Гарегин Севунц

[Pandukht]

Севунц без ретуши

К 100-летию Гарегина Севунца (1911-1969)

Гарегин Севунц был красивым мужчиной. Родом из Хндзореска, нутром — зангезурец, внешностью — европеец. Он стал известен в литературном мире благодаря двухтомному роману “Тегеран”. Написал его в молодости: роман с приключенческим сюжетом читался на одном дыхании, и ему очень подходило русское слово “беллетристика” и как жанр, и как форма, а после опубликования ему очень подошло английское слово “бестселлер” (которое, кстати, родилось в США).

Таким образом, Севунц являлся автором одного из первых советских бестселлеров, потому что роман вышел в свет сперва на русском языке. Молодой прозаик, между прочим, был участником Великой Отечественной войны и роман о Тегеране был написал не по рассказам очевидцев, а на основе лично увиденного и пережитого.

Не исключено, что Севунц выполнял определенную разведывательную миссию в Тегеране, находящемся не так уж далеко от Зангезура. То, что молодой офицер в воюющей Персии не дежурил на обычном сторожевом посту или в транспортной службе, было известно всем. Севунц от природы был слишком умен, чтобы ему не доверять и не поручать более важных заданий. Но Севунц был настолько умен, что распрощавшись после войны с миром военной разведки, всю накопленную информацию талантливейшим образом передал на бумаге, создав роман “Тегеран” и вторгшись в литературный мир.

Работа в армейской разведке дала ему возможность и в Ереване пребывать на не менее ответственной должности — председателя Армянского общества дружбы и культурных связей с зарубежными странами, которое, кстати, было чем-то вроде Министерства иностранных дел и культуры, руководитель которого, естественно, с чисто дружескими намерениями каждый день должен был общаться и работать с прибывшими из чужих стран разного рода людьми. “А это не шутка”, как сказали бы русские. Однако для нас Севунц в первую очередь был писателем и преданным отечеству общественным деятелем.

* * *

Его имя я впервые услышал у нас дома осенью 1949 года. В сентябре мои дедушка и бабушка в первый и последний раз отдыхали в правительственном санатории “Кавказская Ривьера” в Сочи.

Тогда же там пребывал и председатель нашего АОКСа Севунц со своей очень обаятельной и молодой женой, поэтессой Шогик Сафьян (родом тоже из Хндзореска). Отношение Исаакяна к молодой писательской паре было очень теплым и дружеским.

Об этом и исаакяновском сентябре в Сочи интересные воспоминания издал бывший начальник Главлита Советской Армении Григор Мартиросян (кстати, эта книга дважды переиздавалась). В последний день у жены Исаакяна разыгрался ревматизм, и на сочинском вокзале Гарегин Севунц перенес бабушку на руках из автомобиля в вагон ереванского поезда. Подобное рыцарское деяние и тот факт, что мама бабушки родом также была зангезуркой — из Шинуайра, рода Орбелянов, сделало Севунца очень любимым и родным для бабушки: “Севунц относился ко мне как к своей матери, был безмерно заботлив”.

Бабушка целый ряд писателей, близких к Варпету, причисляла к разряду “сыновей”. Такими были Грачья Кочар, Ованес Шираз, Грачья Ованесян, Гарегин Севунц, Ашот Граши, Акоп Салахян. Так что я запомнил имя Севунца от бабушки.

Помню их собственный дом — одноэтажный, с выходящими во двор большими широкими деревянными балконами, если не ошибаюсь, на берегу Гетара — на улице Кривой. Именно там был организован большой пир по случаю 40-летия — вот не помню, Севунца или Шогик. В те годы все простые и непростые люди отмечали дни рождения и свадьбы у себя дома.

Стол накрыли на балконе. Было многолюдно — в празднестве участвовало около ста человек. Блистали остроумием Варпет, Кочар, пением — Грачья Ованесян и Сильва Капутикян, красотой — моя мама Белла Исаакян и Шогик Сафьян, декламацией — Тамара Демурян, Александр Адамян. Пир был шумным и веселым, и в разгар веселья Варпет с платком в руке станцевал знаменитый гюмрийский танец.

Тот день был незабываем: хотя Севунц был молод, но в волосах его пробивалась седина, и из-за этого он казался намного взрослее. Был очень счастлив, что юбилей удался на славу. Он и Шогик полностью были увлечены Варпетом и не позволяли ему хоть на секунду чувствовать себя одиноким.

Уже в полночь нас со всеми почестями проводили до синей “Победы” Варпета, водитель которой, Вардкес-фронтовик, тоже участвовал в пире и пропустил-таки несколько стаканов. “Ну что, Вардкес, — обратился к водителю Севунц, — если ты навеселе, я сам отвезу Варпета домой”. Мы знали, что Севунц еще в Тегеране научился водить и недавно приобрел машину, чем очень гордился. “Ничего, ничего, ты иди к своим гостям, не оставляй их одних, Вардкес хорошо знает дорогу к нашему дому”, — заверил его Варпет, и мы попрощались.

* * *

Севунц одним их первых среди наших писателей побывал в зарубежных странах. В советской системе существовала удивительная дифференциация: часть людей, будь то писатели или врачи, инженеры или преподаватели, была выездной (имела право на выезд из страны); из писателей в эту часть входили (я привожу по памяти и не полностью) Грачья Кочар, Эдвард Топчян, Наири Зарьян, Рубен Зарьян, Грачья Ованесян, Ваагн Давтян, Сильва Капутикян, Геворг Эмин, Гурген Борьян, Гиги Тер-Григорян, Ашот Арзуманян, Маро Маркарян, Вардкес Петросян и, конечно, Гарегин Севунц.

А вот в числе невыездных (не имевших права на выезд из страны) были Аветик Исаакян, Дереник Демирчян, Ованес Шираз, Лер Камсар, Хачик Даштенц, Амо Сагиян, Гурген Маари, Мкртыч Армен, Согомон Таронци, Паруйр Севак, и это перечисление можно продолжать...

Удивительно, не правда ли, люди жили в том же городе, были членами того же Союза писателей, но тем не менее то, что позволялось одному, не позволялось другому. И если для одного двери мира были распахнуты, то для другого были накрепко заперты. Для Севунца мир был распахнут, и он одним из первых среди наших писателей побывал в Вене и Праге, Дели и Бомбее и написал книгу своих очерков (1957) “От Дануба до Ганга”, побывал даже в героическом Вьетнаме и написал цикл романтических очерков “Вьетнамская весна” (1960).

Помню отлично, как он пришел к нам домой в качестве сопровождающего всемирно известного чилийского поэта Пабло Неруды. Сохранилась фотография, сделанная на балконе нашего дома. В кофепитии участвуют Варпет, Неруда, его красавица жена Матильда, моя бабушка, Софья Севунц и московская переводчица.

* * *

В те годы с Севунцем был довольно близок первый секретарь ЦК Компартии Армении Сурен Товмасян, тоже зангезурец, из Шинуайра. Тогда, а может, и сейчас, большое значение придавалось тому, откуда человек родом, и “землякам” Товмасяна — Серо Ханзадяну и Гарегину Севунцу — очень повезло. Они первыми из наших современников начали печатать многотомные собрания сочинений своих произведений, Севунц — в пяти томах (1963-1965 гг.), Серо Ханзадян — также в пяти томах (1967-1970 гг.).

С Товмасяном и Севунцем связана еще одна страничка воспоминаний. Правительство Армении накануне 80-летия Аветика Исаакяна (1955 г.) в качестве юбилейного дара великому поэту готовило постановление о строительстве загородного дома, оставалось только согласовать с Варпетом место — вблизи Цахкадзора или Гарни. Об этом его по телефону спросил первый секретарь ЦК КПА Сурен Товмасян. Варпет вначале отказался, а потом сказал: “Дайте время подумать, я Вам напишу о своем решении”. Тогда у него возник план попросить правительство построить дом или предоставить отдельные квартиры репрессированным писателям, уцелевшим в сталинских лагерях и недавно вернувшихся в Ереван. Это были известные имена — Ваграм Алазан, Гурген Маари, Согомон Таронци и Вагаршак Норенц. Он с ними часто встречался в Союзе писателей и знал, что все они со своими женами, детьми ютились где попало.

И вот Варпет пригласил к себе Гарегина Севунца, хорошо зная, что он земляк Товмасяна, и последний благосклонно относился к Севунцу. Наши домашние знали о задумке Варпета и, конечно, были согласны с ним — зачем нам второй дом. Но это был очень деликатный вопрос: надо было не обидеть Товмасяна и, вместе с тем, попросить у него сразу четыре квартиры. Ведь этот дар был бы народу по душе: Варпету правительство Армении дарит дачу. Так, кстати, в Москве в 50-е годы дачи в Переделкино получили Фадеев и Чуковский, Федин и Пастернак, Маршак и Тихонов — чем наш Исаакян хуже них? А тут выделить без очереди, просто по ходатайству Исаакяна сразу 4 квартиры репрессированным писателям. Дело действительно непростое, а как объяснить многотысячным очередникам Горсовета... А еще надо было знать характер Товмасяна — взрывной и жесткий.

Кто бы взялся вручить ему письмо Варпета, да еще объяснить ситуацию и сказать пару добрых слов в адрес наших писателей — узников ГУЛАГа. И поэтому именно Севунца выбрал Варпет для выполнения этой миссии. Варпет знал, что Севунц ему не откажет в любой его просьбе, даже если вызовет на себя гнев Товмасяна.

...Письмо Варпета многие годы спустя показал мне Сурен Товмасян и сказал, как он горд тем, что Варпет именно к нему обратился с этой просьбой. Он сказал также, что письмо он хранит у себя — ведь не поставишь же резолюцию на письмо народного поэта.

А пока Варпет пригласил Севунца в своей кабинет и рассказал ситуацию. “Для меня лучшим подарком будет дать согласие на мою просьбу. И если ты не против, то я сейчас же договорюсь с Товмасяном, и он примет тебя. Сурен Акопович видел много человеческого горя, и он меня поймет”.

Севунц встал, обнял Варпета и лишь сказал: “Варпет, Ваша доброта воистину не имеет пределов. Но Вы и говорили: добро не помнит тот, кому ты делаешь добро. Это так — к слову. Я все сделаю так, как Вы сказали...”

До конца года все четыре писателя получили квартиры. И не все из них пригласили Варпета на новоселье...

* * *

Хотя Севунц был человек общительный, простой и скромный, но по характеру очень независимый и не примыкал к тому или иному писательскому кругу, скажем, к знаменитому Колхозу. Он был скорее одинок, замкнут, самоуглублен, сосредоточен.

Я уже отмечал выше, что он был красивым мужчиной, и казалось, должен был пленять множество сердец, как, например, Паруйр Севак или Грачья Ованесян. Однако он был убежденным однолюбом — любил свою Шогик, которую знал с детства. Они учились в одной школе родного Хндзореска, потом оба переехали в Баку и работали там в редакции армянской газеты “Коммунист” вплоть до начала войны, когда родился их первенец, будущая красавица Агнесса. Потом Шогик подарила Севунцу двух сыновей — Левона и Арега.

Шогик Сафьян была женщиной с очень тонкой душой, и поэтическое перо ее было столь же нежным и тонким; она писала небольшие стихотворения, часто в прозе. Лирический стиль ее письма соответствовал ее образу. Она была личностью, способной на большую любовь и большое самопожертвование.

После смерти Варпета наша связь с Севунцем не прервалась: так получилось, что мы почти одновременно получили квартиры в соседних подъездах того же здания (Московская, 31). Нам квартира была предоставлена после правительственного решения создать в особняке Варпета музей. И Севунц был первым соседом в нашем новом доме, хорошо нам знакомым.

* * *

Я дружил с двумя из трех детей Севунца — Агнессой и Арегом. Агнессу можно видеть на той фотографии, где Варпет изображен вместе с известными советскими писателями Симоновым, Михалковым, Леонидзе, приехавшими в гости на его 80-летие, — на острове Севан, в окрестностях дома отдыха писателей. Красивая, черноглазая, очень женственная и с очень дружелюбным характером, Агнесса была продолжением своей матери — точь-в-точь Шогик. Но, конечно, как каждая дочь, обожала отца, который был для нее абсолютным идеалом.

Севан вообще нас очень связывал. Варпета уже не было, и я ездил в севанский Дом отдыха с матерью или бабушкой. Агнесса, которая была на несколько лет старше меня (что в тот период было очень досадно), относилась ко мне скорее как советчик в статусе старшего товарища, и я в ее присутствии словно подтягивался, хотел лучше плавать, дальше заплывать, а если она заходила в бильярдную, старался лучше играть. Я смело курил, потягивал вино, словно был не подростком, окончившим 9-й класс, а неким молодым мачо. Кто знает, что она обо мне думала?

Но более тесная дружба завязалась у меня с Арегом. Арег, которому суждено было недолго прожить на нашей грешной земле, готовился стать геологом, в то же время полностью был поглощен литературой, был очень начитан и сам пытался писать прозу, и неизвестно, почему он не поступил на филологический. Когда мы виделись, то сразу показывали друг другу новые книги, говорили о любимых авторах.

В новом доме гордостью Севунца был его кабинет, где все стены были заставлены книжными шкафами, сделанными с большим вкусом по его заказу, под окном — его рабочий письменный стол, кресло. Истинно писательская идиллия.

Мне предстояло сдать школьный выпускной экзамен по армянской литературе. Был май 1962 года. В списке обязательной литературы я увидел имя Акселя Бакунца; его книги у меня не было, и я обратился к Арегу. Он сказал, что отец даст мне эту книгу. Я поднялся на пятый этаж — в их гостеприимную квартиру. Вхожу в кабинет Севунца, он с улыбкой подходит ко мне. “Авик джан, неужели ты Бакунца не читал?” — “О нем я много слышал, но не читал. Большая часть наших книг осталась в дедушкином музее”. “О-о, дедушка твой его очень любил, даже статью о нем написал, еще в Париже, считал его писателем-пантеистом, нашим Гамсуном”.

И взял с книжной полки фолиант — крупноформатный том Бакунца в зеленом переплете обложке, только что изданный.

“Читай, готовься к экзаменам, а потом снова прочитай — уже для себя, и поймешь, почему дедушка твой так его любил и высоко ценил”.

Я знаю, как писателю трудно расстаться с томом любимого автора, но Севунц с такой сердечностью протянул мне книгу, что я решил непременно целиком прочитать ее, и если бы потом зашел о ней разговор, мне было бы что рассказать.

* * *

В тот же период, точнее — весной 1962-го, Севунц решил отметить свое 50-летие в здании пансионата, построенного на берегу очень живописного озера Айгр-лич, недалеко от Эчмиадзина. Айгр-лич в те годы был очень модным местом сбора ереванцев, и там часто организовывались банкеты и празднества.

На веранде пансионата были накрыты богатые столы, было очень много гостей, песни и танцы под замечательный оркестр. Вся наша семья была приглашена — во главе с бабушкой. И Севунц, бывший героем дня, после произнесенной тамадой здравицы в его честь поднял бокал и сказал: “Всего пять лет отделяют нас от потери нашего любимого Варпета. Не знаю, как другие, но я чувствую себя осиротевшим. Не случайно, что тикин Софья, которая сегодня с нами, называет меня своим сыном; все мы сыновья Варпета, значит, почтим вечную память нашего великого отца”. При этих словах я вспомнил, как ровно десять лет назад Варпет на веранде дома Севунца вместе с пламенной Эгине Ширазян, управделами Союза писателей, танцевал. Вспомнил и подумал, что жизнь человека не что иное, как цепь воспоминаний, которые часто повторяются, за исключением действующих лиц.

“Вчера я был, сегодня — мой ребенок...” — так сказал Варпет в одном из своих стихотворений еще в 1914 году.

Севунцевский юбилей в пансионате Айгр-лич был одним из редких радостных моментов нашей не очень сладкой жизни 60-х годов. Символично, что недавно мы вспоминали этот день рождения вместе с одним из его немногих участников — академиком Сергеем Сариняном.

В 60-е мы иногда организовывали у нас дома или у Арега так называемые “вечера”: собиралась молодежь, танцевали, пили, спорили, пели. Пытались приглашать приглянувшихся нам девушек, и если они приходили, уже было большое событие. Иногда наши вкусы совпадали, и мы вступали в своеобразное соперничество.

Севунц, проходя в свой кабинет через гостиную, останавливался, смотрел на нас, в его глазах сверкала радость: “Эх, молодежь, молодежь, да знаете ли вы, какое богатство в ваших руках...” — вслух размышлял он вполголоса.

С середины 60-х Севунц занимался только литературой. Написал объемистый роман “Государственная тайна”, который, однако, успеха “Тегерана” не имел.

Помню как сегодня, было начало 1969 года. Я встретил Севунца у их подъезда. Мы обнялись. И потом Севунц с тревогой сказал: “Не знаю, знаешь ты или нет, Авик джан, пару дней назад я встретил Вигена, твоего отца, у этого же подъезда. Ну, Новый год же, пригласил его подняться к нам. Шогик накрыла небольшой стол. Я сказал, что у меня есть хорошая водка из Караунджа, и мы с Вигеном по две или три рюмки выпили. Смотрю — Вигену плохо стало, он побледнел, голова у него закружилась. Уложили его на тахту, напоили крепким сладким чаем, распахнули окно. Хорошо еще, что он быстро пришел в себя, бледность исчезла. Я проводил его до вашей двери. Но, Авик джан, я очень беспокоюсь, хорошенько присматривайте за Вигеном, чтобы, не дай бог, ничего не случилось, следите за его здоровьем”.

Я поблагодарил Севунца за заботу. Дома спросил у отца, что это с ним приключилось. Он сказал: “Ну, ты знаешь, я всегда предпочитаю “фабричные” водки, а в этой водке из Караунджа было, боюсь, 60 градусов: две рюмки всего выпил — ударило в голову. Хорошо еще окно открыли, свежим зимним воздухом надышался и пришел в себя. Молодец Гарегин, тоже выпил, и хоть бы хны — как с гуся вода. Ну, ясно, к “огненной воде” их Зангезура он с детства привык”.

Прошла еще одна неделя, и вдруг печальная весть облетела все здание: Гарегин Севунц скоропостижно скончался от инфаркта у себя дома за письменным столом. Я помню его последние слова: “За Вигеном хорошенько присматривайте”. После этих слов Виген прожил еще 35 лет. Вот уж и вправду, неисповедимы пути Господни...

Авик Исаакян, директор Института литературы АН Армении, доктор филологических наук

Перевод с армянского Анаит Хармандарян

На снимке: Гарегин Севунц, 1955 г.