Гай (Гайк Бжшкян)

[Pandukht]

«Железный» Гай – «эффектный армянин»

75 лет назад в Минске был арестован деятель армянского национального движения, крупный советский военачальник и военный теоретик Гай - Гайк Бжшкян (1887-1935).

Он вступил на тропу освободительной борьбы в конце 1914 года добровольцем и воевал вплоть до августа 1915-го. Отличился в боях, несколько раз был ранен. Командовал кавалерийским отрядом, а потом — 6-й армянской добровольной дружиной. Участвовал в боях за освобождение Эрзрума, Хлата, Муша.

Перебравшись в 1916 году в Тифлис, учился в Школе инструкторов и офицеров армянских дружин. Между тем вклад Гая в победное становление советской страны был значителен и масштабен. Недаром за освобождение родного города вождя октябрьского переворота Симбирска его прозвали «эффектным армянином», а его дивизию — «железной».

Недолгий отрезок жизни Гая был посвящен Советской Армении, а именно — 1922 год. К сожалению, документация крайне скудна и история его деятельности на исторической родине выяснена еще не полностью. Известно, что он был наркомом военных дел и военным комиссаром.

Его убрали с военной и политической сцены еще до того, как на полную мощность заработала красная репрессивная мясорубка. Обвинили в едва ли не стандартных нелепостях: измене родине, покушении на Сталина и т. д. То, что его взяли одним из первых, косвенно говорит о том, каким опасным представлялся образованный и опытный «железный» Гай малограмотной властной верхушке. «Сталин был не прав, послав Гая на эшафот», - много позже скажет Семен Буденный, любимец вождя. Гайк Бжшкян оказался едва ли не единственным, кто пытался постоять за себя, бежать, а не строчить унизительные и бесполезные прошения.

Вслед за Гаем система расправилась с тысячами профессиональных военных, представителями военной науки. Это в конечном итоге привело к катастрофе первых месяцев Великой Отечественной войны, ибо наличествовал один-единственный величайший стратег всех времен и народов. Останься жить Гай и другие, страна была бы лучше подготовлена к войне - и технически, и теоретически - и продлилась бы она наверняка не четыре года, а меньше. Сколько людей уцелело бы... Не случилось, к сожалению.

Гая Гай, он же Гайк Бжшкян - сын учителя Дмитрия Бжшкяна — говорил, что все армяне от прародителя Гайка, потому он Гая Гай. Вот и все его объяснения. Вообще-то, словом «гай» называют также небольшую отдельную рощу, обычно из деревьев лиственных пород. Но кто его знает... Конкретнее уже никто не скажет. Возможно, взял он себе это имя, когда еще шестнадцатилетним юнцом вступил в Армянскую социал-демократическую (гнчакскую) партию и в отряд фидаинов, где прослыл лихим храбрецом. А в русской и советской армиях о его отваге уже ходили легенды. Армин Вегнер упоминает о нем в своей книге о судебном процессе над Согомоном Тейлеряном, убившем Талаата, Джон Киракосян — в книге «Западная Армения в годы Первой мировой войны», Хачик Даштенц - в «Зове пахаря».

Родился Гайк 18 февраля 1887 г. в Тавризе. Родился в семье учителя, но при большевиках почему-то считался пролетарского происхождения. О его «интеллигентности, умном взгляде» в своих мемуарах вспоминает бывший подчиненный Гая маршал Жуков: «Я увидел красивого человека, по-военному подтянутого. Его глаза светились доброжелательностью, а ровный и спокойный голос свидетельствовал об уравновешенном характере и уверенности в себе. Я много слышал о героических делах Г. Д. Гая и с интересом в него всматривался». В 1901 году Гайк переезжает в Тифлис, учится в армянской духовной семинарии. Начинает активно сотрудничать с социал-демократической печатью Закавказья. Некоторые сохранившиеся обрывки писем и даже обычная военная корреспонденция, вышедшая из-под его руки, говорят о его незаурядном литературном таланте.

После окончания школы инструкторов и офицеров в Тифлисе Гай отправляется на фронт. Командует ротой армянских добровольцев в шестой дружине, воевавшей на Кавказском фронте против турок. В первую мировую войну дослужился до чина штабс-капитана, генералом Юденичем был награжден тремя Георгиевскими крестами.

1917 год он принял без оглядки — поверил. Потом нагрянула гражданская война, в которой он участвовал активно и мужественно. В 1918 году во главе сформированных им частей воюет против белочехов и белоказачьих войск. Командует 24-й стрелковой дивизией, входившей в состав 1-й Революционной армии Тухачевского. За освобождение Симбирска дивизию «эффектного армянина» Гая стали называть «Железной». Отсюда шлет он широко известную телеграмму выздоравливающему после покушения вождю: «Взятие вашего родного города, это ответ за одну вашу рану, а за другую рану будет Самара». Однако подпись под телеграммой — Гай — долго замалчивалась. В 1918-19 г. командует 1-й Революционной армией Восточного фронта, которая в январе 1919 года взяла Оренбург. Здесь он замечает талантливого комполка Георгия Жукова, которого направляет в высшую кавалерийскую школу в Питер.

Затем Гай командует 42-й стрелковой и Первой «Дикой» Кавказской кавалерийской дивизиями на Южном фронте. Во время советско-польской войны 1920 года — командир 3-го конного корпуса, успешно действовавшего на правом фланге Западного фронта, которым командовал высоко ценивший его Тухачевский. Рядом с Гаем на этих фронтах воевал Буденный, а так называемое политическое руководство Красной армией осуществлял Сталин.

И вот здесь-то и зарыта собака, в дальнейшем стоившая Гаю жизни. Грубые тактические ошибки Сталина и Буденного, а порой и обыкновенное неподчинение последнего приказам Тухачевского при проведении ряда операций с февраля по август 1920 г. под Ростовом и на варшавском направлении дорого обошлись Красной армии. По воспоминаниям современника «...сей рубака (Буденный — «НВ»), полный кавалер георгиевского банта, карту толком читать не научился. Поминается здесь, ибо ему пришлось играть роль непосильную...» Недовольство Сталиным начал выказывать Ленин. Резко критиковали Сталина и Буденного Гай и Тухачевский. Именно в это время образовалась та трещина, которая со временем пропастью рассекла весь командный состав вооруженных сил: на одной стороне оказались Сталин, Ворошилов, Буденный и иже с ними, а на другой — Блюхер, Тухачевский, Гай, и многие другие, хорошо знавшие полководческий уровень Буденного, Ворошилова, да и самого Сталина, хотя последний в ту пору полководцем себя не числил, а был военно-политическим руководителем. Лишними, опасными свидетелями бездарных деяний этих красных командиров были Тухачевский, Гай, целая плеяда профессиональных военных. Пройдет время, и отзовется им это застенками НКВД.

Далее идет один из загадочных периодов в жизни Гая — пребывание в ССРА (Советской Социалистической Республике Армения). Архивы ЦК КП Армении содержат лишь несколько строчек, где упоминается имя Гая. По некоторым данным, он был наркомом военных дел, а также военным комиссаром Армении. До того эту должность, вместе с должностью председателя Совнаркома, занимал Александр Мясникян, пригласивший его в Армению. Они были знакомы еще по Белоруссии, с 20-го года. Когда конкретно Гай приехал в Армению, чем занимался в первое время — неизвестно. Впервые его имя упоминается в протоколе заседания ЦК КПА от 17.11.22 г.: «Слушали: доклад т. Гая об организации корпуса. Постановили: вопрос о корпусе снять с обсуждения». Коротко и неясно. И еще один раз имя Гая упоминается в протоколе заседания ЦК КПА от 06.12.22 г.: «Слушали: о Наркомвоенкомрате и Чоне. Постановили: Комчоном ССРА назначить т. Гая. Исполнение обязанностей Военного Комиссара Армении возложить на т. Гая, при заместителе т. Саратикове». Не протокол, а песня! Памятник революционной стилистики. Вот и вся архивная информация. Получается, что Гай проработал в Армении в лучшем случае не более одного года.

Уже в мае 1923 г. Гай командует 7-й Самарской гвардейской дивизией. Потом снова Москва, учеба в Академии. После ее окончания руководит кафедрой истории войн и военного искусства в академии им. Жуковского на должности профессора. Он умел завораживать аудиторию. Яркие и содержательные лекции комкора Гая по военной истории надолго оставались в памяти слушателей. В эти годы он написал блестящую, по воспоминаниям военных, книгу по военной тактике. После ареста эту книгу запретили и изъяли из общения. Как и все другие его научные работы и очерки по истории гражданской войны. Эпиграфом к книге были слова: «Истину! Только истину! Всю истину!»

Тревога и сомнения давно уже терзали Гая. Он остро переживал аресты видных военачальников, ликвидацию Общества старых большевиков, в котором состоял.

По воспоминаниям современников Гай был не из тех, кто умеет помалкивать, хотя сейчас очевидно, что и это не спасло бы его. Он критиковал Сталина, говорил, что «надо убрать этого усатого демона», а Буденного и Ворошилова считал неучами. И накритиковал на свою голову. Здесь, конечно, нужно вспомнить и их пикировки пятнадцатилетней давности в годы гражданской войны.

Его арестовали в июле 1935 г. в Минске, куда он для участия в праздновании 15-й годовщины освобождения Белоруссии от белополяков приехал с женой Наталией Клоковой, бывшей пионервожатой одной из московских школ.

В Москве Наталия Яковлевна обратилась за помощью к старому революционеру Петру Кобозеву, который был на «ты» с «кремлевским горцем». Сталин через помощника передал Кобозеву: «НКВД разберется». И НКВД разобралось. Его обвинили в измене родине, создании антисоветской «Группы Гая», покушении на Сталина. Так называемое дело Гая составляет восемь томов.

Суда над ним не было. Все решило Особое совещание – «Тройка». Гаю дали большой срок и этапировали в ярославскую тюрьму «Коровники». Но он туда не доехал... Железный Гай не мог смириться с ролью агнца.

Комкора везли на пассажирском поезде из Москвы в Ярославль, в отдельном купе. Его конвоирами были комиссар оперативного отдела Главного управления Рязанов и двое красноармейцев.

«В 22 часа 35 минут, - докладывал Сталину телеграммой нарком внутренних дел Ягода, - в трех км за станцией Берендеево (Иваново-Промышленная область) Гай из-под стражи бежал».

Расследованием обстоятельств этого побега и организацией розысков беглеца занялась срочно сформированная Лубянкой оперативная группа. Допрос конвоиров прояснил ситуацию: на подъезде к станции Берендеево комкор Гай попросил вывести его в туалет. Эта просьба была выполнена, причем у двери в уборную встал конвоир, а комиссар Рязанов стоял поблизости в коридоре. «Воспользовавшись тем, что конвой остался в коридоре вагона, - сообщал в докладной далее Ягода, - Гай разбил плечом стекло, вышиб оконную раму и выпрыгнул на ходу с поезда с такой стремительностью, что конвоир не успел выстрелить».

Экстренное торможение позволило остановить поезд только через 250-300 метров от места побега. За прошедшие мгновения комкор успел скрыться в леске.

Для организации розысков беглеца по приказу Ягоды в район Берендеево поспешили выехать высокопоставленные чекисты. Уже следующим вечером Генрих Ягода послал вождю в Сочи победный рапорт о поимке комкора Гая. На перехват дерзкого смельчака были брошены все возможные силы и средства. Забавно, что для этого потребовались «девятьсот командиров Высшей пограничной школы», «все сотрудники НКВД (!) с задачей организовать членов ВКП(б), комсомольцев и колхозников и образовать широкое кольцо, обеспечивающее задержание Гая». И колхозник села Давыдова вскоре сообщил чекистам, что встретил выходящего из леса незнакомца, который подходил под известные ему приметы разыскиваемого. Вскоре Гай был опознан, задержан и под усиленным конвоем отправлен в Москву.

Генрих Ягода в очередной шифротелеграмме вождю не пожалел красок, чтобы расписать в подробностях эту героическую операцию.

Сталин был взбешен восторженной реляцией Ягоды. «Из обстоятельств побега Гая и его поимки видно, что чекистская часть НКВД не имеет настоящего руководства и переживает процесс разложения», - пишет с курорта Сталин Молотову, Кагановичу и Ягоде. Вождь подозревает, что Гая Дмитриевич имеет среди чекистов тайных друзей, которые и организовали ему этот побег.

Но еще больше Сталин возмущен тем, чем так гордится Ягода, - что к поимке одного беглеца пришлось привлекать не одну тысячу человек, причем не только чекистов, но и простых колхозников. «Спрашивается, кому нужна Чека и для чего она вообще существует, - грозно вопрошает вождь, - если она вынуждена каждый раз и при всяком пустяковом случае прибегать к помощи комсомола, колхозников и вообще всего населения?»

Интересна судьба самого карателя Ягоды, попавшего в свои же застенки.

Ровно через 11 месяцев Сталин делает вывод, что «Ягода явным образом оказался не на высоте в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока». Среди прочих грехов Генриху Ягоде припомнили и оплошность с перевозкой в вагоне со всеми удобствами «врага народа» Гая и последовавшая затем «блестящая операция» с его поимкой.

Судьба Ягоды решена. В апреле 37-го его арестуют. При обыске были обнаружены 4 тысячи порнографических фотографий, 11 порнофильмов и коллекция трубок и мундштуков соответствующего характера. Зловещего извращенца исключат из ЦК и из партии, а 15 марта 1938 года расстреляют как «активного участника антисоветского правотроцкистского блока». Это при том, что 25 августа 1936 г. Ягода лично вместе с Ежовым не без удовольствия присутствовал при расстреле Зиновьева, Каменева и других.

По делу Ягоды были казнены все его 18 приближенных комиссаров госбезопасности первого и второго рангов. Были расстреляны, репрессированы и скончались в тюрьмах, лагерях и ссылках пятнадцать ближайших родственников наркома: его жена, старики-родители, пять сестер с мужьями. Теща Ягоды (родная сестра Якова Свердлова) окончила жизнь за колючей проволокой на Колыме.

В 1988 г. Военная коллегия Верховного суда СССР реабилитировала всех обвиненных по данному делу, кроме самого Ягоды.

Возвращаясь же к трагической гибели Железного комдива, констатируем, что даже стальные люди не выдерживали ада НКВД. Он не мог поверить в несправедливость, надеялся. «Дайте мне самое опасное поручение, пошлите меня в самые опасные места, где бы я мог еще раз доказать свою преданность партии». И приписка в конце странички: «В камере темно, да и слезы мешают писать...» Он перестал надеяться, когда узнал о расстреле Тухачевского и его соратников. В начале декабря Наталье Яковлевне разрешили последнее свидание с мужем. Гай не обнадеживал жену, просил поцеловать дочь и передать ей, что отец уйдет из жизни таким же чистым, каким и жил.

11 декабря 1937 года Тройка еще раз пересмотрела «дело группы Гая» при закрытых дверях. Без обвиняемого и без свидетелей.

На другой день Гая расстреляли...

Радикально иначе сложилась и жизнь Семена Буденного — красного рубаки, обладателя множества наград и самых лучших, самых роскошных усов в армии страны. Они стали его визитной карточкой. Вот байка тех лет.

В магазине:

— Будьте добры, покажите мне вон ту фаянсовую кису!

— Это не киса, а Семен Михайлович Буденный!

Как вспоминает одна из жен Буденного, их двухлетняя дочка Нина любила гладить папины усы, нежно нашептывая: «Кися, кися...»

Все его военное образование — это курсы наездников и особая группа Военной академии им. Фрунзе. Буденный был на четыре года старше Гая. В 1917 году ему исполнилось тридцать четыре года, и за его плечами было уже четырнадцать лет военной службы. Он был участником русско-японской войны, воевал в первую мировую на германском, австрийском и кавказском фронтах. Прошел путь от солдата до старшего унтер-офицера царской армии и за подвиги четырежды удостаивался Георгиевского креста, то есть был полным георгиевским кавалером.

Об этом мало кто знал, потому что сложно было представить себе четыре Георгиевских креста на кителе маршала рядом с тремя звездами Героя Советского Союза.

Впрочем, судьбу свою Семен Михайлович выбирал сознательно. Как он шутил много позже, «решил, что лучше быть маршалом в Красной армии, чем офицером — в белой». Что ж, в каждой шутке есть доля истины. И если Буденный был живой легендой еще до революции, то после нее слава его стала просто сказочной. Конница Буденного взяла Ростов-на-Дону, захватила казачью столицу Новочеркасск и вообще считалась одной из элитных частей Красной армии.

Впрочем, и над усатым героем-орденоносцем однажды сильно сгустились тучи.

Это произошло в конце тридцатых, когда чекисты приехали Семена Буденного арестовывать. А он приказал ординарцу выкатить в чердачное окно пулемет, отстреливаться, а сам бросился к телефону и позвонил Сталину:

«Иосиф Виссарионович, тут переодетые враги меня захватить хотят!»

— И что ты предпринимаешь? — поинтересовался Сталин.

— Буду отстреливаться до последнего патрона, товарищ Сталин, но врагам не сдамся!

— Держись, Семен, высылаю подмогу!

Буденного, как известно, так и не арестовали, но при первой же встрече Сталин взял его под локоток: «Семен, а пулемет ты все-таки сдай!»

Герой до конца жизни купался в лучах неувядающей славы. Тем не менее, по словам дочери Буденного, его отношения со Сталиным были далеки от панибратских... «После смерти Сталина я, рыдая, подошла к папе и в слезах спрашиваю: «Папа, как же мы теперь будем жить?» А он помолчал немного и ответил: «Думаю, что неплохо».

Военный историк и писатель Гайк Айрапетян в воспоминаниях пишет о своей встрече с Семеном Буденным, когда в начале 60-х гг. отнес ему свою книгу о «железном» Гае на предмет написать «слово к читателю».

«Более десяти лет верой и правдой служил Отечеству на территории Армении. Александрополь, Игдырь, Сарыкамыш, Карс... Потом — война, от звонка до звонка сражался на Кавказском фронте. Служил, дружил с армянами и этим горжусь...

Ну что, о Гае написано с любовью, с душой и, как мне кажется, с болью. Слово казака, подпишу! Хотя признаюсь, не очень-то мы ладили. В Алашкертской долине он у нас горную пушку свистнул, на Северном Кавказе ограбил склады одной из моих дивизий. На польском фронте промчался до Варшавы, а я застрял под Львовом из-за упрямства Иосифа Сталина. Вот и назвал польский маршал Юзеф Пилсудский Гая лучшим военачальником Страны советов. А когда стал завкафедрой в академии, полгода не принимал у меня зачета по военной истории. Руки мне не подавал, все урядником называл. Скажу не таясь, он нагло ухаживал за моей первой женой, которую потом я зарубил. Но все равно уважал я его как отличного конника и мудрого полководца. Сталин был не прав, послав Гая на эшафот. Что же, вернем брата-конника из небытия! Тащите-ка факсимиле».

«Новое время»

Edited May 31, 2010 by Pandukht