Jump to content

Гарегин Севунц


Recommended Posts

Севунц без ретуши

К 100-летию Гарегина Севунца (1911-1969)

post-31580-1321531395.jpg

Гарегин Севунц был красивым мужчиной. Родом из Хндзореска, нутром — зангезурец, внешностью — европеец. Он стал известен в литературном мире благодаря двухтомному роману “Тегеран”. Написал его в молодости: роман с приключенческим сюжетом читался на одном дыхании, и ему очень подходило русское слово “беллетристика” и как жанр, и как форма, а после опубликования ему очень подошло английское слово “бестселлер” (которое, кстати, родилось в США).

Таким образом, Севунц являлся автором одного из первых советских бестселлеров, потому что роман вышел в свет сперва на русском языке. Молодой прозаик, между прочим, был участником Великой Отечественной войны и роман о Тегеране был написал не по рассказам очевидцев, а на основе лично увиденного и пережитого.

Не исключено, что Севунц выполнял определенную разведывательную миссию в Тегеране, находящемся не так уж далеко от Зангезура. То, что молодой офицер в воюющей Персии не дежурил на обычном сторожевом посту или в транспортной службе, было известно всем. Севунц от природы был слишком умен, чтобы ему не доверять и не поручать более важных заданий. Но Севунц был настолько умен, что распрощавшись после войны с миром военной разведки, всю накопленную информацию талантливейшим образом передал на бумаге, создав роман “Тегеран” и вторгшись в литературный мир.

Работа в армейской разведке дала ему возможность и в Ереване пребывать на не менее ответственной должности — председателя Армянского общества дружбы и культурных связей с зарубежными странами, которое, кстати, было чем-то вроде Министерства иностранных дел и культуры, руководитель которого, естественно, с чисто дружескими намерениями каждый день должен был общаться и работать с прибывшими из чужих стран разного рода людьми. “А это не шутка”, как сказали бы русские. Однако для нас Севунц в первую очередь был писателем и преданным отечеству общественным деятелем.

* * *

Его имя я впервые услышал у нас дома осенью 1949 года. В сентябре мои дедушка и бабушка в первый и последний раз отдыхали в правительственном санатории “Кавказская Ривьера” в Сочи.

Тогда же там пребывал и председатель нашего АОКСа Севунц со своей очень обаятельной и молодой женой, поэтессой Шогик Сафьян (родом тоже из Хндзореска). Отношение Исаакяна к молодой писательской паре было очень теплым и дружеским.

Об этом и исаакяновском сентябре в Сочи интересные воспоминания издал бывший начальник Главлита Советской Армении Григор Мартиросян (кстати, эта книга дважды переиздавалась). В последний день у жены Исаакяна разыгрался ревматизм, и на сочинском вокзале Гарегин Севунц перенес бабушку на руках из автомобиля в вагон ереванского поезда. Подобное рыцарское деяние и тот факт, что мама бабушки родом также была зангезуркой — из Шинуайра, рода Орбелянов, сделало Севунца очень любимым и родным для бабушки: “Севунц относился ко мне как к своей матери, был безмерно заботлив”.

Бабушка целый ряд писателей, близких к Варпету, причисляла к разряду “сыновей”. Такими были Грачья Кочар, Ованес Шираз, Грачья Ованесян, Гарегин Севунц, Ашот Граши, Акоп Салахян. Так что я запомнил имя Севунца от бабушки.

Помню их собственный дом — одноэтажный, с выходящими во двор большими широкими деревянными балконами, если не ошибаюсь, на берегу Гетара — на улице Кривой. Именно там был организован большой пир по случаю 40-летия — вот не помню, Севунца или Шогик. В те годы все простые и непростые люди отмечали дни рождения и свадьбы у себя дома.

Стол накрыли на балконе. Было многолюдно — в празднестве участвовало около ста человек. Блистали остроумием Варпет, Кочар, пением — Грачья Ованесян и Сильва Капутикян, красотой — моя мама Белла Исаакян и Шогик Сафьян, декламацией — Тамара Демурян, Александр Адамян. Пир был шумным и веселым, и в разгар веселья Варпет с платком в руке станцевал знаменитый гюмрийский танец.

Тот день был незабываем: хотя Севунц был молод, но в волосах его пробивалась седина, и из-за этого он казался намного взрослее. Был очень счастлив, что юбилей удался на славу. Он и Шогик полностью были увлечены Варпетом и не позволяли ему хоть на секунду чувствовать себя одиноким.

Уже в полночь нас со всеми почестями проводили до синей “Победы” Варпета, водитель которой, Вардкес-фронтовик, тоже участвовал в пире и пропустил-таки несколько стаканов. “Ну что, Вардкес, — обратился к водителю Севунц, — если ты навеселе, я сам отвезу Варпета домой”. Мы знали, что Севунц еще в Тегеране научился водить и недавно приобрел машину, чем очень гордился. “Ничего, ничего, ты иди к своим гостям, не оставляй их одних, Вардкес хорошо знает дорогу к нашему дому”, — заверил его Варпет, и мы попрощались.

* * *

Севунц одним их первых среди наших писателей побывал в зарубежных странах. В советской системе существовала удивительная дифференциация: часть людей, будь то писатели или врачи, инженеры или преподаватели, была выездной (имела право на выезд из страны); из писателей в эту часть входили (я привожу по памяти и не полностью) Грачья Кочар, Эдвард Топчян, Наири Зарьян, Рубен Зарьян, Грачья Ованесян, Ваагн Давтян, Сильва Капутикян, Геворг Эмин, Гурген Борьян, Гиги Тер-Григорян, Ашот Арзуманян, Маро Маркарян, Вардкес Петросян и, конечно, Гарегин Севунц.

А вот в числе невыездных (не имевших права на выезд из страны) были Аветик Исаакян, Дереник Демирчян, Ованес Шираз, Лер Камсар, Хачик Даштенц, Амо Сагиян, Гурген Маари, Мкртыч Армен, Согомон Таронци, Паруйр Севак, и это перечисление можно продолжать...

Удивительно, не правда ли, люди жили в том же городе, были членами того же Союза писателей, но тем не менее то, что позволялось одному, не позволялось другому. И если для одного двери мира были распахнуты, то для другого были накрепко заперты. Для Севунца мир был распахнут, и он одним из первых среди наших писателей побывал в Вене и Праге, Дели и Бомбее и написал книгу своих очерков (1957) “От Дануба до Ганга”, побывал даже в героическом Вьетнаме и написал цикл романтических очерков “Вьетнамская весна” (1960).

Помню отлично, как он пришел к нам домой в качестве сопровождающего всемирно известного чилийского поэта Пабло Неруды. Сохранилась фотография, сделанная на балконе нашего дома. В кофепитии участвуют Варпет, Неруда, его красавица жена Матильда, моя бабушка, Софья Севунц и московская переводчица.

* * *

В те годы с Севунцем был довольно близок первый секретарь ЦК Компартии Армении Сурен Товмасян, тоже зангезурец, из Шинуайра. Тогда, а может, и сейчас, большое значение придавалось тому, откуда человек родом, и “землякам” Товмасяна — Серо Ханзадяну и Гарегину Севунцу — очень повезло. Они первыми из наших современников начали печатать многотомные собрания сочинений своих произведений, Севунц — в пяти томах (1963-1965 гг.), Серо Ханзадян — также в пяти томах (1967-1970 гг.).

С Товмасяном и Севунцем связана еще одна страничка воспоминаний. Правительство Армении накануне 80-летия Аветика Исаакяна (1955 г.) в качестве юбилейного дара великому поэту готовило постановление о строительстве загородного дома, оставалось только согласовать с Варпетом место — вблизи Цахкадзора или Гарни. Об этом его по телефону спросил первый секретарь ЦК КПА Сурен Товмасян. Варпет вначале отказался, а потом сказал: “Дайте время подумать, я Вам напишу о своем решении”. Тогда у него возник план попросить правительство построить дом или предоставить отдельные квартиры репрессированным писателям, уцелевшим в сталинских лагерях и недавно вернувшихся в Ереван. Это были известные имена — Ваграм Алазан, Гурген Маари, Согомон Таронци и Вагаршак Норенц. Он с ними часто встречался в Союзе писателей и знал, что все они со своими женами, детьми ютились где попало.

И вот Варпет пригласил к себе Гарегина Севунца, хорошо зная, что он земляк Товмасяна, и последний благосклонно относился к Севунцу. Наши домашние знали о задумке Варпета и, конечно, были согласны с ним — зачем нам второй дом. Но это был очень деликатный вопрос: надо было не обидеть Товмасяна и, вместе с тем, попросить у него сразу четыре квартиры. Ведь этот дар был бы народу по душе: Варпету правительство Армении дарит дачу. Так, кстати, в Москве в 50-е годы дачи в Переделкино получили Фадеев и Чуковский, Федин и Пастернак, Маршак и Тихонов — чем наш Исаакян хуже них? А тут выделить без очереди, просто по ходатайству Исаакяна сразу 4 квартиры репрессированным писателям. Дело действительно непростое, а как объяснить многотысячным очередникам Горсовета... А еще надо было знать характер Товмасяна — взрывной и жесткий.

Кто бы взялся вручить ему письмо Варпета, да еще объяснить ситуацию и сказать пару добрых слов в адрес наших писателей — узников ГУЛАГа. И поэтому именно Севунца выбрал Варпет для выполнения этой миссии. Варпет знал, что Севунц ему не откажет в любой его просьбе, даже если вызовет на себя гнев Товмасяна.

...Письмо Варпета многие годы спустя показал мне Сурен Товмасян и сказал, как он горд тем, что Варпет именно к нему обратился с этой просьбой. Он сказал также, что письмо он хранит у себя — ведь не поставишь же резолюцию на письмо народного поэта.

А пока Варпет пригласил Севунца в своей кабинет и рассказал ситуацию. “Для меня лучшим подарком будет дать согласие на мою просьбу. И если ты не против, то я сейчас же договорюсь с Товмасяном, и он примет тебя. Сурен Акопович видел много человеческого горя, и он меня поймет”.

Севунц встал, обнял Варпета и лишь сказал: “Варпет, Ваша доброта воистину не имеет пределов. Но Вы и говорили: добро не помнит тот, кому ты делаешь добро. Это так — к слову. Я все сделаю так, как Вы сказали...

До конца года все четыре писателя получили квартиры. И не все из них пригласили Варпета на новоселье...

* * *

Хотя Севунц был человек общительный, простой и скромный, но по характеру очень независимый и не примыкал к тому или иному писательскому кругу, скажем, к знаменитому Колхозу. Он был скорее одинок, замкнут, самоуглублен, сосредоточен.

Я уже отмечал выше, что он был красивым мужчиной, и казалось, должен был пленять множество сердец, как, например, Паруйр Севак или Грачья Ованесян. Однако он был убежденным однолюбом — любил свою Шогик, которую знал с детства. Они учились в одной школе родного Хндзореска, потом оба переехали в Баку и работали там в редакции армянской газеты “Коммунист” вплоть до начала войны, когда родился их первенец, будущая красавица Агнесса. Потом Шогик подарила Севунцу двух сыновей — Левона и Арега.

Шогик Сафьян была женщиной с очень тонкой душой, и поэтическое перо ее было столь же нежным и тонким; она писала небольшие стихотворения, часто в прозе. Лирический стиль ее письма соответствовал ее образу. Она была личностью, способной на большую любовь и большое самопожертвование.

После смерти Варпета наша связь с Севунцем не прервалась: так получилось, что мы почти одновременно получили квартиры в соседних подъездах того же здания (Московская, 31). Нам квартира была предоставлена после правительственного решения создать в особняке Варпета музей. И Севунц был первым соседом в нашем новом доме, хорошо нам знакомым.

* * *

Я дружил с двумя из трех детей Севунца — Агнессой и Арегом. Агнессу можно видеть на той фотографии, где Варпет изображен вместе с известными советскими писателями Симоновым, Михалковым, Леонидзе, приехавшими в гости на его 80-летие, — на острове Севан, в окрестностях дома отдыха писателей. Красивая, черноглазая, очень женственная и с очень дружелюбным характером, Агнесса была продолжением своей матери — точь-в-точь Шогик. Но, конечно, как каждая дочь, обожала отца, который был для нее абсолютным идеалом.

Севан вообще нас очень связывал. Варпета уже не было, и я ездил в севанский Дом отдыха с матерью или бабушкой. Агнесса, которая была на несколько лет старше меня (что в тот период было очень досадно), относилась ко мне скорее как советчик в статусе старшего товарища, и я в ее присутствии словно подтягивался, хотел лучше плавать, дальше заплывать, а если она заходила в бильярдную, старался лучше играть. Я смело курил, потягивал вино, словно был не подростком, окончившим 9-й класс, а неким молодым мачо. Кто знает, что она обо мне думала?

Но более тесная дружба завязалась у меня с Арегом. Арег, которому суждено было недолго прожить на нашей грешной земле, готовился стать геологом, в то же время полностью был поглощен литературой, был очень начитан и сам пытался писать прозу, и неизвестно, почему он не поступил на филологический. Когда мы виделись, то сразу показывали друг другу новые книги, говорили о любимых авторах.

В новом доме гордостью Севунца был его кабинет, где все стены были заставлены книжными шкафами, сделанными с большим вкусом по его заказу, под окном — его рабочий письменный стол, кресло. Истинно писательская идиллия.

Мне предстояло сдать школьный выпускной экзамен по армянской литературе. Был май 1962 года. В списке обязательной литературы я увидел имя Акселя Бакунца; его книги у меня не было, и я обратился к Арегу. Он сказал, что отец даст мне эту книгу. Я поднялся на пятый этаж — в их гостеприимную квартиру. Вхожу в кабинет Севунца, он с улыбкой подходит ко мне. “Авик джан, неужели ты Бакунца не читал?” — “О нем я много слышал, но не читал. Большая часть наших книг осталась в дедушкином музее”. “О-о, дедушка твой его очень любил, даже статью о нем написал, еще в Париже, считал его писателем-пантеистом, нашим Гамсуном”.

И взял с книжной полки фолиант — крупноформатный том Бакунца в зеленом переплете обложке, только что изданный.

Читай, готовься к экзаменам, а потом снова прочитай — уже для себя, и поймешь, почему дедушка твой так его любил и высоко ценил”.

Я знаю, как писателю трудно расстаться с томом любимого автора, но Севунц с такой сердечностью протянул мне книгу, что я решил непременно целиком прочитать ее, и если бы потом зашел о ней разговор, мне было бы что рассказать.

* * *

В тот же период, точнее — весной 1962-го, Севунц решил отметить свое 50-летие в здании пансионата, построенного на берегу очень живописного озера Айгр-лич, недалеко от Эчмиадзина. Айгр-лич в те годы был очень модным местом сбора ереванцев, и там часто организовывались банкеты и празднества.

На веранде пансионата были накрыты богатые столы, было очень много гостей, песни и танцы под замечательный оркестр. Вся наша семья была приглашена — во главе с бабушкой. И Севунц, бывший героем дня, после произнесенной тамадой здравицы в его честь поднял бокал и сказал: “Всего пять лет отделяют нас от потери нашего любимого Варпета. Не знаю, как другие, но я чувствую себя осиротевшим. Не случайно, что тикин Софья, которая сегодня с нами, называет меня своим сыном; все мы сыновья Варпета, значит, почтим вечную память нашего великого отца”. При этих словах я вспомнил, как ровно десять лет назад Варпет на веранде дома Севунца вместе с пламенной Эгине Ширазян, управделами Союза писателей, танцевал. Вспомнил и подумал, что жизнь человека не что иное, как цепь воспоминаний, которые часто повторяются, за исключением действующих лиц.

Вчера я был, сегодня — мой ребенок...” — так сказал Варпет в одном из своих стихотворений еще в 1914 году.

Севунцевский юбилей в пансионате Айгр-лич был одним из редких радостных моментов нашей не очень сладкой жизни 60-х годов. Символично, что недавно мы вспоминали этот день рождения вместе с одним из его немногих участников — академиком Сергеем Сариняном.

В 60-е мы иногда организовывали у нас дома или у Арега так называемые “вечера”: собиралась молодежь, танцевали, пили, спорили, пели. Пытались приглашать приглянувшихся нам девушек, и если они приходили, уже было большое событие. Иногда наши вкусы совпадали, и мы вступали в своеобразное соперничество.

Севунц, проходя в свой кабинет через гостиную, останавливался, смотрел на нас, в его глазах сверкала радость: “Эх, молодежь, молодежь, да знаете ли вы, какое богатство в ваших руках...” — вслух размышлял он вполголоса.

С середины 60-х Севунц занимался только литературой. Написал объемистый роман “Государственная тайна”, который, однако, успеха “Тегерана” не имел.

Помню как сегодня, было начало 1969 года. Я встретил Севунца у их подъезда. Мы обнялись. И потом Севунц с тревогой сказал: “Не знаю, знаешь ты или нет, Авик джан, пару дней назад я встретил Вигена, твоего отца, у этого же подъезда. Ну, Новый год же, пригласил его подняться к нам. Шогик накрыла небольшой стол. Я сказал, что у меня есть хорошая водка из Караунджа, и мы с Вигеном по две или три рюмки выпили. Смотрю — Вигену плохо стало, он побледнел, голова у него закружилась. Уложили его на тахту, напоили крепким сладким чаем, распахнули окно. Хорошо еще, что он быстро пришел в себя, бледность исчезла. Я проводил его до вашей двери. Но, Авик джан, я очень беспокоюсь, хорошенько присматривайте за Вигеном, чтобы, не дай бог, ничего не случилось, следите за его здоровьем”.

Я поблагодарил Севунца за заботу. Дома спросил у отца, что это с ним приключилось. Он сказал: “Ну, ты знаешь, я всегда предпочитаю “фабричные” водки, а в этой водке из Караунджа было, боюсь, 60 градусов: две рюмки всего выпил — ударило в голову. Хорошо еще окно открыли, свежим зимним воздухом надышался и пришел в себя. Молодец Гарегин, тоже выпил, и хоть бы хны — как с гуся вода. Ну, ясно, к “огненной воде” их Зангезура он с детства привык”.

Прошла еще одна неделя, и вдруг печальная весть облетела все здание: Гарегин Севунц скоропостижно скончался от инфаркта у себя дома за письменным столом. Я помню его последние слова: “За Вигеном хорошенько присматривайте”. После этих слов Виген прожил еще 35 лет. Вот уж и вправду, неисповедимы пути Господни...

Авик Исаакян, директор Института литературы АН Армении, доктор филологических наук

Перевод с армянского Анаит Хармандарян

На снимке: Гарегин Севунц, 1955 г.

Link to post
Share on other sites

Join the conversation

You can post now and register later. If you have an account, sign in now to post with your account.

Guest
Reply to this topic...

×   Pasted as rich text.   Paste as plain text instead

  Only 75 emoji are allowed.

×   Your link has been automatically embedded.   Display as a link instead

×   Your previous content has been restored.   Clear editor

×   You cannot paste images directly. Upload or insert images from URL.

×
×
  • Create New...