Генрих Сиравян

[Pandukht]

СВЕТ ГЕНРИХА СИРАВЯНА

Друзья и близкие называли его просто «Сирав». Для меня он всегда был «парон Сиравян». Это немного раздражало его, он говорил: «Ну какой я тебе парон?», - и просил обращаться к нему по имени. Но у меня это не получалось. И уж совсем неловкая и глупая ситуация вышла, когда я как-то назвал его «Варпетом». «Не называй меня так, - мягко попросил он. - Варпет бывает один, и этим Варпетом был Сарьян. Уж лучше говори мне «парон».

Какой-то период времени - с 1983 до середины девяностых годов - мы с Сиравяном встречались с определенной цикличностью, раз в год, дома у Магды Джанполадян, с которой Сиравяны дружили семьями. На маленьких застольях хозяйки, празднующей день рождения, Генрих Сиравян был душой компании. Он был заправским тамадой, слушать его было одно удовольствие. Его шутки и мистификации всегда попадали в самое «яблочко». Его улыбка была искренней и доброй, лучезарной. Она словно излучала свет.

Другой постоянный гость - Эдвард Джрбашян, приходя и не видя среди гостей своего приятеля, непременно справлялся: «А Сиравян придет?» И расплывался в счастливой улыбке, завидев пришедшего художника.

Мне трижды довелось побывать в мастерской Сиравяна. Как-то я привел к Художнику покупателя, своего товарища, заранее договорившись, что он не поставит Мастера в неловкое положение, не станет выклянчивать скидку. Незадолго до этого мы «обожглись» у другого известного художника, который заломил жуткую цену и сильно обиделся, заметив, что мы растерянно переглянулись. И выпроводил нас с напутствием: «Ехпайр! Это вам не картошка, это живопись! Здесь торг неуместен!» Это сильно контрастировало с Сиравяном, который, будучи не менее известным и маститым, долго не соглашался назвать стоимость двух выбранных картин. Он сказал: «Если вам понравились мои картины, значит они ваши. Я не такой бедный, как вы, и не такой богатый, как вы, так что дайте сколько можете». Конечно, я протестовал, как мог, переживал из-за неловкой ситуации и сожалел, что ввязался в это дело. Ведь мне хотелось помочь не столько товарищу, сколько Художнику. Наконец Сиравян назвал свою цену, но она была настолько низкой, что мой товарищ, до этого стремившийся отделаться подешевле, заплатил вдвое больше. Конечно, все мы прекрасно понимали, что эти деньги не имеют ничего общего с реальной стоимостью картин. Это был совершенно неадекватный обмен: художник расстался с двумя замечательными картинами, изображающими Эчмиадзинский Собор и цветущий абрикосовый сад, а взамен получил какие-то бумажки, фантики. На дворе был 1992-ой год, и «деревянный рубль» обесценивался со дня на день.

Картины Генриха Сиравяна можно безошибочно распознать среди тысяч других. В стилевом, типологическом отношении они напоминают картины Сарьяна, и это не удивительно: Сиравян учился живописи у Сарьяна, у них есть совместно выполненные работы. Но при всем этом - это очень разные художники.

Сиравян исходил всю Армению вдоль и поперек. Он бродил по ущельям и холмам и рисовал свою любовь к родным просторам. В то же время Сиравян был замечательным портретистом, создавшим галерею портретов Комитаса, Чаренца, Параджанова...

Генрих Сиравян был неотъемлемой атрибутикой, достопримечательностью старого Еревана. Такой же, как и другие видные представители его поколения - Ерванд Кочар, Акоп Акопян, Амо Сагиян, Грант Матевосян, Тигран Мансурян, академики-литературоведы Эдвард Джрбашян и Левон Мкртчян...

Художник часто оказывался пленником своей врожденной мягкости, внутренней культуры. Он был снисходителен с другим, никогда никому не навязывал своего мнения, не отстаивал своей правоты. Считал это ненужным и бесполезным делом, пустой тратой времени.

Генриху Сиравяну повезло с семьей. Тепло домашнего очага, беззаветная любовь и преданность домочадцев, забота и понимание сопровождали его всю жизнь и помогали противостоять нагрянувшему обвалу и коммерциализации культуры и искусства. Низкий поклон его жене, сыновьям и дочери за то, что всегда принимали его таким, как есть, со всеми его художническими причудами, за то, что никогда не ограничивали его творческой свободы, не подбивали его заниматься не своим делом, стать «номенклатурой», податься в «почетные депутаты» или занять какую-либо должность в той или иной общественной организации или творческом союзе. Непыльная работа даже с небольшим, но стабильным заработком была бы как нельзя кстати.

Была в нем какая-то трогательная незащищенность. Он не был амбициозным, никогда не добивался признания, не занимался, говоря современным языком, «самораскручиванием», не отстаивал для себя «место под солнцем».

Я подсознательно ищу антоним к слову «пробивной» и никак не нахожу. Сиравян совершенно не умел решать проблемы практического, житейского характера, не занимался организацией персональных выставок, изданием своих альбомов и книг, потому что это отнимало время и силы, требовало совершенно иных качеств, иных способностей, и к тому же это надолго выбивало из обычного рабочего ритма, отрывало, отвлекало от живописи.

Он был как бы не от мира сего. Его житейская непрактичность была подчас невероятной и беспримерной. Для меня он всегда был и остается Мастером в булгаковской интерпретации этого слова, бессребреником. Он был беззаветно предан живописи, которая стала делом всей его жизни. И при этом был равнодушен, безразличен к славе и деньгам.

Он довольно поздно, в 37 лет вступил в Союз художников, только в 65 лет открыл свою первую персональную выставку. И это при том, что его картины выставлялись во многих крупных картинных галереях мира, а сам художник давно уже снискал себе славу одного из самых лучших, самых интересных и самобытных армянских живописцев. Конечно, он получал высокие и почетные звания и ордена, причем не только республиканского, но и союзного масштаба, но он никогда их не искал, они сами его находили. Он так и не издал итогового альбома своих картин, хотя его работы включались во все сборники и антологии современной армянской живописи, не был представлен на звание академика, не получил звание Народного художника Армении, хотя слава его была именно всенародной и хотя он заслуживал этого звания более, чем кто-либо другой.

В моем восприятии он был живым классиком, и каждое его слово представлялось мне изречением, афоризмом. Он любил повторять: «Я не лучше других, но и ничем не хуже других».

В ноябре 2008 г. Генриху Сиравяну исполнилось восемьдесят лет. К этому знаменательному юбилею приурочено издание достаточно полного альбома репродукций замечательного армянского художника. А 27 марта в Ереване откроется выставка его картин - протяженностью в десять дней. Отличный подарок для любителей искусства.

ГУРГЕН КАРАПЕТЯН

Edited March 16, 2009 by Pandukht

[Pandukht]

АРАРАТ

[Pandukht]

Параджанов

[Pandukht]

1928 - 2001

Родился в Ереване. В 1954 г. окончил отделение живописи Ереванского Художественно-театрального института. В 1958-1966 гг. работал в мастерской Мартироса Сарьяна. Совместно выполнили панно "Армения" в фойе театра имени Сундукяна (5.00x25.00м); витраж "Армения" в фойе малого зала. Член Союза Художников Армении с 1965 г. В 1974-1986 гг. оформлял национальные выставки (международные ярмарки, экспо) в Лагосе, Буэнос-Айресе, Лос-Анжелесе, Загребе, Дели, Барселоне, Монреале и Париже.

Был удостоен премий, главных призов, дипломов, золотой медали. В 1985-1987 гг. выполнил фреску "Армянская песня" в хоровом обществе Армении. В 1982 г. оформил спектакль "Давид-Бек" в Ереванском театре оперы и балета. В 1993 г. большая персональная выставка в Ереване. Произведения Сиравяна находятся в музеях и галереях Еревана, Москвы, Санкт-Петербурга, Киева и других городов и частных коллекциях в ряде зарубежных городов. Сиравян участвовал во многих республиканских, союзных и зарубежных выставках (призы, почетные дипломы). Награжден орденом "Дружбы народов". Заслуженный художник Армении.

Edited March 16, 2009 by Pandukht