет? А он скажет: «Какой смысл сдавать зерно кооперативу, если частник готов заплатить больше».

И то правда, что частник может сегодня взять хлеб подороже, нежели государство. Но ведь уже завтра тот же частник может взвинтить цены, и тогда уже крестьянин останется внакладе. Крестьянину надо бы уяснить себе, что, получив сегодня на пару рублей больше, он придает сил врагу, который завтра, но уже другими путями обдерет его как липку, нажившись на нем десятикратно».

А 7 сентября на заседании уездного исполкома его председатель Согомон Карапетян выдал директиву парткома: «В этом году наш уезд должен по хлебозаготовке сдать государству 35 тысяч пудов зерна, из коих 12 тысяч ячменем. Наш лозунг сегодня – все излишки до последнего зернышка – государству, частнику – ни фунта».

Между тем замечены факты вредительства.

«Кармир рашпар» (№ 36 от 17 сентября):

«15-го числа в селе Шаки запылали 800 скирд колхозного хлеба. Это дело рук кулаков. Виновных следует наказать так, чтоб всякого рода врагам коллективизации неповадно было покушаться на народное добро».

Остро встал и вопрос о муке, которую получают мельники за помол зерна.

«Кармир рашпар» (№ 37 от 25 сентября):

«Кто не знает, что по нашему уезду у мельников в виде оплаты за помол оседает до 30 тысяч пудов зерна?! А это всего на 5 тысяч пудов меньше спущенного плана хлебозаготовок по Зангезуру. Сейчас по зерну или муке, оседающим у мельников, четкое постановление вышло: сдать государству и по твердым ценам».

«Село Яйджи насчитывает 1050 душ, и без передыху работают там две мельницы. Если в среднем в год на душу мелется 11 пудов зерна, выходит, у мельников остается 500 пудов. Да только они, эти зажравшиеся мельники, что-то не торопятся сдавать государству излишки. Предсельсовета Вардан Варданян, сетуя, что хлеб этот достается мельникам тяжким трудом, тем самым, сам того не подозревая, впадает в правый уклон. Этим он потворствует интересам мельников и зажиточных крестьян».

В первых числах октября в Горис из ГПУ Армении поступила почтограмма, относительно хлебозаготовок. В ней звучало требование «решительно ударить по кулаку в деревне». А с мест летели жалобы.

«Кармир рашпар» (№ 38 от 4 октября):

«Сопротивление кулаков растет изо дня в день, хлеб фактически сдают лишь неимущие и середняки. Кулак укрывает свое зерно. Более того, он тайком скупает его. Тем самым он противится законам государства. Следственным органам и милиции следует выявить ямы-схроны с зерном и призвать кулаков к ответу».

«Секретарь комсомольской ячейки села Толорс, местный пастух Акоб Овагимян в год получает за выпас скота 125 пудов зерна. А в семье у него всего-то трое. Нет чтобы пару мешков сдать кредитному товариществу. Он его стороной обходит, а все потому, что оно, это товарищество, не потчует Акоба медом и мацуном, как это делают кулаки Бахши и Мовсес.

Как минимум, 60 пудов он отдает кулакам, тем самым вызывая на «соревнование» всех любителей полакомиться кулацким медом. Что до жены Акоба, то она суть хлебозаготовок уяснила лучше мужа. Ругает его за то, что муж делится зерном с кулаками, а не сдает кредитному товариществу. За это он ее и лупит.

Перчатку «вызова», брошенную Акобом, поднимает комсомолец Парун Погосян: по 5 рублей за пуд он отдает излишки своего зерна кулаку-тюрку из Нахичевана.

Стыд и позор таким комсомольцам!

Корр. Камами».

Пока же время лило воду на мельницу советской власти.

К октябрю 1929 года Армения уже насчитывала 245 колхозов, куда вошло 6283 крестьянских двора в 26364 души. Сравним: в январе 1928-го колхозов в республике набралось только 6.

И тут партия взяла курс на сплошную коллективизацию. Закавказский крайком 15 декабря на очередном заседании отмечает, что по ЗСФСР коллективизация проходит слишком уж медленно. Чтобы подстегнуть процесс, в срочном порядке создают так называемые «культ-бригады» из рабочих и представителей интеллигенции.

О результатах своей работы они по-военному рапортуют партии:

«Рапорт № 1

Село Тех, 30 января 1930 г. В 12 часов дня собрание комячейки одобрило коллективизацию на 100 процентов.

В 2 часа дня группа неимущих, а в 8 часов вечера и комсомольская ячейка одобрили коллективизацию на 100 процентов.

31 января. В 10 часов утра сельсовет, а в 11 часов утра и собрание представителей от женщин одобрили коллективизацию на 100 процентов.

В 12 часов дня общее собрание села (а такого стечения народа никто не помнил) проголосовало за коллективизацию единогласно.

30-го в колхоз были приняты 17 хозяйств, 31-го – 21, заявления остальных 39-ти желающих будут рассмотрены завтра и в последующие дни. Заявления о приеме продолжают прибывать.

Начальник бригады Техского подрайона

Р. Арутюнян».

В уездный партком стали поступать более чем бодрые телеграммы:

«К 8-му февраля в Сисианском районе созданы 27 колхозов, куда вошли 2615 хозяйств, или 54,4 процента от их общего числа.

Меликсетян».

«К 9-му февраля число колхозов в Капане достигло 42-х. В 38 селах проведена сплошная коллективизация.

Бадикян».

По сводкам на 15 февраля, по Зангезуру числилось уже 99 колхозов, которые вобрали в себя 86 процентов крестьянских подворий уезда.

Согласно специальному закону о раскулачивании, принятому ЦИК и СНК СССР 1 февраля 1930 года, по всей стране при сельских Советах создаются комиссии по раскулачиванию.

«Кармир рашпар» (№ 6 от 10 февраля 1930 г.):

«Ликвидация кулака, как класса, стала задачей первоочередной. Колебаться в деле раскулачивания или промедление равносильно потворству сторонникам правого уклона.

С. Зограбян».

И пошло-поехало. Одно наложилось на другое. Сплошная коллективизация стала душить кулака. Угодили в «мясорубку» и середняки.

Из сообщений уполномоченного ГПУ по Зангезурскому уезду в центр:

«Кулак из села Маганджуг Арутюн Хачян 5 февраля этапирован в Горис, в исправительный дом».

«В селе Мазра кулаки учинили массовый забой скота. Поддавшись этой провокации, часть середняков под покровом ночи погнала свой скот в Нахичеван на продажу».

Донесения подобного рода с мест и легли в основу постановления Совнаркома Армении об уголовной ответственности за злонамеренный убой скота. Нарушителям закона это грозило лишением свободы до двух лет.

В республике, как и по стране в целом, зрело чувство тревоги. Советский строй замер в ожидании взрыва. И тут не дает сбоя провидческий нюх вождя народов: 2 марта «Правда» открывается статьей тов. Сталина «Головокружение от успехов». Иосиф Виссарионович по-отечески наставляет партийные кадры на исправление допущенных ошибок и перегибов в колхозном строительстве.

И пока партия разбиралась, со слов вождя, с «перегибами по вине местных властей», кулаки Зангезура успели организоваться в отряды самозащиты, коих обозвали бандами. Не потому ли 16 марта Заккрайком ВКП(б) принял решение «О распространении бандитизма в Зангезуре». Согласно пункту 3 этого постановления, сто вооруженных коммунистов-армян из Баку откомандировали в Горис. За короткий промежуток времени в одном только Горисском районе было раскулачено 130 зажиточных крестьян. Кого сослали, а кого кончили на месте.

В целом республика потеряла 1100 еще вчера крепких хозяйств. А в Шамшадине (Тавуш), Талине, Веди, Севане, Басаргечаре (Варденис) полыхнули крестьянские волнения. Первым от бандитской пули пал председатель колхоза села Ст. Горис (ныне Веришен) Сергей Шуганц, внештатный фельетонист газеты «Кармир рашпар».

26 марта в Зангезур, чтобы унять недовольство крестьян в Горисском и Сисианском районах, по поручению Айказа Костаняна прибывает Агаси Ханджян. В театральном зале горисского горкультпросвета, выступая перед местным партактивом, он говорит: «Колхозное движение целиком основано на добровольных началах. Не стоит, опьянев от удач, отрываться от масс и забегать вперед, обобществляя бездумно все имущество селянина, включая кур».

В Зангезуре страсти поутихли. А вот в соседнем Даралагязе (ныне Вайоц Дзор), прогнав коммунистов, крестьяне взяли власть в свои руки. Ими командовал «дашнакский хмбапет» Мартирос, перебравшийся туда через Нахичеван из Персии. В центре мятежа оказалось село Гндеваз. Восстание было жестоко подавлено Армянской стрелковой дивизией. Начались повальные аресты, расстрелы без суда и следствия. Вести о кровавых расправах дошли и до снискавшего себе народную любовь поэта Егише Чаренца.

Из протокола допроса писателя Акселя Бакунца, который вел начальник УНКВД ЗСФСР по Армении, майор Госбезопасности Мугдуси (5 августа 1936 г.): «По вопросу о коллективизации я помню факт, как Чаренц отправился к бывшему секретарю ЦК КП(б)А тов. Костаняну и резко возмущался проводимой коллективизацией в Армении, говоря, что партия применяет в Армении московские методы, разрушает старательные крестьянские хозяйства и доводит крестьян до голодной смерти».

В накалившейся обстановке Костанян настаивает на проведении экстренного заседания президиума ЦК КП(б)А. 15 апреля 1930 года на заседании вынесено решение: «Президиум ЦК КП(б)А констатирует, что в колхозном строительстве допущен ряд серьезных ошибок… Не была принята во внимание специфика отдельных районов и степень готовности к проведению всеобщей коллективизации».

Оргвыводы не заставили себя ждать. 7 мая пленум ЦК КП(б)А освободил Айказа Костаняна от обязанностей первого секретаря в связи с его переводом на работу в Симферополь. А не было ли это санкционированное Москвой перемещение очередным ходом на шахматной доске тов. Сталина?!

Тот же пленум избрал А. Г. Ханджяна первым секретарем ЦК КП(б)А и А. С. Аматуни – вторым. До начала работы очередного съезда армянских коммунистов оставались считаные дни. VII съезд КП(б)А (24–28 мая) утвердит Ханджяна и Аматуни в их статусе.

Достойно восхищения выступление первого секретаря Заккрайкома ВКП(б) В. В. Ломинадзе на VI съезде большевиков ЗСФСР в июне 1930 года:

«Едва дошли до нас вести о том, что тов. Костанян и тов. Кахиани (первый секретарь ЦК КП(б) Грузии – Г. М.) отозваны из Закавказья, как руководители Армении вдруг всполошились… Я уже говорил и настаиваю на этом, что ошибки товарищей Костаняна и Кахиани следует рассматривать не как их личные промахи, а как ошибки руководства Грузии и Армении в целом…»

В доме правительства, что в Москве по улице Серафимовича, дом 2, кв. № 95, в ночь на 10 июля 1937 года (напомню, что в том доме, в кв. № 60, проживал предшественник Костаняна на посту первого секретаря ЦК КП(б)А Айк Овсепян) офицеры НКВД арестовали Айказа Аршаковича. 20 апреля 1938-го Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила его к ВМН (высшей мере наказания). И уже наутро приговор был приведен в исполнение.

В завизированном Сталиным, Молотовым, Кагановичем и Ждановым расстрельном «Списке» от 19 апреля 1938 года (АП РФ Оп. 24 Д. 416, стр. 1–17), где значились 327 приговоренных, Костанян шел под номером 136. «Список» с грифом «1-я категория», что означало – расстрел, заверил «Начальник 8 отдела ГУГБ НКВД СССР Ст. майор Госуд. Безопасности Шапиро». К слову, Шапиро Исаак Ильич, как и Цесарский Владимир Ефимович, «куратор» по делу А. А. Овсепяна, были арестованы органами НКВД по обвинению в шпионаже и в 1940-м расстреляны.

Каково же было мое удивление, когда в злосчастном этом «Списке» под номером 200 обнаружил я имя юриста Орбеляна Агапарона Султановича, советского государственного деятеля. Хочу верить, что народный артист СССР, композитор Константин Орбелян, ныне проживающий в США, узнает, наконец, правду об отце.

Edited February 22, 2009 by Pandukht

[Pandukht]

ЭСКИЗ ПЯТЫЙ

ХАНДЖЯН А. Г. (1930–1936)

«Ханджян Агаси Гевондович (30.1.1901, Ван – 9.7.1936, Тбилиси, захоронен в Ереванском городском пантеоне), советский партийный и государственный деятель. Член РСДРП(б) с 1917 г. Окончил Ереванскую епархиальную школу и Эчмиадзинскую семинарию Геворгян, учился в Москве в Коммунистическом университете им. Свердлова (1921). В 1917 г. вместе с Г. Гукасяном создал в Ереване Союз молодых марксистов-интернационалистов, а в 1919 г. с Г. Гукасяном и А. Будагяном – Армянскую молодежную коммунистическую организацию «Спартак». В августе 1919 г. был арестован. В сентябре того же года избирается (заочно) членом Закавказского бюро коммунистических молодежных организаций. В августе 1920 г. был арестован вторично и приговорен к 10 годам тюрьмы. После установления советской власти в Армении в декабре 1920 г. избирается секретарем Ереванского горкома КП(б) Армении. В 1922–28 гг. работает в Ленинграде. В 1928 г. избирается вторым секретарем ЦК КП(б)А, с мая 1930 г. – первым секретарем. Член бюро Закавказского крайкома, член ЦИК СССР, ЗСФСР и Арм. ССР. Ханджян пал жертвой культа личности, убит при невыясненных обстоятельствах».

«Краткая Армянская энциклопедия» в 4 томах, т. 2, стр. 479, Ереван, 1995 г.

«Кто есть кто: армяне», Биографическая энциклопедия в 2 томах, т. 1, стр.493, Ереван, 2005 г.

Из личного дела Ханджяна:

«Автобиография члена ВКП(б) п/б № 0130000 Ханджяна А. Г.

Родился в 1901 году в Турецкой Армении, в городе Ван, в мелкобуржуазной мещанской семье. Отец большей частью учительствовал в городских армянских школах.

В 1915 г. во время войны после отступления русской армии семья переселилась на Кавказ. Это «бегство»… заставило меня подумать о многом. С 1915 г. жил, учился в Эривани, в 1916 г. продолжил учебу в Эчмиадзине (в семинарии Геворгян проучился всего год – Г. М.). В это время в Эривани познакомился с некоторыми социал-демократами…

В 1917 г., в дни, когда дошли первые вести о Февральской революции, я вступил в Эриванскую социал-демократическую группу (в марте – Г. М.)… В 1919 г. за большевистскую агитацию был арестован и сидел в тюрьме 2 месяца. Принимал участие в работе 1-й конференции коммунистической организации Армении (имеет в виду подпольную конференцию Армянского комитета РКП(б) в январе 1920 г. – Г. М.). После майских событий (майского 1920 г. восстания большевиков против дашнаков – Г. М.) в нелегальных условиях продолжал работу в Эривани, но был вновь арестован и чрезвычайным судом приговорен к 10-летнему тюремному заключению».

Из воспоминаний Ерануи Акопян, связной Эриванского большевистского подполья:

«В те мрачные годы Ханджян находился в подполье. Чаще всего он скрывался в доме номер 25 по улице Туманяна, где имелся подвал с подземным ходом во двор. В этом подвале, где жил и работал Агаси, проводились партийные сходки и встречи».

К тому же из подполья Ханджян умудрялся руководить работой и всей комсомольской организации Армении.

Из автобиографии:

«Вышел из тюрьмы после советизации Армении в декабре 1920 г. Работал в Эриванском комитете и ЦК компартии Армении (секретарь Эриванского комитета с начала декабря 1920 по февраль 1921 г. и член ЦК)… Учился в университете им. Свердлова 1 год и переехал в Ленинград, работал в Выборгском райкоме партии (инструктором – Г. М.), с 1922 г. был зав. АПО (агитационно-пропагандистский отдел – Г. М.) РК, после XIV съезда ВКП(б) (в декабре 1925 г.– Г. М.) был выдвинут заворграспредом в Московско-Нарвский райком, где и работал до приезда в Армению.

А. Ханджян

16/ I – 1929 г., Эривань».

Дополнения и уточнения к биографии:

1 мая 1919 г. по инициативе Гукаса Гукасяна, Агаси Ханджяна и Арменака Будагяна выходит первый номер газеты «Спартак» одноименной молодежной коммунистической организации. 1-я нелегальная конференция Закавказских коммунистических организаций, где Ханджян заочно был избран членом бюро, состоялась в конце сентября 1919 г. в Баку. Второй арест Ханджяна дашнаками имел место в августе 1920 г. Его сослали на остров на озере Севан. В сентябре того же года Ханджян заочно избирается членом ЦК КП(б) Армении.

В дни подавления дашнакского мятежа (18.II–2.IV.1921) Ханджян с оружием в руках бился в северных районах Армении за возвращение советских порядков, будучи членом бюро ЦК КП(б)А и заместителем первого секретаря ЦК Геворга Алиханяна.

В 1924-м, впервые в Советском Союзе, в Выборгском районе Ленинграда, Ханджян берется за создание «Общества смычки города с деревней». К концу года его почин подхватили 300 тысяч рабочих, красноармейцев и учащихся города. При активном участии Ханджяна эти энтузиасты сумели организовать в Ленинградской, Новгородской, Псковской и даже Череповецкой областях 500 ликбезов, пунктов по ликвидации неграмотности, и открыть 300 изб-читален. Уйдя с головой в партийные дела, Ханджян тем не менее находил время приобщать ленинградцев к культуре.

Из воспоминаний старого большевика Владимира Зинина:

«На одном из литдиспутов Агаси Гевондович о Сергее Есенине говорил так: «Большой, талантливый поэт всей своей трезвой душой тянется к новому, но, к сожалению, все еще не может разобраться в обстановке, мечется, страдает, заглядывает в кабаки и сочиняет кабацкие стихи. Мы, большевики, тоже любим Есенина, но Есенина настоящего, не хмельного, Есенина – патриота Родины, Есенина – певца земли русской и ее красот».

Работая в Московско-Нарвском райкоме партии заворготделом, Ханджян становится членом Ленинградского обкома ВКП(б). В августе 1928-го ЦК ВКП(б) направляет Ханджяна в распоряжение ЦК КП(б) Армении, где в октябре того же года он избирается вторым секретарем ЦК. Лидер ленинградских коммунистов С. М. Киров с болью в сердце отпускал туда своего преданного соратника.

В 15-ю годовщину советизации Армении (1935) Ханджяна награждают орденом Ленина. Он – делегат XV (1927), XVI (1930), XVII (1934) съездов ВКП(б) (на последнем его вводят в состав Центральной ревизионной комиссии), VI и VII съездов Советов СССР.

И еще два штриха к биографии Агаси Ханджяна.

7 мая 1930 года на пленуме ЦК КП(б)А Ханджян избирается первым секретарем. А 8-го уходит из жизни Католикос всех армян Геворг V Суренянц. Проводить Патриарха в последний путь прибыл и глава Персидско-Индийской епархии Армянской Апостольской Церкви (ААЦ) архиепископ Месроп Тер-Мовсисян.

Ханджян пожелал встретиться с ним, так как знал, что архиепископ стоял у истоков создания государственного университета Армении (открыт в Александрополе, переведен в Ереван), где был первым деканом историко-филологического факультета и профессором армянской литературы древнего периода. Не желая видеть викария покойного католикоса – Хорена Мурадбекяна – на патриаршем престоле, Ханджян предлагает Месропу Тер-Мовсисяну принять участие в выборах католикоса. Первому секретарю ЦК претило, что Мурадбекян активно противодействует работе кружка «Свободное церковное братство», созданного органами ОГПУ для разложения ААЦ еще в 1924 году.

Из воспоминаний Гургена Григоряна, племянника Месропа Тер-Мовсисяна: «Когда дядя мой появился на похоронах Геворга V-го, главный коммунист Армении Агаси Ханджян предложил ему свое высокое покровительство, намекнув: «Мы тебя поставим католикосом, только делать ты будешь то, что мы скажем». «Я под вашу дудку плясать не намерен», – был ответ».

Резкая отповедь архиепископа насторожила Ханджяна…

Избрание нового католикоса состоялось лишь в ноябре 1932 года. Им стал Хорен I Мурадбекян, да и то после того, как Ханджян так и не дождался ответа на свое письмо Сталину, в котором была изложена просьба – не проводить выборы католикоса и упразднить духовный центр армян в Эчмиадзине. Возможно, Сталин провидел последствия подобного шага: это укрепило бы позиции Армянской церкви за рубежом и могло создать серьезный очаг противления советской власти.

Известный на весь мир нефтедобытчик Галуст Гюльбенкян по прозвищу «Господин 5 %» (в компаниях с его участием доля Гюльбенкяна составляла 5 процентов от всех акций) в 1930 году после смерти Погоса Нубара избирается председателем Армянского всеобщего благотворительного союза, основного хранителя и оплота армянской диаспоры.

30 тысяч армян-беженцев, невольных жертв геноцида, оказались в Греции в безвыходном положении. Треть из них, лишенная крова, страдала еще и от безработицы. Сострадая им и желая обеспечить их работой, Гюльбенкян решается на создание армянских поселений вдоль всей трассы строительства нефтепровода от Мосула–Багдада до Триполи и Хайфы. Ему удалось построить семь поселений, которые еле-еле вместили бы 2–2,5 тысячи переселенцев. Турция незамедлительно подняла истеричный вопль, виня Гюльбенкяна в том, что он порождает «армянские очаги возмездия» для интервенции против нее. Лучший друг турок Сталин через своего закавказского эмиссара Берия давит на Ханджяна, требуя, чтобы тот дал отпор враждебным проискам сил диаспоры. Под столь грозным нажимом Ханджян 14 октября 1931 года выступает с докладом, в котором квалифицирует создание «армянских очагов» вокруг Турции как «оплот империалистической интервенции против СССР и дружественной Турции».

Так она и началась, массированная травля Гюльбенкяна. Уязвленный в своих лучших чувствах, нефтяной магнат в апреле 1932 года подает в отставку и уходит с поста председателя благотворительного союза.

Мало кто знает, что в тесном кругу Ханджян каялся, не простив себе оскорбления, невольно нанесенного достойнейшему из армян.

К слову, в 1953-м, за два года до своей кончины, так и не простив Советской Армении обиды, все свое состояние Гюльбенкян завещает Португалии, которая в благодарность за сердечный дар постановлением правительства учреждает фонд «Галуст Гюльбенкян». Его щедротами на научном, образовательном и культурном поприще пользуются сегодня 70 стран мира, включая Армению.

31 октября 1931 года в Москве в последний день работы пленума ЦК ВКП(б) слушали отчеты Закавказского крайкома и ЦК компартий Азербайджана, Грузии и Армении. Не давая «растекаться мыслью» участникам пленума, Сталин заключил обсуждение словами: «Я думаю, вы согласитесь со мной, если в состав нового руководства Заккрайкома предложим товарищей: Картвелишвили – первым секретарем, Берия – вторым».

Тотчас вскинулся Лаврентий Картвелишвили, первый секретарь Заккрайкома ВКП(б): «С этим шарлатаном работать я не буду». И тут раздался голос Мамии Орахелашвили, председателя Совнаркома ЗСФСР, члена РСДРП с 1903 года: «Коба, ты что сказал, я не ослышался?» Поднялся с места и Саак Тер-Габриелян, председатель Совнаркома Арм. ССР: «Мы не вправе поставить свои компартии перед столь внезапным решением». Не поддержали вождя ни Дадаш Буниат-Заде, ни Дасо Дедариани, ни Газанфар Мусабеков, ни Агаси Ханджян.

«Демократическое обсуждение» прервал резкий тон Сталина: «Ничего не поделаешь, придется решать вопрос в рабочем порядке».

9 ноября в связи с переходом Картвелишвили (расстрелян в 1938 г.) на другую работу первым секретарем Заккрайкома назначается Орахелашвили (расстрелян в 1937 г.). Вторым секретарем «избирается» Лаврентий Берия. Не проходит и пяти дней, как его одновременно возводят в ранг первого секретаря ЦК КП(б) Грузии. Через год Сталин «приглашает» Орахелашвили в Москву… заместителем директора Института Маркса, Энгельса, Ленина. Первым секретарем Заккрайкома вождь ставит Берия, оставив за ним и пост первого секретаря ЦК КП(б) Грузии.

В ту пору бок о бок с Ханджяном работали его единомышленники – председатель Совнаркома Саак Тер-Габриелян, председатель ЦИК Армен Ананян, второй секретарь ЦК Седрак Отьян, предГПУ Арменак Абульян.

Кто-кто, а Берия поведения «некоторых» на пленуме 31 октября 1931 года не забыл. По примеру вождя стал и он действовать «в рабочем порядке», внешне даже потеплев к Ханджяну. В Ереван стали прибывать его ставленники. В феврале 1933-го, отозвав Отьяна из Армении и назначив его наркомом совхозов Закавказской Федерации, Берия вторым секретарем ЦК КП(б)А внедряет тифлисца, некоего Арама Мирзабекяна, которого никто в Армении не знал. К концу того же года, «уважив» просьбу Ханджяна, он убирает Мирзабекяна и подсылает вместо него другого тифлисца – Степана (Степу) Акопова, а с ним и Георгия (Жору) Цатурова. Последний на посту завотделом ЦК курирует сельское хозяйство и работу Советов.

Забегая вперед, замечу, что Г. А. Цатуров (1900–1962), единственный из уцелевших соглядатаев Берия, подосланных к Ханджяну, будет арестован в октябре 1937 года в своем кабинете наркома связи, продовольствия и торговли республики. В 1953-м на допросе по делу Берия он покажет:

«Берия пригласил меня к себе в дом и за ужином сообщил о моем назначении на работу в Армению. Потом сказал: «Надо убрать Ханджяна. Все, кого я посылал с этой целью, провалились…» Когда я заметил, что лучше прямо снять Ханджяна, Берия ответил: «Для того, чтобы снять, нужны основания, эти основания вы и поищите». Когда мы приехали с Акоповым в Армению, то на заседаниях Бюро ЦК всегда выступали против Ханджяна, используя для этого различные предлоги… После этого я был в Тбилиси и случайно вошел к Берия, когда у него находился Ханджян. Берия стал меня ругать, почему я дерусь с Ханджяном, он больной человек и его надо беречь».

Ханджян понимает, что его обкладывают, как зверя. Словно презрев угрозу, Агаси позволяет себе «вольности»: «Не дело это, что власть в Закавказье и в Грузии в одних руках сосредоточена». Что и говорить, эту «крамолу» доводят до ушей Берия. А он помнил, что в 1930-м, будучи предГПУ Закавказья, он так и не сумел поставить во главе ГПУ Армении своего человека – Хачика Мугдуси (Аствацатурова), занимавшего при нем должность начальника отдела.

10 июля 1934 года на основе ГПУ возрождается НКВД. Берия сманивает Абульяна в Тифлис, предложив ему место заместителя наркома НКВД ЗСФСР. Через год Абульян «случайно» погибает в автомобильной аварии.

В феврале 1935 года Тер-Габриеляна переводят в Москву, заменив его еще одним тифлисцем – Абраамом Гулояном. В октябре Акопова ставят секретарем Ереванского горкома партии, а вторым секретарем к Ханджяну Берия из Баку перебрасывает Аматуни Аматуни. Это не описка, это имя его и фамилия.

Кольцо вокруг Ханджяна сжималось.

Из письма генерального прокурора СССР Р. А. Руденко в ЦК КПСС (январь 1956 г.):

«Берия засылал в Армению своих людей с особым заданием – убрать Ханджяна. Так вокруг Ханджяна создавалась невыносимая обстановка…»

На стол Берия одно за другим ложатся донесения его клевретов из Еревана: «В зарубежных армянских газетах появилось письмо Ханджяна некоему антисоветчику Аршаку Чопаняну. Неслыханная дерзость для партийного руководителя»; «Ханджян пускает народные деньги не по назначению, на строительство сомнительных объектов»; «С ведома Ханджяна увидели свет «Книга пути» Е. Чаренца и «Жизнь на старой римской дороге» В. Тотовенца, ярых националистов»…

Аматуни, Гулоян, Акопов, Мугдуси, Цатуров в один голос «требуют» от Берия вплотную заняться Ханджяном. Вопрос вносится на бюро Заккрайкома. Тов. Берия по-дружески ласково «поправляет ошибки» Ханджяна.

К тому времени Берия уже располагал копией письма члена РСДРП с 1898 года Арамаиса Ерзынкяна Сталину, отправленного еще в августе 1935-го, когда Ерзынкян был снят с поста заместителя предсовнаркома Армении. Обиженный на весь мир, почему-то всю свою ярость он обрушил на Ханджяна. Достаточно привести подзаголовки сетований этого доносчика, чтобы ясно представить себе всю тяжесть обвинений в адрес первого секретаря ЦК КП(б)А: «Об искажении политики партии на селе», «Об антигосударственных тенденциях» (здесь он затрагивает народнохозяйственные вопросы – Г. М.), «Колебания на идеологическом фронте», «О тактике двуличия Ханджяна». Жалобщик пишет, что «на идеологическом фронте инструкции Ханджяна колеблются между национал-демократизмом и левым головотяпством. С одной стороны, Ханджян покрывает националистически настроенную интеллигенцию, с другой, особенно в публичных выступлениях, требует «покончить» с национализмом».

Донос сработал, но шкуры своей Ерзынкян* не спас: в конце 1936-го он был арестован как участник «Армянского контрреволюционного троцкистско-националистического террористического центра» и умер в августе 1937-го в следственном изоляторе.

Из дневниковых записей жены Агаси – Розы Винзберг, в те годы заместителя наркома финансов республики:

«Ближайшее окружение Ханджяна позволяло себе, искажая факты, распространять о нем небылицы. Когда же в январе 1936 года вопрос о Ханджяне еще раз был поднят перед Берия, тот в присутствии Агаси цыкнул на своих людей, усыпив его бдительность».

Мину под Ханджяна уже подложили, оставалось запустить взрыватель. Им оказалось «дело» Степаняна, состряпанное шайкой приспешников Берия. Нерсес (Нерсик) Степанян открыто говорил: «Считаю, что в партии нашей демократией и не пахнет. Я не верю в творческий гений Сталина. У нас есть только его личная диктатура, все зависит от его воли. Ленинскую линию социалистического переустройства страны Сталин проводит грубо и с большими затратами».

О том, что партколлегия ЦК КП(б)А при контрольной комиссии ЦК ВКП(б) во главе с ее секретарем Агаси Галояном оправдала под «нажимом» Ханджяна врага народа Степаняна, первым донес своему покровителю Берия Аматуни. И 21 мая Берия санкционировал арест Степаняна, наркома просвещения и директора Института марксизма-ленинизма республики. Не заставил себя ждать и Мугдуси. В Армении заработала сталинская мясорубка.

В конце мая Ханджян едет в Москву на очередной пленум ЦК ВКП(б) – на обсуждение проекта новой Конституции СССР. По завершении работы пленума Сталин вызвал его к себе. Разговор был коротким.

Из протокола допроса писателя Акселя Бакунца, который 2 сентября 1936 года вел майор Госбезопасности Мугдуси:

«Вопрос: Какую имел беседу с Вами Ханджян в Москве по вопросу о так называемых «урартийцах»?

Ответ: В начале июня этого года я, будучи в Москве, зашел к Ханджяну, который в процессе беседы сказал мне, что он был у товарища Сталина и от него услышал об одной новости. С горечью он передал мне следующее: «Знаешь, предки наши, урартийцы, оказывается – предки грузин. И первым грузином был Митридат Понтийский… Что-то не вяжется…» Эта клевета на высказывание вождя партии тов. Сталина не требует комментариев: она вскрывает националистическое нутро Ханджяна».

Как бы там ни тасовал ловкач Мугдуси ответ Бакунца, глубокий патриотизм Агаси Ханджяна налицо. К моменту возвращения Ханджяна в Ереван в ЦК КП(б)А скопилось достаточно клеветы против уже взятого под арест Степаняна. 7 июля на бюро ЦК рассматривали один из этих поклепов. Аматуни, Гулоян, Акопов, Мугдуси, Цатуров, черня Степаняна, как бы косвенно упрекали первого секретаря в мягкотелости.

А уже 9 июля Агаси Ханджяна не стало. Да только сообщение об этом появилось в газетах Грузии и Армении лишь 11-го:

«Заккрайком ВКП(б) извещает о смерти секретаря ЦК КП(б) Армении тов. Ханджяна, последовавшей 9 июля 1936 года в результате акта самоубийства. Рассматривая акт самоубийства как проявление малодушия, недопустимого особенно для руководителя партийной организации, ЗКК ВКП(б) считает необходимым известить членов партии, что тов. Ханджян в своей работе за последнее время допустил ряд политических ошибок, выразившихся в недостаточной бдительности в деле разоблачения националистических и контрреволюционных троцкистских элементов.

Осознав эти ошибки, тов. Ханджян не нашел в себе мужества по-большевистски исправить их на деле и пошел на самоубийство.

Общее состояние тов. Ханджяна усугублялось также его длительной болезнью – тяжелой формой туберкулеза.

ЗКК ВКП(б)».

В тот же день армянские газеты опубликовали и сообщение ЦК КП(б)А, почти слово в слово повторяющее первое.

12 июля в №190 газеты «Правда» на 6-й странице нашло место более чем скромное сообщение:

«Тифлис, 11 июля (ТАСС). По сообщению из Эривани, секретарь ЦК КП(б) Армении тов. Ханджян покончил девятого с. м. (сего месяца – Г. М.) самоубийством. За последнее время тов. Ханджян проявил недостаточную бдительность в деле разоблачения контрреволюционных элементов. Тов. Ханджян осознал свои ошибки, но не нашел в себе мужества исправить их на деле. В последнее время тов. Ханджян болел в тяжелой форме туберкулезом, что повлияло на его общее состояние». Типичный образчик советской дезинформации. Ни слова о том, что трагедия эта случилась в Тифлисе, вотчине Лаврентия Берия. И не просто с секретарем, а с первым секретарем ЦК КП(б)А.

Из дневниковых записей Розы Винзберг, датированных 14 июля 1936 года:

«Перед отъездом в Тифлис Агаси то и дело выезжал в районы республики. Сетовал, что отношение ближнего окружения заметно меняется в худшую сторону. Это удручало его. Зато подальше от столицы ему дышалось легко, потому что видел и чувствовал, что народ искренне любит его и понимает. С заседания бюро ЦК КП(б) Армении 8 июля он вернулся в 3 часа ночи угрюмым и замкнутым. С его уст слетели слова: «Меня тяготит, что чуть ли не во всех выступлениях, пусть не открыто, но слышны намеки на то, что начиная с 1934 года я умышленно не изобличаю Степаняна». И уже ложась спать, добавил: «Как бы то ни было, а я должен добиться своего ухода с работы в Армении».

Пройдут годы и 15 марта 1955 года Роза Винзберг напишет:

«8 июля 1936 года Ханджян вместе с Аматуни, Акоповым и Гулояном уехал в Тифлис на очередное заседание бюро Заккрайкома. Прощаясь, муж уверил меня, что жестко поставит вопрос о своем уходе с поста, и если Берия откажет, поедет в Москву и будет добиваться этого уже в ЦК ВКП(б). Потому и попросил положить ему смену белья».

Заседание бюро Заккрайкома 9 июля открылось без задержек. Ханджян не проронил ни слова, пока обсуждали все 38 вопросов повестки дня. Лишь по предпоследнему – 39 пункту – высказывал свое мнение. То была реплика на сообщение наркома внутренних дел ЗСФСР Сергея Гоглидзе «О выявлении в Грузии, Азербайджане и Армении контрреволюционных троцкистских групп». Гоглидзе, в частности, сказал, что в Армении этих групп выявлено несколько. Так, в одном только Ленинакане (ныне Гюмри) схвачено сто троцкистов, объединившихся в 6 групп, а в Ереване попались 36 человек. Гоглидзе особо заострил внимание на аресте Нерсеса Степаняна: «До сих пор речь шла об арестах троцкистов из рядовых, Степанян же далеко не рядовой. Он был членом ЦК Компартии Армении». Сменяя друг друга на трибуне, Багиров, Махарадзе, Аматуни и Берия твердили в один голос, что ЦК КП(б)А (понимай Ханджян) не ведет должным образом борьбы с явными проявлениями оппортунизма. В завершение своей речи Берия потребовал от ЦК КП(б)А взять дело Степаняна под особый контроль, а также выяснить мотивы – по какой причине Галоян покрывал Степаняна.

Заседание закончилось в 5 час. 30 мин. вечера и Ханджян отправился в Дом Совнаркома Армении в Тифлисе. Через полчаса к нему заглянули второй секретарь Заккрайкома Сергей Кудрявцев, Аматуни и Гулоян. Сели обедать. Ровно в 7 Кудрявцев откланялся. Потом ушли и Аматуни с Гулояном. Поздно вечером Берия присылает за Ханджяном машину. В крайкоме Агаси сталкивается с выходящим от Берия Кудрявцевым и первым секретарем ЦК КП(б) Азербайджана Багировым. Быстрый взгляд Ханджяна уловил в их глазах тень беспокойства…

Берия с Ханджяном остались в кабинете одни…

Из воспоминаний заведующей машинописным сектором секретариата Заккрайкома Сусанны Ильиничны Сафаровой (Шушаник Егишевны Сафарян):

«Утром 9 июля 1936 года, примерно за час до начала заседания бюро Заккрайкома Лаврентий Павлович попросил меня занести к нему в кабинет и оставить на столе несколько чистых бланков с «шапкой» – «Первый секретарь ЦК КП(б) Армении». Поздно вечером того же дня я должна была передать Берия распечатку стенограммы заседания бюро. Разобрав каракули новой стенографистки, я уже несла стопку бумаг к Лаврентию на вычитку.

Из приемной Берия, шатаясь, вывалился в коридор проверяющий из Москвы. «Лаврентий что, попойку там устроил?» – мелькнуло в уме. Я подошла к двери в кабинет Берия. Легонько постучала. Не дождавшись ответа, толкнула дверь. И опешила: Лаврентий, сидя на корточках, доставал у лежавшего на ковре человека в белой рубашке пистолет. Вздрогнув, я быстро притворила дверь и, пятясь, вышла в приемную. Ноги у меня подкашивались. Пошла к себе. И тут за спиной услышала истошный крик: «Врача! Скорее! Агаси застрелился». Я обернулась и увидела – навстречу мне идет Берия и несет на руках Ханджяна. Бросился в глаза пистолет на груди Агаси. На крики сбежалась охрана – Берия и Ханджяна. Ханджян уже не дышал… Бегающие глазки растерянного Лаврентия выдавали панику в его душе. По тому, как Берия волновался и как тяжело дышал, я смекнула, что это он застрелил беднягу. Он и не на такое был способен, злобный и мстительный Лаврентий. В том, что это его рук дело, никто в секретариате не сомневался. Уж больно картинно все это выглядело».

Печальную эту историю поведал мне москвич Армен Гарибов, внук Шушаник Сафарян, уроженки городка Керки Туркестанского края. Об этом в их семье знали и глухо молчали: как бы чего не вышло.

А у меня не шел из головы этот «проверяющий из Москвы», которого упомянула в своем рассказе Шушаник Сафарян. Ответ совершенно случайно нашел я в книге «Берия» Антона Антонова-Овсеенко:

«Как раз в те дни в здании Закавказского крайкома рядом с кабинетом первого секретаря работала комиссия КПК по проверке деятельности партийных организаций Закавказья. Они уже побывали в Ереване, председатель комиссии, член коллегии Комитета Иван Коротков и старая большевичка Анна Иванова… Рабочий день шел к концу. Вдруг в кабинете Берия прогремел выстрел. Коротков кинулся на звук выстрела, открыл дверь. Лаврентий Берия бросил на стол пистолет, на ковре в луже крови лежал с простреленной головой Агаси Ханджян, первый секретарь ЦК КП Армении. Коротков вернулся к себе, сообщил о случившемся Ивановой и добавил: «Никогда, нигде, никому об этом не рассказывать. Если хочешь жить».

Оказавшись лицом к лицу с охранниками, Берия мгновенно «протрезвел» и велел им завернуть тело Ханджяна в ковер из его кабинета и отвезти в гостиницу. Те не посмели перечить Берия.

Вот как тело Ханджяна оказалось в тифлисском Доме Совнаркома Армении. Памятуя о наказе Берия, личный охранник Ханджяна произвел выстрел, но уже в его комнате, на который сбежались постояльцы гостиницы. Так умело Берия сымитировал «самоубийство» первого секретаря ЦК КП(б)А.

Насмерть перепуганный содеянным, Берия той же ночью созвал бюро ЗКК ВКП(б) и, заикаясь, сообщил, что Ханджян покончил с собой. Он словно надел маску невосполнимой утраты. Не поднимая глаз, он сказал собравшимся:

«Агаси оставил два письма – мне и жене. В письме, адресованном мне, Ханджян искренне признался, что при рассмотрении дела Степаняна на партколлегии он позволил себе недопустимую для партийного руководителя скандальную промашку». Переведя дух, Берия добавил: «А еще Ханджян признался, что у него не осталось сил продолжать работу, почему и просит партию простить его… В конце предсмертной записки он оставил пожелание процветания Родине под руководством товарища Сталина».

Из воспоминаний Шушаник Сафарян:

«Запомнила каменные лица собравшихся. Поскольку я сидела рядом с Берия (я вела стенограмму этого скорбного заседания), успела заметить, что оба письма Ханджяна писаны на его служебных бланках. Не те ли это были бланки, которые я занесла Берия накануне утром?! Я знала, что в НКВД у него есть целый штат каллиграфов, способных подделать любой почерк. Я больше не сомневалась, что оба эти письма чистой воды липа. Вспомнился и пистолет на груди Ханджяна, тот, который Берия вытаскивал у него из-за пояса».

Бюро Заккрайкома принимает решение – направить в ЦК ВКП(б), Сталину, сообщение о случившемся. Начиналось оно известием о самоубийстве Ханджяна. Бюро обращалось с просьбой – прислать в Тифлис представителя ЦК для выяснения обстоятельств его гибели, и еще просило разрешить похоронить Ханджяна в Ереване 12 июля. К посланию был приложен текст извещения ЗКК ВКП(б) о смерти Ханджяна.

Ответ последовал незамедлительно: «ЦК ВКП(б) не считает нужным направить своего представителя для выяснения обстоятельств самоубийства Ханджяна, ибо в этом деле все и так ясно и никакого расследования не требуется. В остальном с мнением Заккрайкома согласен. И. Сталин».

Из воспоминаний Розы Винзберг:

«О смерти мужа утром 10 июля сообщил мне Акопов, прибывший в Ереван раньше всех. Спустя 2 или 3 часа пришел Аматуни и лично вручил мне письмо от Агаси. Потупив взор, он сказал: «Агаси был у Берия. О чем они там говорили, я не знаю…» Беглые десять строк, набросанные на бланке ЦК КП(б) Армении, врезались мне в память: «Ты меня знаешь, как никто другой. Я не так уж и плох. И если я задумал нечто дурное, значит, чаша переполнилась. Передай товарищам, что я желаю им успехов. Приди в себя, успокойся и продолжай работать. Если можешь, утешь моих стариков». 28 июля под утро меня арестовали. Следователи Ароян и Мурадян изъяли у меня письмо, которое вручил мне Аматуни. На первом допросе у Арояна я еще видела его в своем деле… А в конце сентября, на втором допросе, когда следователь на минутку вышел, я обнаружила, что того письма в деле уже нет. Тогда, 10 июля 1936 года, читая письмо Агаси, я даже не усомнилась, что оно написано его рукой. Мне и в голову не могло прийти, что почерк Ханджяна могли подделать. Как не могла и думать, что Берия – враг народа…»

Из речи А. Н. Шелепина, председателя КГБ СССР, на XXII съезде КПСС в октябре 1961 года: «По свидетельствам современников, Берия лично застрелил первого секретаря ЦК КП(б) Армении Агаси Ханджяна в своем рабочем кабинете».

Есть тому еще одно подтверждение.

В 1956 году военный прокурор Главной военной прокуратуры СССР, полковник юстиции А. Н. Витиевский, тщательно изучив обстоятельства гибели Ханджяна, пришел к выводу, что ответ на вопрос – было ли это убийство или самоубийство – может дать лишь обследование черепной коробки. В 1957 году была проведена эксгумация останков Ханджяна, и 21 ноября было составлено заключение о том, что отсутствует крышка черепа, на которой, согласно протоколу вскрытия № 38 от июля 1936 г., имелось сквозное пулевое отверстие от огнестрельного оружия с повреждением мозговой ткани.

Выходит, еще в Тифлисе, перед отправкой тела в Ереван, Берия предусмотрительно устранил следы своего преступления.

…Из Тифлиса через станцию Ахлатян, что в Лори, траурный поезд вез в Ереван тело Ханджяна. Его большой портрет на красном полотне в черной рамке венчал «чело» локомотива.

12 июля в воскресных газетах появилось извещение: «Похороны А. Г. Ханджяна состоятся сегодня в 3 ч. дня на новом городском кладбище. Перед выносом тела – гражданская панихида». Ниже в 40 газетных строк была помещена биография Ханджяна, а под ней крохотное его фото.

Тело Ханджяна еще не предали земле, а утром ЦК КП(б)А уже созвал партактив. На нем присутствовали члены ЦК, бюро горкома и райкомов Еревана, секретари парткомов и председатели исполкомов районов Армении и другие советские руководящие работники. Открывая заседание актива, второй секретарь Заккрайкома Кудрявцев едко бросил: «Своим самоубийством Ханджян переметнулся в лагерь наших врагов, став их знаменосцем». И это обвинение задало тон всему обсуждению. Его поддержали два десятка выступающих и среди них – Аматуни, Акопов, Цатуров, Мугдуси.

Резолюция актива выглядела более чем категоричной. Обвинив Ханджяна в покровительстве Степаняну и его группе, товарищи подвели итог: «Осознав свои грубые политические ошибки, Ханджян, вместо того, чтобы вынести на обсуждение руководителей ЦК ВКП(б) и крайкома свои промахи и постараться исправить их, проявил постыдное малодушие и прибег к самоубийству. Провокационный поступок Ханджяна – это удар в спину компартии Армении и всем большевикам Закавказья… Акт, дающий еще один повод проискам дашнаков, троцкистов и прочей контрреволюционной нечисти».

Кстати, спустя год после того злополучного партактива С. А. Кудрявцев возглавит Киевский обком КП(б)У, где возьмет за правило спрашивать на собраниях товарищей по партии: «А вы написали хоть на кого-нибудь заявление?». Бог весть сколько народу было погублено по его «милости», но факт, что жертвой собственной провокации вскоре пал он сам.

В ночь на 17 июля под пером Егише Чаренца болью утраты начинают пульсировать строки стихотворения «Бред»:

Девятого июля горький миг…

Он в ока мгновенье нас настиг

И вот он – то ли бред в нас, то ли сон:

С того мгновенья душу точит он.

Возможно ль, оглядев себя окрест,

Возможно ли подобное теперь,

Что не мечусь в бреду лихих потерь,

Чтоб ты в мгновенье предо мной воскрес,

Что зазвонил знакомый телефон,

И я проникся верой – это он…

И сам услышал – из последних сил,

Что поднял трубку друг мой – Агаси…

Откликом на резолюцию актива армянских коммунистов стала разгромная статья «Развеять в прах врагов социализма!» Л. П. Берия, опубликованная 20 июля в газете «Заря Востока». 19 августа ее перепечатала «Правда».

Привожу выдержку из нее:

«Сейчас выяснено, что Ханджян систематически на протяжении ряда лет переписывался с неким находящимся за границей (в Париже), Чопаняном, одним из виднейших деятелей армянской контрреволюционной буржуазно-националистической партии «Рамкаваров» (основана в 1921 г. в Константинополе – Г. М.). Эту переписку Ханджян скрывал от партии. В письмах к Ханджяну этот Чопанян давал ему контрреволюционные, националистические «советы».

Здесь Берия ссылается на письмо писателя и публициста Аршака Чопаняна, датированное 1933 годом, которое вместе с прочими бумагами Ханджяна передал ему верный служака Аматуни. Чопанян, со слов Берия, советует Ханджяну: «Очень хорошо сделаете, если в вашей прессе и в ваших речах, по мере возможности, поменьше будете говорить о дашнаках».

Не ограничиваясь этим, Берия приводит более «яркий пример политической близорукости» Ханджяна:

«В письме в 1936 г. Чопанян советовал Ханджяну в связи с проектом новой Конституции, поставить вопрос о пересмотре границ Армении и расширении их. «Речь, – пишет он Ханджяну, – не только о переданных Турции Ани, Арарате, Карсе и Сурмалу, но и об Ахалкалаках и Карабахе… и о Нахичевани, которая всегда была частью Армении». Ханджян не только получал подобные письма, но считал допустимым для себя отвечать на них и даже следовать этим контрреволюционным советам».

В конце июля ЦК КП(б)А вынесло решение «О бывшем секретаре партколлегии Армении при контрольной комиссии ЦК ВКП(б) А. Галояне». Обвинив его в тесном сотрудничестве «с врагом народа Н. Степаняном и другими контрреволюционными элементами, о действиях которых бывший секретарь А. Ханджян был в курсе», ЦК постановил: «Исключить Галояна из рядов партии и передать дело в отношении его в органы НКВД для дальнейшего расследования».

В сентябре состоялся VII пленум ЦК КП(б)А, избравший первым секретарем ЦК Аматуни Аматуни. А уже 2 октября он выступил с докладом по итогам пленума перед активом Ереванской парторганизации.

Привожу выдержки из 4-го раздела доклада Аматуни на русском – «Ханджян – последыш национал-уклонистов-спецификов»:

«Ханджян был связан с расстрелянным контрреволюционером-троцкистом шпионом Вагаршаком Тер-Ваганяном (в 1917 г. тот стоял во главе Московского комитета РСДРП(б), был одним из вдохновителей Октябрьской революции – Г. М.)… Для него он создал специальное издательство при так называемом Доме армянской культуры в Москве (в здании бывшего Лазаревского института – Г. М.)… Ханджян в 1935 г. передал в распоряжение Тер-Ваганяна 30 тыс. рублей. Брата этого троцкистского бандита, скрытого троцкиста Ындзака Тер-Ваганяна Ханджян выдвинул редактором газеты «Хорурдаин Айастан» («Советская Армения» – Г. М.), а впоследствии – секретарем райкома».

«Ханджян всячески поддерживал и поощрял контрреволюционную группу дашнакствующих националистических литераторов, возглавляющуюся бывшим членом партии Бакунцем. Появившиеся на нашем книжном рынке за последние годы троцкистские, дашнакские, антисоветские книги Алазана, Тотовенца, Ванандеци и др. были предварительно просмотрены и одобрены к печати лично Ханджяном, несмотря на возражения отдельных коммунистов – работников печати и издательств».

«Ханджян разлагал своей «финансовой политикой» наших хозяйственников… Москва, мол, и Тифлис денег не дают, а «мы» все же достаем деньги и строим Народный дом, улицы, школы и т. д. Видите, как «мы» печемся об армянской культуре, о строительстве Армении».

«В свете изложенных фактов становится понятным заявление дашнака Аршака Джамаляна (один из организаторов армянских добровольческих отрядов в годы Первой мировой войны – Г. М.), что у «Ханджяна пробудилась совесть патриота армянина». Да, товарищи, в лице Ханджяна мы имеем несомненное «пробуждение» – рецидив армянского национал-уклонизма-специфизма!».

Ушатов грязи, опрокинутых Аматуни на голову Ханджяна, с лихвой хватило бы на вынесение смертного приговора не одному десятку высших руководителей. Не прошло и года, как бумеранг, пущенный Аматуни, вернулся к нему и его окружению – снести им головы.

В сентябре 37-го с подачи эмиссаров Сталина тов. Маленкова и тов. Микояна вся верхушка Армянской ССР в присутствии тов. Берия была арестована офицерами НКВД во главе с начальником отдела ГУГБ НКВД СССР М. И. Литвиным, прибывшими с Маленковым и Микояном одним поездом из Москвы.

Из передовицы газеты «Хорурдаин Айастан» «Гады-кровососы армянского народа» от 26 сентября 1937 года:

«Последнюю попытку нанести непоправимый ущерб армянскому народу, реставрировать капитализм в нашей стране, исполнить наказ контрреволюционных троцкистов и фашиствующих дашнаков предприняли А. Аматуни, Ст. Акопов, А. Гулоян, Х. Мугдуси… Они предстали перед нами продолжателями гнусных замыслов национал-контрреволюционеров А. Ованнисяна, А. Костаняна, С. Тер-Габриеляна, А. Ханджяна».

Теперь давайте отдышимся и завершим наше путешествие в «королевство кривых зеркал» вместе с чудом выжившим в сталинском аду старым большевиком Владимиром Зининым. Он вспоминал:

«Весной 1963 года, заехав в Ереван, я навестил убеленную сединами мать А. Г. Ханджяна – Тагуи Саркисовну. «Что может сказать мать о своем сыне? – проговорила она. – Агаси был всегда чуток, нежен. Я гордилась им и постоянно тревожилась за него. Ведь знаете, какую дорогу он избрал. Для людей сын мой жил, и жить бы да жить ему, а вот видите, как получилось… Но я счастлива и горда. Многие, очень многие навещают меня, расспрашивают об Агаси. В сердцах людей он не умер».

Как не умрут и проникновенные слова Егише Чаренца, сказанные с горечью на поминках Ханджяна 12 июля 1936 года в дружеском кругу: «Агаси – наш последний герой, которого убил грузин Берия».

Чаренц не знал, да и не мог знать, что Берия покушался на жизнь Ханджяна еще тремя годами раньше.

Во второй половине мая 1933-го Сталин собрал у себя всех руководителей республик. На обратном пути, уже в Грузии, Берия любезно пригласил закавказских участников совещания погостить в одном из районов. Где-то на полпути Берия предложил Ханджяну поменяться машинами, якобы желая убедиться – насколько хорош на ходу его новый «Бьюик». Ханджян пересел в кабриолет Берия и устроился рядом с шофером. На заднем сиденье ехал секретарь ЦК КП(б) Грузии по транспорту Харитон Хацкевич. В кабриолете Ханджяну, видимо, надуло в голову, и он попросил Хацкевича поменяться с ним местами. А спустя несколько минут откуда-то спереди раздались выстрелы. Хацкевич был убит наповал.

Пустили слух, что покушение 30 мая 1933 года готовилось на Берия…

В 50-х годах ХХ века, когда в Грузии судили бериевских пособников, вскрылось, что то покушение задумал и подстроил сам Берия. В тот раз Ханджян уцелел по чистой случайности.

--------------------------------------------------------------------------

* Автор с удивлением узнал, что в Ереване есть школа (№ 118) и улица имени Ерзынкяна. Не меньшее недоумение вызывает и тот факт, что и поныне одна из улиц Москвы носит имя армянина Г. А. Атарбекова (1892–1925), председателя Астраханской губернской ЧК, начальника спецподразделения Особого отдела ВЧК, полпреда ВЧК в Азербайджане и Армении, карателя, прозванного в народе за свой звериный нрав «рыжебородым дьяволом из ЧК».

Edited February 22, 2009 by Pandukht

[Pandukht]

ЭСКИЗ ШЕСТОЙ

АМАТУНИ (Вардапетян) А. С. (1936–1937)

«Аматуни (Вардапетян) Аматуни Симонович (1900, Елизаветполь – 28.7.1937), армянский советский государственный и партийный деятель. Член РСДРП(б) с 1919 г. Учился в Московском институте красной профессуры (1926–28). В 1921–23 гг. был на руководящей комсомольской работе. В 1928–30 гг. – заведующий агитпропотделом ЦК КП(б) Армении, секретарь Ереванского уездного комитета КП(б)А, затем – секретарь ЦК КП(б)А. В 1931–35 гг. вел в Тифлисе и Баку партийную и советскую работу на руководящих должностях. В 1935–36 гг. – второй секретарь, а в 1936–37 гг. – первый секретарь ЦК КП(б)А. Репрессирован и расстрелян, реабилитирован в 1988 г.».

«Краткая Армянская энциклопедия» в 4-х томах, т. 1, стр.151, Ереван, 1990 г.

Дополнения к биографии.

Аматуни Симонович (Семенович) Аматуни (Вардапетян, Вартапетян) родился в семье мелкого канцелярского служащего. В 1908–11 гг. учился в школе села Славянское Елизаветпольской губернии, а в 1911–20 гг. – в мужской гимназии Елизаветполя (с 1918 по 1935 гг. – Гянджа). В январе 1918 г. Аматуни уходит на Эрзерумский фронт, где его зачисляют в 36-й Туркестанский стрелковый полк. Ранен был в первом же бою. В конце осени того же года возвращается домой, чтобы продолжить учебу в гимназии. В июне 1919 г. вступает в партию большевиков и ведет подпольную работу среди горожан.

28 апреля 1920 г. Азербайджан стал советским. Поднявшие мятеж мусаватисты 26 мая, разоружив подразделение 20-ой горнострелковой дивизии, захватили мусульманскую часть Гянджи, пытаясь занять и железнодорожную станцию. В той 20-ой дивизии Аматуни и служил. Трудно сказать, как сложилась бы его судьба, не подави 31 мая части XI Красной Армии антисоветский мятеж.

С февраля по ноябрь 1920 г. Аматуни – председатель Гянджинского окружного комитета комсомола, с декабря 1920 по июнь 1921 г. – секретарь Шамхорского уездного комитета комсомола. Покинув Азербайджан, деятельный Аматуни перебирается в Армению, где с июня 1921 по август 1923 г. работает заведующим агитотделом, затем и секретарем ЦК комсомола республики. С августа 1923 по январь 1926 г. он в Тифлисе. Успевает пройти путь от заворготделом до секретаря Заккрайкома ВЛКСМ, откуда его направляют на учебу в Московский институт красной профессуры.

В 1927 г. бывший первый секретарь ЦК КП(б) Армении Ашот Ованнисян переезжает в Москву и занимается научной работой. Узнав о том, что его «почетно» выпроводили в Москву, обвинив в специфизме, Аматуни адресует ему душевное послание, в котором клянется, что лично он и его, Аматуни, единомышленники готовы постоять за него и даже обратиться непосредственно в ЦК ВКП(б) с просьбой доверить ему ответственный партийный пост. Тронутый вниманием молодого коллеги, Ованнисян вежливо отказывается от помощи Аматуни, сославшись на то, что научная работа занимает его с головой.

Вместе с дипломом об окончании института Аматуни получает и назначение в Армению. С мая 1928 по декабрь 1930 г. он заведует агитпропом ЦК КП(б)А, потом работает секретарем Ереванского окружкома, секретарем Ереванского горкома партии, выдвинувшись во вторые секретари ЦК КП(б)А.

Дальше карьера Аматуни складывается более чем удачно: с начала 1931 г. – он управляющий конторой «Союзмясо» Закавказья, с января 1932 по 1933 г. – заворготделом и секретарь Заккрайкома ВКП(б). В 1934 г. партия доверяет ему завершить коллективизацию, назначив начальником политсектора Заккрайкомзема. Заметив усердие Аматуни, в январе 1935 г. первый секретарь Заккрайкома ВКП(б) Л. П. Берия рекомендует его вторым секретарем Бакинского комитета КП(б) Азербайджана.

Аматуни лишится жизни 28 июля 1938 года, а не 28 июля 1937-го, как ошибочно указывает «Краткая Армянская энциклопедия».

9 июля 1936 г. Поздно вечером в Тифлисе в своем кабинете Берия застрелил Агаси Ханджяна, первого секретаря ЦК КП(б)А.

10 июля, 12 час. пополудни. Аматуни выражает соболезнование Розе Винзберг, вдове Ханджяна.

Из записей Бабкена Вардапетяна, младшего брата Аматуни: «В жизни Аматуни и Ханджян были большими друзьями, жили в одном доме, встречались за одним столом почти каждый день».

12 июля. Актив КП(б)А, заслушав сообщение второго секретаря Заккрайкома ВКП(б) С. А. Кудрявцева «Об обстоятельствах самоубийства секретаря ЦК Армении тов. Ханджяна», вынес резолюцию и направил письма Сталину и Берия. Из письма, адресованного Берия, составленного лично Аматуни: «Запутавшись в своих опасных политических ошибках, Ханджян пошел на предательский и провокационный акт самоубийства, направленный против партии… несмотря на огромную помощь, которую оказывал ему лично товарищ Берия».

20 июля. Берия публикует в газете «Заря Востока» разгромную статью – «Развеять в прах врагов социализма!»

«Ханджян прямо покровительствовал оголтелым националистическим элементам среди армянской интеллигенции, среди части писателей… Бывший секретарь Партколлегии по Армении Галоян, этот негодяй и двурушник, оказался прямым пособником контрреволюционеров троцкистов-зиновьевцев... Пособничал террористической группе Степаняна…». Это выдержка из бериевского опуса.

Установки Берия Аматуни принял как руководство к действию. Итак, главарь «террористической группы» назван. Это Нерсес (Нерсик) Степанян, арестованный 21 мая 1936 года. Оставалось выявить «оголтелые нацэлементы» в писательской среде.

3 августа. Аматуни «приглашает» к себе вернувшегося из Москвы писателя Акселя Бакунца. «Доверительной» беседы не получилось.

5 августа. Бакунца, все еще находящегося на свободе, вызывают на допрос. Его обрабатывают замнаркома НКВД ЗСФСР М. А. Степанов (в 1940 г. осужден на 12 лет лишения свободы, умер в лагере) и начупр НКВД ЗСФСР в Армении – Х. Х. Мугдуси.

Из протокола допроса:

«Вопрос: Назовите всех участников руководимой Вами антисоветской группы.

Ответ: В нашу группу входили следующие лица: 1) Е. Чаренц, 2) я – Бакунц, 3) Мкртич Армен, 4) Гурген Маари, 5) Алазан, 6) Вагаршак Норенц, 7) Гурген Ванандеци (Порсугян), Нерсик Степанян. Из указанных лиц Алазан, Норенц, Ванандеци и Нерсик Степанян примкнули к нашей группе разновременно в 1933 г. Группу возглавляли фактически я и Чаренц».

Оригинал этого «протокола» я держал в руках и лично убедился, что подписи Бакунца под ним нет. Скорее всего, эту бумагу состряпали чекисты. Однако именно на основании этого «документа» Мугдуси дал команду – арестовать всех по списку. Последним взяли Чаренца. Случилось это 27 июля 37-го. Ровно через 4 месяца, день в день, он угаснет в тюремной камере.

9 августа. Из решения бюро ЦК КП(б)А №114/А: «Писателей Акселя Бакунца и Алазана за контрреволюционную националистическую деятельность исключить из рядов партии и разрешить их арестовать.

Секретарь ЦК Аматуни».

В тот же день Бакунц, любимец Ханджяна, был схвачен. Если верить брату Аматуни, «в своей политической деятельности, как показывают неоспоримые факты, Аматуни не репрессировал сторонников Ханджяна, а поддерживал их…» Какая правда глаголет устами Бабкена Вардапетяна?..

О чем же писала в те дни газета «Кармир Зангезур» («Красный Зангезур»), орган Горисского районного комитета КП(б)А, выходящая на малой родине Акселя Бакунца:

«В колхозе «Берия» села Галидзор на полевые работы вышло всего 6 человек. На 15-ти гектарах горных пастбищ никто не косит и трава гибнет. Женский труд не используется вообще, а мужчины только и делают, что говорят: «Без чарки водки нам свет не мил» (4 августа).

«1 августа состоялся очередной пленум Горисского райкома КП(б)А. Пленум гневно осудил провокационный предательский акт самоубийства бывшего секретаря Армянской компартии А. Ханджяна» (8 августа).

«На 1-ое августа по району скошено всего 1024 га хлебов, а обмолочено зерна лишь с 540 га… Молотьба вконец запущена» (8 августа).

25 августа. В Москве приведен в исполнение приговор в отношении зиновьевско-каменевской группы. Среди расстрелянных член РСДРП с 1912 года Вагаршак Тер-Ваганян, ближайший соратник Ленина, один из вдохновителей и организаторов Октябрьской революции, уроженец села Карчеван Зангезурского уезда.

За подписью Аматуни во все районы республики летит распоряжение – осудить отступников-раскольников и их пособников на местах.

28 августа. Колхоз «Правда» села Яйджи Горисского района. Из выступления колхозника Н. Ованнисяна: «Убийцы нашего любимого руководителя Кирова расстреляны. Надо выявить всех оставшихся троцкисто-зиновьевских последышей и разгромить их!» «Кармир Зангезур» в связи с проведением митинга в селе Яйджи напишет: «Уйдя с митинга, колхозники дружно взялись за работу. Против 199 центнеров обмолоченного 27 августа зерна, 28-го они намолотили по-стахановски 244 центнера».

Бюро Горисского райкома партии, оперативно «выявило» в своих рядах отступника – Тиграна Давтяна и, заклеймив его «двуличным троцкистом», исключило из партии.

31 августа. Собрание комячейки села Алигули единодушно одобряет решение бюро, а коллектив колхоза «Джапаридзе» лишает Тиграна Давтяна права быть председателем колхоза. 8 сентября, излагая ход событий по данному факту, газета «Кармир Зангезур» размещает статью:

«На собраниях вскрылась оппортунистическая сущность заступников троцкиста Давтяна – «комсомолки» Арпик Айрапетян и «кандидата в члены партии» Самсона Айрапетяна. Они утаили от своих товарищей, что им было известно о троцкистских связях и делах Давтяна. Сегодня, спасая свою шкуру, тот же Самсон громче всех ратует за выведение Тиграна из рядов партии и снятие его с должности председателя колхоза. А жена Самсона, она же дочь сестры Тиграна, «комсомолка» Арпик, не только не проронила на собрании ни слова, но даже руки не подняла за лишение троцкиста теплого местечка».

1 сентября. Газета «Кармир Зангезур» писала: «На колхозном собрании сестра Тиграна Давтяна – Реган Агаян стала в наглую покрывать своего брата-троцкиста. Реган знала обо всем, что связывало Тиграна с другим братом его, известным троцкистом Казаром. Знала она и о том, что Тигран ссудил деньгами того перед его побегом в Персию, и сама повязана была с ним». Райком, как и следовало ожидать, изобличил двурушницу Реган в преступной связи с троцкистами и исключил ее из партии.

12 сентября. С подачи Аматуни в газете «Хорурдаин Айастан» («Советская Армения») появляется передовица – «Нечестивые последователи национал-уклонистов»:

«При пособничестве своего брата, тайного троцкиста Ындзака Тер-Ваганяна (в 1932–33 гг. – редактор газеты «Хорурдаин Айастан», в 1933–36 гг. – первый секретарь райкома КП(б)А – Г. М.) и испытанного друга, умело замаскировавшегося Драстамата Тер-Симоняна (в 1934–36 гг. – председатель Союза писателей Армении – Г. М.) член троцкистско-зиновьевского бандитского центра Вагаршак Тер-Ваганян проложил путь к сердцам армянских писателей-националистов – дашнака Бакунца, Алазана, Ванандеци и других».

Сентябрьский VII пленум ЦК КП(б)А избирает Аматуни первым секретарем и С. Акопова – вторым.

25 сентября. Сталин отправляет секретную телеграмму из Сочи, в которой, по сути, извещает Политбюро о своем намерении усилить террор. Репрессивные акции повсеместно уже два месяца шли по нарастающей.

Из книги профессора Принстонского университета (США) Роберта Такера «Сталин у власти. 1928–1941»:

«Первый залп выпустил Берия. Он объявил о разоблачении в Армении «троцкистско-националистической группы» во главе с бывшим республиканским наркомом просвещения Нерсиком Степаняном, свившей гнездо под крылом первого секретаря КП(б) Армении Агаси Ханджяна (в июле в Ереване сообщили о самоубийстве Ханджяна)».

2 октября. Из доклада Аматуни, новоиспеченного первого секретаря ЦК на собрании актива Ереванской городской парторганизации:

«Необходимо проследить путь армянского национал-уклонизма от рецидива специфизма в 1923–27 гг. (при бывшем секретаре ЦК КП(б) А. Г. Иоаннисяне) до прямого смыкания Ханджяна с террористами-троцкистами и дашнаками на нынешнем этапе…

Политическая сущность армянского специфизма, или, как «специфики» сами себя называли, «армянской социал-демократической федерации», заключалась в стремлении под прикрытием разного рода «специфичностей», «особенностей», оторвать революционное движение армянских рабочих от общепролетарского движения, увлечь их «национальными» интересами, подчинить рабочее движение интересам национальной буржуазии…

В письме на имя ЦК большевиков от 7/IX 1905 г. Ленин, говоря о спецификах, писал следующее: «Сугубо предостерегаю насчет «Армянской социал-демократической федерации». Если вы согласились на ее участие в конференции, то сделали роковую ошибку… Кавказские товарищи все против этой шайки литераторов-дезорганизаторов…»

Большевистские организации Армении и Закавказья, верные указаниям Ленина, под руководством тов. Сталина… еще до Октябрьской революции разгромили армянских спецификов, эту кучку неудачливых агентов дашнакизма…

Специфизм А. Иоаннисяна и других выражался, во-первых, в попытке протащить в партийную организацию Армении политику экономического сепаратизма по отношению к Закфедерации и Советскому Союзу; во-вторых, в попытке насаждения элементов федерализма в партийной работе по отношению к вышестоящим партийным организациям; в-третьих, в примиренчестве к дашнакам и к проявлениям национализма…

Как относился Ханджян к национал-уклонистам и бывшим спецификам? Даже в самый острый период борьбы против них Ханджян не порывал связей с А. Иоаннисяном. Издававшаяся за последние годы историческая литература Армении, продолжая специфистскую тенденцию А. Иоаннисяна, фальсифицирует действительную историю революционного движения и большевистских организаций в Армении. В этих работах игнорируется роль тов. Сталина как создателя большевистских организаций Закавказья и Армении…».

Эти разглагольствования Аматуни вокруг специфизма и Ашота Ованнисяна (Иоаннисяна) сработают против него и будут стоить ему жизни.

3 октября. Желая выслужиться перед партийным начальством, редактор газеты «Кармир Зангезур» Арамаис Мнацаканян (в 1937 г. исключен из партии, в 1938 г.– восстановлен, с 1957 г. – доктор исторических наук, автор книг «Александр Мясникян» и «Маршал Баграмян») 3 октября «выводит на чистую воду» «ярого националиста»:

«Затаившийся контрреволюционер-троцкист Гарник Срвандзтян в середине сентября был направлен в Горис учителем армянского языка и литературы в педагогический техникум. И попал он туда при вражеском содействии ему начальника отдела техникумов наркомпроса Сурена Оганяна. Этот отщепенец был разоблачен решением Кироваканского райкома партии еще 10 июня 1936 г. и изгнан из местного техникума. Срвандзтян состоял в активных контактах с членами бандитской группы контрреволюционера Н. Степаняна – Г. Ванандеци, В. Норенцем, В. Алазаном, объявившими идеолога дашнаков Раффи – народником. В первые же две недели своей «работы» этот негодяй-троцкист показал свое контрреволюционное рыло. На уроках, поднося Чаренца, он умудрялся сглаживать углы его националистического нутра, давая неверную оценку его творчеству. Мало того, он позволял себе цитировать предателя-двурушника А. Ханджяна, ссылаясь на его ошибочные положения…».

Поиски «врагов народа» продолжались во всех сферах. На родине Бакунца первым под пресс попал председатель колхоза «Сталин» села Карашен А. Суджоян, обвиненный в саботаже. Ему досталось за то, что он – вопреки установленным законам – недосдал государству 2 коровьи и 30 овечьих шкур. И ни слова о том, что сердобольный председатель раздал их своим колхозникам на личные нужды.

6 октября. Аксель Бакунц разражается покаянным письмом в несколько страниц в адрес Аматуни и Мугдуси, завершая его строками:

«Дайте мне возможность читать и писать, ручку и карандаш дайте мне. Насколько сочтете необходимым, настолько отправьте меня в любой отдаленный район Армении, в деревню или в совхоз, лишь бы я слышал живое слово, лишь бы мог трудиться и заработать прощение перед судом истории и партии. Я был… ломовой лошадью, впряженной в телегу армянской советской литературы, позвольте, чтобы я остался верным псом у ворот Советской Армении».

До чего же его довели Мугдуси и его люди, если уж такой смелый публицист, как Бакунц, решается на подобное унижение?!

Примечательно, что со дня подписания Бакунцем этого письма Мугдуси на его допросах более не появлялся. Что было тому причиной? Может, в душах Аматуни и Мугдуси булькнули угрызения совести?

Колебались они, однако, недолго. Молоху-Сталину требовалось все больше и больше жертв. И как тут было не вспомнить о кулаках, успевших отсидеть свое?! И посыпались в партийные и карательные органы доносы доброхотов, в том числе и с родины Бакунца:

«Члены 3-й бригады колхоза «Димитров» села Ханацах Арутюн Саргсян, Арсен Мусаельян, Кости Арстамян и Кости Исаханян, в прошлом кулаки, увиливают от колхозных дел и вносят разлад в коллектив. А Саргсян Арутюн даже жене запретил выходить на работу»;

«Председатель правления райпотребкооперации, член партии Мартирос Гилавян поддерживал тесные связи с арестованным в Ереване Его Чопчунцем. Накупил на его деньги отборных тканей в раймаге, чтобы передать их этому троцкисту. А еще Гилавян тому же троцкисту отпустил со склада запчасти для авто и бензин».

11 октября. Партактив Гориса заслушивает доклад завотделом пропаганды ЦК Левона Арисяна (расстрелян в 1938 г.) об итогах VII пленума ЦК КП(б)А. Одобрив и поддержав решения пленума, актив призвал «все первичные организации и райисполком поднять на более высокий уровень бдительность членов партии, сорвать маски со всех затаившихся двурушников, троцкистов и националистов, заклятых врагов народа, выявив их до последнего». В адрес Сталина, Берия и Аматуни полетели подобострастного содержания телеграммы. В той, что была адресована Аматуни, он назван «руководителем боевого штаба компартии Армении».

25 ноября. На VIII чрезвычайном съезде Советов СССР о проекте Конституции СССР выступил И. В. Сталин. «Боевой штаб» во главе с Аматуни предписал довести до каждого колхозника и рабочего полный текст доклада вождя.

12 декабря. После читки доклада Сталина на общем собрании колхоза «Берия» села Галидзор Горисского района с места, воодушевленный услышанным, вскочил колхозник Хачи Аванесян и прокричал: «Люди добрые, в свои 76 лет такое я вижу и слышу впервые. Мы и впрямь счастливы, и дети наши растут людьми культурными». Ему вторит Григор Мусаельян: «Где это видано, где это слыхано, чтобы женщине отпуск по беременности давали, да еще с сохранением зарплаты?!» А в тот же день, но уже в Карашене, 86-летний ашуг Ата Саилян на сельском сходе выводит сильным голосом свою новую песню:

Бразды страны держа в руках,

Врагов он повергает в прах,

Наш Сталин, скромности оплот.

Его слова – стрелы полет.

Он наповал любого бьет.

В честь принятия сталинской Конституции в селе Хндзореск до позднего вечера гудела зурна Огана, славя дело отца народов ста новыми мелодиями. Волшебные трели Огана перемежались песнями его односельчанина Левона.

Март 1937 г. Заслушав сообщение Аматуни, пленум ЦК вынес резолюцию:

«ЦК КП(б)А выявил явные недостатки местных парторганизаций, проявивших беспечность и слепоту, в результате чего в советские, хозяйственные, а также партийные органы просочились шпионы, диверсанты, вредители, враги армянского народа».

«Вооружившись» этой резолюцией, доморощенные сигнальщики с мест стали строчить жалобы и доносы. Попали таковые и в Горисский отдел НКВД:

«Начальник автопарка МТС (машинно-тракторная станция – Г. М.) Рубен Дохолян перед самым севом занялся демонтажом машин. Моторы разобраны, важнейшие детали растасканы и разворованы. Деревянные части машины № 13–10 Дохолян снял и унес к себе домой – на растопку печки. И директор МТС тов. Мартиросян считает такое положение нормальным»;

«По преступному недосмотру Вардазара Хачяна, председателя колхоза «Калинин» села Маганджуг, овцеводческая ферма лишилась 450 голов овец и 50 ягнят»;

«При попустительстве и политической близорукости директоров техникумов: педагогического – Сагатела Кишояна и сельскохозяйственного – Вардгеса Атояна, в коллективы проникли враждебные элементы. Исключительно отсутствием бдительности со стороны Кишояна можно объяснить тот факт, что отщепенцы Гарник Срвандзтян, учитель армянского языка, и Вагинак Кайтанджян, ведущий занятия по русскому и армянскому языкам, не были вовремя разоблачены как национал-троцкисты. Этот Кайтанджян даже позволял себе на уроках говорить о мифических «заслугах» дашнака, негодяя-террориста А. Бакунца и буржуазного писателя-националиста Раффи. В том же техникуме и по сей день получают стипендии чуждые нам выкормыши кулаков и отпрыски дашнаков – Саакян, Х. Геворгян, А. Арстамян, В. Бабаян. Преступному безволию и мягкотелости Атояна можно приписать появление в стенах техникума сменявших друг друга бухгалтеров, а ими оказались Андраник Мелконян, который извел стадо коров колхоза «Красная Армия» села Тех и жулик-троцкист Грант Миракян. А сейчас ведает у него финансами вернувшийся из мест заключения Арменак Минасян».

9 мая. Католикос всех армян Хорен I Мурадбекян адресовал Мугдуси четыре послания. Первое касалось тяжелого положения армянской епархии в Грузии. Во втором послании он обрисовал плачевное состояние хозяйств при отдельных все еще действующих церквях и просил запретить местным властям закрыть церковь в Ошакане, где упокоен Сурб Месроп Маштоц, под каким бы то ни было предлогом. Ибо мавзолей создателя армянского алфавита есть памятник национального значения. В третьем послании Католикос убедительно просил выпустить на свободу арестованных епископов. Четвертое письмо затрагивало вопросы налогообложения недвижимости Эчмиадзина.

Ответной реакцией Аматуни-Мугдуси был вызов представителей Эчмиадзина в суд для разбирательства по неуплате налогов. Так поднялась новая волна притеснений церкви с целью глушения очагов веры.

В 1930-х годах в Армении репрессиям были подвергнуты 161 священник – Армянской апостольской, Армянской католической и Армянской евангелической церквей. В отношении 91-го из них была применена высшая мера наказания. Гонения на церковь начались при Ханджяне, усилились в правление Аматуни и не утихали при Арутюняне (Арутинове).

26 мая – 4 июня. Х съезд КП(б)А подтверждает статус и первого секретаря ЦК А. С. Аматуни, и второго – С. Е. Акопова.

Июнь. Сгущаются тучи вокруг бывшего председателя Совнаркома Армении (1928–35 гг.) Саака Тер-Габриеляна и бывшего первого секретаря ЦК КП(б)А (1922–27 гг.) Ашота Ованнисяна. Желая привязать их к «враждебной» деятельности «Армянского контрреволюционного центра», 11-го числа Мугдуси довольно корявым слогом подает докладную записку на имя Аматуни:

«Материалами следствия установлено: Тер-Габриелян С. М. в 1931 г. совместно с Ерзынкяном, Есаяном, Тер-Симоняном и другими организовал антисоветский центр… По данным агентуры Иоаннисян, будучи на работе в Москве, и сейчас проявляет живой интерес к «армянским делам»… Член контрреволюционного троцкистского террористического центра Армении – Бакунц, находившийся до ареста в близких отношениях с Тер-Габриеляном, характеризует его как армянского националиста».

Из показаний А. Бакунца:

«Мы считали, что Саак Тер-Габриелян является достойным руководителем армянского народа, и признавали в нем большевика, который правильно проводил линию партии в Армении. Тер-Габриелян был крепким хозяйственником и правильно понимал интересы Советской Армении».

Аматуни – Сталину:

«Во главе молодой компартии Армении почти за все годы Советской власти, сменяя друг друга, стояли выходцы из «спецификов» – Лукашин, А. Иоаннисян, А. Овсепян, Тер-Габриелян и Ханджян. Что же касается Мясникова (в 1921–22 гг. – председатель Ревкома и Совнаркома Арм. ССР – Г. М.), то последний во время работы в Армении поддерживал «спецификов», а Костанян (быв. секретарь ЦК Армении) никакой борьбы по существу с армянским национализмом не организовал… Дашнако-троцкистским агентам фашизма в Армении удалось навредить нам не только в деревне, в промышленности, но и в особенности им удалось навредить на фронте идеологическом…

За время после разоблачения Ханджяна (10 месяцев) по Армении изобличено и арестовано 1 365 человек (из них дашнако-троцкистов 900 человек)».

Июнь – июль. Замнаркома легкой промышленности СССР Саак Тер-Габриелян и зам-директора Института истории АН СССР Ашот Ованнисян задержаны в Москве и доставлены в Ереван.

7 июля. Акселю Бакунцу и другим членам «террористического центра» зачитывали приговор. История донесла до нас хронометраж гнусного этого фарса по минутам:

Др. Тер-Симонян 9.00 – 9.30 утра.

Н. Степанян 10.50 – 11.20 утра.

А. Бакунц 11.20 – 11.55 утра.

8 июля. В последний раз они увидели, как встает солнце…

По иронии судьбы в тот же день зачинатель армянского кино Амо Бек-Назарян начал снимать в Горисе фильм «Зангезур», повествующий, как писали, «о героических схватках большевиков с дашнакскими бандами Нжде». На «массовку» приглашали лишь тех, «кто имел коня и обувь с длинными голенищами». А снимался-то фильм по сценарию уже расстрелянного «врага народа» Бакунца.

Выживший в передрягах писатель Ваграм Алазан вспоминал:

«Начальник тюрьмы Саак Асланов, карлик в оспинках, некогда ходивший в телохранителях у второго секретаря ЦК Аматуни и арестованный почти сразу после взятия под арест его хозяина, похвалялся в камере, что он самолично расстрелял Нерсика Степаняна, Драстамата Тер-Симоняна и Акселя Бакунца. С его слов, Степанян за миг до кончины своей успел крикнуть «Будь проклят Сталин!», а Тер-Симонян и Бакунц, взявшись за руки, запели «Интернационал».

22 июля. Партия воздала должное Мугдуси и его подручным.

Вот полный текст решения ЦИК СССР:

«За примерное и самоотверженное выполнение ответственного задания правительства наградить:

Орденом Ленина:

1. Х. Х. Мугдуси

2. И. А. Геворкова

Орденом Красной Звезды:

1. Б. П. Костикяна

2. Е. О. Никогосяна

Орденом Знак Почета:

Л. А. Маргаряна

Председатель ЦИК СССР М. Калинин

Секретарь ЦИК СССР А. Горкин

Москва, Кремль, 22 июля 1937 г.».

Здесь уместно указать, что дней за десять до этого «всесоюзный староста» Калинин нацепил на грудь наркома НКВД СССР Н. И. Ежова орден Ленина – за те же заслуги.

Но вернемся к началу месяца. Секретная инструкция Сталина от 2 июля «Об антисоветских элементах» предписывала провести облаву на всех возвратившихся из ссылки кулаков и уголовников.

30 июля. Ежов издает оперативный приказ № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов». На Армению спускают «план»: 500 человек отдать под суд по I категории (расстрел), 1000 – по II категории (8–10 лет тюрьмы). По Грузии цифры эти составили соответственно 2000 и 3000, по Азербайджану – 1500 и 3750.

Тогда-то и появляются «тройки». Во главе армянской ставят Мугдуси.

Не успели просохнуть чернила на сталинской инструкции и приказе Ежова, как со всех концов стали поступать анонимки и доносы. Так, на имя начальника Горисского райотдела НКВД Сеника (Сенекерима) Арутюняна посыпались сигналы – к сведению властей:

«Из колхоза «Молотов» села Хот за выпады против колхозного строя выставили вон бывшего кулака Церуна Ванесяна, который в 1930–36 гг. уже отсидел свое». Под письмом значилась подпись – Гурген Ованнисян.

«Михаил Бадамян, этот волк в овечьей шкуре, наконец разоблачен коллективом колхоза «Тельман» села Баяндур. В 1930-м, в разгул бандитизма, он помогал бандитам оружием и укрывал их. Умело маскируясь, он сумел пробраться на флотационную фабрику в Капане и выбился там в секретари парткома. За свою разложенческую работу был приговорен к лишению свободы на два года. Но, отсидев всего 4 месяца, по липовой справке вышел на свободу, вернулся в село и не без помощи отдельных лиц устроился погонщиком волов во 2-ую бригаду. Но «отличился» и тут. Один вол у него пал, остальные отощали донельзя». Подпись – А. Саргсян.

«Всю работу по разведению шелкопряда в колхозе «Берия» доверили почему-то контрреволюционеру М. Ерицяну, отсидевшему по политическим мотивам до 1936 года. Вредительство этого и по сей день не разоблаченного уголовника, наконец, вскрылось. Запустив порученное ему дело, он загубил шелковичных червей – плохо ухаживал за ними, не кормил вовремя. В итоге он сдал не 70 килограммов положенных по плану коконов, а всего 4 килограмма и 800 граммов». Письмо поступило без подписи.

И пошли аресты…

21 августа. Саака Тер-Габриеляна Мугдуси вызывает на допрос.

В Ереване палящий зной. Следователь открывает окно. В следующую минуту подследственный выбрасывается с 3-го этажа. Смерть наступает мгновенно. Весть об этом немедленно доводят до ушей Сталина.

8 сентября. Отец народов в своем кремлевском кабинете обдумывает письмо в адрес Бюро ЦК КП(б) Армении.

15 сентября. В Ереване открывается внеочередной пленум ЦК КП(б)А. В президиуме высокие гости из Москвы – Г. М. Маленков, заведующий отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП(б), и А. И. Микоян, член Политбюро ЦК ВКП(б). Аматуни поднялся было огласить повестку дня, но Маленков, остановив его жестом, идет к трибуне. Зачитывает письмо тов. Сталина.

С замиранием сердца участники пленума ловят каждое слово вождя:

«Правительство СССР и ЦК ВКП(б) считают, что дела в Армении как хозяйственные, так и партийные и культурные идут из рук вон плохо. Сельское хозяйство развалено, строящиеся промышленные предприятия в застое. Деньги отпущены правительством согласно требованию ЦК КП(б) Армении, а куда идут деньги – трудно сказать. Культурное строительство хромает, а партийная работа вновь получила крен в сторону от партийной линии, троцкисты и прочие антипартийные элементы не встречают должного отпора со стороны партийного руководства Армении. Последние события, в связи с «самоубийством» Тер-Габриеляна, отражают как в фокусе весь тот максимум гнили и разложения, которые подводят итог состоянию партийных и советских организаций в Армении. Трудно представить, что Тер-Габриелян выбросился в окно, это совершенно несовместимо с его боязливой и расчетливой натурой. Скорее всего – его выбросили и заткнули ему глотку, чтобы он не мог разоблачить врагов Советской власти. Довольно странно, что руководство Армении не сочло нужным сообщить об этом СНК СССР или ЦК ВКП(б). Хотели, видимо, скрыть этот вопиющий факт и наивно предполагали, что удастся скрыть.

ЦК ВКП(б) и СНК СССР не могут допустить, чтобы враги армянского народа гуляли свободно в Армении, вредили народному хозяйству и разоряли крестьянство, рабочий класс.

ЦК ВКП(б) и СНК СССР не могут допустить, чтобы покровители врагов армянского народа прятали от народа язвы руководства и для сокрытия этих язв – выдавали убийство врага народа, взявшегося разоблачить оставшихся на свободе врагов народа, за «самоубийство».

В качестве первой меры ЦК ВКП(б) и СНК СССР постановили арестовать Мугдуси и Гулояна (предсовнаркома Арм. ССР – Г. М.), которые не могут не нести прямой ответственности за все вскрывшиеся безобразия.

Ответственность падает само собой и на первого секретаря ЦК КП(б) Армении, в связи с чем и командируется представитель ЦК ВКП(б) тов. Маленков для расследования на месте.

И. Сталин».

В разреженном воздухе навалившегося страха стало тяжело дышать. И тут в зал заседания входят прибывшие с Маленковым и Микояном из Москвы начальник Четвертого (Секретно-политического) отдела ГУГБ НКВД СССР М. И. Литвин* и группа офицеров. Мугдуси и Гулояна «под ручки» выводят из зала.

18 сентября. Пленум ЦК КП(б)А по предложению Маленкова прерывает работу, избрав комиссию для составления проекта решения.

Узнав о прибытии высоких чинов НКВД из Москвы, арестованный Ашот Ованнисян просит о конфиденциальной встрече с ними. Он сообщает Литвину – у кого тот может получить интересующие его документы.

22 сентября. Пленум возобновляет работу. В президиуме к Маленкову и Микояну присоединяется Л. П. Берия (согласно новой Конституции, ЗСФСР и Заккрайком были ликвидированы. Армянская ССР и ее компартия перешли в прямое подчинение центру. За Берия остался лишь пост первого секретаря ЦК КП(б) Грузии). Председатель комиссии по выработке решения зачитывает «Письмо Аматуни, адресованное контрреволюционеру-националисту, врагу народа А. Иоаннисяну», как и заявление самого Ованнисяна пленуму.

О том, когда и при каких обстоятельствах появилось на свет это письмо, я уже писал. Добавлю, что Аматуни не раз пытался вытребовать роковое письмо обратно. На что Ованнисян отвечал, что оно где-то затерялось. И вот то письмо всплыло. Вместе с уже известным нам «вежливым» ответом Ованнисяна тогдашнему слушателю Московского института красной профессуры Аматуни. Из заявления Ашота Ованнисяна пленуму следует, что Аматуни целиком и полностью разделял взгляды спецификов-националистов и склонялся к идеям троцкизма.

Кровь в жилах обычно невозмутимого Лаврентия Павловича застыла: он уже не в силах был спасти своего ставленника. Теперь ему впору было собственную шкуру спасать.

23 сентября. Пленум ЦК на заключительном заседании лишает Аматуни и Акопова должностей, выводит из членов ЦК и партии, передавая их в руки НКВД.

И тут, как из-под земли, возникают Литвин и его люди.

Член Политбюро Анастас Микоян поднимает вопрос об избрании секретарей ЦК. Первым секретарем пленум утверждает Г. А. Арутюняна (Арутинова), 2-м – А. З. Маргаряна, 3-м – А. С. Галстяна (вскоре Маргарян с Галстяном будут арестованы).

Пленум направил в адрес вождя обстоятельное письмо.

Выдержка из этого послания:

«Дорогой товарищ Сталин! В Вашем письме Вы гениальной прозорливостью своей вскрыли весь узел гнили в руководстве ЦК КП(б) Армении и правительстве Армянской ССР, помогли нам, большевикам Армении, сорвать маски с засевших в руководстве ЦК КП(б)А и СНК Арм. ССР злейших врагов армянского народа, этих подлых троцкистско-дашнакских отщепенцев.

…Большевики Армении не сумели вовремя разглядеть, как враги народа, сидящие в государственном и партийном руководстве Армении – Аматуни, Гулоян, Акопов, Мугдуси и Анесоглян и др., прикрываясь речами о верности партии, о борьбе с врагами, на деле проводили гнусную вредительскую работу, давали свободно разгуливать по Армении врагам народа – дашнакам, троцкистам и всякой шпионско-вредительской своре.

…Дорогой товарищ Сталин! Большевики Армении на пленуме ЦК КП(б)А вскрыли основное осиное гнездо и разгромили его… Однако враги еще есть. Они все до последнего негодяя будут стерты с земли Армянской ССР.

…Мы, дорогой товарищ Сталин, даем Вам обещание смелым выдвижением молодых кадров, беззаветно преданных партии Ленина-Сталина, готовых дать всю свою энергию за дело социализма, развернуть подлинную большевистскую работу и в ближайшее время вывести Армянскую ССР в шеренгу передовых республик великого Союза ССР.

Да здравствует наш родной отец, великий вождь народов товарищ Сталин!»

Буквально за день до избрания Г. А. Арутюняна первым секретарем ЦК, послание, подписанное Маленковым, Микояном и Литвиным, уже лежало на столе у Сталина, копия – у Ежова. В нем говорилось: «Для полной очистки Армении просим разрешить дополнительно расстрелять 700 человек из числа дашнаков и антисоветских элементов. Разрешение на 500 человек по I категории на исходе». Гости из Москвы явно лукавили. «Лимит» был спущен на 500 душ, а «тройка» Мугдуси к тому времени успела рассмотреть дела только 354, из коих к расстрелу приговорили 304.

Великодушный Сталин с Ежовым скупиться не стали: позволили количество расстреливаемых довести до 1500 душ.

Засучил рукава и Михаил Иосифович Литвин…

22 ноября. Мугдуси, его правая рука Геворков и еще трое следователей, которых Калинин всего четыре месяца назад наградил орденами, в «особом порядке» (читай: без суда и следствия) были приговорены. Мугдуси получил расстрел, приведенный в исполнение в тот же день. Остальных та же участь ждала 3 февраля 1938 года. Почти в то же время были расстреляны Абраам Гулоян и Степан (Степа) Акопов.

1971 г. Из заявления профессора Вардапетяна Бабкена Симоновича (1906–1992), младшего брата Аматуни, в президиум XXIV съезда КПСС:

«Моя мать – Ольга Соломоновна Вардапетян задолго до меня обратилась к военному прокурору СССР с просьбой пересмотреть ложное обвинение, выдвинутое в 1937 г. против ее сына Аматуни. Так и не получив из прокуратуры ответа на свой запрос, она ушла из жизни в 1962 году…

Институт истории партии при ЦК КП Армении (филиал ИМЛ при ЦК КПСС) в 1958 г. издал на армянском языке очерки по истории компартии Армении… В них на стр. 453 указано: «На пост первого секретаря ЦК КП(б) Армении был поставлен Аматуни – исполнитель воли Берия, который старательно выполнял его коварные и вероломные распоряжения».

Совершенно надуманное положение…

Там же на следующей странице читаем: «В начале 1937 г. в Армении был сфабрикован ложный документ, будто НКВД обнаружил в Армении новую националистическую группу. Берия и Аматуни на основе этого ложного документа подвергли аресту ряд лиц». Тезис рассчитан на то, чтобы очернить Аматуни, поставив его на одну доску с Берия. Однако все это сделано очень наивно и примитивно… Аматуни или кто другой, будь он на его месте, – все равно фабрикации в 1937 г. имели бы место. Ведь сам Аматуни и многие другие товарищи в 1937 г. стали жертвой провокации о якобы существовавшей в Армении контрреволюционной террористической организации во главе с Ханджяном, а после него – Аматуни.

Далее в очерках значится: «26 мая 1937 г. открылся Х съезд партии. Отчетный доклад, конечно же, согласовав его с Берия, подготовил Аматуни». Согласовал предварительно Аматуни содержание доклада с Берия или нет, знать никто не может. Но если Берия был облечен соответствующей властью и Аматуни должен был согласовать свой доклад с ним, то в этом нет ничего необычного и отрицательного для Аматуни… Авторы очерков должны нести строгую ответственность за извращение истории партии…

«Я знаю Аматуни как кристально честного человека, фанатично преданного Великой Партии Ленина, отдавшего 20 лет своей короткой 37-летней жизни делу Ленина и павшего жертвой провокации… Прошу вашего распоряжения, в свете приведенного выше, подробно разобраться в деле Аматуни и вынести справедливое решение. Нет никакого смысла настоящего большевика и истинного ленинца искусственно дискредитировать.

3 марта 1971 г.».

1988 г. На волне горбачевской перестройки и гласности реабилитирован Аматуни Симонович Аматуни (Вардапетян). Преисполненный чувства выполненного перед памятью брата долга доктор геолого-минералогических наук, заслуженный деятель науки и техники Арм. ССР Бабкен Вардапетян покидает Армению, уезжает в США (Лос-Анджелес), где и умирает.

Горбачевско-яковлевское Политбюро великодушно отпустило Аматуни его грехи, но простит ли Аматуни Господь?!

------------------------------------------------------------

* Литвин Михаил Иосифович (1892–1938), комиссар госбезопасности 3-го ранга (1938). Член РСДРП с 1917 г. В 1930–1931 гг. завраспредотделом Средне-Азиатского бюро ЦК, в 1931–1932 гг. – завсектором, замзавраспредотделом, завотделом кадров ЦК КП(б) Украины. С 1936 г. – второй секретарь Харьковского обкома партии. С 15.Х.1936 г. – начальник отдела кадров НКВД СССР. С мая 1937 г. – начальник IV (Секретно-политического) отдела ГУГБ НКВД СССР. С января 1938 г. – начальник УНКВД по Ленинградской области. Покончил жизнь самоубийством в ноябре 1938 г.

Edited February 22, 2009 by Pandukht

[Pandukht]

ЭСКИЗ СЕДЬМОЙ

АРУТЮНЯН (Арутинов) Г. А.

(1937–1953)

«Арутюнян (Арутинов) Григор Артемьевич (7.11.1900, г. Телави, Грузия – 9.11.1957, Тбилиси), партийный и государственный деятель, член РСДРП с 1919 г. Учился в Московском народно-хозяйственном институте (1922–24). В 1921–37 гг. работал в организациях Компартии Грузии (в 1934–37 гг. – секретарь Тбилисского горкома Компартии Грузии). В 1937–53 гг. – первый секретарь ЦК КП(б) Армении (с 1938 г. ещё и первый секретарь Ереванского горкома партии). В годы Великой Отечественной войны (1941– 45) являлся членом Военного совета Закавказского фронта. В 1953 г. освобожден от обязанностей первого секретаря ЦК КП Армении, некоторое время работал председателем совхоза в пригороде Еревана, затем переехал в Тбилиси.

Депутат Верховного Совета СССР (1937–1954) и Арм.ССР (1938–1955)».

«Краткая Армянская энциклопедия» в 4 томах, т. 3, стр. 321–322, Ереван, 1999 г.

«Кто есть кто: армяне», Биографическая энциклопедия в 2 томах, т. 1, стр. 630–631, Ереван, 2005 г.

Дополнения к биографии.

Арутинов (Арутюнян, Арутюнов) Григорий (Григор) Артемьевич родился в семье торговца и виноградаря.

Ещё в 1809 г. после победы русских над персами под Каракилисом 400 армянских семей из Персии поселились на землях Лори-Памбака. Среди них были прямые предки Арутюнянов. В скором времени семья Арутиновых (власти во время переписи всех записали на русский лад) перебралась на постоянное жительство в центр бывшего Кахетинского царства – Телави.

Вопреки воле отца в 1908 г. Григорий поступает в Телавское городское училище, а в 1911-м продолжает учебу в местной русской гимназии. Попав в поле зрения грузинских меньшевиков, подвергается преследованиям и в 1920 г. попадает под арест. С установлением советской власти в Грузии становится завотделом пропаганды Телавского уездного комитета КП(б) Грузии, а позже выходит и в секретари (1921– 22). В 1922 г. работает в политотделе Грузинской дивизии, откуда его направляют на учебу в Москву, в Институт народного хозяйства им. Маркса. Однако окончить институт ему не дали: в сентябре 1924 г. он был отозван в Грузию, где работал в Ленинском райкоме партии Тифлиса, затем в Телавском уездном комитете. В 1927 г. Арутинов переходит на работу в ЦК КП(б) Грузии, курирует отдел по работе на селе. С 1930 г. он работает в Народном комиссариате рабочекрестьянской инспекции заместителем председателя Центральной контрольной комиссии ЦК КП(б) Грузии. С ноября 1931 г. он – заворготделом и член секретариата ЦК. В январе 1934 г. назначается первым секретарем Тифлисского горкома партии. И поскольку с 1936 г. первые секретари ЦК КП республик совмещали ещё и должность первых секретарей столичных горкомов, Арутинова переводят во вторые секретари Тифлисского горкома.

Арутинов избирался кандидатом в члены ЦК ВКП(б) (1939–1952) и членом ЦК КПСС (1952– 1956). Награжден тремя орденами Ленина.

15 сентября 1937 года открылся внеочередной пленум ЦК КП(б) Армении. Пленум с подачи эмиссаров Сталина Маленкова и Микояна санкционировал арест главы НКВД Армении Мугдуси и предсовнаркома Гулояна. 22-го к гостям из Москвы примкнул прибывший из Тбилиси первый секретарь ЦК КП(б) Грузии Берия. 23-го пленум отстранил Аматуни от должности, исключил из партии и передал его в руки НКВД. Маленков с Микояном были озабочены: не знали, кем заменить Аматуни. И тут их выручил Лаврентий Берия.

В утренних газетах народ прочел, что первым секретарем ЦК КП(б) Армении избран Арутинов Григорий Артемьевич (16 с лишним лет под всеми документами стояла подпись – Арутинов, хотя местная пресса упорно переиначивала его фамилию на армянский лад – Арутюнян).

В ночь с 26 на 27 сентября в дверь тбилисской квартиры Арутиновых позвонили. На пороге стоял офицер НКВД:

– Тов. Арутинов, поспешите, Вас ждут в спецвагоне на вокзале. Машина внизу.

Арутинов крепко обнял жену (с Ниной Григорьевной они поженились в 1926 г.) и молча вышел.

В спецвагоне его встречал Берия. На кожаном диване сидели Микоян с Маленковым. Не дав вошедшему опомниться, Микоян сказал:

– Тов. Арутинов, 23 сентября пленум ЦК Компартии Армении избрал Вас первым секретарем. Поезд на Ереван уходит через час.

Ошеломленный услышанным, Арутинов пытался возразить. Предвосхищая его доводы против, Маленков жестко сказал:

– Мы с Вами солдаты партии. К тому же вопрос о Вашем назначении согласован с тов. Сталиным.

– Но я даже языка армянского не знаю.

В разговор вмешался Микоян:

– У меня там друг, известный в республике учитель – Симак, он Вас за пару месяцев по языку натаскает.

Не прошло и получаса, а Арутинов уже покачивался в вагоне поезда на пути в Ереван, так и не успев предупредить жену, свою Нину.

29 сентября Арутинов собрал первое бюро новоизбранного ЦК. В разгар заседания загудел телефон спецсвязи.

Подняв трубку, Арутинов сказал:

– Привет, Лаврентий, слушаю тебя.

Выслушав Берия, Арутинов изменился в лице. Оказалось, в ночь на 29-е, зампредсовнаркома Грузии Артем Геурков, родной брат его жены Нины, застрелился. Берия сказал, что накануне на бюро ЦК его пропесочили за болтливость, а он возьми и застрелись.

То была первая травма, нанесенная Берия Арутинову. Второй удар последует чуть погодя, когда он узнает, что Берия расстрелял его родного брата как врага народа.

Скорый на расправы М. И. Литвин, начальник IV (Секретно-политического) отдела ГУГБ НКВД СССР, оставленный Маленковым и Микояном довершить дело по выявлению врагов народа в Армении, положил Арутинову на стол расстрельную «разнарядку» Москвы на 1500 душ. От этой цифры Арутинова бросило в дрожь, потемнело в глазах…

Красное колесо террора завертелось с новой силой. В. В. Хворостян*, новый назначенец в армянский НКВД, русский с молдавскими корнями, приступил к исполнению задания партии. В конце октября Литвин подготовил докладную записку о результатах работы его бригады. За месяц она арестовала 1183 человека, из коих 936 шли как дашнаки. За тот же месяц пять сотен были пущены в расход.

Статистика репрессий такова :

2 ноября первый секретарь Азизбековского райкома партии Армении Шмавон Арушанян назначается наркомом земледелия республики. Не успев освоиться на месте, он переводится в секретари контрольной комиссии при ЦК ВКП(б) по Армении. В его функции входило рассмотрение вопроса об исключении из партии взятых под арест коммунистов. Ему же поручен был разбор личных дел членов партии, находящихся на подозрении у НКВД.

Выслушав на одном из заседаний бюро бодрый доклад Арушаняна, Арутинов строго спросил:

– Если мы призваны дублировать справки НКВД, встает вопрос – а на что нам ваши новые расследования?

– Наши проверки подтверждают, что заключения НКВД правомочны, – Арушанян это преподнес так пафосно, словно принимал личное участие в разоблачении «врагов народа».

Такое рвение вызвало у Арутинова негативную реакцию: ему вдруг привиделось, что некто вроде Арушаняна точно так же докладывает на бюро ЦК Компартии Грузии о его брате Серго.

В конце декабря, когда за арестом второго секретаря Ереванского горкома партии освободилось место, Арутинов спроводил туда Арушаняна. И тот затаил обиду на первого.

16 ноября Арутинов получает секретное послание от члена Политбюро ЦК ВКП(б) А. И. Микояна. Тот напоминает Арутинову о его обещании подготовить предложения по устранению последствий вредительства в промышленности и сельском хозяйстве Армении. Выражая явное недовольство тем, что дело затягивается, Микоян завершил письмо словами: «Будьте любезны поставить меня в известность, что Вы намерены делать в этом направлении. Как и желательно с этим не тянуть, поскольку любое промедление неприемлемо».

Первый секретарь уловил между строк скрытую угрозу. Итак, он оказался меж двух огней: Ежов и его ставленник Хворостян вместо того, чтобы пресекать беззакония Аматуни и Мугдуси, свирепствовали сами. Арутинов обеспокоен был одним – как потактичнее изложить это Микояну, чтобы не усугублять положение в республике.

Обрисовав плачевное состояние животноводства в Армении в связи с актами вредительства в последние годы, а также ссылаясь на предумышленное заражение скота бруцеллезом, ящуром, сапом, чумой и сибирской язвой, как и сославшись на отсутствие коровников и кошар, Арутинов считает необходимым, чтобы центр дополнительно выделил ветеринаров и зоотехников, увеличил количество амбулаторий и ветлечебниц. Просил поставить стройматериалы – 3 тысячи кубов брёвен и столько же досок, 30 тонн гвоздей и 620 тонн цемента. При этом в докладной не указав кого-либо из «врагов народа».

Большой ценитель музыки Арутинов с женой не пропускали ни одной интересной постановки в Театре оперы и балета им. Спендиарова. После представлений он по обыкновению шёл за сцену, чтобы пожать руку артистам и музыкантам. Как-то раз, очарованный слаженной игрой оркестра, он пригласил главного дирижера Константина Сараджева к себе.

Дирижера он принял дома. Сараджев рассказал о своих поездках в Европу, в Москву и Ленинград, где дирижировал в больших симфонических концертах.

– А мы что, не можем и в Ереване проводить такие же замечательные концерты?

– Можем, будь у нас подходящий оркестр, – ответил дирижер.

И 14 декабря бюро ЦК КП(б)А вынесло решение: «С 1 января 1938 г. создать при Армфилармонии государственный симфонический оркестр в составе 60 исполнителей».

21 декабря Арутинов на бюро ЦК поднимает вопрос об издании сочинений классика армянской литературы Ованеса Туманяна в 6 томах, «Избранного» на армянском и русском языках. Решено было поэту и памятник поставить в Ереване.

Через полгода Арутинов съездил в Лори, на родину народного любимца. Итогом этой поездки стало переименование родного села поэта Дсех в Туманян, а в его доме был открыт мемориальный музей.

Арутинов предложил Институту языка и литературы Армянского филиала АН СССР создать научный кабинет Ов. Туманяна, сосредоточив там его архив и все издания его произведений. Тронутая столь пристальным вниманием к творчеству мужа, вдова поэта Ольга Васильевна передала в дар республике всё его рукописное наследие и личный архив. Совнарком объявил всё это государственным достоянием и премировал Ольгу Васильевну и дочь поэта Нвард 10 тысячами рублей, подняв размер месячного пособия семье до 500 рублей.

В начале 1938 года Хворостян подает Арутинову докладную записку, в которой была обрисована зарубежная деятельность поэта Аветика Исаакяна, его связи с партией Дашнакцутюн и его антисоветские выпады.

– А что, возвращение Исаакяна в Советскую Армению, тов. Хворостян, Вам ни о чем не говорит? – испытующе глядя в глаза чекисту, спросил первый секретарь ЦК.

У того даже веко не дёрнулось.

В одной из бесед с Арутиновым Исаакян обронил: «Мы уже не дашнаки. Так кто же мы теперь? Армянами стали». Спустя годы поэт напишет проникновенное письмо Арутинову: «С чувством глубокой признательности сообщаю Вам, что получил от горсовета Еревана виллу, по ул. Баграмяна 27, которую Вы построили для меня».

С легкой руки Исаакяна за Арутиновым закрепилось прозвище – «Гриша-шинарар», то есть «Григорий-строитель». Возведенные при нем архитектурные шедевры и сегодня украшают столицу Армении.

3 февраля на партактиве г. Еревана с докладом «Об итогах январского пленума ЦК ВКП(б)» выступил Арутинов. Первый секретарь отметил, что в отдельных парторганизациях при обмене партбилетов допущены серьезные ошибки: «Зачастую, совершенно необоснованно, из партии изгонялись коммунисты, их объявляли врагами народа… По всей Армении из партии исключены 1796 человек, то есть 8,7 процента от общего числа коммунистов республики… Так, в Амасийском районе за бортом остались 33,4 процента членов партии…

Большая часть исключенных обратилась с жалобой в вышестоящие партийные органы. На основании этих заявлений Партколлегия пересмотрела по Сисианской парторганизации 23 дела и восстановила в партии 19 человек, по Капанской – 21 из 25, по Горисской –14 из 17, по Мегринской – 13 из 16…»

Из доклада партактив узнал и о других безобразиях: «Парторганизация села Баяндур Горисского района рассмотрела дело члена партии Исраела Акобяна, которому были предъявлены 42 обвинения. Ни одно из них не подтвердилось, однако клеветники наказания не понесли. Остались безнаказанными и председатель колхоза села Хндзореск того же района Багдасарян, выдвинувший 30 обвинений против членов парторганизации, и председатель сельсовета села Шинуайр А. Маилян, автор более 20 наветов, хотя ни один из приведенных ими фактов не подтвердился…»

Надо отдать должное партийной принципиальности Арутинова. Не стоит забывать, что на дворе стоял февраль 38-го.

Я выхватил из доклада ещё один пример, подтверждающий гражданское мужество первого секретаря ЦК. Из 854 снятых в 1937 году с работы учителей 752 были восстановлены на работе по его заступничеству.

В июне состоялся XI съезд КП(б)А, на котором выступил нарком внутренних дел Хворостян. Он сообщил делегатам, что органами НКВД обнаружен схрон священнослужителей Эчмиадзина, умудрившихся запрятать на глубине двух с половиной метров 15 пудов серебра и 3,5 кг золота, и что всё это изъято в пользу государства. А ещё добавил, что часть антисоветски настроенных священников уже наказана, остальные ждут своего часа.

30 июля Хворостян положил на стол Арутинову проект решения ЦК КП(б)А «Об Эчмиадзинском католикосате», настаивая на немедленном обсуждении вопроса на бюро, и как бы между прочим намекнул, что копия документа направлена Ежову. 4 августа под нажимом начальника НКВД первый секретарь ЦК созвалтаки бюро.

Из решения бюро: «Принимая во внимание, что имеющиеся материалы изобличают католикосат Эчмиадзина в активной борьбе против Советской власти и армянского народа, закрыть Эчмиадзинский монастырь и превратить его в музей, не избирать нового католикоса и упразднить центр армянского духовенства – католикосат Эчмиадзина».

По настоянию Арутинова в решение добавили строчку: «Просить ЦК ВКП(б) утвердить». Хворостян хотел было возразить, это, мол, вопрос местного значения, сами управимся. В ответ он услышал: «Эчмиадзин, как духовный центр армянства, имеет международный вес и значение. Вот почему вопрос этот следует согласовать с ЦК ВКП(б)».

Григорий Артемьевич надеялся выиграть время. И он не ошибся в своих надеждах. Не прошло и месяца, как по спецсвязи с ним связался Сталин:

– Тов. Арутинов, Вы всё ещё настаиваете на закрытии католикосата?

Сама постановка вопроса подсказывала Арутинову ответ:

– Нет, Иосиф Виссарионович, не настаиваю.

– Ну и ладно.

Так вопрос об упразднении Эчмиадзина был закрыт. Ежов с Хворостяном рвали и метали…

8 июля Арутинов выносит на бюро ЦК вопрос о присвоении звания народного артиста Армянской ССР Рачья Нерсисяну, исполнителю роли секретаря большевистского подполья, и Авету Аветисяну, исполнителю роли дашнакского спарапета Нжде в фильме «Зангезур». Один из бдительных членов бюро недоуменно вопрошает: «Что подумает народ, если мы дадим звание народного артиста исполнителю роли дашнакского хмбапета?» Мягко улыбнувшись, Арутинов заметил: «Мы не спарапета награждаем, а отмечаем мастерство актерского исполнения».

Арутинов всё чаще отказывался подписывать приговоры «тройки», куда, кроме него и Хворостяна, входил и прокурор республики Арам Арутюнян. Первый секретарь не раз напрямую обращался к Сталину, сетуя на самоуправство Хворостяна.

В декабре 1938 года в кабинете Арутинова состоялся нелицеприятный разговор с начальником НКВД. Выйдя от него, Хворостян отбыл… в Дилижан – на отдых. На целых два с половиной месяца.

…В 5 час. 30 мин. вечера 28 февраля 1939 года, в самый разгар заключительного заседания XII съезда КП(б)А, сменивший к концу 1938 года Ежова Берия позвонил Арутинову и известил его о том, что «мерзавец Хворостян арестован». Съезд, выйдя из оцепенения, лишает Хворостяна мандата делегата. Когда дошла очередь до выдвижения делегатов на XVII съезд ВКП(б), с места поднялся некто Мисак Арменян и бросил в лицо Арутинову: «Хворостян был у Вас членом бюро ЦК, и Вы наравне с ним должны нести ответственность за всё».

Арменяна кинулся поддерживать только что освобожденный от должности 3-й секретарь Спандарянского райкома партии Еревана Мацо Наапетян: «Это Вы и Ваше бюро облекли негодяя Хворостяна безграничными полномочиями…»

При тайном голосовании выяснилось, что против кандидатуры Арутинова из 415 делегатов проголосовали 48.

Ещё в мае-августе 1937 года спецкор газеты «Правда» по Армении Михаил Котляров опубликовал серию материалов, порочащих республику в глазах всесоюзного читателя. Первый секретарь ЦК КП(б)А Аматуни пожаловался на него Сталину. Однако Котлярова не тронули. И он продолжал чернить Армению.

11 февраля 1939 года на заседании бюро ЦК Арутинов в упор спросил у спецкора:

– И где Вы только находите эти грязные измышления? Тот потупил взор.

Спустя несколько дней Арутинов позвонил лично Сталину и передал решение бюро о нежелательности пребывания Котлярова в Армении. 23 февраля ЦК ВКП(б) отозвал того в Москву. 18 июня 1939 года на Красной площади в Москве в рамках торжеств в связи с 1000-летием эпоса «Давид Сасунский» была разыграна сценка из эпического сказа. На глазах у тысячи зрителей Сасунци Давид, национальный герой армян, одолел в жестоком поединке захватчика Мсра Мелика, символа тьмы и насилия.

А 18 сентября на площади Ленина в Ереване состоялся физкультурный парад, который открывал исполнитель роли Давида Сасунского, рекордсмен мира по тяжелой атлетике Серго Амбарцумян – в доспехах героя. Его проход по площади не остался незамеченным стоящим на трибуне Арутиновым. По его распоряжению Серго Амбарцумяну была назначена персональная пенсия.

По итогам арестов и расстрелов 39-й год выглядит куда утешительней. Готов приписать это не только спаду волны репрессий по стране, но и человеколюбию Григория Артемьевича. За год было арестовано 765 человек. 462 из них были либо отпущены на волю, либо дела против них были прекращены. Под высшую меру наказания подпало 5 человек, столько же умерло под следствием. Остальные отделались сроками заключения от года до 20 лет.

19–20 ноября 1941 года Арутинов созывает пленум ЦК. Из его сообщения следует, что колхозники за счет своих трудодней поставили фронту 6875 центнеров зерна, 1536 – картофеля, 1644 – овощей, 46,3 – сливочного масла, 177,5 – сыра, 25 – шерсти, 389 – сена, 2936 – соломы и 1 миллион 398 тысяч рублей наличными. Отчитался первый секретарь и о том, что в фонд обороны страны республика внесла 29 миллионов 400 тысяч рублей.

В связи с этим Арутинов рекомендует за посильный вклад в разгром врага наградить руководителей среднего звена Почетной грамотой Верховного Совета Армении. Привожу фамилии первых пяти по алфавиту из 58 награжденных: Абрамян Макар – председатель колхоза села Караундж Горисского района, Аветян Аваг – председатель колхоза села Мартирос Азизбековского района, Акопян Геворг – инженер-гидротехник Наркомата водного хозяйства, Амирханян Арам – начальник строительства Арзнинского стекольного завода, Андреасян Степан – председатель сельского Совета села Дарбас Сисианского района.

В начале августа 1943 года Арутинов с профессором А. Мелик-Адамяном, побывав в Джермуке, решили организовать там лечение раненых бойцов. И уже 21-го Арутинов выносит на бюро вопрос о приемке солдат и офицеров с фронта. К середине 1944-го число коек в Джермуке довели до 130. В то же время была начата подготовка к розливу минеральной воды. Этим Арутинов определил будущее города-здравницы.

На встрече со Сталиным в октябре 1943 года Арутинов доложил Верховному главнокомандующему о большом вкладе Святого престола Эчмиадзина в борьбе Красной Армии против фашизма и о посильной помощи Советской Армении. И тотчас попросил вождя дать добро на создание Совета по делам Армянской Церкви. В ноябре Совет приступил к работе. Идя навстречу пожеланию викария Католикоса всех армян Геворга Чорекчяна, в состав Совета ввели языковеда Рачия Ачаряна и зодчего Каро Кафадаряна.

* Хворостян Виктор Васильевич (1903–1939). В органах ВЧК с 1921 г. В 1931–37 гг. – начальник Особого отдела полпредства ОГПУ–УГБ НКВД по Казахстану, начальник Транспортного отдела УГБ НКВД Белоруссии. С октября 1937 г. – нарком ВД Арм. ССР. В феврале 1939 г. арестован органами НКВД. Умер в тюрьме во время следствия.

29 октября 1943 года, в разгар войны, по предложению Арутинова ЦК ВКП(б) с одобрения Сталина принимает решение о воссоздании Армянского филиала Академии наук СССР, заложенного ещё в марте 1935 года. И уже 21 ноября ТАСС сообщает об образовании самостоятельной академии наук Армянской ССР. 25-го решением Совнаркома республики был утвержден список из 23 действительных членов академии. А 29 ноября, в День советизации Армении, состоялось первое общее собрание ученых. Президентом академии единодушно был избран Иосиф Орбели, вице-президентом – Виктор Амбарцумян.

В начале 1944 года в Москве с успехом прошли Дни армянской музыки, что подвигло Арутинова взяться и за организацию представительной выставки армянских художников в стенах Третьяковской галереи. На выставке, открывшейся 15 сентября, было представлено более 500 работ – живопись, графика и скульптура.

Иностранные дипломаты, понемногу возвращавшиеся в столицу СССР, были изумлены и очарованы источающими свет и радость полотнами Мартироса Сарьяна и молодой поросли национальных талантов.

29 февраля в торжественной обстановке Армения передала танковую колонну «Давид Сасунский» N-ской воинской части. Инициатором сбора средств выступили архи-епископ Геворг Чорекчян и Арутинов. Внесли свою лепту и зарубежные армяне: в Америке собрали 95 600 долларов, в Тавризе – 120 тысяч реалов, в Исфагане – 30 тысяч туманов, на Кипре – 2 тысячи фунтов стерлингов…

В июне Арутинов с ведома ЦК ВКП(б) пригласил в Ереван именитого историка, академика Евгения Тарле, несомненного авторитета в области русско-турецких отношений. Они обсудили все аспекты вопроса о слиянии Западной Армении с Арменией Советской – ради и во имя исторической справедливости.

Тарле представил в ЦК ВКП(б) подробную справку по поднятому вопросу, направив копию Арутинову. Обсуждение вопроса у Сталина хоть и состоялось, но, как ни больно, решения принято так и не было.

1 июля Армянская ССР получила свой государственный гимн на слова Сармена и музыку Арама Хачатуряна. Арутинов был несказанно рад, что ему удалось привлечь к работе Арама Ильича. Они дружили. Арутинов построил для мировой известности композитора виллу, куда Хачатурян охотно приезжал.

Из воспоминаний Арама Хачатуряна:

«Григорий Артемьевич в моей биографии сыграл огромную роль, так как благодаря ему я начал думать, что армянское – это главное зерно, которое должно быть отражено у меня в творчестве.

… Это был очень красивый человек, высокий, стройный, широкоплечий, с умным, благородным лицом, умными, пронизывающими глазами, внимательный к людям».

7 сентября 1944 года 23 школы республики, воспитавшие Героев Советского Союза, были отмечены Почетной грамотой Верховного Совета Армении. В трёх из них учились по два Героя: в ереванских школах им. Спендиарова – мл. лейтенант Григор Арутюнян и капитан Геворг Акобян, и им. М. Горького – гвардии капитан Нельсон Степанян и ст. лейтенант Арташес Арутюнян, в школе села Брнакот Сисианского района – сержант Липарит Исраелян и капитан Самсон Мкртумян.

Война ещё гремела на западных границах страны, а Арутинов 13 февраля 1945 года собирает бюро ЦК. Решали, как отметить 150-летие со дня смерти поборника дружбы народов Закавказья – Саят-Новы.

Вечер памяти великого песнопевца состоялся 25 сентября в Театре оперы и балета. А ещё в августе Арутинов пригласил в Ереван московских поэтов-переводчиков Веру Звягинцеву, Арсения Тарковского и Константина Липскерова. Они перевели с армянского, грузинского и азербайджанского 87 блистательных стихотворений великого ашуга. В те же дни и стал всеобщим достоянием портрет работы Рачья Рухкяна «Саят-Нова».

Стараниями Арутинова 15 апреля состоялась встреча викария Католикоса всех армян Геворга Чорекчяна со Сталиным. «Отец народов» оказал ему теплый прием, справился о здоровье гостя и горячо поблагодарил его за весомый вклад Армянской Церкви в общее дело – разгром врага.

Г. Чорекчян вручил Сталину письмо, в котором просил позволить возродить духовную семинарию со сроком обучения в шесть лет, вернуть Эчмиадзину его библиотеку, разрешить вновь открыть типографию, строго очертить территорию Эчмиадзинского монастыря, возвернуть Эчмиадзину храмы Рипсимэ, Гегард и Хор-Вирап, а также поспособствовать реконструкции храма Звартноц по проекту архитектора Тороса Тороманяна. 19 апреля Сталин наложил на прошении викария резолюцию – «Согласен. Председатель Совнаркома Союза ССР».

6 июня далеко за полночь Сталин принял Арутинова, и, как обычно, вне очереди. Сталин взял из его рук письмо, в котором был поднят вопрос о восстановлении границ с Турцией по состоянию на 1914 год.

Вникнув в суть документа, Сталин признал, что в 1921 году Турция воспользовалась тяжелым положением России, отхватив часть земель Армении. И тут же поручил министру иностранных дел В. М. Молотову представить ему подробные карты границ Российской империи с Турцией 1914 года и Советской России –1921 года… 27 октября Арутинов вновь в Москве. Он полон надежд на возвращение армянских земель, аннексированных Турцией, и готов обсудить с вождем условия репатриации зарубежных армян на историческую родину.

Не успел Арутинов переступить порог сталинского кабинета, как Хозяин двинулся ему навстречу со словами:

– Тов. Арутинов, знаю, что армяне несколько разочарованы тем, что вопрос объединения армянских земель так и не решился. Но мы уведомили наших союзников и Турцию, что Советский Союз не снимает с повестки дня предъявленные Турции территориальные претензии.

Выслушав Сталина, Арутинов сказал:

– И тем не менее более 300 тысяч зарубежных армян рвутся на родину – в Советскую Армению.

– И как Вы себе это представляете?

– Прежде всего, тов. Сталин, надо устранить вопиющую несправедливость.

– Что Вы имеете в виду, тов. Арутинов?

– Как я Вас понял, Иосиф Виссарионович, вопрос о возвращении земель, отторгнутых Турцией, решаться будет не один год. По этой причине я буду просить вас разобраться в вопросе с Нагорным Карабахом и Нахичеваном.

На этих словах Арутинов протягивает Сталину письмо, текст которого привожу без купюр и сокращений:

«Иосиф Виссарионович!

Нагорно-Карабахская автономная область, примыкающая к территории Армении, с 1923 г. входит в состав Азербайджанской ССР.

Население этой области является в основном армянским.

Из 153 тыс. населения – 137 тыс. является армянским.

Сельское хозяйство Нагорного Карабаха является аналогичным с горной частью Армении. Вхождение Нагорного Карабаха в состав Армении намного способствовало бы развитию его, улучшилось бы руководство хозяйством.

Массово-культурное и политическое обслуживание населения на родном языке усилилось бы при руководстве со стороны республиканских органов Армении.

Вхождение Нагорно-Карабахской области в Армению дало бы возможность местным кадрам продолжать высшее образование на родном языке в вузах Армении. С другой стороны, Армянская ССР могла бы получать национальные кадры из Нагорно-Карабахской области, которые отличаются своей деловитостью и в настоящее время, естественно, не могут быть полностью использованы в Азербайджане.

Исходя из этого и желания населения Нагорного Карабаха, Центральный Комитет и Совнарком Армении вносят на рассмотрение ЦК ВКП(б) и Союзного Правительства вопрос о включении в состав Армянской ССР НагорноКарабахской автономной области Азербайджанской ССР в качестве Карабахской области.

При положительном решении этого вопроса ЦК и Совнарком Армении войдут в Правительство с предложением о восстановлении бывшего центра Карабаха города Шуши, разрушенного перед установлением Советской власти».

Вчитавшись в документ и между строк, Сталин раздумчиво спросил:

– Вы что, думаете внутри Советского Союза решать пограничные вопросы куда проще?!

– и добавил: – А с Багировым Вы обговаривали это?

– Нет, разговора на эту тему у нас не было.

22 февраля 1946 года председатель Совмина СССР И. В. Сталин подписывает исторический документ о практических мерах по репатриации зарубежных армян в Советскую Армению. Согласно этому постановлению назначаются и ответственные лица в ранге первого или второго секретарей посольств СССР в Болгарии, Греции, Иране, Румынии, Сирии и Ираке.

И 26–27 февраля пленум ЦК КП(б)А ставит на обсуждение вопрос о приеме и размещении армян, пожелавших перебраться в Армению.

Уже 1 марта Совнарком республики делегирует своих представителей во все эти страны, за исключением Ирака, но с включением в список Ливана. И потянулись домой караваны страждущих родины. 27 июня в батумский порт прибыл теплоход «Трансильвания» с 1806 армянами на борту – из Дамаска и Бейрута…

В одном только 1946-м домой, на родину предков, воротилась 10 801 семья – 50 945 человек. А к 1 марта 1948 года репатриантов в Армении насчитывалось уже 86 346 душ.

10 августа 1947 года для зарубежных армян прошла первая радиопередача – «Говорит Ереван». С этого дня все программы на диаспору начинались с этих двух магических слов.

В начале июня 1949 года в Ереван прибывает нарком внутренних дел СССР С. Н. Круглов. Утром 13 июня генерал-полковник заявился в кабинет к первому секретарю ЦК КП(б) Армении. На руках у посланника заместителя предсовмина СССР Л. П. Берия был многостраничный список граждан Армении, подлежащих аресту и высылке: то были частью репатрианты и частью побывавшие в немецком плену.

Арутинов нахмурил брови: «Сергей Никифорович, может, Вы объясните мне, по какой причине должны быть высланы и кавалеры ордена Ленина?» Не дав опомниться Круглову, Арутинов задал второй вопрос: «Как в этом списке оказался репатриант Смбат Бороян?»

– Он один из видных деятелей партии Дашнакцутюн, враг Советской власти, – твердым голосом отчеканил нарком.

– Генерал! Вы глубоко заблуждаетесь, – возразил Арутинов, – Смбат Бороян (один из сподвижников генерала Андраника Озаняна. – Г. М.) ещё в 1942 году проявил мужество, отказавшись сотрудничать с фашистской Германией. Тогда же он и оставил ряды партии дашнаков.

Арутинов настоял на том, чтобы списки были тщательно пересмотрены. На что Круглов ответил было отказом, но Арутинов был тверд и в присутствии генерала дал команду по инстанциям – изъять из списков фамилии всех отмеченных правительственными наградами.

Круглов вмешиваться в это не стал, и многие ни в чем не повинные люди были спасены. Не тронул Круглов и Смбата Борояна, администратора парка им. Комитаса.

Ашот Ованнисян, первый секретарь ЦК КП(б)А в 1922–27 годах, вернувшись из мест заключения, поселился в Кировакане (ныне Ванадзор). В 1951-м он перебрался в Ереван.

14 ноября того же года на пленуме ЦК был поднят вопрос об уровне преподавания общественно-политических дисциплин в вузах республики. На обсуждение приглашен был и Ашот Ованнисян. Один из участников пленума бесцеремонно выкрикнул:

– И кто только позволил этому отщепенцу дышать воздухом нашей столицы?

– Я разрешил, – поднявшись с места, внятно произнес Арутинов, – или вы полагаете, что в прошлом первый секретарь ЦК Компартии Армении не имеет права жить в своем Ереване?!

Из решения бюро ЦК Компартии Армении от 6 июня 1953 г.:

«Ввиду наличия ошибок, допущенных при осуществлении приказа МГБ СССР от 28 мая 1949 г., считать необходимым провести проверку всех дел на лиц, высланных в 1949 г. из пределов Армянской ССР в Алтайский край».

С этой целью Арутинов откомандировал туда министра ВД республики. Вскорости уцелевшие из высланных стали возвращаться домой.

Арестовав Берия, Н.С.Хрущев в начале июля 1953 года созвал пленум и вызвал на ковер всех первых секретарей республик и областей. Втоптав в грязь первого секретаря ЦК компартии Азербайджана Багирова (будет расстрелян Хрущевым в 1956 году), распоясавшийся Никита накинулся на Арутинова с непотребной бранью.

– Выбирайте выражения, тов. Хрущев, – осадил его Арутинов.

На подмогу Хрущеву вылез Маленков:

– Ты не очень-то тут задавайся, ставленник Берия!

Вспомнив, как Маленков с Микояном горячо увещевали его занять пост первого секретаря в Армении, Арутинов поискал глазами Анастаса Ивановича. И нашел, но Микоян стыдливо отвел взгляд…

Григорий Артемьевич учуял, что ему не сдобровать. Допустил даже мысль, что и арестовать могут.

14 июля на пленуме ЦК КП Армении Арутинов выступил с сообщением «Об антипартийных и антигосударственных преступных действиях Берия». В прениях приняли участие 26 человек. Казалось, обсуждение шло в размеренном русле.

Попросив слова, министр автотранспорта и шоссейных дорог республики Шмавон Арушанян начал с резкостей:

– Ставленником извращенца Берия в Армении является Арутинов-Арутюнов-Арутюнян. Что я могу привести в подтверждение своих слов? Вот уже 17 лет Арутинов работает в Армении, и все эти годы он здесь был проводником политики Берия, гнул его линию.

Зал заволновался. Арушанян вошел в раж:

– В Армении Арутинов кадры расставлял по указке Берия.

Обвинив Арутинова во всех смертных грехах, Арушанян бросил в лицо первому секретарю:

– За что вы подвергли меня гражданской казни?.. Я что, не в состоянии вести политические кампании?! За что вы меня гноили все эти годы? Отчитайтесь перед пленумом.

Дав ему излить всю желчь, Арутинов вставил:

– Тов. Арушанян, не забывайтесь, вы у нас всего лишь министр, а не апостол.

Свою гневную тираду Арушанян заключил словами:

– Тов. Арутинов недостоин занимать пост первого секретаря Компартии, ему не место в ЦК, да и вообще в нашей партии.

Заодно Арушанян призвал разобраться и с предсовмина А. Е. Кочиняном – за развал сельского хозяйства.

Видимо, дала о себе знать заноза 37-го года, когда Арутинов перевел Арушаняна в секретари Ереванского горкома. Здесь нелишне вспомнить о том, что не прошло и месяца, как Арутинов поставил Арушаняна министром. Тот убыл в Москву за утверждением в должности и, плотно пообщавшись с хрущевским окружением, получил добро на откровенную травлю первого лица республики.

Смещение Арутинова с поста первого секретаря готовили в обстановке откровенной враждебности.

Из воспоминаний приемной дочери Арутинова Нами Микоян:

«Наконец был назначен пленум ЦК КП Армении. Приехал из Москвы Поспелов, тогда секретарь ЦК КПСС. На вокзале его встречали Арутинов и всё руководство. Арутинов стоял один, никто к нему не подходил, все знали, зачем едет Поспелов. Поспелов вышел из вагона, даже не поздоровался с Арутиновым…»

28 ноября 1953 года очередной 8-й пленум ЦК КП Армении начал работу. В президиуме сидели П. Н. Поспелов и члены бюро ЦК. Из воспоминаний поэтессы Сильвы Капутикян:

«Атмосфера в зале царила крайне тяжелая и напряженная. В первом ряду сидел Арутюнян. Сидел один, погруженный в собственные мысли. Пусты были не только соседние кресла – целиком пустовали второй, третий и четвертый ряды. Люди, которые ещё вчера сочли бы за великую честь хотя бы несколько секунд побыть рядом с «хозяином» и, быть может, пропеть ему при этом восторженный дифирамб, сегодня предпочитали держаться от него подальше».

Редкие голоса в защиту Арутинова потонули в хоре оскорблений… Не остался в стороне и второй секретарь Ереванского горкома партии Сурен Товмасян: «В 1942–43 гг. Арутинов был частым гостем у Берия и Кобулова (зам. наркома НКВД СССР. – Г. М.)… Они регулярно поздравляли друг друга с Новым годом».

По настоянию Поспелова первым секретарем ЦК компартии Армении был избран Сурен Акопович Товмасян.

Февраль 2009 года. На пороге своей крохотной московской квартиры привечает меня любезная Нами Артемьевна Микоян, любимица Григория Артемьевича и Нины Григорьевны. Стены теплого армянского дома увешаны фамильными фото, картинами армянских художников. Там же ковер, сотканный её бабушкой. На полках диски с записями музыки сына – Стаса Намина, внука А. И. Микояна.

Теперь о том, как Нами оказалась в семье Арутиновых. После трагической гибели отца, Артема Геуркова, павшего жертвой козней Берия, бездетные Арутиновы её удочерили. Отец Нами был ближайшим другом Григория Артемьевича и родным братом его жены Нины. А с семьей Микояна Нами породнилась в 1950-м, выйдя замуж за Алексея, сына Анастаса Ивановича.

Четыре часа непринужденной беседы пролетели незаметно. Тихий голос Нами, недавно отметившей свое 80-летие, ласково журчал:

– Когда Григорий Артемьевич ушел с поста, Товмасян великодушно предложил своему предшественнику место председателя захудалого совхоза близ Еревана. Начисто лишенный амбиций отец, которого я всегда звала дядей, взялся за дело и за два года вытащил хозяйство в передовые.

При этом уклад семьи остался неизменным. Тетя хлопотала по дому, тайком от мужа строчила на машинке свои «фирменные» белоснежные салфетки и скатерти… Они продолжали жить в особняке ЦК, но охрану уже сняли, и родители понимали, что их скоро оттуда попросят. Григорий Артемьевич то и дело повторял за чаем: «Я с 1919 года в партии, неужели мне не дадут крышу над головой?»

Но, как я поняла, никто их жильем обеспечить и не собирался. Сердцем угадав, что надо делать, я рванула в Ереван. Напросилась на прием к первому секретарю ЦК. Меня трясло. Встав из-за стола, навстречу мне шагнул человек с грубыми, крестьянскими чертами лица. От меня не укрылось, что взволнован и Товмасян. Отлегло от сердца, и я в упор задала ему вопрос: «Где будут жить мои родители?» Ответ меня ошарашил: «Пусть уезжают». Я вспыхнула: «Арутинов сюда не в гости ехал, им некуда податься». «А что, у него нет квартиры в Москве и Тбилиси?» – прошипел он лукаво. «Представьте, нет, – ответила я, – ни там, ни там».

Я нутром чуяла, что этот карьерист не может не принять во внимание, что я живу в семье Микояна, члена правительства. «Ладно, будет им квартира. А как там Арутинов? Как его настроение?» Вторая половина фразы прозвучала уже мне вслед. Резко обернувшись в дверях, я дерзко бросила: «Когда вас будут снимать, вы мне скажете о своем настроении».

Не прожив в небольшой квартире и года, родители обменяли её на Тбилиси. Работы там не нашлось… Жить становилось всё труднее. А тут и старые болезни дали о себе знать… В 1955-м Арутинова вызвали в Москву, в комиссию партконтроля. Вернувшись с очередного допроса, мой дорогой дядя сказал мне: «Вот в один из таких дней он и покончил с собой, твой родной отец».

«Летом 1957 года, после перенесенного Арутиновым обширного инфаркта, я привезла его на лечение в Москву… 9 ноября его не стало. В последний путь Арутинова провожал весь Тбилиси. Город помнил о его добрых делах. Запала в память скупая надпись на ленте одного из венков – «Грише от Нины». Она пережила мужа всего на полгода…»

P. S. Уже опубликовав эскиз об Аматуни, я набрел в архивах на след, ведущий к месту, где 28.VII.1938 г. оборвался земной путь А. С. Аматуни. Это расстрельный полигон «Коммунарка» на 24-м километре от Москвы по Калужскому шоссе. По иронии судьбы там же были расстреляны и два других первых секретаря ЦК КП(б) Армении – Г. С. Алиханян (13.II.1938) и А. А. Костанян (21.IV.1938).

Edited March 28, 2009 by Pandukht

[Pandukht]

ЭСКИЗ ВОСЬМОЙ

ТОВМАСЯН С. А. (1953–1960)

«Товмасян Сурен Акопович (20.12.1909 (2.1.1910), с. Шинуайр (ныне в области Сюник Республики Армения) – 10.2.1980, Ереван), государственный и партийный деятель. Член ВКП(б) с 1930 г. В 1933–39 гг. – первый секретарь Капанского райкома партии КП(б)А, затем первый заместитель наркома внутренних дел Арм. ССР. В годы Великой Отечественной войны (1941–45) – начальник политотдела дивизии. В 1953– 60 гг. – первый секретарь ЦК КП Армении, в 1961–64 гг. – Чрезвычайный и Полномочный посол СССР во Вьетнаме, в 1965–70 гг. – в Ливии.

Депутат Верховного Совета СССР (1954– 62) и Арм.ССР (1951–63)».

«Краткая Армянская энциклопедия» в 4-х томах, т. 2, стр. 307, Ереван, 1995 г.

«Кто есть кто: армяне», Биографическая энциклопедия в 2 томах, т. 1, стр. 439, Ереван, 2005 г.

Дополнения к биографии.

Сурен Акопович (Акобович) Товмасян родился в селе Шынгер (Шинуайр) Зангезурского уезда Елизаветпольской губернии в семье рабочего. В то время село насчитывало 230 дворов в 2850 душ, с которых Татевский монастырь истребовал в тот год земельную подать в размере 791 рубль и 50 копеек. Совершенно случайно в день его рождения в Шынгер пожаловал елизаветпольский губернатор Георгий Ковалев (в Горисе, центре уезда, была улица его имени) в сопровождении непременного члена губернского статского комитета, главного губернского врача Григория Тер-Григорьянца, начальника уезда Татиева, мирового судьи Григория Мурадова, полицейского пристава Николая Позницкого, уездного врача Валериана Боголюбова и ветеринара Дмитрия Кастровского. Хлебом-солью их встречали старшина сельской общины Хота (с. Шынгер входило в её состав) Мкртич Абрамов со своим замом Михаилом Калустовым, сельские судьи Иван Парсиев, Вартазар Тунанов, Мади Маркаров, местные священники Григор Григорьянц и Степанос Балянц.

Отец Сурена в числе многих шинуайрцев трудился чернорабочим на нефтепромыслах Баку и Грозного. В 1919 г. возвращается к труду землепашца и втягивается в борьбу за «светлое будущее» на стороне большевиков против сил Гарегина Нжде. Летом 1920-го, в разгар Гражданской войны, местные активисты-дашнаки поджигают дом Акопа Товмасяна. В памяти 10-летнего Сурена на всю жизнь остаются языки пламени, пожирающие родной очаг.

Избитый до полусмерти хозяин дома, потеряв трудоспособность, не мог кормить семью, и сын его на целых пять лет пошел в сельские пастухи. С той горькой поры у него и осталась лютая неприязнь к партии дашнаков. Начальное образование Сурен получил в родном селе. В 1926 г. он подается в ряды комсомола, подрабатывает на прокладке шоссейных дорог по всему Зангезуру, подсобляя матери в полевых работах и животноводстве. С 1929 по 1931 гг. он трудится на предприятиях ереванского «Банкоопа» простым рабочим. В 1929–1932 гг. без отрыва от производства учится в Ереванском рабфаке. Став в 1929 г. кандидатом в члены ВКП(б), в августе 1930-го получает членский билет коммуниста.

В феврале 1932 г. окончившего рабфак Сурена Товмасяна замечает первый секретарь ЦК КП(б) Армении Агаси Ханджян и выдвигает молодого коммуниста на должность завкультпропотделом Сисианского райкома партии.

В 1934–35 гг. он уже секретарь парткома 1-й Ереванской швейной фабрики. С июня 1935 по май 1936 г., повысив свое образование на курсах марксизма–ленинизма при Заккрайкоме ВКП(б), Товмасян в сентябре 1936 г. приступает к работе в качестве завкультпропотделом Иджеванского райкома партии. Оттуда в августе 1937 г. его направляют в ЦК КП(б)А – инструктором отдела руководящих партийных органов. С мая 1938 г. по апрель 1939 г. Товмасян возглавляет парторганизацию Капанского района. В феврале 1939 г. на XII съезде КП(б)А избирается членом ЦК и в этом качестве остается вплоть до 1962 г. В апреле того же года первый секретарь ЦК КП(б)А Григорий Арутинов направляет энергичного партийца в органы НКВД республики первым заместителем наркома.

Из «Автобиографии» С. А. Товмасяна, подписанной им ноябрем 1946 г.:

«С начала Отечественной войны изъявил желание отправиться на фронт. С августа 1941 г. до конца войны непрерывно был на фронтах Отечественной войны – Южный, Крымский, Закавказский, Северо-Кавказский, Украинский (4,3,1) и Белорусский (1 и 3) – в качестве зам. начальника политотдела дивизии (по февраль 1942 г.), начальником политотдела, военкома и зам. командира по политчасти дивизии (после упразднения института военных комиссаров). После окончания войны продолжал службу в Белорусском военном округе (начальник политотдела 61-го Никольского стрелкового полка)…

Из армии демобилизовался в августе 1946 г. по болезни.

Партвзысканий не имею. В уклонах и антипартийных группировках не состоял, в плену, окружении и на оккупированной врагом территории не находился. Репрессированных органами Советской власти и за границей родственников (и связей) не имею…

Состав семьи: жена, мать, двое детей и сёстры (двое)».

Младшая из сестер подполковника Сурена Товмасяна, Араксия, лишь после войны узнала, что воевала на фронте почти рядом с братом в одной и той же дивизии. А их старший брат, Ашот, за беспримерную храбрость удостоен был ордена солдатской Славы I и II степеней.

Из агитлистка кандидата в депутаты Совета Союза Верховного Совета СССР по Ереванскому избирательному округу №717 к выборам 16 марта 1958 г.:

«На фронте тов. Товмасян дважды был тяжело ранен. Он принимал активное участие в героических боях за освобождение Кубани, Украины и Белоруссии. Тов. Товмасян с боями дошел от предгорий Кавказа до Берлина. Высоко ценя заслуги тов. Товмасяна, правительство наградило его орденом «Красного Знамени», двумя орденами «Отечественной войны» I степени, а ещё орденами «Отечественной войны» II степени, «Красной звезды», «Знак Почета» и медалями».

Из справки, датированной июнем 1948 г. и подписанной завсектором учета кадров ЦК КП(б)А Дадьяном: «В августе 1947 г. С. Товмасян сдал экзамены в экстернате Ереванского государственного университета и получил диплом о высшем образовании по специальности – историк». Из той же справки узнаем, что Товмасян в 1946 г. назначается заведующим отделом животноводства ЦК КП(б)А.

В июле 1948 г. Товмасяна избирают секретарем Ереванского городского комитета партии. В 1949–50 гг. он уже слушатель Курсов переподготовки при ЦК ВКП(б). По возвращении занимает прежнюю должность. В 1952–53 гг. его выдвигают во 2-е секретари Ереванского окружкома партии. По ликвидации в апреле 1953 г. окружкома Товмасян становится заведующим отделом административных и торговофинансовых органов ЦК КПА. Член ЦК КПСС в 1956–61 гг.

10 ноября 1937 года. В Тбилиси органами НКВД Грузии арестован ректор Ереванского государственного университета Анушаван Арзуманян. Арестован по требованию НКВД Армении и препровожден в Ереван.

В должность ректора Арзуманян вступил в августе 37-го. До того он в ЦК КП(б)А заведовал отделом агитации. В том же августе Товмасяна взяли в ЦК инструктором отдела руководящих парторганов. Товмасян ценил Арзуманяна, уроженца капанского села Каварт, одного из создателей комсомола Зангезура в самом начале 1920-х годов.

Из эссе Гагика Арзуманяна (журнал «Дружба народов», 2004, №12):

«В декабре 1938 г. арестованному Анушавану Арзуманяну было объявлено об окончании следствия и направлении дела в Особое совещание при НКВД СССР. В протоколе по предъявленному обвинению рукой Арзуманяна написано: «С обвинением не согласен»...

Однажды ночью в мае 1939 г. Арзуманяна вызвали из камеры. Думая, что ведут на расстрел, он отдал смену белья сокамерникам и простился с товарищами. Когда же его привели к начальству и объявили об освобождении, он отказался выйти из тюрьмы, пока ему не вернут отобранный при аресте партийный билет…»

Поднимая завесу тайны над феноменом освобождения из-под ареста Арзуманяна, излагаю факты в их жесткой последовательности.

В НКВД Армении первым заместителем наркома А. В. Короткова, сменившего арестованного В. В. Хворостяна 28 февраля 1939 года, Товмасяна назначают в апреле того же 1939-го. Он и вытребовал дело Арзуманяна у следователя. Ознакомившись с «обвинениями», носившими скорее характер навета, Товмасян решительно взялся за оправдание знаемого им коммуниста. Даже напросился на прием к первому секретарю ЦК Г. А. Арутинову. Выслушав его, тот дал согласие на прекращение гонений на Арзуманяна.

Майской ночью Товмасяна поднял с постели звонок из ереванской тюрьмы. Её начальник пожаловался своему шефу, что чудак Арзуманян отказывается покинуть тюрьму, требуя вернуть ему партбилет. Под утро рассмешив до слез Арутинова и получив добро, Товмасян велел вернуть человеку его партбилет.

Арзуманян вернулся в университет, но уже не ректором, а простым преподавателем… В 1956 году став основателем и первым директором Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) РАН, академик Анушаван Агафонович Арзуманян в качестве экономического советника сопровождал Никиту Хрущева в его нашумевшей поездке в США.

В числе спасенных Суреном Товмасяном от расстрела и ссылки лиц был и известный лингвист Рачья Ачарян. Товмасяну доложили, что «враг народа» Ачарян категорически отказывается от обвинения в том, что он является агентом турецкой разведки. При очной ставке Ачарян, глядя в глаза первому заму НКВД, сказал: «Готов признать, что работал на любую из разведок мира, но только не на турецкую: турки вырезали всю мою родню. Так что увольте…» Товмасян распорядился освободить его.

В Армении и поныне бытует расхожее мнение, будто в НКВД республики самым изощренным мучителем и карателем, на совести которого немало загубленных душ, был Сурен Товмасян. Да только мало кто знает, что тем извергом был не Сурен Акопович Товмасян, а его тезка и однофамилец – Сурен Григорьевич Товмасян. Ещё в 1935 году палач Г. Г. Ягода отметил того высшим ведомственным нагрудным знаком – «Почетный работник ВЧК – ГПУ (XV)».

Осень 1953 года. Москва предлагает заместителю заведующего отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК КПА Якову Заробяну занять пост первого секретаря ЦК вместо неугодного Хрущеву Арутинова. Тот отказывается, ссылаясь на плохое знание армянского языка. Первый секретарь ЦК КПСС не настаивает и рекомендует в первые секретари ЦК Компартии Армении Сурена Товмасяна, заведующего отделом административных и торгово-финансовых органов ЦК.

На ноябрьском 1953 года пленуме ЦК КПА тон задает гость из Москвы Н. П. Поспелов, секретарь ЦК КПСС. На голову Арутинова сыплются шишки – упреки и нарекания. 30 ноября, в последний день пленума, слово берет Товмасян. Раскритиковав стиль работы второго секретаря ЦК А. Погосова и третьего секретаря К. Бадикяна, он, глядя в глаза Григорию Артемьевичу, бросает: «Посмотрите на качество Ваших воспитанников, которыми Вы гордились».

Далее Товмасян говорит: «Секретарь ЦК и член бюро ЦК Завен Григорян, выступив в Союзе писателей Армении, позволил себе такое сравнение – в былые времена армянские нахарары (владетельные князья. – Г. М.) жаловались на своих царей чужеземным правителям, коммунисты же пишут в Москву…» На этих словах Арутинов громко произнес: «Сплетни это, а вы им верите». Словно не расслышав сказанного, Товмасян завершил свою речь: «На каком основании столица Союза Советских Социалистических Республик сравнивается со столицами Византии и Персии?!» То был последний довод в пользу Товмасяна. И он становится первым лицом в Армении.

Декабрь 1953 года. На пленуме Ереванского горкома партии слово берет Товмасян и предлагает избрать первым секретарем горкома Шмавона Арушаняна, постаравшегося на ниве дискредитации Арутинова. И почему-то никого не смутило, почему отметается кандидатура действующего первого секретаря горкома Людвига Гарибджаняна. Видимо, все уже были наслышаны, что на ноябрьском пленуме ЦК тот против Арутинова и слова не обронил.

Не пройдет и четырех месяцев, как Товмасян выдвинет Арушаняна в председатели президиума Верховного Совета республики. Да вот Шмавон Минаевич окажется человеком неблагодарным…

Смерть Католикоса всех армян Геворга VI Чорекчяна в мае 1954 года подвигла Товмасяна задуматься о выборе кандидата на Патриарший престол Эчмиадзина.

Осведомленный о сильном влиянии дашнаков на армянское духовенство Ближнего Востока, Товмасян не желал видеть их ставленника на столь ответственном месте. Из его памяти ещё не выветрился горький дым сожженного дашнаками отчего дома в Шинуайре… Посему выбор его пал на скромного и европейски образованного предводителя румынской армянской епархии епископа Вазгена Паляна. 30 сентября 1955 года Вазген I станет 130-м Католикосом всех армян и почти 40 лет будет осуществлять духовное кормление нации.

В одном из своих интервью Вазген I рассказал о том, как к нему в Бухарест, за несколько месяцев до избрания католикосом, заявились два сотрудника советской разведки и передали, что руководство Советской Армении желает видеть на Патриаршем престоле именно его…

Надо отдать должное прозорливости партийного лидера Армении, усмотревшего в этой неординарной личности достойного пастыря и духовного наставника народа. Стоит ли удивляться, что именно Вазген I 29 июля 1994 года (за 20 дней до кончины) первым был удостоен высшего звания независимого государства – «Национальный герой Армении».

Посещая Армению, всемирно известный композитор Арам Хачатурян имел обыкновение ездить в поля села Чамрлу Апаранского района, где пшеница вставала в человеческий рост. Летом 1954-го к нему присоединились Сурен Товмасян, предсовмина Антон Кочинян и композитор Эдвард Мирзоян, который записал в своем блокноте: «Нас зазвал к себе в гости первый секретарь Апаранского райкома партии Геворг Петросян… Сурен Акопович поднялся и предложил тост за Арама Ильича».

Доктор исторических наук Владимир Петросян, сын хозяина хлебосольного дома, вспоминал: «Та встреча запомнилась и мне. Эдвард Мирзоян, подняв бокал за Товмасяна, добрым словом помянул и его предшественника – Арутинова. Первый секретарь помрачнел. Положение спас мой отец: «Тов. Товмасян, позвольте и мне пожелать Вам крепкого здоровья, чтобы, прожив жизнь достойно, и Вы остались в памяти людей, как Григорий Артемьевич». Сурен Акопович осушил свой стакан до дна, повеселел и предложил тост за хозяина дома: «Непростой район тебе достался, Геворг. Ты молодец, и тысячу раз прав: человек добрыми делами жив».

Известно, что с первых же дней советизации Армении всякая связь с культурными очагами армян за рубежом была прервана. Не избежала этой участи и конгрегация мхитаристов на острове св. Лазаря в Венеции, посвятившая себя сбору и обработке культурного наследия нации. Советских правителей пугало, что мхитаристы – католики.

Осознав величие и значимость накопленных за два с лишним века духовных богатств на острове св. Лазаря, Товмасян на одном из партийных форумов позволил себе сказать:

«Многие годы наше арменоведение, да и наши учреждения культуры избегали контактов с учеными мужами-мхитаристами. Да, они связаны с Ватиканом. Но те же мхитаристы – собиратели и хранители культурных ценностей армянского народа. Взаимный обмен в области арменоведения мог бы принести большую пользу истории нашей культуры».

Так и были налажены отношения с очагами армянской культуры за рубежом: в Ереване нашли приют архив писателя Аршака Чопаняна, картины Ивана Айвазовского и других армянских художников-классиков. Товмасян приложил немало сил к разысканию архива известного византолога Никогаёса Адонца, скончавшегося в Брюсселе.

Товмасян смело наладил нормальные отношения с зарубежными армянскими партиями – «Гнчак» и «Рамкавар», а через них и с большой диаспорой. В письме от 20 декабря 1956 года Н. С. Хрущеву Товмасян просит позволить направить представителей Советской Армении в Сирию, Ливан, Египет, а также в Нью-Йорк и Париж. К тому же письму была приложена программа обучения армянской молодежи из диаспоры в вузах республики.

16 апреля 1939 года председатель Союза писателей СССР Александр Фадеев на страницах «Правды» возмущается, что некоторые товарищи в Армении поспешили записать Раффи, видного армянского классика XIX века, во «вдохновители шовинистской и дашнакской идеологии». И крайне удивляется, что в Армении некоторые позволяют себе обзывать Раффи фашистом, «будто в XIX веке Армения уже имела представление о таком явлении, как фашизм». Подобные выпады, со слов Фадеева, «наводят на мысль, что и Льва Толстого с Федором Достоевским можно выкинуть из русского классического наследия, первого как ретрограда, второго как мракобеса». Из всего этого любимец Сталина делал вывод: «Стоит ли после этого удивляться, что сочинения Раффи в Армении перестали издавать?!»

Арутинов начинает борьбу за доброе имя и достоинство национальных авторов, но разразившаяся война и послевоенная разруха не позволили довести дело до конца. Эта участь выпала на долю его преемника – Товмасяна. Скорее всего, этим благородным поступком он остался в благодарной памяти своего народа: в 1955–59 гг. в Ереване массовым тиражом увидел свет десятитомник Раффи.

Мало кому известно, что после издания собрания сочинений великого романиста Товмасяну пришлось отбиваться от многочисленных нападок. Он даже нажил себе личного врага в лице Л. Ф. Ильичева, заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС по союзным республикам. Тот вызвал Товмасяна на ковер и в грубой форме потребовал отчета по факту издания трудов Раффи, приведших в бешенство партийное руководство Баку.

Не растерявшись, Товмасян в столь же резкой форме бросил Ильичеву: «Неужто коммунисты Азербайджана считают себя прямыми наследниками османских турок, чтобы возражать против антитурецких настроений писателя аж XIX века».

При Товмасяне к читателю пришли и Чаренц с Бакунцем, а также классики западной ветви армянской литературы, ставшие жертвами геноцида в Османской империи. Поэма Паруйра Севака «Несмолкаемая колокольня» (в новом переводе Ашота Сагратяна – «Бессонного набата колокольня»), посвященная событиям тех горьких лет, нашла своего читателя также с ведома и по настоянию первого секретаря ЦК.

Диалог с Ильичевым обострялся от встречи к встрече. У Товмасяна возникли трения и с секретарями, и с членами Политбюро ЦК КПСС в вопросах, касающихся диаспоры и национальной политики в целом.

10–12 февраля 1960 года в Ереване проходил XXI съезд Компартии Армении. Говорилось об успехах в различных отраслях народного хозяйства, в частности, об успешном техническом перевооружении промышленности, росте национального валового продукта. Отмечали удвоение урожаев в виноградарстве и о сдаче 400 тыс. кв. м жилья. На этом радужном фоне диссонансом прозвучала критика члена ЦК, министра коммунального хозяйства республики Нуник Тухикян и завотделом агитации и пропаганды ЦК Геворга Айряна. Они явно подпевали Москве и лично Ильичеву, виня Товмасяна в плохой работе с кадрами, в излишнем администрировании, в нарушении коллегиальных начал и прочих надуманных грехах… Тухикян пронюхала, что кресло министра под ней уже шатается, Айрян же метил повыше. Первый секретарь ЦК нутром чуял, что его готовы загрызть руководители рангом выше… Так оно и получилось. Заговорщиков поддержали первые лица республики – председатель президиума Верховного Совета Шмавон Арушанян, предсовмина Антон Кочинян, второй секретарь ЦК Яков Заробян.

15 ноября 1960 года. Бюро ЦК КПА в полном составе предстало перед Политбюро ЦК КПСС. Товарищей вызвали в столицу якобы для утрясания разногласий внутри руководства республики. Им дали понять, что разрулить создавшуюся обстановку может только Москва. С этой целью в Ереван был командирован секретарь ЦК КПСС Ф. Р. Козлов, правая рука Н. С. Хрущева, который 28 декабря и созвал Пленум ЦК КПА. Высокий гость начал с того, что Товмасян не сделал должных выводов из бесед на самом верху, не внял советам, пустив дела в республике на самотёк. Доведя до участников пленума решение Политбюро об освобождении Товмасяна от занимаемой должности, Козлов сказал, что, ценя его организаторские способности и качество политика, ЦК КПСС намерен использовать его в масштабе страны, но уже на другом поприще.

За решение Политбюро об отстранении Товмасяна, как по команде, проголосовали единогласно. Товмасян попросил слова, горячо поблагодарил товарищей по партии, отметив личный вклад каждого из участников пленума в общее дело, а Политбюро заверил, что готов выполнить любое задание партии.

Участник пленума С. Варданян вспоминал: «Случилось нечто для Козлова непредвиденное: все поднялись с мест и зааплодировали Товмасяну, будто не они только что проголосовали за освобождение его от должности. Я сидел в первом ряду прямо напротив Козлова. На его лице застыла печать замешательства и скрытого недоумения…»

Товмасян убыл во Вьетнам – Чрезвычайным и Полномочным послом СССР. К концу его пребывания там США развязали воздушную войну против ДРВ.

Министр иностранных дел СССР А. А. Громыко собирался отрядить Товмасяна во Францию. Тот завязал тесные отношения с французским посольством в ДРВ, чтобы получше узнать, какова во Франции политическая и экономическая жизнь, и даже взялся за французский язык, но в октябре 1964 года Н. С. Хрущева сместили, и Л. И. Брежнев в апреле 1965-го заслал его в Королевство Ливии. В сентябре 1969 года там произошел переворот, и Ливия объявила себя республикой. Председателем высшего органа страны стал 27-летний офицер Муаммар Каддафи (ныне глава Социалистической Народной Ливийской Арабской Джамахирии). Не без участия посла СССР Ливия объявила миру о построении «ливийского арабского социализма». О событиях тех бурных лет Товмасян оставил интереснейшую книгу – «Ливия на пути независимости и социального прогресса» (1980 г.).

14 февраля 1970 года Товмасян покидает Ливию и зачисляется в резерв аппарата МИД СССР. Через пару месяцев дряхлеющий Громыко попрощается с полным сил дипломатом, положив ему персональную пенсию союзного значения.

Все ещё энергичный Сурен Акопович в надежде найти работу ходил к Антону Кочиняну, а позже и к Карену Демирчяну, но те в один голос ему «любезно» отказывали, отделываясь вежливой формулировкой: «Ничего подходящего для Вашего уровня и таланта, увы, предложить не можем…»

Edited March 28, 2009 by Pandukht

[Pandukht]

ЭСКИЗ ДЕВЯТЫЙ

ЗАРОБЯН Я. Н. (1960–1966)

«Заробян Яков Никитович (25.9.1908 г., Артвин (ныне Турция) – 11.4.1980, Москва, похоронен в Ереване), партийный, государственный деятель. Член ВКП(б) с 1932 г. Окончил Харьковский электротехнический институт (1938). В 1939–49 гг. работал на Украине и в Омской области. В 1953–58 гг. – второй секретарь ЦК КП Армении, в 1958–60 гг. – первый заместитель председателя Совета министров Армянской ССР, в 1960–66 гг. – первый секретарь ЦК КПА, в 1966–1980 гг. – заместитель министра электротехнической промышленности СССР. Депутат Верховного Совета СССР (1954–66) и Арм. ССР (1951–67)».

«Краткая Армянская энциклопедия» в 4 томах, т. 2, стр. 187, Ереван, 1995 г. «Кто есть кто: армяне», Биографическая энциклопедия в 2 томах, т. 1, стр. 391, Ереван, 2005 г.

Дополнения к биографии.

Яков (Акоб) Никитович (Мкртичевич) Заробян (Зурабян) родился в г. Артвин Батумской области Российской империи в семье крестьянина-ремесленника.

В середине ноября 1914 г., когда Турция вступила в Первую мировую войну на стороне Германии, семья Мкртича – он сам, жена, дочь и трое сыновей, погрузив на единственного осла нехитрые пожитки, бежала в сторону Батума. Город-порт был уже переполнен беженцами, и они подались к Нахичевану-на-Дону, что под Ростовом. Ютились в темной сырой лачуге с цементным полом. Отец простыл и слег, а вскоре и умер. Ушел из жизни и младший из его сыновей. Старший сын принял на свои плечи заботу о семье. Не выдержав тяжелых условий труда в обувной мастерской, захворал. Тогда 10-летний Акоб и пошел работать к родственнику-кустарю как подмастерье по пошиву мягкой обуви, умудряясь еще и учиться в армянской школе-четырехлетке. Семья переезжает в Ростов, где в 1922 г. Яков продолжает учебу в Первой советской трудовой школе-девятилетке второй ступени. Там всерьез осваивает русский язык. Содержит семью, подрабатывая учеником в мастерской кавказских туфель.

В 1925 г. Яков перебирается в Харьков, столицу Украины, куда за год до того переехали мать и сестра. Путь от приказчика в магазине до рабочего пекарни прошел меньше чем за год. Успел вступить в комсомол. На радостях раскрыв комсомольский билет, Акоб Мкртичевич Зурабян с удивлением обнаружил: его записали как Якова Никитовича Заробяна. Поправок вносить не стал. 1928 год застает его чернорабочим на хозяйственном дворе завода «Свет шахтера». Пилит дрова, дробит чугунные чушки для литейного цеха. Учится на крановщика, затем переходит в литейный цех токарем на новейшем станке ДИП-200 («Догнать и перегнать!» – СССР надеялся догнать и перегнать Америку) (Посетив спустя полвека родной завод, Яков Никитович был крайне удивлен, что его ДИП-200 еще на ходу).

Когда в конце 20-х годов ХХ века в СССР зародилось движение рабселькоров, Заробян первую свою заметку о разгуле бесхозности на хоздворе поместил в стенгазете «Свет шахтера». В 1931 г. он уже студент факультета машиностроения Харьковского электротехнического института. Его без отрыва от производства он оканчивает в 1938 г.

А в 1932-м ему вручат партбилет. В 1932– 36 гг. как выдвиженец Харьковского горкома партии трудится в газете «Харьковский пролетарий» на украинском языке, позже переименованной в «Социалистическую Харьковщину» – сперва завотделом по работе с рабселькорами, затем заведующим промышленно-транспортным отделом. В июне 1936 г. Заробян просится обратно на производство – для работы по основной специальности. На крупнейшем предприятии Харькова – электромеханическом заводе им. Сталина – трудится техником, инженером-расчетчиком, заместителем начальника цеха. Коммунисты завода в октябре 1939-го избирают его секретарем парткома.

27 августа того же года Яков Заробян берет в жены Арпеник Тараянц, уроженку нахичеванского села Кзнут, откуда родом и легендарный Гарегин Нжде.

В октябре 1940 г. Заробян избирается секретарем райкома по кадрам крупнейшего в Харькове промышленного района – Сталинского. Проходит переподготовку в полку управления Харьковского военного округа, а затем – на военных курсах ЦК ВКП(б). С начала Великой Отечественной войны и до вступления немцев в Харьков 24 октября 1941 г. как секретарь райкома партии Заробян усиленно готовит кадры подпольщиков для развертывания партизанского движения. В Харькове и области были организованы подпольный обком и 37 райкомов партии. Их работу направлял центр, расположившийся в 100 км от Харькова - в городе Купянске. Там Заробян по заданию ЦК КП(б) Украины и находился до декабря 1941 г. География его военных и партийных командировок выглядит так: Куйбышев – г. Усолье Иркутской обл. – Харьков – Купянск – Воронеж – г. Никольское Сталинградской обл. – Ольховатский район Харьковской обл. – Питерский район Саратовской обл. – Омск. Там по заданию ЦК ВКП(б) он проработал семь лет – завотделом электростанций обкома партии, замсекретаря обкома по оборонной промышленности и, наконец, с июля 1947 г. – секретарем обкома партии по промышленности. Сдружился с Рубеном Симоновым - главным режиссером Московского театра им. Евгения Вахтангова, когда театр вывезли из Москвы в Омск.

Шла война. Семью (мать, жена и сын) Заробяна эвакуировали в Уфу. Жизнь там оказалась суровой, к тому же местное население к пришлым относилось настороженно, если не сказать – враждебно.

Решением ЦК ВКП(б) от 15 апреля 1949 г. 40-летний Заробян направляется в распоряжение ЦК КП(б) Армении. Так начинается ереванский период его жизни и деятельности: завотделом административных органов ЦК (1949–50), второй секретарь Ереванского горкома партии (1950–52), зам. министра госбезопасности Армянской ССР по кадрам (1952–53), замзавотделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК (май–ноябрь 1953 г.), секретарь ЦК по промышленности (1953–58), первый заместитель предсовмина (1958–60), второй секретарь ЦК (февраль–декабрь 1960 г.), первый секретарь ЦК КП Армении (28 декабря 1960 г.– 5 февраля 1966 г.). Награжден орденами Красной Звезды, Трудового Красного Знамени и Октябрьской революции. Делегат ХХ, XXI и XXII съездов КПСС, член ЦК КПСС (1961–66), член ЦК КПА (1951–66).

Апрель 1952 г. Заробян назначается заместителем министра госбезопасности Армении.

Из воспоминаний писателя Серо Ханзадяна:

«В одну из наших встреч Заробян сказал: «Интересуюсь делом об убийстве Чаренца и Бакунца. Обоих надо реабилитировать, хотя бы посмертно. А сосланных, кто уцелел, необходимо вернуть».

Ноябрь 1953 г. Заробян – член бюро ЦК, секретарь ЦК по промышленности. При его содействии были пущены Гюмушская ГЭС, электроламповый завод в Ереване, Каджаранский медно-молибденовый и Ленинаканский текстильный комбинаты.

Июнь 1956 г. Под началом Заробяна создается Ереванский НИИ математических машин (Ер. НИИММ).

Теперь о том, как Яков Никитович нашел первого директора для этого НИИ. Будучи проездом в Москве, Заробян приглашает к себе в номер гостиницы «Москва» 28-летнего члена-корреспондента АН СССР, академика АН Армянской СССР С. Н. Мергеляна и предлагает возглавить перспективный институт.

Сергей Никитович пришел с будущей женой. Выслушав секретаря ЦК, задорный ученый вежливо отказывается ехать в Ереван. Тогда Заробян в шутку предлагает ему сразиться в шахматы: если Мергелян проиграет, тотчас идет к министру приборостроения и средств автоматизации СССР и оформляется директором института… Как ни странно, Заробян обыгрывает академика… Так Мергелян и едет на целых 4 года руководить НИИ.

28 декабря 1960 г. Внеочередной пленум ЦК КП Армении выдвигает Заробяна в первые секретари.

1960-й выдался трудным годом: темпы роста крупного рогатого скота в Армении замедлились, а имевший место падеж овец усугубил общую картину. То же наблюдалось по всему Союзу. В январе 1961 года в Москве срочно был созван пленум ЦК КПСС. Речь шла о воспроизводстве продуктов земледелия и животноводства. По обыкновению Хрущев бесцеремонно прерывал едва ли не каждого, кто подходил к трибуне. Досталось и новоиспеченному лидеру армянских коммунистов.

Привожу их диалог.

Хрущев. У вас, кажется, тоже душат овец, как в Грузии и Казахстане?

Заробян. Пока не отстаем в этом вопросе.

Хрущев. А шашлык любите?

Заробян. Сейчас рановато об этом говорить, в это время шашлык не едят.

Хрущев. В это время шашлык не едят, а если передушить баранов, то получится так, что, когда придет время шашлык есть, его не из чего будет готовить.

Заробян. Я об этом скажу.

Хрущев. Ну, послушаем ваш молодой свежий голос.

Уровень воды в озере Севан стал резко падать.

В мае 1961 года Армения принимает Н. С. Хрущева. Обосновав необходимость спасения уникального высокогорного озера, Заробян получает добро от руководства страны на строительство 48-километрового подземного тоннеля Арпа–Севан. А выбить такие деньги было не так уж и просто.

И уже 12 августа было подписано долгожданное постановление Совета Министров СССР №726 «О мероприятиях по переброске части стока реки Арпы в озеро Севан с целью сохранения его уровня на отметке, близкой к естественным условиям». Взрывные работы начались в 1963 году. Уже переведенный на работу в Москву, Заробян внимательно следил за ходом строительства тоннеля Арпа–Севан, отмечая скорость проходки по схеме, которая висела на стене в его рабочем кабинете.

Апрель 1962 г. В Ереване начался демонтаж 49-метрового монумента Победы, самого высокого в мире, увенчанного 16-метровой фигурой Сталина из кованой меди (автор С. Д. Меркуров). Но танком сдернули с постамента лишь фигуру вождя. После февральского 1956 года ХХ съезда КПСС, на котором Хрущев развенчал культ личности Сталина, «отец народов» простоял в Ереване еще 6 лет, тогда как по всей стране его изваяния были скинуты и повержены.

На другой день после сноса величественной фигуры вождя заслуженный инженер Армянской ССР, полковник Аристакес Сагратян вручил первому секретарю ЦК стихотворение своего сына, молодого поэта Ашота Сагратяна:

Не каждый в то время

Под именем Сталин,

От гордости расперт,

Ходил пьедесталом…

А ныне былое

Величие Сталина

Развенчано временем

И рас-пье-де-ста-ле-но.

Полковнику Сагратяну Заробян доверительно и признается, почему не торопился со снятием скульптуры Сталина: «Грузины – наши вековые соседи. В Грузии проживает много армян. Дело это деликатное. Я не мог торопиться с этим».

Оно и так. Грузины оценили жест Заробяна, и его авторитет в Грузии заметно возрос.

Лето 1963 г. Автор настоящих эскизов, простой горисский парень подал документы в Ереванский политехнический институт им. К. Маркса на самый престижный тогда новосозданный факультет кибернетики. В тот год на одно место метили 30 человек. И… прошел. Без блата и… денег.

В другие вузы Еревана поступили еще 15 выпускников 11«А» класса горисской средней школы №2. И все своими силами. Эпоха массовых взяток начнется лет через 13–14, в пору правления протеже Заробяна – Карена Демирчяна (будучи первым секретарем ЦК, Заробян поставил его директором Ереванского электротехнического завода, откуда и начнется карьерный рост последнего).

Проучившись семестр, я был направлен на производственную практику в НИИ математических машин. Днем работал, вечером учился. Время свело меня в НИИ с сыном Заробяна – Никитой. Окончив год назад наш политехнический по специальности «электронные вычислительные машины», он попал в НИИ рядовым инженером. Простой в общении, сын первого секретаря подкупал скромностью и трудолюбием. И проработал в НИИ 30 лет до 1996 года, за вычетом трех лет учебы в аспирантуре МВТУ им. Баумана. Пройдет 45 лет после нашей единственной встречи, и он напишет добрую книгу о добрых делах отца – «Яков Заробян и его время» (Ереван, 2008 г., тираж 400 экз.).

Говоря об интенсивном развитии вузовской системы образования, Заробян с гордостью утверждал: «У нас в республике на 10 тысяч человек населения число студентов в 1963–1964 учебном году составило 141 человек, в Финляндии – 65, Австрии – 47, Англии – 44, ФРГ – 40, Турции – 25, Иране – 11».

Здесь уместно напомнить, что все без исключения выпускники вузов Армении обеспечивались работой по специальности.

Лето–осень 1964 г. Заробян тщательно готовился к проведению 24 апреля 1965 года официальных мероприятий в связи с 50-летием геноцида армян.

Хрущев в недоумении, Суслов качает головой, опасаясь вспышки национализма, Микоян, как всегда, колеблется, и лишь Громыко, соглашаясь с Заробяном, замечает: «Только, пожалуйста, без территориальных претензий». Всю ответственность Заробян берет на себя.

К слову будет сказать, пришедший к власти Л. И. Брежнев чинить тому препятствий не стал. 24 апреля 1965 года прошло несанкционированное траурное шествие и митинг на площади Ленина. Вечером того же дня, когда шло официальное собрание в Академическом театре оперы и балета им. Спендиарова, толпа, кидая камни в двери фойе, ворвалась в зал и стала скандировать: «Земли, наши земли!»

Увещевания Католикоса всех армян Вазгена I-го действия не возымели. Президиум собрания был в замешательстве. Кто-то предложил ввести в город войска. Заробян отмел это, сразу бросив: «Против собственного народа войска не пущу!»

Из записок Серо Ханзадяна:

«В канун 1965 г. народ потребовал от властей отметить 50-летие геноцида армянского народа. Кремль упорно противился этому. Заробян был непреклонен: «Мы отметим этот день нашей скорби. Отметим! И будьте готовы к испытаниям, которые нам устроит Центр». Он показал мне письмо-требование, отправленное им в Москву. Пробежав его глазами, я спросил: «Почему Вы в этом послании корите дашнаков? Они же всегда были верными защитниками интересов народа».

«Ты прав, орел, – сказал Заробян, – нам надо схитрить. Советский Союз – друг Турции. Нужно схитрить. В конечном счете куда важнее, чтобы Москва позволила обелиск поставить». Я ему и говорю: «А почему назвали обелиск «В память об армянах, павших в Первую мировую войну». «Пусть так будет на бумаге называться, лишь бы нам позволили возвести мемориал. Придет время, и народ даст ему истинное название».

Заробян оказался провидцем. Так оно и случилось. Обелиск в народе зовется Егерни – в «Память о жертвах геноцида».

6 октября 1964 г. Заробян подписывает решение ЦК КПА «Об издании Армянской Советской Энциклопедии». Увы, Якову Никитовичу, будучи первым секретарем, не привелось держать в руках ее первый том. Начало издания относится к 1974 году, а завершение - к 1987-му. Выпущено было 12 томов плюс дополнительный том «Советская Армения».

Заробян любил и поощрял спорт, хотя кроме шахмат, ни во что не играл. Уважал футбол. В те годы тот был в Армении популярен. В 1965-м, когда команды второго эшелона «Арарат» и «Кайрат» (Алма-Ата) набрали равное количество очков, для выхода в первую лигу потребовался дополнительный матч. Игра состоялась на нейтральном поле – в Грозном. Но прежде Заробян слетал в Москву и договорился, что независимо от результата матча обе команды перейдут в высшую лигу. «Арарат» в том матче взял верх.

Любители футбола в Армении и по сей день помнят, как Заробян вытребовал центрального нападающего Саркиса Овивяна, призванного в армию и игравшего в ЦСКА, обратно в республиканскую команду.

5 февраля 1966 г. В Ереване прошел пленум ЦК КПА. Длился он… 17 минут. Заробян без содержательного обсуждения «в связи с переходом на другую работу» был освобожден от должности первого секретаря. Подобная поспешность почему-то никого не удивила. А между тем все знали, что очередной XXIV съезд Компартии Армении назначен на 3–5 марта, через месяц.

Секретарь ЦК КПСС И. В. Капитонов сухо отметил, что Заробян нетребователен к кадрам, что у него не совсем верный стиль и методы работы, неровное отношение к руководящим работникам. Секретарь ЦК КПА Е. Т. Асцатрян годы спустя признается, что «инициативную группу» против Заробяна возглавили предсовмина Антон Кочинян и второй секретарь ЦК Ованес Багдасарян, которым удалось вовлечь в интригу и секретаря ЦК Георгия Тер-Газарянца. Именно они вынудили Заробяна подписать шифровку в ЦК КПСС о том, что группа членов президиума ЦК поставила вопрос о его отстранении от должности. Потом, при встрече, Л. И. Брежнев упрекнет Заробяна: «Зачем ты, Яков, подписал ту шифровку в Москву? Не подписал бы, и все». Вот оно, высокое партийное лукавство.

В феврале того же 1966-го С. Н. Заробян убывает в Москву на должность заместителя министра электротехнической промышленности СССР.

В 1974-м Яков Никитович имел шанс вернуться в Армению председателем президиума Верховного Совета. Там скинули Кочиняна, и до власти дорвался Карен Демирчян. Тут-то и явил он свое истинное нутро, приложив все усилия к тому, чтобы зарубить кандидатуру Заробяна. Молодой и амбициозный, он боялся затеряться в тени столь авторитетного руководителя и порядочного, полюбившегося народу человека.

С 1 января 1980 года Я. Н. Заробян выходит на пенсию. Через три месяца уходит из жизни. И хотя умер он в Москве, в прощальной записке просил предать его тело земле в Ереване.

В городском Пантеоне Еревана зачитали и телеграмму великой поэтессы Сильвы Капутикян, отправленную Заробяну еще 24 апреля 1975 года – в день 60-летия черной даты геноцида армян в Турции: «Уважаемый Яков Никитович! В этот прискорбно священный для нашего народа день помним Вас с благодарностью и со склонов Цицернакаберда шлем Вам горячий привет и сердечные пожелания здоровья, бодрости духа».

Из памятных записок секретаря ЦК КПА Егише Асцатряна:

«Как бы то ни было, а Заробян в Армению вернулся. Возлагая цветы на его свежую могилу, я вспомнил, как, незаслуженно освобожденный от обязанностей первого секретаря ЦК, Яков Никитович убывал в Москву. Накануне я обзвонил всю нашу верхушку, предложив устроить ему дружеские проводы. Мне поддакнули, но по сути никто не откликнулся. За два часа до вылета самолета я прибыл в аэропорт. Там никого из наших. Навстречу мне идет Георгий Бадамянц, председатель КГБ. Протягивает руку, спрашивает вежливо:

– Егише Тевосович, Вы Якова Никитовича провожать приехали?

– Да, его, а Вы здесь по какому делу?

– Мне здесь по долгу службы быть положено…

Лицо Заробяна тронула горькая усмешка. Бросаюсь к нему, обнимаю. Краем глаза заметил: чуть поодаль от нас, сбившись в кучу, стоят несколько работников ЦК среднего звена. Яков Никитович шагнул к ним, попрощался с каждым, и мы с ним пошли к самолету. Трап уже был подан. И тут он, мягко улыбнувшись, поведал мне о первом дне своего появления в ЦК:

– Мне показали мой кабинет и подвели ко мне человека, который должен был состоять при мне техническим секретарем. Представили – «Ваш картухар». Меня поразило его столь необычное имя. Слабо к тому времени владея армянским, я не сразу сообразил, что «картухар» – не имя, а по-армянски – секретарь. Мы расхохотались. Крепко пожав мне руку, он взошел на трап и помахал рукой – то ли горе Арарат, то ли мне, единственному провожающему».

[Pandukht]

ЭСКИЗ ДЕСЯТЫЙ

КОЧИНЯН А. Е. (1913-1990)

«Кочинян Антон Ервандович (12 (25).10.1913, с. Шагали (ныне с. Ваагни Лорийской области Республики Армения) – 1.12.1990, Ереван), партийный, государственный деятель. Первый секретарь ЦК КП Армении (1966 – 74), председатель Совета Министров Армянской ССР (1952 – 66). Член КПСС с 1938 г. Окончил Высшую коммунистическую сельскохозяйственную школу (Ереван, 1935), Высшую партийную школу при ЦК КПСС (Москва, 1959). В 1946 г. избирался секретарем ЦК КП(б) Армении, с января 1952 г. – первым секретарем Ереванского окружного комитета партии. Депутат Верховного Совета СССР (1950 – 75) и Арм. ССР (1951 – 75)».

«Краткая Армянская Энциклопедия» в 4-х томах, т. 4, стр. 903, Ереван, 2003 г.

«Кто есть кто: армяне», Биографическая энциклопедия в 2-х томах, т.2, стр.670 – 671, Ереван, 2007 г.

Дополнения к биографии.

Антон Ервандович Кочинян родился в селе Шагали Каракилисского уезда Эриванской губернии в семье крестьянина-землепашца. Отец, занимаясь земледелием, в 1914–17 гг. подрабатывал на железной дороге, на медеплавильном заводе в Алаверди. В 1924–27 гг. Антон учился в сельской начальной школе. В 1928 г. вступил в комсомол. В 1929 – 31 гг., продолжая учебу в школе сельской молодежи, помогал отцу на сельхозработах. В апреле – октябре 1931 г. работал учетчиком в Каракилисском райкоме ЛКСМ, где в октябре того же года стал кандидатом в члены партии. С год поработал бригадиром в только что созданном колхозе родного села. В сентябре 1932 г. поступил в армянский педагогический техникум Тифлиса, но, проучившись всего год, бросил учебу и возвратился в родной колхоз. Осенью 1933 г. Каракилисский райком партии командирует его в Ереван на учебу в Высшую комсомольскую сельскохозяйственную школу. В июле 1935 г. он уже ответственный секретарь районной газеты «Шамшадини колхозник» («Шамшадинский колхозник»). Не проходит и четырех месяцев, как он выдвигается в редакторы газеты «Сталинян угиов» («По Сталинскому пути») Азизбекского района. В октябре 1937 г. Кочинян избирается секретарем Азизбекского райкома комсомола. В феврале 1939 г. он становится секретарем ЦК ЛКСМ Армении по кадрам, а с 1 декабря того же года первый секретарь ЦК КП(б)А Григорий Арутинов доверяет ему руководить комсомолом республики.

5 декабря 1941 г., в самый разгар Великой Отечественной войны, тот же Арутинов переводит его в первые секретари Кировского райкома партии столицы Армении. Но еще в марте 1940 г. его избирают членом ЦК КП(б)А и выдвигают кандидатом в члены бюро ЦК. В 1943–44 гг. он – первый секретарь Котайкского райкома партии, в 1944–46 гг. – слушатель Высшей школы партийных организаторов при ЦК ВКП(б). Осенью 1946 г., по окончании учебы в Москве, Кочинян избирается третьим секретарем ЦК КП(б)А, а год спустя – секретарем ЦК по кадрам. Жажда знаний в 1949 г. привела Кочиняна на заочное отделение Высшей партийной школы при ЦК ВКП(б), где он проучился целых 10 лет, успев в 1950–51 гг. окончить еще и годичные курсы переподготовки партийных и советских руководящих работников при той же ВПШ.

В январе 1952 г. Арм. ССР была разбита на 3 округа (области), и руководить самым большим окружкомом партии – Еревана – ЦК доверяет Кочиняну. 20 ноября того же года Григорий Арутинов продвигает его дальше – в председатели Совета Министров Арм. ССР. В этом качестве он усидел до февраля 1966 г., отработав весь срок пребывания Сурена Товмасяна и Якова Заробяна на посту первых секретарей ЦК КПА. В 1954– 58 гг. Кочинян исполнял еще и обязанности министра иностранных дел республики.

Кандидат в члены ЦК КПСС (1961–66), член ЦК КПСС (1966–76). Награжден орденами Ленина (трижды), Отечественной войны II степени и «Знак Почета».

По окончании Великой Отечественной войны должен был решиться вопрос о присоединении земель Карса и Эрзерума к Советской Армении. Предполагалось, что туда будет назначен секретарем обкома партии Антон Кочинян. Реализацию этого плана он и полагал своим звездным часом. Но, увы!..

1952 год. Кочинян в должности предсовмина. Случайно встречается с поэтом Аветиком Исаакяном. Заметив тень озабоченности на лице Антона Ервандовича, тот спрашивает – чем опечален.

– Варпет, меня тревожит бедственное положение народа нашего. Война все порушила. Хозяйство разорено, уж очень много людей необеспеченных, голодных.

Маститый поэт успокаивает:

– Мил человек, тоже мне, голодных армян испугался, тебе бы сытых бояться!

Ноябрь 1953 года. Внеочередной пленум ЦК КПА освобождает Григория Арутинова от обязанностей первого секретаря ЦК. Со слов выступившего на пленуме председателя Совета Министров Кочиняна, «Арутинов правил, пользуясь методами Берия, не считаясь с мнением членов бюро ЦК, страдал высокомерием и предпочитал решать все вопросы самолично, как диктатор». А еще он добавил, что Арутинов занижал роль и значение Совмина, дабы все успехи республики приписать лично себе.

Десятилетия спустя, уже свергнутый с партийного олимпа, тот же Кочинян напишет, что Арутинов всемерно способствовал созданию новых отраслей промышленности, стимулировал строительство и, «будучи человеком образованным, уделял достаточно сил и времени развитию культуры».

В 50-х годах минувшего столетия, когда заговорили о якутских алмазах, предсовмина Кочинян сумел убедить Москву, чтобы один из семи заводов по их огранке построить в Армении, дав работу сотням мастеров-ювелиров. И вырос завод – близ города Абовян…

Пройдут годы, и народная молва окрестит партийного лидера Антоном Бриллиантовичем. Может, по той причине, что ни один стоящий камень мимо него не прошел. Говорили, что предпочтение он отдавал черным алмазам, сверкание которых его завораживало. Цену им и в брежневском окружении знали…

5 февраля 1966 года. Пленум ЦК КП(б) Армении освобождает Я. Н. Заробяна от обязанностей первого секретаря ЦК КПА и назначает на его место А. Е. Кочиняна. А незадолго до этого состоялось очередное заседание бюро ЦК, на котором заговорщики - ниспровергатели Заробяна сбросили маски.

Из воспоминаний первого секретаря ЦК ЛКСМ Армении Степана Погосяна:

«Рассматривался вопрос о положении дел в драмтеатре им.Сундукяна. Едва закончилась рабочая часть заседания, как Ованес Багдасарян (второй секретарь ЦК. – Г. М.) попросил членов бюро задержаться.

Мы остались. И он, ссылаясь на неприятный прецедент с председателем спорткомитета республики, обвинил Заробяна в беспринципности, грубости, двуличии, приписав ему еще с десяток грехов. Следом выступили другие секретари ЦК. Вставил слово и Антон Кочинян. Все в один голос возмущались Заробяном. Если память мне не изменяет, один только Егише Асцатрян (секретарь ЦК. – Г. М.) говорил с иных позиций.

Среди членов бюро я был самым молодым, и, полагаю, мнение мое для «заговорщиков» значения не имело. Скорее всего, они не ожидали, что я выскажусь. А говорил я минут 40. Как я понял, вдохновителем и подстрекателем антизаробяновской группировки был – с виду нейтральный – А. Кочинян. Потому и выступление мое было, прежде всего, направлено против него. Я и сегодня не могу дать определенную оценку своему поведению – прав ли был я или не прав?»

Пусть досточтимый Степан Карапетович (первый секретарь ЦК КПА с ноября 1990 по май 1991 г.) не терзается в сомнениях: его гражданская смелость и природная порядочность достойны подражания.

Надо отдать должное и Кочиняну. Став первым секретарем, он не опустился до сведения личных счетов с Погосяном, любимцем армянского комсомола.

Из воспоминаний Степана Погосяна:

«На соискание Премии Ленинского комсомола Армении, впервые вручаемой, были представлены молодые писатели Грант Матевосян и Вардгес Петросян. В Москве – в ЦК ВЛКСМ – и среди части армянской интеллигенции склонялись к мысли, что премию эту надо дать Матевосяну. Но тут в ЦК КПА поступает письмо за подписью известных армянских писателей, которые ратуют за Петросяна. И меня вызывают в ЦК – прямо к первому секретарю.

– Степан, дружочек, – обращается ко мне Кочинян, – у нас что, забот мало, а ты новыми грузишь?! Писатели находят, что премию надо дать Петросяну. Отдайте и закройте тему.

– А может быть, будет правильным первым наградить павшего в Великую Отечественную поэта Татула Гуряна? – нашелся я.

– Ай да молодец! Выкрутился. Избавил нас от головной боли, – не скрывая радости, бросил Кочинян».

25 мая 1968 года. Состоялось торжественное открытие мемориала доблести и геройства армянского народа – комплекса Сардарапат.

Из воспоминаний первого секретаря Октемберянского райкома партии Владимира Дарбиняна:

«Собралось не менее 300 тысяч человек. Вокруг монумента славы уже успели распуститься розы всех цветов и оттенков. Народ срывал их с кустов и забрасывал ими Кочиняна. Начался настоящий ливень из роз. Польщенный вниманием, он обернулся ко мне и спросил:

– Не ты ли случаем организовал это?

– Никак нет, – признался я искренне, – это народ Вас чествует…

Началась церемония открытия.

Поодаль от нас поэт Ованес Шираз организовал свой митинг. Кочинян и скажи: «А не позвать ли его к нам?» Я подошел к возбужденному поэту и от имени Кочиняна попросил его занять место в почетном президиуме праздника.

– Ты это искренне или как?

– Искренне, поверь.

Когда мы подошли к Кочиняну, он встретил нас улыбкой, сказав:

– Сегодня встал на нашей земле этот памятник, а завтра и Масис при нас будет».

1968 год. Столица Армении торжественно отмечает 2750-летие Эребуни-Еревана. Перед зданием музея Эребуни на Арин-берде стоят Кочинян, маршалы Баграмян и Бабаджанян, писательница Мариэтта Шагинян, авиаконструктор Артем Микоян, первый секретарь Ереванского горкома партии Людвиг Гарибджанян.

К высоким гостям подходит человек, держит за руки двух детишек.

– Товарищ Кочинян, Вы позволите мне обратиться к товарищу Гарибджаняну?

– И, не дождавшись ответа, повернулся лицом к секретарю горкома. – Товарищ Гарибджанян, дети мои сплясать хотят, мой дом вон он, первый в том ряду. Вы только скажите, чтобы к нам музыкантов прислали.

И смущенно добавил:

– Милости прошу к нам, стол уже накрыт, и доброго красного вина на всех хватит, и шашлык уже доходит на мангалах. Давайте по случаю такого большого праздника поздравим друг друга и выпьем по чарке.

Улыбнувшись, Баграмян спросил:

– Антон Ервандович, Вы как на это смотрите, уважим человека?!

– Так и быть, – ответил Кочинян.

1969 год. Приближалось 100-летие со дня рождения поэта Ованеса Туманяна.

К Кочиняну является секретарь юбилейной комиссии литературовед Левон Ахвердян. Он рассказывает Антону Ервандовичу о том, что в Тбилиси, на разоренном грузинами кладбище Ходживанк покоятся останки величайших деятелей армянской культуры – Раффи, Сундукяна и Туманяна. Власти города туда же перенесли прах Газароса Агаяна, Перча Прошяна, Мурацана, Геворга Ахвердяна, Церенца, Макара Екмаляна, ашуга Дживани, Вано Ходжабекяна и других великих – числом 28. Они там впритык лежат.

Переведя дух, Ахвердян говорит:

– Надо бы перевезти всех в Армению. И к тому же напомнил первому секретарю, что сам Туманян завещал предать его земле в родном селе Дсех, на пригорке Дид, откуда открывается чарующий вид на великолепие края Лори.

Кочинян поручает секретарю ЦК Роберту Хачатряну и Левону Ахвердяну съездить в Тбилиси и «утрясти» это дело, добавив, что грузины сами будут рады избавиться от этого бремени.

Годы спустя Левон Ахвердян признается:

«Ставка на Хачатряна оказалась роковой ошибкой. Я не раз связывался с ним, но тот все откладывал и откладывал наш отъезд… Что было тому причиной, сказать не могу, но все мои старанья он свел на нет… Туманян и другие великие наши умы так и остались на задворках Ходживанка – забытые и заброшенные».

Начатое Яковом Заробяном строительство тоннеля Арпа – Севан продолжил Антон Кочинян. При нем были заложены Ереванский метрополитен и Армянская АЭС, стронулась с места прокладка железных дорог Акстафа – Иджеван – Раздан и Севан – Шоржа, подверглась благоустройству автодорога Ереван – Севан, возник стадион «Раздан»…

Из воспоминаний Владимира Мовсисяна, первого секретаря ЦК КПА с апреля по ноябрь 1990 г.:

«Антон Ервандович знал в каждой общине, а в республике их насчитывалось аж 926, по меньшей мере человек сто, и не только в лицо, но родословную их, пристрастия каждого, умение, привычки. Обычаи знал, даже говор. И все до последней мелочи…

Наделен был тонким чувством юмора. Помнится, рассказывал как-то, что в одном из их лорийских сел удрал из колхоза человек и ушел с головой в воды реки Дебед. Что ни день, чуть свет, высовывался из воды и вопрошал:

– Колхоз еще жив?

Отвечали: «Жив, стоит».

И завершал Кочинян свой шуточный рассказ словами:

– Кто не знал, что у колхозной земли не было хозяина, а у крестьян – земли?! А коли нет у крестьян земли, то и он бесхозный, а если у земли хозяина нет, она и того бесхозней…

Такова была философия Антона Кочиняна, человека от земли, знающего ей цену.

Водилось за ним и такое. Он строго-настрого наказал не спрашивать с людей, строящих дома по селам и райцентрам – откуда они достают стройматериалы. Начальники всех уровней знали об этом. А еще он говорил:

– Вместо того, чтобы мы им дома ставили, они сами себе их строят. За это мы им даже приплачивать обязаны».

Из воспоминаний Людвига Гарибджаняна, первого секретаря Ереванского горкома партии:

«Кочинян радовался открытию каждой новой школы. Как-то раз при мне ему доложили, что со стройплощадки стащили много камня, арматуры и цемента. На что он ответил: «Унесли-то куда, для чего? Чтоб дом построить, а тот ведь детям их и внукам останется. Не раздувайте из этого проблемы».

Однако не пройдет и двух десятилетий, и эта «душевная щедрость» первого секретаря выйдет его народу боком, сдетонировав в землетрясение 1988 года в Спитаке, Ленинакане, Кировакане, унесшее десятки тысяч жизней. И одной из причин столь разрушительного бедствия станет заниженное содержание в бетонных блоках, панелях и перекрытиях тех самых украденных цемента и арматуры…

Всенародная беда горьким эхом отдалась и во мне. Под руинами здания школы в Кировакане остались и двое детишек добрейшей души человека, моей одноклассницы Алины Машурян. А ее саму нашли среди развалин рухнувшей панельной пятиэтажки…

Таковы плоды государственной безответственности.

Разгребать горы народного горя пришлось тогдашнему первому секретарю ЦК КП Армении С. Г. Арутюняну.

Из записок Сурена Арутюняна:

«Кочинян был большим хозяином нашего армянского дома. Он хорошо знал, где что лежит… Все достоинство А. Е. Кочиняна состояло в том, что если он и совершал ошибки весьма незначительные, то умел весьма быстро их исправлять…»

Не странно ли, строки эти написаны после того, как ему, Сурену Гургеновичу, пришлось пожинать последствия распущенности, которой потакал Кочинян.

В декабре минувшего года общественность Москвы, придя на вечер скорби по случаю 20-й годовщины разрушительного землетрясения, чествовала друга нашего народа Николая Рыжкова в связи с присвоением ему высокого звания Национального героя Армении – за его вклад в восстановление порушенного. Собравшиеся, однако, недоумевали, почему в зале не было Сурена Арутюняна, приложившего максимум сил и стараний к ликвидации последствий стихии. Забыли пригласить?!

До чего же у нас короткая память! В предисловии к книге «Антон Кочинян. Документы, письма, воспоминания», выпущенной в свет в 2003 году Национальным архивом Армении, читаем:

«В 1966 году Якова Заробяна сменил Антон Кочинян. Негативные явления, проявившиеся по стране, дали о себе знать и в Армении: взяточничество, разграбление государственной собственности и торговля должностями стали неотъемлемой частью нашей жизни».

В книге, в целом восхваляющей период правления Кочиняна, эти несколько строк доктора исторических наук, директора Национального архива Аматуни Вирабяна звучат как эпитафия.

Антон Кочинян приезжает в Лори. В честь его приезда местное руководство организует пышный банкет. Присутствующий на нем один из новоназначенных партийных руководителей Кировакана не притрагивается ни к одному блюду. Кочинян интересуется, почему он ничего не ест. «Стесняюсь, Антон Ервандович», – отвечает тот. «Ешь, не стесняйся, – советует ему Кочинян, – трудно в первый раз. Переступи через это». Говорят, потом этот «стеснительный» партийный деятель вырос в известного взяточника.

Карен Демирчян, сменивший 27 ноября 1974 года Кочиняна на посту первого секретаря ЦК КПА, Антона Ервандовича вниманием своим не жаловал. Даже работы не предложил… Но не возражал, чтобы он взял себе клочок каменистой земли в Джрвеже под Ереваном. Опальный первый секретарь с утра до вечера копался в земле, разбил сад с виноградником. Завез лозу Изабелла из Сочи и приговаривал: «Как хлебнешь вина из этого винограда, на небеса вознесешься».

Из воспоминаний художника Эдуарда Исабекяна:

«Кочинян продал машину, чтобы построить дом. Нашлись люди, по старой дружбе помогли поднять стены под крышу…

Пусть с оглядкой, а к нему снова потянулись люди. Чуть ли не в каждый выходной у него застолья случались. Что ни гость, приносил с собой что-нибудь, и там шел пир горой…»

Из записной книжки карабахского прозаика Леонида Гурунца:

«Изгнали А. Е. Кочиняна с высокой должности первого секретаря ЦК компартии Армении. Через день-другой в Москве – сессия Верховного Совета.

Кто был в тот день в ереванском аэропорту, мог видеть такую картину: Кочинян стоит один в кругу своей семьи, а все остальные депутаты – отдельно. На почтительном расстоянии.

И никто из бывших сослуживцев не подошел к нему, не перекинулся с ним словом. Будто его и не было там. Будто не вчера величали его «Антоном Ервандовичем». Покинули человека в беде, в несчастье. И все это в порядке вещей».

[Pandukht]

ЭСКИЗ ОДИННАДЦАТЫЙ

ДЕМИРЧЯН К. С. (1974–1988)

«Демирчян Карен Серопович (17.4.1932, Ереван – 27.10.1999, Ереван), государственный и партийный деятель. Первый секретарь ЦК КП Армении (1974–88). Председатель Национального Собрания Республики Армения (1999). Национальный Герой Армении (1999) (посмертно). Окончил Ереванский политехнический институт (1954), Высшую партийную школу при ЦК КПСС (1961). Секретарь, второй секретарь Ереванского горкома партии КПА (1966–72), секретарь ЦК КПА (1972–74), председатель совета директоров и директор акционерного общества «Армэлектромаш».

В годы его пребывания на посту первого секретаря в строй были введены аэропорт «Звартноц» в Ереване и аэропорт в Гюмри, первая очередь Ереванского метрополитена, спортивно-концертный комплекс (с 1999 г. им. Демирчяна), пущены туннель Арпа–Севан, заводы «Разданмаш», «Позистор», «Импульс», «Марс», железнодорожные линии Масис–Нурнус, Раздан–Иджеван, книжная палата.

В 1998 г. основал Народную партию Армении. Погиб в зале заседания Национального Собрания Армении в результате террористического акта.

Депутат Верховного Совета СССР (1974– 89) и Арм.ССР (1967–89)».

«Краткая Армянская энциклопедия» в 4-х томах, т. 4, стр. 30–31, Ереван, 1995 г.

«Кто есть кто: армяне», Биографическая энциклопедия в 2-х томах, т. 1, стр. 349-350, Ереван, 2005 г.

Дополнения к биографии.

Из характеристики ЦК КП Армении на Демирчяна Карена Сероповича (Серобовича): «После окончания в 1954 г. Ереванского политехнического института им. К. Маркса работал старшим инженером-конструктором, руководителем группы в одном из научно-исследовательских институтов г. Ленинграда. С 1955 г. работал на Ереванском электротехническом заводе технологом, старшим технологом, старшим мастером, начальником литейного цеха. В 1958 г. был избран освобожденным секретарем бюро партийной организации завода, а после окончания в 1961 г. Высшей партийной школы при ЦК КПСС работал главным инженером, затем в течение четырех лет директором того же завода».

Из предвыборного агитлистка кандидата в депутаты Верховного Совета Армянской ССР по Тельманскому избирательному округу № 11 г. Еревана (февраль 1985 г.):

«На XXV, XXVI съездах КПСС тов. Демирчян К. С. избирался членом Центрального Комитета КПСС. Он – член ЦК КП Армении с 1966 года… Награжден двумя орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, двумя орденами Трудового Красного Знамени, медалями».

Из воспоминаний академика Российской академии наук Камо Демирчяна, старшего брата Карена Демирчяна:

«Отец родился на берегу Евфрата, в деревне Котер Эрзрумского вилайета, недалеко от города Эрзрума. Печалясь, он рассказывал, как турки расправились с их деревней и как ему посчастливилось спастись. Вначале согнали молодых мужчин и увели в неизвестном направлении. Прошел слух, что их всех убили. Потом увели всех красивых женщин и девушек деревни. Отец с болью вспоминал, что среди них была и его сестра, красавица Сатеник. В деревне оставались только испуганные, беспомощные старики и дети. Как-то аскеры и их погнали куда-то… Обезумевшие люди оказались в западне. Впереди аскеры, за спиной – курдская чернь. Когда проходили по мосту, турки мальчиков сбрасывали в воду и стреляли в них. Отец, выросший у реки, умел плавать. Он выплыл на берег и спасся. И с ним еще 2–3 сверстника. Начались их скитания… Мальчики, перебиваясь с хлеба на воду, добрались до Аштарака, в сиротский приемник. Был конец 1915 г. Зиму они провели в приемнике, а к лету в Аштараке открылся сиротский приют. Потом их переправили в Александрополь.

Мать родилась в Ване в 1906 г. в довольно богатой и образованной семье. Брат деда, получивший образование в Америке, работал в то время в Стамбуле. Там же учились двое братьев матери. Дед занимался сельским хозяйством и временами рыбачил. С началом погромов дед вместе с семьей решает покинуть Ван, прихватив и вернувшихся из Стамбула братьев матери. По дороге дед вспоминает, что оставил привязанными в яслях племенных бычков. Просит семью подождать, а сам из жалости к животным возвращается. Бабушка с детьми ждет его долго, но тщетно. Забеспокоившись, возвращается. А там муж лежит убитый. Трагедия на этом не закончилась. Турки у нее на глазах убивают остальных. Обезумевшая от горя, она просит турка, работавшего у них, избавить и ее от мучений. И турок идет ей навстречу…

Моя мама и ее младшая сестра, укрывшиеся в стоге сена, становятся свидетелями этой ужасающей сцены. В долгих скитаниях, голодные и оборванные, встречают казачий разъезд. Казаки доставляют детей в Эчмиадзин, где сдают в сиротский пункт. А там оказался Ованес Туманян с дочерьми. Поэт занимался организацией помощи беженцам и сиротам. Нашу маму он забирает с собой в Тифлис. Туманяны, продержав некоторое время маму у себя, передают ее в сиротский дом Александрополя. Мать рассказывала, что, хоть у поэта своя семья была многочисленной и жили они более чем скромно, Туманяны пригрели немало сирот и окружили их заботой.

Отец с матерью в детском доме Александрополя и познакомились. Отец был синеглазый, белокожий, стройный блондин. Еще в детстве за синие глаза и светлые волосы его прозвали «молоканин».

Когда не стало отца, Карен Серопович лично приехал к полковнику в отставке Аристакесу Сагратяну, который вместе с его родителями рос и воспитывался в детском приюте «Полигон» в Ленинакане, и попросил его сказать последнее слово над могилой. Аристакес к тому времени остался единственным живым свидетелем той тяжелой поры.

– Помнишь, Сероб, – со слезами в голосе начал бывший сирота, – как мы отлавливали фасолинки из сточной трубы столовой, когда туда сливали остатки из котла? Мы мечтали о сытной жизни. Сегодня твой сын делает все, чтобы мы навсегда забыли о том времени.

Из воспоминаний секретаря ЦК КПА Егише Асцатряна:

«В конце 1972 г., едва закончилось совещание у первого секретаря ЦК Антона Кочиняна, он задержал меня и спросил: «Тебе наши кадры в промышленности лучше известны, кого бы ты порекомендовал на должность секретаря ЦК по промышленности?»

Перебрав в памяти всех, кого знал лично, назвал несколько фамилий, отдав предпочтение Карену Демирчяну. На ближайшем же пленуме его кандидатуру на пост секретаря ЦК по промышленности, транспорту и торговле утвердили…»

23 апреля 1975 года. Впервые руководство республики напрямую обратилось к народу, разъяснив официальную позицию Армянской ССР по событиям 1915 года и осудило власти Османской империи за геноцид армянского народа. И сделало оно это устами Демирчяна – по первому каналу национального телевидения.

24 апреля на холм Цицернакаберд, к памятнику жертвам геноцида, двинулся весь Ереван, предводительствуемый высшим руководством республики – возложить венки и почтить память невинно убиенных. Вечером того же дня по всей Армении была объявлена минута молчания.

В марте 1977 года Совет Министров СССР дал добро на строительство в Ереване спортивно-концертного комплекса.

Встретившись в Москве с Егише Асцатряном, Демирчян, только что вернувшийся из Баку, спросил: «Вам приводилось бывать в Доме культуры в Баку?» Тот ответил, что бывал там и видел, а еще запомнил концертный зал в Тбилиси. Демирчян ему и говорит: «Мы должны возвести свой спортивно-концертный зал таким, чтобы он не походил на другие, а превосходил их».

В разгар строительства Демирчян вызывает к себе Асцатряна и, удивленно вскинув брови, говорит: «Вы только подумайте, что они придумали, эти архитекторы: им, видите ли, чистая медь на кровлю понадобилась. А это 80 тонн медного листа, шутка ли?».

Асцатряну стоило титанических усилий, чтобы выбить из союзного правительства такое количество дефицитного металла. Секретарь спецкомиссии при Совете Министров СССР зло бросил ему в лицо: «В прошлый раз вы умудрились прихватить оборудование, предназначенное для других, вздумав движущиеся тротуары в Ереване пустить. Сегодня медь клянчите на крышу, а завтра еще и за золотом пожалуете – стены в санузлах облицовывать».

Едва начав работать, в марте 1985 года красавец-комплекс сгорел. Демирчян тотчас прибыл на пожар. Сбежавшийся народ полагал, что это дело вражьих рук, что надо найти и наказать этих подонков.

– Прошу всех успокоиться, – сказал первый секретарь, – возможно, это чистая случайность. Мы его обновим, и он станет еще краше.

И тут, раздвигая толпу, к Демирчяну потянулась сгорбленная старушка, крепко зажимая что-то в руках.

– Царственный сын мой, душа-человек, возьми эти деньги, тут моя месячная пенсия, потрать на ремонт дворца!

Сцена эта потрясла Демирчяна до глубины души. Обычно сдержанный в проявлении чувств, первый секретарь склонился к старой женщине, сыновне обнял ее за плечи и сказал громко, чтобы все слышали:

– Майрик-джан, благодарствую. Оставь пенсию себе, в ней нет нужды. Государство наше не настолько бедно, чтобы на восстановление комплекса с пенсионеров деньги собирать. Уже 9 мая мы отметим День Победы в отстроенном дворце, я тебе это обещаю. Ты мне веришь, мать?!

– Верим, верим, – накатил рокот голосов… Демирчян слово свое сдержал. Мало того, повелел найти ту благостную старушку, и она в праздник Победы сидела в первом ряду.

1977 год. В журнале «Проблемы мира и социализма», издававшемся в Праге на деньги КПСС, было опубликовано интервью с первым секретарем Карабахского обкома партии Кеворковым.

На вопрос журналиста, почему Нагорный Карабах входит в состав Азербайджанской ССР, а не Армянской, от которой отделяет его лишь узкая полоска земли, армянин Кеворков ответил так: «Край расцвел в составе Азербайджана… Только националисты могут говорить: «Пусть я буду плохо жить, но буду связан с Арменией».

Едва этот номер лег на стол писателя Серо Ханзадяна, как он вспылил и отреагировал. И сделал это по-ханзадяновски громко – написал открытое письмо Л. И. Брежневу. В том письме было изложено документированное требование вернуть армянскому народу исконные земли Нагорного Карабаха.

Полный текст письма Серо Ханзадяна опубликовали в Бейруте в армянской газете «Зартонк». Потом вся пресса диаспоры перепечатывала его, комментируя на все лады. К полемике подключились «вражьи голоса» – радиостанции «Голос Америки» и «Свобода»… КГБ всполошился. Ханзадяна вызвал к себе Карен Демирчян. Его тоже надо было понять: Москва неукоснительно требовала объяснений и «принятия мер».

Мало кто знал тогда, что в это самое время Демирчян распорядился перебросить в Горис старую телеантенну, чтобы Карабах мог принимать телепередачи из Еревана. Сделав вид, что отныне Серо Ханзадяну уготована судьба опального литератора, он… представил его к званию Героя Социалистического Труда. Москва, казалось бы, должна была отказать первому секретарю ЦК в его настойчивой просьбе…

Звание Героя маститому писателю Демирчян все-таки выбил.

В сталинской Конституции 1936 года государственными языками трех закавказских республик были закреплены родные языки. В остальных республиках Союза государственным языком был русский.

В 1977 году, когда Политбюро ЦК КПСС запустило в народ проект брежневской Конституции, оно руководствовалось желанием устранить это различие, что вызвало бурные протесты в Закавказье. За государственный статус родного языка весной 1978 года первым поднял голос первый секретарь ЦК КПА Карен Демирчян. И народ – в лице писателей Сильвы Капутикян, Ованеса Шираза, Амо Сагияна, Серо Ханзадяна, Ваагна Давтяна, художника Григора Ханджяна и других деятелей культуры – поддержал его. Демирчян держался своего мнения и после того, как узнал, что Алиев и Шеварднадзе сдали свои позиции.

Не убоялся Карен Демирчян открыто и честно высказать свое мнение и на заседании Политбюро: «Если решение о языке все-таки будет принято, оно будет принято при новом первом секретаре республики. Я подам в отставку и готов написать заявление об уходе хоть сейчас».

Верхушка КПСС вынуждена была пойти на уступки. Несгибаемая воля лидера армянских коммунистов подбодрила творческую интеллигенцию и студенческую молодежь республиксоседей, позволив и им сохранить национальный язык как государственный.

Лично мне кажется, что ореола национального героя в глазах своего народа Карен Демирчян удостоился прежде всего за этот, без преувеличения, гражданский подвиг.

1 мая 1978 года перестало биться сердце великого Арама Хачатуряна. Он завещал похоронить его в земле родной Армении. Узнав о последнем желании Арама Ильича, Демирчян связался с Москвой. Тихон Хренников, первый секретарь Союза композиторов СССР, уважив волю покойного, предложил гражданскую панихиду провести в Москве, а в последний путь проводить в Ереване. Трудно сказать, что там стряслось, но в верхах решили похоронить всемирно известного музыканта в Москве. Демирчян был против и напрямую связался с Сусловым, сказав ему, что желание усопшего – дело святое. Всесильный член Политбюро дал добро. Теперь сыновья покойного вмешались: дав согласие на похороны в Ереване, поставили условие, чтобы отца погребли в скверике рядом с Большим залом филармонии. Демирчян пояснил семье Хачатуряна, что по канонам Армянской Церкви хоронить вне кладбища не принято. И подключил Католикоса всех армян Вазгена I-го.

Дождливым днем 6 мая весь Ереван, если не вся Армения, прощался с гением. Вся дорога к городскому Пантеону была усеяна цветами. Тихон Хренников, растроганный всенародной любовью к достойнейшему сыну нации, благодарно пожал руку Карену Демирчяну и признал: «Вы были правы, настояв на своем».

В Ереван с официальным визитом прибывает премьер-министр Индии Индира Ганди. На приеме в кабинете Демирчяна высокая гостья заметила на столе прекрасное издание индийского эпоса «Махабхарата» и трехтомник трудов своего отца Джавахарлала Неру, где опубликованы письма, отправленные ей отцом из тюрьмы.

Карен Серопович показывает Индире Ганди страницу книги, на которой есть строки, написанные Джавахарлалом Неру еще в 1933 году. Там сказано о зверствах и кровопролитиях, устроенных младотурками против армянского народа. Расчувствовавшись, Индира предлагает Карену вне протокола звать друг друга – брат и сестра.

Сведущие люди знали, что Индира Ганди относится к Брежневу с прохладцей. Демирчяна упросили из Политбюро уговорить индийского премьера произнести хоть пару теплых слов в адрес лидера СССР.

Просьбе Демирчяна Индира Ганди не только удивилась, но, можно сказать, даже обиделась. После затянувшейся паузы Карен, словно надев маску серьезности, внятно произнес: «Индира, мы же с тобой брат и сестра. И сейчас я обращаюсь к сестре, а сестра не должна ослушаться брата». Вряд ли кто мог бы описать, что творилось с ней в ту минуту. Индира улыбнулась и, подойдя к микрофону, отпустила пару комплиментов в адрес советского генсека, что телеграфные агентства вмиг разнесли по всему миру. Политбюро ЦК КПСС сочло визит индийского премьера в СССР весьма успешным.

Получив известие о том, что союзное правительство закупило за рубежом мясо и масло, Демирчян со своим предсовмина вылетели в Москву – на прием к Косыгину. Из воспоминаний председателя Совета Министров Армении Фадея Саркисяна:

«Косыгин только что прибыл из Риги и увлеченно рассказывал нам, что там внедрен новый метод увеличения яйценоскости: когда куры переставали нестись, их запирали на пару недель в птичнике и держали в темноте, не давая корма. Потом их отпускали на волю, давали поесть – и они вновь начинали нестись с удвоенной силой. Я высказал Алексею Николаевичу свое восхищение столь эффективным методом, а Демирчян, казалось, и не слушал нас.

– Вы, товарищ Демирчян, в курсе дела?

– В курсе, – ответил Карен Серопович, – мы этот метод уже давно практикуем на своих гражданах. По два-три месяца им ни мяса не даем, ни масла. Люди начинают тощать, а когда Вы сбрасываете нам масло и мясо, они приходят в себя, жирок нагуливают и начинают плодиться и славят Вас на все лады.

Косыгин оценил юмор Карена Сероповича и расхохотался:

– Ну и артисты же вы! Выкладывайте, зачем пожаловали, что надо?

– Лично мне ничего, – равнодушно сказал Демирчян и, обернувшись ко мне, обронил: – Может, у Саркисяна нужда в чем есть?

Потупив взор, я протянул предсовмина СССР уже заготовленную записку с просьбой выделить на республику 8000 тонн мяса и 5000 тонн масла. Не переставая смеяться, Косыгин вместо обычного – «доложить» наложил резолюцию – «выделить». Управделами Смиртюков, глянув на резолюцию, вытаращил глаза: «Вы, друзья, его никак околдовали».

Заехав как-то в город Арарат, Демирчян, осмотрев цементный завод, двинулся и к зоне отдыха горожан. По дороге заметил большую очередь возле продуктового магазина. Вышел из машины и вместе с первым секретарем райкома партии Генриком Минасяном вошел внутрь. Отпускали сливочное масло. Увидев в нем большого начальника, к Демирчяну подскочила жалостливого вида женщина. Она что-то кричала ему на азербайджанском. Демирчян попросил Минасяна перевести. Тот скороговоркой объяснил, что она жалуется – масла мало, не всем достается, и всегда очереди за ним.

Демирчян справился, откуда она. Та ответила, что из Нахичевана, из села Садарак. В глазах Демирчяна застыл вопрос: выходит, жители Нахичеванской АССР, входящей в состав Азербайджанской ССР, едут в Арарат, закупают продукты и еще смеют жаловаться, что мало им перепадает.

Араратский секретарь тут и скажи: «Они к нам ездят беспрепятственно, закупают все, что могут, в необъятных количествах, а нам, армянам, чтобы попасть на их территорию, специальный пропуск требуется».

Тогда-то Демирчян и распорядился расставить посты на пересечении дорог и даже ввел талоны на масло для граждан Армении, чтобы хоть какая-то часть масла оставалась в республике.

С тем же араратским секретарем связана еще пара историй.

Когда решался вопрос о его назначении первым секретарем райкома партии, Демирчян, глядя ему в глаза, сказал: «О твоих достоинствах наслышан, давай, теперь о недостатках твоих поговорим. Что за моду ты завел – петь в ресторанах?»

Тот был поражен услышанным: видать, «доброжелатели» уже успели довести до сведения первого, что в студентах он так зарабатывал себе на хлеб. Не давая опомниться, Демирчян добавил: «Пора бы тебе забыть об играх молодости. Мы, гляди, какой район тебе доверили. Иди и работай».

Минул год, и Генрик Минасян туристом попал в Болгарию. В городе Пловдив местные армяне пригласили его в свою школу, а затем и в церковь. Растроганный теплым приемом, под сводами армянского храма Генрик запел. Из Комитаса. Его бархатный голос оценили, и настоятель предложил ему… остаться певчим в хоре.

Не успел он вернуться домой, как его тут же вызвали в ЦК – к первому.

– Генрик, что я тебе говорил четыре года назад? Я ведь предупреждал тебя – не пой где попало.

Провинившийся начал было оправдываться.

– Душа моя, – смягчил голос Карен Серопович, – скажи, кто там пел в Болгарии, в церкви? Тот попытался вывернуться, мол, свои там были, расчувствовался…

– Тоже мне, размяк. Шагай отсюда и помни, что не со всякими ездить можно. Держи ухо востро.

Тот же Генрик Минасян вспоминает, но уже по другому случаю:

«Как-то раз Карен Серопович попросил меня свозить его в дом Паруйра Севака. Выяснилось, что до этого он не бывал там. И мы поехали. Дома были отец и мать поэта, вконец скрюченные непоправимой утратой, совсем уже дряхлые. Казалось, не от мира сего они, да и со слухом у них было неважно, какие-то ушедшие в себя были.

Хотел сказать, кто к ним в гости пожаловал.

– Это Кочинян! – прокричал жене на ухо отец поэта.

Как ни пытался я им втолковать, что это не Кочинян, а Демирчян, они продолжали вскидывать руки и звать – Кочинян, Кочинян. Глядя на это, Демирчян резко сказал: – Оставь людей в покое.

И мягко вступил с ними в разговор».

Однажды Демирчян вызывает академика Григора Гурзадяна в ЦК. И в упор пытает: «Слышал, давят на тебя, чтобы ты в партию вступил». Гурзадян хотел отделаться улыбкой, но первый, нахмурив брови, строго произнес: «Слушай, что я тебе скажу, каждый своим делом должен заниматься».

Возможно, до ушей Демирчяна довели, что между президентом АН Армении В. А. Амбарцумяном и Г. А. Гурзадяном возникли трения, и он обоих пригласил к себе на разговор. Отчитав сперва Амбарцумяна, который молчал и глубокомысленно слушал его, Демирчян накинулся на Гурзадяна. А в том кровь от возмущения кипела. «И что ты никак не угомонишься?» – повернувшись к Гурзадяну, бросил Демирчян.

Григор Гурзадян вспоминает:

«Я перешел в наступление. Карен Серопович подивился моей дерзости. И тут Амбарцумян прервал молчание, обронив с трудно скрываемой улыбкой: «Мне кажется, что тов. Гурзадян злоупотребляет своим преимуществом…», имея в виду мою беспартийность. Так метко и остроумно мог ввернуть только Виктор Амазаспович. Вы бы видели, что там творилось… Карен Серопович хохотал от души. Казалось, дрожали даже стены кабинета. Обстановка в момент разрядилась…»

В одной из наших бесед народный художник СССР Николай Никогосян поделился со мной:

«Впервые мы встретились с Кареном Сероповичем в конце 1970-х годов, когда он лично пожелал меня видеть… Я вошел к нему. Из-за стола встал красивый, статный мужчина. Подняв вверх большой палец, он улыбнулся мне и сказал: «Увидев изваянного Вами Налбандяна, я был изумлен. Подойдите поближе, нам поговорить надо. – И продолжил: – Этот памятник вызвал много толков. Были и несогласные. Но я стоял на своем. Я и сегодня восторгаюсь Вашей работой».

Признаюсь, подобная оценка первого секретаря польстила мне, я был тронут. После небольшой паузы он сказал: «Вам, наверное, не терпится узнать, почему я Вас вызвал? Градоначальник передал мне, что Вы стали победителем конкурса на памятник Чаренцу. Оба Ваших эскиза заняли первое и второе места. Я этих эскизов не видел и вмешиваться в творческий процесс не собираюсь. Сами решите – какой из них ставить будете… Если на памятник потребуется миллион-другой, мы их изыщем. Работайте себе спокойно».

Я вышел из здания ЦК. У меня словно выросли крылья».

Баку. Заседание Военного совета Закавказского военного округа. На нем первые лица республик и даже министры. По протоколу к каждому из гостей был приставлен его азербайджанский коллега…

Делегации готовились к отлету. По дороге в аэропорт министр просвещения Азербайджана говорит Семену Ахумяну: «Сегодня у нас День учителя, я должен успеть выступить в театре перед педагогами. Заедем, это по пути». Выйдя из театра, оба министра оказались в пробке.

А самолет на Ереван должен был вылететь уже как полтора часа тому назад. И тут они заметили, что по трассе взад-вперед носятся машины ГАИ. Оказалось, это их ищут… Наконец добрались до аэропорта. На трапе стояли Демирчян и Багиров, первый секретарь ЦК Азербайджана. Ахумян начал рассыпаться в извинениях, но Демирчян, резко махнув рукой, наскоро попрощался с Багировым и нырнул в чрево лайнера.

Из воспоминаний Семена Ахумяна:

«Никто из нас не сомневался, что вот-вот грянет буря. Шутка, что ли, делегации двух республик в полном составе ждали - дожидались меня одного. Самолет набрал высоту. Гнетущая тишина вот-вот готова была взорваться. И она взорвалась – гомерическим хохотом развеселившегося вдруг Карена Сероповича.

Все повернули к нему головы. Демирчян на минуту смолк и произнес:

– Стоим мы с Багировым, толкуем о том о сем и ждем дорогого нашего (с иронической ноткой) заплутавшего министра. Казалось, все темы были исчерпаны, а его все нет и нет. Багиров, желая разрядить обстановку, шутливо бросил: «Никак твой министр запал на моего! Теперь их скоро не жди». А я ему в ответ: «Вкусы своего министра я знаю… Он непременно явится».

Общий смех разрядил обстановку. И в салоне стало легче дышать».

Привожу три эпизода из жизни Демирчяна, дающие представление о широте его духовных интересов и как личности, и как партийного лидера.

В дни гастролей труппы Большого театра в Ереване по просьбе его директора Лущина Демирчян принял группу артистов. Встреча длилась более часа. Говорил в основном Демирчян. Гости первого секретаря были поражены глубиной его проникновения в тайны оперного искусства и тонкости игры исполнителей. Тактично высказал он и свои претензии к либретто и партитуре. Видавшие виды Атлантов, Соткилава, Ворошило и другие, которым аплодировал весь мир, были поражены его эрудицией: не ожидали от партийного лидера столь серьезного разбора.

До этого труппа ГАБТ побывала в Баку и Тбилиси. Простившись с Демирчяном, уже на выходе из здания ЦК Лущин признался завотделом культуры ЦК Сурену Аветисяну: «Ну и ну. Этот далеко не Алиев и отнюдь не Шеварднадзе. Как будто он член нашего коллектива. Как прекрасно он знает нашу кухню. Невероятно!» В Армению прилетел классик киргизской литературы Чингиз Айтматов. За чашкой кофе они с Демирчяном обсуждали положение дел в литературах народов СССР, говорили о путях развития. Естественно, речь зашла и о книгах Айтматова. Демирчян на память процитировал гостю отрывки из «Плахи» и «Прощай, Гюльсары» и дал обстоятельный анализ его произведений.

Своим коллегам из Союза писателей Армении Айтматов задал вопрос: «Он что, и впрямь читал меня?» и в ответ услышал: «О Вашем приезде мы узнали сегодня утром. Сейчас на часах три. Вы думаете, он успел бы за это время хотя бы пролистать Ваши книги?» Айтматов развел руками: «Коли это и в самом деле так, хвала и честь Демирчяну и народу, породившему его».

Москва готовилась отметить 275-летний юбилей Саят-Новы, великого песнопевца народов Закавказья и Востока. Незадолго до этого в Колонном зале Дома союзов отметили 250-летие классика туркменской литературы Махтумкули. Докладчиком был первый секретарь ЦК КП Туркменской ССР М.Гапуров. Армения же попросила выделить под проведение торжеств Большой театр. Слово о Саят-Нове должен был сказать зампредсовмина Армении. В голове у Суслова не укладывалось, что Гапуров довольствовался Колонным залом, а какой-то зампредсовмина выступит со сцены главного театра страны. Тут Демирчян и вмешался. Ему удалось уломать «серого кардинала».

Возглавив делегацию, широко мыслящий Демирчян, разумеется, пригласил и деятелей культуры Грузии и Азербайджана. Расщедрившаяся на Большой театр Москва намекнула руководителю Армении, что было бы неплохо обставить юбилей яствами национальной кухни и выставить знаменитый армянский коньяк.

И праздник удался на славу.

В канун съезда Союза писателей Армении Демирчян вызвал большую группу писателей на серьезный разговор, продлившийся семь часов. Выступили 40 человек, некоторые вставали по несколько раз. Через четыре часа, подустав, стали выходить в коридор – покурить. Тут Демирчян и скажи:

– Что, притомились? Мы же беседуем, куда вы торопитесь? Давайте передохнем с полчасика, – предложил шутливо и добавил: – Вы вечно сетуете, что редко видитесь с первым секретарем.

После перекура писатели перешли в наступление. Первым подал голос Серо Ханзадян: – Карен Серопович, почему об Андранике не печатаете ничего?

– Задачи не печатать какую-либо книгу мы не ставим. И по тематике ограничений нет. Главное, уровень книги. Пишите добротные произведения, и мы их непременно опубликуем. Мало кто верил, что увидят свет Шант и Агаронян, но мы же издали их... И до Андраника очередь дойдет.

Поймав Демирчяна на слове, Ханзадян пожаловался на Комитет по печати, который, ссылаясь на запрет ЦК, отказывается выпустить в свет его роман «Андраник», и в подкрепление своих слов бросил:

– Почему в Азербайджане снимают фильм о Бабеке, восхваляют разбойника Наби, а мы своего национального героя прославить не смеем?

Демирчян тут же поручает секретарю ЦК Карлену Даллакяну и завотделом культуры Сурену Аветисяну решить вопрос с изданием книги Ханзадяна. Роман «Андраник» пришел к читателю спустя полгода после знаменательной встречи.

В октябре 1983 года Нагорно-Карабахская автономная область отмечала свое 60-летие. От Армении официальной делегации не было. Но карабахцы пригласили на праздник соседей – Капан, Горис и Сисиан. Из блокнота первого секретаря Сисианского РК КПА Щорса Давтяна:

«Никто из выступивших на торжестве и словом не обмолвился, что Карабах – армянская автономия и населяют его в основном армяне. Взяв слово, я начал свою речь на армянском, хотя под рукой у меня был и русский текст. Моя «выходка» в прямом смысле оглушила собравшихся. Выступление свое построил я на трех положениях: первое – Карабах, независимо от своего статуса, край армянский; второе – армяне, уроженцы Карабаха, выросли и сформировались либо в Армении, либо в русской среде; и третье – Шуши был крупнейшим центром образования и культуры армян».

Шквал аплодисментов озадачил Багирова, первого секретаря ЦК КП Азербайджана. Прошло несколько дней.

Щорса Давтяна вызвали к Демирчяну «на ковер». Пока он шел по цековскому коридору, встречные-поперечные отводили взгляд. – Говори, что это ты там отмочил, в Карабахе? Ты тут всех всполошил, – в присутствии всех секретарей ЦК сердито спросил первый. Давтян в двух словах изложил суть дела.

– Ничего зазорного в том не вижу, – сказал, улыбнувшись, Карен Серопович и обратился к коллегам: – Вопросы к товарищу Давтяну будут?

Когда сисианский смельчак вышел от Демирчяна, цековский люд кинулся пожимать ему руку, как герою.

Из записей Риммы Демирчян, вдовы Карена Сероповича:

«Шираз, взбалмошный, неуправляемый и непредсказуемый, всегда доставлял беспокойство руководству. Ему не давали возможности выступать публично, сравнительно мало печатали, подвергали жесткой цензуре. С приходом Карена для Шираза многое изменилось…

На заседании, посвященном столетию Аветика Исаакяна, Шираз неожиданно подскочил к Карену и, скорчив обиженную мину, сказал:

– Кому попало даешь слово, а мне – нет?

– Почему не даю? – ответил Карен. – Дам, Шираз, слово и тебе, иди, говори, что хочешь.

– Как, и мне?! – искренне изумился Шираз, явно не ожидая такого поворота.

То было, вероятно, первое его официальное публичное выступление – не на улице перед спонтанно собравшимся народом, не в узком кругу, а в зале перед многочисленной аудиторией и в торжественной обстановке. Отговорив с трибуны, Шираз бросил лукавый взгляд в сторону Карена и спросил: «Ну как?» Вопрос означал – не выдал ли я чего лишнего, недозволенного? Карен рассмеялся. С этого дня и стали складываться их дружеские, почеловечески добрые и теплые отношения. Карен дал Ширазу номера своих прямых телефонов…

Карен, посмеиваясь, рассказывал, какой необычный разговор состоялся между ним и Ширазом в день открытия Ереванского метро, точнее, в основном в своем духе говорил Шираз. Я процитирую дословно этот разговор, который приводит в своей книге и сын Шираза – Сипан.

«В комнате мы были одни. Отец взял трубку, набрал номер и услышал женский голос:

– Кто это?

– Не знаешь, кто? Я, кто еще может быть? Карена Серобовича прошу.

Через полминуты трубку взял Демирчян:

– Привет Карену Серобовичу. Свет очей наших, Ереван тоже заимел метро. Хорошее, патриотическое дело ты сделал, только чего-то не хватает.

– Чего, Шираз-джан?

– А того, что дорога коротка. Хорошенько подумай, чтоб удлинить ее, чтобы здесь, в Ереване, сели и поехали в Гюмри, оттуда взяли да поехали в Ани, оттуда в Ван, Карс и Эрзрум, оттуда к Шапин-Гараисар Андраника, а оттуда к Сипан-Леру. Глядишь, поехали к Масису и вернулись, к Ванскому озеру и вернулись, поехали и вернулись. Поехали и… не вернулись. Остались там.

В трубке раздался гогот Демирчяна».

Из воспоминаний поэта Романоса Саакяна:

«Карен Демирчян любил Ованеса Шираза и ценил его. Узнав, что поэта в бессознательном состоянии увезли в больницу, он, бросив все дела, отправился туда. Демирчян сделал все возможное для спасения жизни поэта и даже вызвал врачей из знаменитой Кремлевской больницы. Медики больше суток боролись за жизнь Шираза. Пока врачи колдовали над ним, Демирчян не покидал больницы.

Спустя месяцы после ухода Шираза одна из медсестер рассказала трогательную историю. Часа за два до кончины Шираз пришел в себя и, узнав Демирчяна, хриплым голосом в свойственной ему манере произнес:

– Это ты, царь?..

И закрыл глаза. Через два часа Шираза не стало. Это случилось 14 марта 1984 года.

Похороны Шираза стали всенародными, в них приняло участие около миллиона человек. Я сам видел, как Карен Демирчян нес гроб с телом Шираза, пешком, вместе с народом провожая его от здания Оперы до Пантеона в парке Комитаса».

Демирчяну по селектору звонит секретарь ЦК К. Камбарян и сообщает, что в Ереван летят зять Брежнева Чурбанов и дочь генсека.

– Ну и что? – звучит в ответ.

– Надо бы их встретить…

– С чего бы это? Кого из заместителей министров я ездил встречать, чтобы этого приветить?

– В Баку и Тбилиси их Алиев и Шеварднадзе встречали. Зять и дочь генерального как-никак.

– Я не Алиев и не Шеварднадзе. Сами встречайте, отвезите на дачу. Вечером посидим за чашкой чая.

Оказалось, они летели в Ереван с миссией – убрать напряженность, возникшую между Брежневым и Демирчяном. В брежневском окружении о «прохладце» в их отношениях все знали. Они не забыли, что при вручении Брежневу очередной Звезды Героя, Демирчян, в отличие от Шеварднадзе и Алиева, не «почмокался» с ним, презрев слащавые поцелуйчики. Демирчян ограничился сухим рукопожатием.

Один из ответработников армянского ЦК позволил себе вопрос:

– Карен Серопович, Вам известно, что наши опасаются, что Ваша демонстративная отчужденность может пагубно повлиять на интересы республики?

– Будет вам судачить, – хитро щурясь, ответил Демирчян. – Начнем с того, что все эти слюнявые чмоки негигиеничны, и потом, может, я тогда грипповал и не хотел заразить нашего дорогого Леонида Ильича…

Из воспоминаний первого заместителя председателя Совмина Армении Владимира Мовсисяна:

«В октябре 1984 г. по поручению Демирчяна – утрясти спорные пограничные вопросы с азербайджанской стороной – я выехал в районы Иджевана и Ноемберяна. В лесу возле села Довех азербайджанцы взяли меня в заложники. Спустя несколько дней, когда я вернулся оттуда, Карен Серопович принял меня. В кабинете один был. Заметил, что выгляжу я неважно: синяки, следы от побоев и переломы были налицо. При виде увечий разволновался и отвернулся на миг…

После прецедента в селе Довех под контролем ЦК КПСС были начаты работы по уточнению и упорядочению землепользования на разных участках армяно-азербайджанской границы. В результате в 1988 г. между двумя республиками был подписан протокол, согласно которому на всем протяжении границы от Ноемберяна до Мегри Армении были переданы 14551 га земли».

Добрый почин Сурена Товмасяна, издавшего десятитомник Раффи, воодушевил и Карена Демирчяна: при нем в республике начали издавать 10-томное собрание сочинений Ованеса Туманяна тиражом в 70 тысяч экземпляров. Последние тома увидели свет уже после отставки Демирчяна – на деньги благотворителей, да и то мизерным тиражом. При Демирчяне государство финансировало выход в свет более 1500 наименований книг в год – миллионными тиражами. Киностудия «Арменфильм» выпускала по 4–5 художественных и 40–50 документальных фильмов в год. Творческая интеллигенция была при деле. По доброй воле первого секретаря подвалы и мансарды новостроек были отданы художникам под мастерские.

Из записной книжки журналиста Астхик Геворгян:

«22 февраля 1988 года. На улицах Еревана танки. По обе стороны улицы Баграмяна, ведущей к зданию ЦК компартии Армении, выстроены солдаты со щитами. Партактив спешит на чрезвычайный пленум ЦК. Город словно вымер.

Впервые за всю историю компартии Армении ее первый секретарь открывает пленум словами:

– Я, как сын своего народа, если потребуется, готов жизнью своей…

Незаметно, из минуты в минуту, пленум перетекает в митинг, в тревожный протест. Пленум-митинг под началом своего предводителя требует от ЦК КПСС в лице присутствующих на пленуме московских секретарей В.И.Долгих и А.И.Лукьянова безотлагательно вывести из Еревана танки и солдат.

…Демирчян двинулся к Театральной площади, уже кипящей страстями.

Легковерный и наивный народ! Мог ли он знать в те дни, что Демирчян, избранный им царь, и впрямь был готов отдать жизнь…» Годы спустя он и отдал ее, отстаивая честь и достоинство нации…

Один из бывших секретарей ЦК КПА, Карлен Даллакян, на свой лад обрисовал образ Карена Демирчяна:

«В истории нашей были коммунисты двух типов – армяне-коммунисты и коммунисты-армяне. И те и другие были убежденными проводниками коммунистической идеи. Но их подходы к воплощению оной резко отличались: для армянина-коммуниста превыше всего были Армения и армянский народ, коммунизм же – средством, а для коммуниста-армянина коммунизм был на первом месте, а Армения и ее народ служили лишь средством».

Из числа коммунистических деятелей первого типа Даллакян выделяет Александра Мясникяна и Карена Демирчяна. «И если Мясникян был призван временем, – пишет Даллакян, – то Демирчян сам вписался во время».

1988 год. На совещаниях всех уровней Демирчян говорит о том, что карабахский вопрос надо решать, опираясь на право наций на самоопределение. Ту же мысль Демирчян озвучивает 9 марта на заседании Политбюро ЦК КПСС, твердя: «Из создавшегося положения иного выхода мы не видим». М. С. Горбачев пытается свалить всю вину на комитет «Карабах». В ответ слышат от Демирчяна: «Представляя Вам все в искаженном свете, пытаются все извратить и запутать. В действительности весь армянский народ, без исключения, находит, что передача Нагорного Карабаха в состав Азербайджана в 1921 году была вопиющей несправедливостью и образцом волюнтаризма».

Горбачев то и дело порывается прервать Демирчяна, угрожает: «Нам что, прикажете миллионную армию там держать?!» Демирчян стоит на своем. Первый секретарь ЦК КП Азербайджана бросает в лицо Демирчяну: «Вы всего лишь первый секретарь ЦК Армении, а не предводитель всего армянского народа. Вы повторяете националистические лозунги дашнаков». К чести Демирчяна надо сказать, что он умел держать удар.

Через пару месяцев партийные лидеры Армении и Азербайджана были смещены Горбачевым. Отставку Демирчяна оформили – «по состоянию здоровья». Затем Москвой было спровоцировано кровопролитие в ереванском аэропорту «Звартноц». Ситуация выходила изпод контроля…

В один из дней вызывает к себе Демирчян ректора Ереванского мединститута: «Хочу доверить Вам пост министра здравоохранения». Тот противится. Вызывает его еще раз, и еще. Наконец, тот «сломался».

Когда в медицинском появился новый ректор, народ, кивая на прежнего ректора, говорил: при том хоть по совести брали.

Речь о взятках за поступление в институт. Та же неприглядная картина наблюдалась во всех престижных вузах республики. То же – во всех сферах жизни. Выпускник мединститута, попавший туда за большие деньги, брал, в свою очередь, мзду с пациентов – восполнить родительские «потери».

Трудно поверить в то, что Карен Серопович понятия не имел о том, что творилось за его спиной.

Покупалось и продавалось все – от должности до партбилета. И на все были свои тарифы. Инспектор ГАИ, начальник милиции, директор предприятия, секретарь райкома партии, министр и даже мелкий служащий, купив «место под солнцем», отыгрывались на простом народе.

В республике началась всеобщая вакханалия: ты – мне, я – тебе.

Трудно поверить, что за важнейшими государственными и партийными делами Карен Серопович мог и не замечать подобного рода «мелочей».

Если солдат мечтал стать генералом, то простой мастер рвался в начальники цеха, а служащий – в заведующие отделом: и все ради больших денег… Только вот для воплощения их мечты не хватало самой малости – билета члена КПСС, который был приравнен к хлебной карточке в годы войны. Этим «дефицитом» умело пользовались райкомовские товарищи-хапуги с ведома и соизволения секретарей райкомов и горкомов партии. За редким исключением.

Трудно поверить в то, что Карену Сероповичу и в голову не могло прийти, что подобное святотатство возможно.

Семена сорняков, которые щедро бросил в распаханное им поле армянское Антон Кочинян, пошли в рост в пору правления Карена Демирчяна. И тем не менее хочется верить, что все это имело место без ведома и, уж конечно, личного участия лидера армянских коммунистов. Видимо, его крупно подставили люди, которым он – по доброте душевной – доверял безгранично.

Бога в свидетели призывать я не смею.

Edited July 4, 2009 by Pandukht

[Pandukht]

ЭСКИЗ ДВЕНАДЦАТЫЙ

Арутюнян С. Г. (1988–1990)

«Арутюнян Сурен Гургенович (год рождения 1939) советский партийный и государственный деятель. С 1962 г. на комсомольской работе. С 1967 г. – 1-й секретарь ЦК ЛКСМ Армении. С 1970 г. – секретарь ЦК ВЛКСМ. С 1978 г. в аппарате ЦК КПСС. С 1986 г. – 1-й заместитель председателя Совета Министров Армянской ССР. В 1988-90 гг. – 1-й секретарь ЦК КП Армении. Народный депутат СССР с 1989 г., член Верховного Совета СССР с 1989 г.».

«Большой энциклопедический словарь», Москва, Советская энциклопедия, 1991 г.

Дополнения к биографии.

Дед Сурена по отцу, Казар, был известным плотником. Слыл человеком уравновешенным и рассудительным. В их тифлисском доме на улице Трудовой командовала, однако, бабушка Кумаш, властная и вспыльчивая женщина. Оба были родом из нахичеванского села Аза, где проживали и родители Арама Хачатуряна, мать которого тоже звали Кумаш. Отец Сурена, Гурген, был младшим из сыновей.

В том аккуратном доме с уютным двором и садиком с фруктовыми деревьями и родился отец Сурена – Гурген Казарович. В летние месяцы семья ела и спала под большим тутовником, что рос посреди двора.

Мать Сурена, Мария Васильевна, родилась в поселке Тетри-Цкаро (по-русски Белый Ключ), что в 60 км от Тифлиса, где дружно соседствовали русские, армяне, грузины и греки. В Тетри-Цкаро стоял Семеновский полк, где служил прадед Сурена по матери. По окончании службы он там и остался.

1946 год. Гурген Казарович, закончив Великую Отечественную войну в Австрии в звании майора, уже при ордене Красной Звезды и медалях за боевые заслуги, обосновывается с семьей в Ереване. Квартиру им дают по улице Налбандяна в доме НИИ животноводства и ветеринарии, куда Гурген Казарович был назначен директором. Сурен пошел в школу. «Хорошей успеваемостью я не выделялся, – пишет он в своей книге «О прошлом и настоящем», вышедшей в свет в начале июля 2009 г., – во всяком случае отличником не был. Интересовался историей, политикой, с 12 лет регулярно читал газеты, в основном статьи на международные темы».

Из «Автобиографии» (24 августа 1962 г.):

«Я, Арутюнян Сурен Гургенович, родился 5 сентября 1939 г. в г. Тбилиси в семье служащего. В 1946 г. с семьей переехал в г. Ереван. В том же году поступил в среднюю школу им. Дзержинского, которую окончил в 1956 г. В период учебы в школе в 1954 г. вступил в ряды ВЛКСМ. Избирался секретарем классного бюро.

В 1956 г. поступил в Ереванский зооветеринарный институт на зоотехнический факультет. В 1961 г. окончил институт. В период учебы в институте в 1960 г. вступил в кандидаты в члены КПСС».

В 1960 году не стало отца, заместителя министра сельского хозяйства Армении. Забота о семье легла на плечи Сурена, студента 4 курса института: мать – домохозяйка, а в семье еще несовершеннолетние брат и сестра…

В 1962 г. тов. С. Арутюнян поступает на работу в аппарат ЦК ЛКСМ Армении инструктором в отдел по работе с сельскими комсомольскими организациями.

Работа в ЦК комсомола республики сводит Сурена с Ниной Асцатуровной Саркисовой, ответственным секретарем армянской пионерии. Уроженка Кировабада (ныне Гянджа), она уже успела окончить в Ереване Институт русского языка и поработать секретарем райкома комсомола.

Первый секретарь ЦК ВЛКСМ С.П.Павлов, приглашая Сурена в Москву в свой аппарат, пожал ему руку и сказал: «Слышал, жениться собираешься. Даю вам три дня на сборы». В ЗАГСе пришлось просить, чтобы расписали побыстрее…

Из агитлистка кандидата в депутаты Верховного Совета Армянской ССР по Касьянскому избирательному округу №47 г. Еревана (март 1986 г.):

«В 1965 г. тов. Арутюнян С.Г. избирается вторым, а в 1967 г. – первым секретарем ЦК ЛКСМ Армении. В 1970 г. был избран секретарем ЦК ВЛКСМ.

В 1978 – 86 гг. он находился на ответственной работе в аппарате ЦК КПСС: являлся консультантом, затем заведующим сектором отдела пропаганды. С января 1986 г. тов. Арутюнян С. Г. работает первым заместителем председателя Совета Министров Арм. ССР.

Тов. Арутюнян С. Г. в 1967 г. был избран членом ЦК КП Армении и кандидатом в члены бюро ЦК, а в 1986 г. – членом ЦК КПА и его бюро. Заслуги тов. Арутюняна С. Г. отмечены орденом Дружбы народов, четырьмя орденами «Знак Почета», медалями, наградами ряда зарубежных стран».

Из агитлистка кандидата в народные депутаты СССР по Ленинаканскому территориальному избирательному округу №737 (март 1989 г.):

«Женат. Имеет двоих детей. Жена работает заместителем председателя Армянского республиканского комитета защиты мира, дочь – преподаватель Ереванского государственного университета, сын проходит службу в рядах Советской Армии».

День 24 апреля официально был объявлен Днем памяти жертв геноцида армян 1915 года в годы правления С. Г. Арутюняна. При нем же легализована была деятельность партии Дашнакцутюн (АРФД) на территории Советской Армении.

В 1990 г. С. Г. Арутюнян был назначен генеральным консулом СССР в Касабланке (Марокко). В 1991 г. работал генеральным консулом Российской Федерации в Касабланке, а в 1993 г. – главным советником МИД РФ. Вскоре он уже Чрезвычайный и Полномочный посол Республики Армения в Республике Беларусь, постоянный и полномочный представитель Республики Армения в органах СНГ (1999 – 2006). Имеет высшие дипломатические ранги Чрезвычайного и Полномочного посла Республики Армения, Чрезвычайного и Полномочного посланника первого класса СССР, а после – Российской Федерации.

С. Г. Арутюнян – кандидат философских наук, действительный член Международной Академии информационных технологий (Республика Беларусь), член-корреспондент академии организационных и управленческих наук.

1967 год. Сурен Арутюнян – первый секретарь ЦК ЛКСМ Армении. К его голосу уже прислушиваются, даже первый секретарь ЦК КП республики. По его рекомендации Лориса Крояна, главного редактора молодежной газеты «Авангард», ставят главным редактором газеты «Советакан Айастан», органа ЦК КПА. Когда же Арутюнян настаивает на назначении председателем Дилижанского горисполкома первого секретаря горкома комсомола Надежды Чепель, первый секретарь ЦК КПА Антон Кочинян бросает реплику: «Гляньте, как Сурен кадры свои расставляет».

Май 1970 года. XVI съезд ВЛКСМ избирает С.Г. Арутюняна секретарем ЦК ВЛКСМ. В этой должности он был первым и единственным из армян. Утверждал его кандидатуру сам Леонид Брежнев. Когда группа комсомольских вожаков, ведомых первым секретарем ЦК ВЛКСМ Е. М. Тяжельниковым, вошла в кабинет Генсека, тот пошел им навстречу и стал пожимать руку каждому. И, глянув на секретаря ЦК КПСС И. В. Капитонова, отпустил шуточку в своем духе: «Вот они, заговорщики. Не отправить ли нам их к Андропову?!». То есть в КГБ.

Шутка комсомольских вожаков покоробила, но раскатистый смех генсека разрядил обстановку. В тот же день Политбюро ЦК КПСС рекомендовало съезду комсомола избрание новых секретарей.

Секретарь ЦК С. Г. Арутюнян курировал комсомол Вооруженных сил СССР, оборонно-массовую и спортивную работу по стране. Тесно общался с военачальниками – Г. К. Жуковым, А. М. Василевским, С. М. Буденным, И. С. Коневым, И. Х. Баграмяном, В. И. Чуйковым, А. Х. Бабаджаняном, А. И. Родимцевым и др. В течение ряда лет Арутюнян был заместителем председателя центрального штаба Всесоюзного похода по местам революционной, боевой и трудовой славы советского народа – сперва у И. С. Конева, затем у И. Х. Баграмяна.

Радея о развитии спорта в СССР, Арутюнян внес и свою лепту в достижения советских спортсменов на Олимпийских играх в Мюнхене (1972), Монреале (1976) и Москве (1980).

1978 год. Арутюнян – консультант ЦК КПСС. «Знаете ли Вы, что такое консультант ЦК КПСС? – спросил его во время беседы секретарь ЦК КПСС Зимянин и сам же ответил: – Эти люди придают интеллектуальный блеск аппарату Центрального Комитета».

Работая консультантом, Арутюнян берется за написание и защиту кандидатской диссертации в Военно-политической академии имени В. И. Ленина.

Из записей С. Г. Арутюняна: «Руководителем моей работы стал доктор философских наук Д. А. Волкогонов. В те годы я относился к Дмитрию Антоновичу с уважением и симпатией, считал его талантливым политработником, ученым… Он несколько лет являлся заместителем начальника Главпура СА и ВМФ; с ним мы сотрудничали, поддерживали дружеские отношения. Однажды (1989 г.) он пригласил меня (я работал первым секретарем ЦК КП Армении) с женой к себе домой. Рассказал о своем письме Горбачеву, которое вручил ему академик АН СССР И. Т. Фролов, помощник Михаила Сергеевича. Изложив свою точку зрения на перестроечные процессы, Волкогонов в письме предрек Горбачеву, что тот войдет в историю как могильщик социализма. Позиция Дмитрия Антоновича мне импонировала. В тот вечер он подарил мне вышедший под его редакцией двухтомник сочинений Л. Троцкого…

Метаморфоза, случившаяся впоследствии с Волкогоновым, поразительна. Находясь уже на дипработе за рубежом, я не мог поверить, что политические взгляды людей могут столь коренным образом меняться. После возвращения в Москву я порвал с ним все отношения. Мне претили его пасквили на Ленина и Сталина. С ним перестали общаться даже его бывшие друзья и соратники. Слышал от них немало нелицеприятных слов в адрес Волкогонова».

1985 год. Заведующего сектором массово-политической работы отдела пропаганды ЦК КПСС Арутюняна приглашают на заседание Секретариата ЦК КПСС. Неожиданно ему предлагают пост первого заместителя председателя Совета Министров Армении.

В начале 1986 года, через 16 лет, Арутюнян возвращается на родину. Его приезд не обрадовал первого секретаря ЦК КПА Карена Демирчяна. Но еще более растерялся тот, когда Москва настояла на том, чтобы Арутюнян был введен в состав бюро ЦК КПА. Случай был, прямо скажем, из ряда вон выходящий: до того в бюро ЦК мог войти лишь предсовмина.

Поддавшись давлению Центра, Демирчян с зубовным скрежетом ввел Арутюняна в бюро ЦК, но с ним ввел туда еще четверых, в том числе и одного из замов предсовмина – Владимира Мовсисяна, который и сменит Арутюняна на посту первого секретаря ЦК.

Из книги С. Г. Арутюняна «О прошлом и настоящем»:

«В бюро ЦК меня ввели последним по списку. Демирчян нарушил даже алфавитный порядок, который обычно соблюдался везде в этих случаях… Сказывались, конечно, и черты характера Карена Сероповича – боязнь иметь рядом опытных организаторов и стремление устранять потенциальных, на его взгляд, конкурентов. Я отчетливо понимал: ревность первого секретаря ЦК – существенный фактор, который может помешать мне в работе».

По первости Арутюнян не понял, что на него навалили слишком много: теперь он отвечал и за легкую промышленность, и за местную, и за производство товаров народного потребления, и за торговлю, и за потребкооперацию, и за внешнеэкономические связи, и даже за деревообработку.

Однако за что бы он ни брался, работа горела у него в руках. А ведь заниматься пришлось совершенно новыми направлениями.

Февраль 1988 года. В Ереване и Степанакерте вспыхнули стихийные митинги по вопросу присоединения Нагорного Карабаха к Армении. ЦК КП Армении не был готов к такому развитию событий: у него не было ни твердой платформы, ни четких позиций.

Из записей С. Г. Арутюняна: «В разгар митинговой стихии в республике на заседании бюро ЦК Демирчян предложил, чтобы всю работу с комитетом «Карабах» координировал и осуществлял я. Было даже принято специальное решение бюро ЦК. У многих это вызвало недоумение. Вопрос политический, решать его положено секретарям ЦК, и в первую очередь секретарю ЦК по идеологии. А дело поручалось первому заместителю председателя правительства, который занят был проблемами экономики.

Представителей власти народ на митингах освистывал. Внимал он лишь голосу комитета «Карабах».

Ни секретари ЦК КПСС В. Д. Долгих и А. И. Лукьянов, прилетевшие в Ереван, ни первый зампред Президиума Верховного Совета СССР П. Н. Демичев, ни секретарь ЦК КПСС Г. П. Разумовский, высадившиеся в Нагорном Карабахе, ничего уже не могли поделать. Авторитет ЦК КПСС не срабатывал.

26 февраля 1988 года. М.С.Горбачев встречается с поэтессой Сильвой Капутикян и публицистом Зорием Балаяном. Разговор кипел вокруг судьбы Нагорного Карабаха. Затронут был вопрос и о смене руководства в Армении. На пост первого секретаря ЦК Сильва Капутикян предложила кандидатуру Сурена Гургеновича Арутюняна…

Февраль–март 1988 года. В Сумгаите была развязана армянская резня. Армян хватали на улицах, вытаскивали из квартир, жгли живьем на сложенных автопокрышках. Грабили и насиловали.

По следам событий в Сумгаите заседает Политбюро. Позицию М. С. Горбачева выдают слова (со слов А. С. Черняева):

«По ходу событий мы действовали правильно… Словом, были в курсе событий и воздействовали на них… Худшее предотвратили… Да, действовать нам надо решительно, мужественно, смело…

Не выбросить из национальной памяти армян трагедию, когда полтора миллиона вырезали, а других рассеяли по всему свету. Такое не забывается. Это вошло в гены, живо в каждой семье…

И у азербайджанского народа корень здесь, на этой территории, в том же Нагорном Карабахе…

За три года в ЦК поступило 500 писем только по вопросу о Нагорном Карабахе. Потом пошли и делегации в Москву. А у нас была рутинная реакция. Это, мол, там «армяне все никак не поделятся» и т. п. Это рутинный, негодный подход к такому деликатному вопросу. Не разглядели мы его своевременно… Да, мы можем констатировать кризис руководства ЦК Азербайджана и ЦК Армении…

Я сторонник того, чтобы дать информацию по Сумгаиту… Дать, но без цифр о жертвах…» Трагедия в Сумгаите всколыхнула Армению. Москва же заняла примиренческую позицию. Не проявил должной решительности и Демирчян.

В Армению хлынули беженцы-армяне из Сумгаита и других городов и сел Азербайджана. Отъезд же части азербайджанцев из Армении вызвал у местных лишь недоумение: их же тут никто не трогал…

Разыграв сумгаитскую и карабахскую карту, стал возвышаться радикал Левон Тер-Петросян. На волне народного недовольства он набирал политический капитал. Это он вбросил в массы клич – «Борьба, борьба до победного конца!» Позже, когда Тер-Петросян угнездится во власти, те же массы переиначат его лозунг – «Борьба, борьба до президентского кресла!»

16 мая 1988 года. М.С.Горбачев вызывает С. Г. Арутюняна на большой разговор. Беседа длилась почти час. Лидер ЦК КПСС предложил Арутюняну сменить Демирчяна. «Отказ, с моей точки зрения, был бы не чем иным, как малодушием», – признается в своих мемуарах Арутюнян.

Горбачев спросил: «Как быть с Демирчяном? Стоит ли наказывать его за все то, что имеет место сейчас в республике, за те извращения, которые им допущены за эти годы?» Ответ Горбачеву был таков: «Не надо делать из него козла отпущения…»

На другой день Политбюро ЦК КПСС утвердило С. Г. Арутюняна – на посту первого секретаря ЦК КП Армении, а А. Х. Везирова, тогдашнего посла СССР в Пакистане, на посту первого секретаря ЦК КП Азербайджана.

Из записей ответственного работника аппарата ЦК КПСС Н. А. Зеньковича:

«Их выдвижение имело определенный расчет: оба секретаря хорошо знали друг друга по работе в ЦК ВЛКСМ, поэтому М. С. Горбачев надеялся, что они сумеют найти общий язык и наладить отношения между республиками. Поначалу так оно вроде бы и складывалось, но потом из этой затеи ничего не вышло».

21 мая 1988 года К. С. Демирчян слагает с себя полномочия, и первым секретарем ЦК КП Армении становится С. Г. Арутюнян.

В последних числах мая Арутюнян выходит к людям, разбившим палатки на Театральной площади и в знак протеста объявившим голодовку. Митингующие были возмущены позицией Москвы и требовали сурово наказать сумгаитских убийц и насильников.

Секретная шифрограмма Арутюняна в Москву расшевелила Политбюро. Со скрипом, но заработала судебная машина…

7 июня 1988 года, понедельник. Придя на работу, Арутюнян узнает, что в Ереван отовсюду стекается народ. К 11 часам на Театральной площади скопилось уже 800 тысяч человек, а люди все прибывали и прибывали из дальних мест на машинах и автобусах. После полудня митингующих набралось уже 900 тысяч.

Арутюнян срочно вызывает на ковер председателя КГБ республики М. А. Юзбашяна и министра МВД А. С. Шагиняна. Пропесочив их, он резко бросает: «С такими руководителями органов правопорядка, прошляпившими такое, работать я не намерен».

Не заставил себя ждать и звонок Е. К. Лигачева, подменявшего находящегося в зарубежной поездке М. С. Горбачева. Видимо, местное КГБ успело доложить в Центр. Егор Кузьмич справился: «Что Вы намерены предпринять?» Ответ был лаконичным: «Идти на митинг».

На вопрос, не лучше ли направить туда предсовмина или председателя Президиума Верховного Совета, Арутюнян ответил: «Их слушать никто не станет». В ответ прозвучало: «Смотрите, Сурен Гургенович, оправдан ли Ваш шаг?!»

Говорил Арутюнян с народом спокойно, уверенным голосом: «Что касается обращения Карабаха, в ближайшее время мы соберем Верховный Совет и примем соответствующее решение». Из толпы полетели выкрики: «А каким оно будет, это решение?!» Первый секретарь не растерялся и тут: «Верховный Совет существует для народа, и решение будет такое, какое требует народ». Площадь возликовала. Свидетелями тому были супруга и дочь первого секретаря ЦК, стоявшие в толпе.

Призыв лидера республики – разойтись – был понят и принят. И люди стали расходиться.

15 июня 1988 года. Сессия Верховного Совета Армянской ССР по настоянию ново- избранного первого секретаря ЦК дала согласие на вхождение Нагорного Карабаха в состав Армянской ССР. На той же сессии высший законодательный орган республики, пусть и с опозданием, осудил зверства в Сумгаите.

Москву решение сессии о согласии принять НКАО в состав Армении вывело из себя. Горбачев открыто угрожает Арутюняну, обвиняя его в том, что этим он подрывает основы «перестройки». Тогда-то и появилась первая трещина в их отношениях.

Сентябрь 1988 года. Упорство Москвы распаляло неприязнь в народе к Центру. Театральная площадь вновь заволновалась.

При участии руководителей КГБ, МВД, Прокуратуры и Верховного суда СССР прошло заседание бюро ЦК КП Армении. Было принято решение к 5 утра очистить площадь от возбужденных толп. Руководить операцией поручено было замминистра МВД СССР Н. И. Демидову.

Из воспоминаний Николая Демидова:

«Около 12 часов ночи раздался телефонный звонок из ЦК. Меня приглашали немедленно прибыть к первому секретарю. С тяжелым чувством входил я в кабинет Арутюняна: разговор, как я и думал, предстоял очень непростой. Но с первой же минуты Сурен Гургенович развеял худшие мои опасения. «Я долго думал, Николай Иванович, и сейчас принимаю на себя всю ответственность за отмену решения бюро ЦК о силовом разгоне митинга. Нельзя допускать даже возможности кровопролития, народ и история не простят нам этого!» Я от всей души поблагодарил руководителя Армении за это мужественное, поистине гуманное решение.

Много лет прошло с той памятной сентябрьской ночи, и сегодня, спустя два десятилетия, я с полным правом могу сказать: именно такие по государственному ответственные, взвешенные политики, как Сурен Гургенович Арутюнян, буквально в миллиметре остановили бесконтрольное сползание огромной страны к югославскому варианту развития событий, уберегли народы от многолетней кровавой вакханалии и братоубийства».

И все же беспрецедентное решение Верховного Совета Армянской ССР, впервые за всю историю СССР, подвигло Центр на создание Комитета особого управления НКАО с целью подчинить Нагорный Карабах непосредственно Москве.

11 октября 1988 года С. Г.Арутюнян посетил Нагорный Карабах. Он оказался единственным из первых секретарей ЦК КП Армении, ступившим на землю «яблока раздора». Горбачевская Москва почла его визит провокацией, подливающей масла в огонь. В скором времени он посетил Карабах еще раз.

7 декабря 1988 года, утро.

Из воспоминаний Николая Демидова: «На служебной «Волге» МВД я выезжал из Спитака, где находился в командировке. Внезапно какой-то невообразимой циклопической силой наш автомобиль подбросило вверх, перевернуло и швырнуло в кювет. Буквально чудом я остался жив… Началось трагическое землетрясение, буквально стершее с лица земли многие цветущие города и села Армении».

В 11 часов 45 минут разверзлась земля под Спитаком… Случилось землетрясение силой в 10,5 балла. Столь жестокого удара армянская земля не знала с XI века, когда в руинах оказалась древняя ее столица – Ани…

По официальным данным, погибло 28854 человека, 12 тысяч получили увечья, 400 тысяч остались без крова. Западные источники называют другие цифры: погибших было 110 тысяч, раненых – 120 тысяч.

В тот же день для координации работ по ликвидации последствий землетрясения и оказанию помощи пострадавшим была образована комиссия Политбюро ЦК КПСС во главе с председателем правительства СССР Н. И. Рыжковым.

10 декабря, прервав свой визит в США, в Ленинакан прилетели руководитель СССР М. С. Горбачев с супругой.

С. Г. Арутюняну и Н. И. Рыжкову предстояла титаническая работа по спасению и эвакуации людей, очистке городов, жизнеобеспечению населенных пунктов – в первую очередь водой и медикаментами. Забегая вперед, скажу, что Николай Иванович Рыжков в 20-ю годовщину общенациональной трагедии был объявлен Национальным героем Армении. На траурные мероприятия Дня памяти жертв землетрясения, что в Москве, что в Ереване, не был приглашен лишь один из главных ликвидаторов общей беды… С. Г. Арутюнян.

До чего же коротка память постсоветских правителей Армении!

Уже к 20 декабря в районе бедствия работало свыше 1000 кранов, более 1600 автомашин, 350 бульдозеров. К этому времени в помощь пострадавшим с различными грузами прибыло более 1000 самолетов, 31 тыс. железнодорожных вагонов, 8 тыс. грузовых автомашин. Армении оказали помощь 111 государств со всех континентов (в т. ч. страны, не имеющие дипломатических отношений с Советским Союзом – Израиль, Южная Корея, Чили, ЮАР) и 7 международных организаций.

Откликнулась на беду и настоятельница Ордена милосердия, лауреат Нобелевской премии мира мать Тереза: «Беду, постигшую армянский народ, мне не с чем сравнить. То, что мы увидели собственными глазами, потрясает». Мать Тереза сама приехала в Советскую Армению, а также направила в районы землетрясения сестер-монахинь, которые оказывали помощь пострадавшим.

Численность занятых на восстановительных работах в пострадавших городах и районах в конце декабря 1988 года, включая военнослужащих (23 тыс.) и сотрудников невоенизированных формирований гражданской обороны (18 тыс.), достигла 72 тыс. человек (без местного населения). Уже к середине лета 1989 года в строительных и ремонтных работах участвовало более 150 тыс. человек.

Надо думать, что не последним из координаторов этой грандиозной работы был республиканский лидер. Время расставит всё и вся по местам и воздаст наконец Сурену Гургеновичу по действительным его заслугам.

Отрадно знать, что уже в марте 1989 года народ Ленинакана высказал С. Г. Арутюняну доверие, выдвинув его в народные депутаты СССР. Голоса ему отдали свыше 90 процентов избирателей. А ведь он на пленуме ЦК КПСС гарантированно мог пройти по партийному списку. Среди первых секретарей ЦК компартий союзных республик он был единственным, кто решился на подобный шаг, уповая исключительно на доверие народа.

Из письма Серо Ханзадяна лично первому секретарю ЦК КПА С. Г. Арутюняну (7 марта 1989 г.):

«Прошу простить великодушно, что я о своем горюшке хочу пару слов сказать. Горето не мое вовсе, а скорее боль народная. Мой роман «Андраник» и по сей день под арестом томится в подвале типографии. А народ пытает меня вопросами, спрашивает – в чем дело? А у меня ответа нет на это. Когда Вы позвонили мне в Горис и сказали, что роман днями выйдет, я преисполнился веры и надежды. Издав роман «Андраник», Вы и наш ЦК только в выигрыше будете. Да к тому же в столь сложное время. Это еще один шаг, который может успокоить народ. Не за себя прошу. А во благо народа, во имя авторитета ЦК – немедля издайте «Андраник».

Арутюнян смекнул, что к чему, и роман «Андраник» – о национальном герое Армении – увидел свет массовым тиражом и в течение недели разошелся.

25 февраля 1990 года в Ереване в Театре оперы и балета состоялось торжественное собрание, посвященное 195-летию со дня рождения Андраника Озаняна.

В своем выступлении на этом заседании первый секретарь ЦК КП Армении сказал: «Андраник Озанян относится к числу тех выдающихся личностей национально-освободительного движения, деятельность которых далеко выходит за рамки своего времени, обретает непреходящую ценность в жизни своего народа.

За минувшие непростые годы, когда замалчивались целые страницы истории и преследовалось даже упоминание о них, в душе народа не померкла память о своем великом сыне. Имя и дела его превратились в легенду, легендой стала вся его жизнь.

И вот сегодня, после десятилетних ожиданий, мы впервые собрались, чтобы торжественно, на официальном уровне воздать должное герою, снискавшему всенародному любовь, собрались, чтобы выразить наше глубокое уважение к его имени и делам».

28 мая 1989 года. Всесоюзная телепрограмма «Время» транслирует из Еревана картинку: перед Матенадараном ликующие массы.

В руках у поэтессы Сильвы Капутикян развевается большое трехцветное полотнище.

Советская Армения впервые отмечала День рождения Первой Республики 1918 года. Так Арутюнян восстанавливал историческую справедливость.

В 22.00 в номере московского «Президент-отеля» раздался звонок по правительственной связи. На проводе Горбачев: «Так что же, Сурен Гургенович, мы настолько потеряли уважение в ваших глазах, что, находясь в Москве, Вы не нашли нужным даже с нами посоветоваться по столь важному политическому вопросу?» В ответ прозвучало: «Михаил Сергеевич, я предполагал, что генеральному секретарю будет сложно принимать решение по этому вопросу, почему и всю ответственность взял на себя». Горбачев в раздражении бросил трубку.

Май – июнь 1989 года. В Москве работает первый съезд народных депутатов СССР. Здесь С. Г. Арутюнян отстаивает мандаты депутатов от НКАО. Под нажимом Арутюняна освобождают из Бутырки членов комитета «Карабах».

По предложению Арутюняна, во исполнение чаяний армянского народа, Верховный Совет республики принял Закон об осуждении геноцида и внес соответствующее предложение в Президиум Верховного Совета СССР.

Арутюнян с трибуны съезда народных депутатов СССР заявляет: «Мы обращаемся к вновь избранному Верховному Совету СССР с настоятельной просьбой отреагировать на наше предложение. Геноцид как чудовищное преступление против человечества не может оставаться без осуждения».

18 января 1990 года. В ЦК КПСС по настоянию первого секретаря ЦК КПА принимают товарищей из Армении – С. Г. Арутюняна, председателя Президиума Верховного Совета Г. М. Восканяна, секретарей ЦК КПА О. И. Лобова и Г. А. Галояна.

Остро был поставлен вопрос о событиях в Баку, повторявших бесчинства в Сумгаите, и о срочных мерах по наведению порядка. Горбачев пообещал принять оперативные меры, и уже на следующий день в Баку были введены войска…

20 января решением Политбюро ЦК КПСС А. Х. Везиров был отозван с должности первого секретаря ЦК КП Азербайджана. По утверждению тогдашнего члена Политбюро ЦК КПСС, первого заместителя предсовмина СССР Г. А. Алиева, в тот же день Везиров был вывезен из Баку на военном самолете. Ныне проживает в Москве.

6 апреля 1990 года. XV пленум ЦК КПА в присутствии кандидата в члены Политбюро, секретаря ЦК КПСС Г. П. Разумовского рассматривает просьбу С. Г. Арутюняна об освобождении его от обязанностей первого секретаря ЦК КПА.

Накануне его заявление было рассмотрено на закрытом заседании Политбюро. Обсуждение проходило бурно. Секретарь ЦК КПСС О. Д. Бакланов почему-то решил, что Арутюнян хочет уйти в ореоле национального героя. Другие предрекали, что его уход повлечет за собой хаос и беспорядки и страна может Армению даже потерять. Арутюняну предложили остаться и исполнять свои обязанности.

Привожу полный текст постановления XV пленума ЦК КП Армении:

«Удовлетворить просьбу тов. Арутюняна Сурена Гургеновича об освобождении его от обязанностей первого секретаря ЦК Компартии Армении и члена бюро ЦК в связи с переходом на другую работу и выразить ему благодарность за работу в республиканской партийной организации».

Из стенограммы пленума:

«С места.

А может, добавить там слова «одобрить деятельность»? (Оживление в зале.)

О. И. Лобов. Когда выражается благодарность, я думаю, это одобрение. Есть такая форма. (Оживление в зале). Против? Нет. Воздержавшихся? Нет. Постановление XV пленума принимается единогласно.

(С. Г. Арутюнян спускается в зал под бурные аплодисменты.)

О. И. Лобов. Давайте попросим Сурена Гургеновича пройти в президиум. (Аплодисменты.) Сурен Гургенович, просим. (Оживление в зале. С. Г.Арутюнян не поднимается.). Из записей С. Г. Арутюняна:

«Моя отставка была плодом серьезных размышлений. Уходя, я задал себе четыре вопроса.

Первый: Принимаю ли я те процессы, которые идут по всему СССР? Ответ был для меня в то время однозначным – нет.

Второй: Могу ли я приостановить эти процессы в Армении? Ответ тоже был негативным, ибо я не мог остановить в республике процесс, который охватил весь Союз.

Третий: Хочу ли я войти в историю, как могильщик советской власти в Армении? Категорически – нет.

И, наконец, четвертый: Хочу ли я войти в историю, как могильщик Компартии Армении? Тоже нет.

Таковы, пожалуй, главные побудительные мотивы моей отставки. О ней и по сей день не сожалею, считаю, что поступил честно и порядочно, не изменив своим убеждениям».

С отставки С. Г. Арутюняна пошла настоящая чехарда: менее чем за полтора года в республике сменилось три первых секретаря ЦК – В. М. Мовсисян, С. К. Погосян и А. Г. Саркисян. Компартия практически сдала все свои позиции в политической жизни республики.

Потом начнется президентская гонка…

Из книги американского журналиста Хенрика Смита «Новые русские» (США, Нью-Йорк; Канада, Торонто, 1990 г.), ставшей бестселлером:

«В июле 1989 года, когда мне довелось быть в Ереване, город волновали ежедневные сводки о блокировании Азербайджаном всех дорог в Нагорный Карабах – акте гражданской войны…

Отличаясь открытостью, необычной для лидеров советской компартии, он (С. Г. Арутюнян. - Г. М.) предложил мне познакомиться с его семьей, и когда я вернулся месяцем спустя в Ереван, он пригласил меня, мою жену Сюзан и нашу съемочную группу на обед. Жил он в правительственном доме, огороженном стеной, с охраной. Семья его была очень радушна. Жена Арутюняна и дочь были в вечерних платьях, а сын одет менее официально, в свободных брюках и трикотажной рубашке с короткими рукавами. Держался сын с отцовской прямотой и уверенностью в себе.

Я спросил его, считает ли студенческое поколение, что комитет «Карабах» – это важно.

«Да, очень важно, – сказал он. – И студенты доверяют комитету».

«Больше, чем вы доверяете старшему поколению? – спросил я. – Больше, чем вы доверяете своим родителям?»

«Вы имеете в виду моего отца? – спросил он, поднимая брови. – Могу сказать, что разрыв между руководителями и народом, образовавшийся в период стагнации (при Брежневе) очень трудно преодолеть. Видите ли, все еще есть недоверие к руководству».

«Это было в период стагнации», – вступил в разговор Арутюнян, пытаясь поправить сына, сгибая направление его критики. Однако его сын стоял на своем.

«Было и есть сейчас, в течение всех этих лет, – стоял на своем молодой человек. – Мы не можем принимать за само собой разумеющееся всякое, что говорит наше руководство. А вот комитет «Карабах» представляет народ».

Арутюнян весело улыбнулся и, после того как снижение наступательности сына стало очевидным, прочитал нотацию молодому человеку и мне.

«Не идеализируйте комитет «Карабах», – посоветовал он. – Я в этом вопросе не разделяю полностью некоторые взгляды моих детей. Люди из этого комитета не всегда правы, из-за их политической неопытности… Но у нас должен быть самый широкий диалог с этими неформальными организациями. Мы должны сотрудничать с ними и идти на компромиссы».

Из интервью спецкоров газеты «Московские новости» (№15, 12.04.1992 г.) с президентом РА Левоном Тер-Петросяном:

«МН»: В Грузии к власти пришел Шеварднадзе, в Азербайджане – закулисно – Алиев. Считаете ли Вы полезным процесс возвращения «бывших»? Может быть, найдется роль и для бывшего руководителя Армении Карена Демирчяна?

– Возвращение Шеварднадзе меня не удивляет. Это отражение того, что грузинское общество чувствует опасность анархии и ищет спасение извне. Дай Бог, чтобы это сработало – мы в этом очень заинтересованы. Возможно, что и в Азербайджане дело дойдет до анархии. Тогда опять же будут искать мессию. И если Армения окажется в такой ситуации, здесь может произойти то же самое. Тогда я не исключаю появления Демирчяна или, скорее, Арутюняна.

Левон Тер-Петросян как в воду глядел: Демирчян вновь всплыл на политической арене. Но, увы…

Что до Арутюняна, то у него подобных амбиций не наблюдалось.

5 сентября 1999 года в адрес С. Г. Арутюняна, Чрезвычайного и Полномочного посла Республики Армения в Республике Беларусь, поступила правительственная телеграмма:

«Глубокоуважаемый господин Арутюнян! Извольте принять мои сердечные поздравления и наилучшие выражения моих чувств в связи с Вашим 60-летием.

За то время, как Вы начали непосредственно участвовать в процессе созидания независимой государственности нашей республики, Вы внесли ощутимый вклад по поднятию авторитета и укреплению позиций Армении на пространстве Содружества Независимых Государств.

Наша Родина по-настоящему нуждается в Вашем богатом политическом опыте и в Вашей преданности ей.

Я глубоко убежден, что Вы и впредь, не щадя своих сил и энергии, будете столь эффективно действовать во славу Республики Армения.

Пользуясь предоставленной приятной возможностью, желаю Вам крепкого здоровья, благополучия и счастья. С уважением, В. Саркисян, премьер-министр Республики Армения».

Пройдет каких-то сорок дней, и Вазген Саркисян падет от рук террористов вместе с Кареном Демирчяном в зале заседаний парламента республики.

Из телеграммы председателя Конституционного суда Республики Армения Г. Г. Арутюняна в связи с 60-летием С. Г. Арутюняна (Г. Г. Арутюнян пребывает в этой должности и поныне):

«Вся Ваша сознательная жизнь – это гармоничная целостность ответственной, преданной и честной работы, которую, к сожалению, не все смогли по достоинству понять и оценить.

Я глубоко убежден, что выпавшая на Вашу долю в конце нашего века роль, которую Вы по-рыцарски и благородно сыграли на исторической авансцене нашего народа, будет достойно оценена и отнесена к ряду поучительных примеров для подражания.

Бесконечно рад, что с присущим Вам своеобразным энтузиазмом и энергией Вы принимаете деятельное участие в историческом процессе становления нашей независимой государственности, в укреплении международных и межгосударственных связей Армении».

Со страниц книги С. Г. Арутюняна «О прошлом и настоящем»:

«Конечно, Кочарян совершил много ошибок, а некоторые считают – даже преступлений. Не случайным было и кровавое завершение его президентской деятельности в марте 2008 года. Для него сейчас важно, какую оценку он получит в армянской истории. Для армян, беру на себя смелость заявить, Кочарян после своего «заключительного аккорда» на президентском посту – «хромая утка» в армянской истории, независимо от того, какой пост он для себя выторгует».

В апреле 2006 года Чрезвычайный и Полномочный посол Республики Армения в Республике Беларусь С. Г. Арутюнян получает по диппочте пакет с извещением о своей отставке.

22 мая 2006 года, г. Минск. На встрече с С. Г. Арутюняном в связи с завершением его дипломатической миссии президент Республики Беларусь Александр Лукашенко высоко оценил работу посла Армении в развитии двусторонних белорусско-армянских отношений. Глава государства отметил: «Вы не просто посол дружественной нам страны, а наш друг. Ни разу не припомню, чтобы Вы где-то отмолчались, не говоря о том, чтобы негативно отозвались о нашей стране. Вы болели за Белоруссию, как за свою Армению. С такими людьми сложно расставаться, они всегда должны работать на развитие двусторонних дружественных отношений…»

Живет Сурен Гургенович с семьей в Москве, в квартире, выделенной ему еще в бытность его секретарем ЦК ВЛКСМ. В настоящее время занимается общественной, политической и научной деятельностью.

Edited August 3, 2009 by Pandukht

[Pandukht]

«Хромая утка», «Храбрый шакал» и прочие персонажи армянской истории

Начну с цитаты. Ибо, если б она не попалась мне на глаза в газете «Ноев ковчег» в материале Гамлета Мирзояна, завершившего серию очерков о первых секретарях Компартии Армении, я не стал бы браться за мемуары Сурена Арутюняна. Пусть человек тешится иллюзиями относительно «огромной» роли в судьбе Армении, сыгранной им за неполных два года на посту первого секретаря (21 мая 1988 - 6 апреля 1990 гг.). В сентябре человеку - 70, и в этом возрасте очень многие впадают в излишнее благоговение к величию собственной персоны. Но зачем при этом поливать грязью других?

Итак, цитата: «Конечно, Кочарян совершил много ошибок, а некоторые считают - даже преступлений. Не случайным было и кровавое завершение его президентской деятельности в марте 2008 года. Для него сейчас важно, какую оценку он получит в армянской истории. Для армян, беру на себя смелость заявить, Кочарян после своего «заключительного аккорда» на президентском посту – «хромая утка» в армянской истории, независимо от того, какой пост он для себя выторгует».

Крутым, однако, парнем заделался на посольских хлебах Сурен Гургенович, куда его (в Беларусь плюс представителем РА в СНГ) определила «хромая утка», выудив из небытия в 1999 году и додержав до 2006 г. Я не раз говорил и писал, что Роберт Седракович не всегда удачно подбирал кадры. И поделом ему. Но раз уж мы перешли на зоологическую (с легкой руки Гургеныча) терминологию, приведу свое самое яркое впечатление от персоны Арутюняна. Думаю, у тех, кто помнит декабрь 1988-го, приезд Горбачева в зону землетрясения, навсегда запечатлелся (кадры телевидения) визгливый фальцет С. А., которым тот крыл комитет «Карабах» из-за плеча Горбачева. Точь-в-точь, как киплинговский шакал Табаки из-за спины тигра Шер-Хана. Тогда «тигр» был еще могуч и «шакалам» казалось, что главное - выслужиться перед Москвой, а потому нужно (нашел ведь место...) на истерзанной земле, перекрывая вопли погребенных под землей гюмрийцев, изрыгать приятную для «тигриных» ушей хулу на комитет...

Кроме этого, самого яркого впечатления о «близости» к народу и «патриотизме» С. А., у меня в дневниках сохранились и другие конкретные сценки его шагов, и я поначалу хотел было поднять их, но потом решил все же пролистать мемуары (С. Арутюнян. «О прошлом и настоящем». Москва, 2009) и обнаружил много такого, чего мало-мальски осмотрительный человек о себе не напишет. Но написанное пером не вырубишь и топором. Поэтому выскажу несколько соображений по цитатам из книги бывшего первого секретаря, выпускника зооветеринарного института (не иначе как «утка» продиктована профессией), но при этом кандидата философских наук. Человека, каждый день правления которого на посту в Армении сужал горизонты партийной власти и, сдавая в 1990 г. должность В. Мовсисяну, Арутюнян оставил ему шиш с маслом, печально известную народную присказку о себе («Сируш, уходи!») и развевающуюся на ветру ограды ЦК интимную деталь женского туалета. Так что, если речь об оценках в истории, за ними далеко ходить не надо. И если всего этого нет в мемуарах, то это ведь не означает, что «Сируш» и лифчика на ветру не было.

Зря, однако, я вспылил и припоминаю нелицеприятные истины. Ладно, еще одна деталь, о которой все тогда говорили, но подтвердить могут лишь близкие к Карену Серобовичу Демирчяну люди. Будто он после прихода к власти Арутюняна назвал его «ветеринарный руководитель бараньего народа». Если этого не было, извиняюсь перед Арутюняном, а остальное - только по его книге, но до этого небольшой экскурс.

Во второй половине XX века в СССР сложилась номенклатурно-надзирательская практика назначения вторыми секретарями ЦК партий в союзных республиках непременно русского по национальности. Дольше всех продержалась Армения. Русский «наместник» появился у нас только при А. Кочиняне (1966-1974). Вместе с тем местную власть нередко дополняли более благонадежные выдвиженцы из титульной нации республики, но прошедшие аппаратную школу в Москве и по возвращении блюдущие (я правильно выразился?) русские интересы ревностнее, чем сами русские. К чему я это?

С. Арутюнян родился в Тбилиси в 1939 г. Окончил зоовет в Ереване в 1961 г. Проработав около года в Мхчянском госплеменном хозяйстве, уже в 1962 угодил прямиком на комсомольскую работу в инструкторы ЦК комсомола Армении. Вот прыжок, а? Это в 23-то года. А в 1963 году уже I секретарь ЦК ВЛКСМ С. Павлов шлет в Ереван телеграмму: «Срочно командируйте в Москву работника ЦК ЛКСМ Армянской ССР Сурена Гургеновича Арутюняна». И как это Павлов своим орлиным взором углядел из «белокаменной» какого-то провинциального «чучмека». Просто диву даешься. Но тут главная деталь не в «орле», а в простодушном (с.19) признании С. А.: «Не скрою, в душе я очень хотел этого...» Интересно, зачем? Чтобы потом взять эпиграф к книге мемуаров: «Армянскому народу посвящаю»? Взял бы и жизнь свою посвятил армянскому народу, честно работая хотя бы в этом самом госплемхозяйстве. Так нет: «В Москву!» А Павлов уже знал (информированный, однако), что Арутюнян собирается жениться и дал ему три дня на сборы.

Дальше пойдем галопом. Через два года Арутюняна переводят в Армению и ставят II секретарем комсомола, в 1967 – I-ым. В 1969-м на вопрос московских кураторов: «Какая проблема наиболее острая для комсомола Армении?» - С. А. бодро рапортует: «Интернациональное воспитание молодежи, воспитание ее в духе дружбы народов СССР». Слышите, «невоспитанный» молодняк тех лет? Ну как не взять такого «душку» обратно в Москву на курсы интернационализма?

Отвлекусь. Этот прием не КПСС выдумала. В средневековье наследники армянского престола, часть знати нередко «добровольно-принудительно» забирались в Византию или Персию, зачастую приезжая оттуда «католиками похлеще Папы Римского», готовыми персами или византийцами. Были и исключения. Вот царь Пап не сообразил, что византийцем быть почетнее, чем армянином. Тут его и закололи, как ягненка, братья-христиане на пиру у грека Траяна... В наши с вами времена обычно так грубо не действуют.

Итак, С. Арутюнян в мае 1970 г. становится секретарем ВЛКСМ, до 1978 курирует оборонно-массовую и спортивную работу. Потом в 1978-1986 гг. служит завсектором в отделе ЦК КПСС. В мемуарах очень подробно описаны невообразимо тяжкие будни комсомольского вожака, объехавшего всю страну, увидевшего, кстати, три олимпиады и работавшего исключительно с честными и прекрасными людьми. Для всех коллег (от первых номенклатурных комсомольцев до рядовых) Сурен Гургенович находит теплые слова и утками, кошками и собаками не обзывает. Почему? Потому что хлопотное это дело. Многие активисты ВЛКСМ и сейчас еще при деле, на коне и живут в одной с Арутюняном стране - в России. Однако прежде чем кинуть якорь в Москве, Арутюнян выполнил-таки запрограммированную для него историческую миссию - стал первым лицом в Армении, сместив К. Демирчяна.

Не буду анализировать оценки, данные автором Карабахскому движению. Сами читайте. Об их объективности, вообще об объективности написанного Арутюняном лучше всего судить по штрихам. Приведу некоторые. Скажем, он снисходительно указывает в беседе Андрею Андреевичу Громыко (многолетнему зубру советской внешней политики), что книга последнего «представляет большую ценность, написана хорошим языком и будет иметь успех». И Громыко был тронут похвалой «самого» С. А.

Далее пишет о себе: «Вряд ли найдется среди руководителей (с. 255) Советской Армении человек, который со всесоюзной трибуны так остро ставил бы вопросы исторического и национального характера, волнующие наш народ». Эта цитата, если вспомнить пернатых, смахивает на павлинью.

Человек, поднимающий национальные вопросы, в своих оценках докатывается до того, что ставит на одну доску процессы в Армении и Азербайджане. В Москве на пленуме ЦК КПСС (6 февраля 1990 г.) он говорит о беженцах в мирное время: «Более 300 тысяч армян вынуждены были покинуть Азербайджан и 157 тысяч азербайджанцев – Армению». То есть, продавшие свои дома и преспокойно укатившие азербайджанцы приравнены к убитым, искалеченным и изгнанным голыми-босыми армянам.

Уже в наше время в оценке Арутюняна правит все тот же, горбачевской эпохи, паритет (с. 365): «И в Армении, и в Азербайджане, к сожалению, доминирует неконструктивная, враждебная риторика...» И эту чушь несет посол РА. Ох, мало вам «утки», Роберт Седракович...

Оценки автором «событий 1-2 марта 2008 г.», высосанные из аодовской прессы, довершают представление читателя о «глубоких» представлениях С. А. о современном этапе политической жизни в Армении. Это его право и его дело. Как и его право возвеличивать и практически совершенно обелять Сталина. Того Сталина, которого хотя бы армяне должны вечно проклинать за Карабах с Нахиджеваном, за Сурмалу с горой Арарат, за 1945-й год, за 1949-й... Но С.А. - интернационалист, правда, с патриотическим уклоном. В книге есть еще одна замечательная мысль (с. 92): «Армения - это моя слабость, всегда такая близкая и в то же время, в силу сложившихся обстоятельств, такая далекая и желанная».

«Слабость», значит? И далекая из-за обстоятельств? Но ведь давеча (с. 19) насчет выдвижения в Москву сам признавался: «Не скрою, в душе я очень хотел этого...» Ну и прекрасно, что хотел и получилось, что все сложилось столь замечательно у представителя бойкого племени «комсомольских попрыгунчиков» блаженной эпохи застоя. Поруководили в свое удовольствие, ни за что всерьез не отвечая, поколесили по СССР, по всяким молодежным лагерям, по миру за казенный счет, а в новой жизни не растерялись, выплыли и поучают из околокремлевского далека своих несмышленых соотечественников. Ведь в Москве по определению должны проживать армяне поумнее, чем в каком-то Ереване. И любить оттуда Армению, что ни говори, горячее, сподручнее, а главное - безопаснее. Ни тебе, ни детям, ни внукам в армию, на интернациональную границу не надо.

Вот только когда пишешь мемуары, лучше все-таки обходиться без зооветеринарных ярлыков. В крайнем случае, можно во славу папаши Дарвина брякнуть, что все мы - потомки обезьян. Это не очень обидно. А то погонишься за мифической уткой и ненароком наткнешься в кустах на подзабытого шакала. Первые лица (даже случайно первые) должны служить образцом политической корректности.

Александр Товмасян

Edited September 8, 2009 by Pandukht