Каро Алабян

[Pandukht]

“Природа создала Алабяна, наверное, в пору наилучшего расположения духа...”

На днях исполняется 115 лет со дня рождения архитектора, крупнейшего мастера 20-50-х годов Каро Алабяна (1897-1959). Он был незаурядной творческой личностью. Рисовал карикатуры, занимался скульптурой, оформлял спектакли. Его “Хитрый Назар” в театре Сундукяна вошел в историю армянской сценографии.

Иллюстрированный им сборник Егише Чаренца — среди лучших изданий поэта. Но, конечно, главной его страстью была архитектура. Блестяще окончив в Москве ВХУТЕМАС, он сразу же вошел в плеяду наиболее современных, радикальных советских архитекторов, внесших живую струю в теорию и практику зодчества. В 1929 году Каро Алабян приехал в Ереван и два года возглавлял “Госпроект”, преподавал в политехническом институте. Первой крупной работой стал проект восстановления Ленинакана, разрушенного землетрясением в 1926 году. Затем в соавторстве с однокашниками и друзьями А. Мазманяном и Г. Кочаром он построил Клуб строителей (в дальнейшем театр им. Станиславского), Управление геологии, туберкулезный диспансер, жилдом, прозванный “шахматным”, другие здания. К сожалению, все эти здания сильно пострадали в результате неразумных, порой безграмотных “ремонтных” работ, всяких реконструкций и переделок. Особенно сильно изуродовали Русский театр при реконструкции 1969-70 годов. Несколько лет назад было полностью перестроено бывшее Управление геологии на площади А. Сахарова — надстроены два этажа (!), перекроен весь интерьер и экстерьер. Если так пойдет и дальше, ни одно из построенных К. Алабяном в Армении зданий не сохранится и не восстановится в первородном виде.

Карэн Микаэлян

[Pandukht]

“Это был настоящий царь!”

На склоне лет Людмила Целиковская переписала в свою записную книжку слова Виктора Астафьева, созвучные ее судьбе: “Теперь я знаю: самые счастливые игры — недоигранные, самая чистая любовь — недолюбленная, самые лучшие песни — недопетые”.

На книге, подаренной Людмиле Максаковой, она написала похожие слова:

Самая большая любовь недолюблена,

Самая хорошая песня недопета.

Самая чистая и большая любовь в ее жизни — это четвертое замужество. Лишь спустя много лет Целиковская поняла, что любовь была недолюблена, песня недопета.

Каро Семенович Алабян был старше ее на двадцать два года. Он окончил Армянскую семинарию в Тифлисе, потом архитектурный факультет ВХУТЕМАСа, и его направили на работу в Армению, где благодаря своему организаторскому таланту он вскоре становится членом ЦК Компартии республики. В 1931 году он переселяется в Москву, где через год получает влиятельный пост председателя организационного комитета Союза архитекторов.

Алабян проектирует множество отдельных зданий в разных городах страны, составляет генеральный план восстановления после войны Сталинграда, руководит реконструкцией Ленинградского района Москвы, одна из улиц которого названа его именем. Он часто выезжает за рубеж, знакомится с новшествами строительства и архитектуры передовых стран. Он — создатель творческой организации советских архитекторов, которая с его непосредственной помощью помогла многим начинающим зодчим встать на ноги, а престарелым — не свалиться в пропасть...

Об этой стороне жизни Каро Семеновича можно говорить долго и увлеченно. Но о профессиональной деятельности талантливого труженика на ниве архитектуры и защитника интересов своих коллег уже написаны книги и множество статей. Обратимся к другой стороне его жизни, всегда остававшейся в тени.

Каро Алабян с юных лет обладал чудным голосом и даже пел на сцене Тифлисской консерватории. Его друг и однокашник по Армянской семинарии Анастас Микоян, в будущем одно из первых лиц Советского государства, рассказывал, что Каро прекрасно пел на уроках музыки и выручал его, Микояна, который только открывал рот, стоя рядом, начисто лишенный музыкального слуха. Дружба двух ставших впоследствии знаменитыми армян окрепла после того, как Каро во время гражданской войны вынес из боя раненого Анастаса. Микоян в свою очередь спас друга от ареста, когда на того обрушился гнев всесильного Берии.

Еще будучи студентом, в 1924 году Алабян встретился в московском Доме культуры Советской Армении с талантливым вахтанговским артистом Рубеном Симоновым. Завязалась дружба, не прекращавшаяся всю жизнь. Они даже вместе с композитором Арамом Хачатуряном поставили в 1928 году спектакль по пьесе Пароняна “Дядя Багдасар”.

Именно у Рубена Симонова, снимавшего с женой летний домик на даче Валерии Басовой, в 1948 году случайно встретились Алабян и Целиковская. Оба с голубыми глазами, оба замечательной красоты, оба с безупречным музыкальным слухом и любовью к песне. Конечно, их отличало друг от друга гораздо больше, чем объединяло. Так чаще всего и бывает в жизни — люди влюбляются, чтобы дополнять друг друга, а не повторять. Первая жена Каро к этому времени умерла. Люся ушла от Жарова (детей у них не было) и стала женой Алабяна.

“Он был человеком удивительным. Высокий интеллектуал, совершенно бескорыстный, очень порядочный. Смелый, за что и поплатился. Алабян всю жизнь занимал большие посты, в течение тридцати лет был секретарем Союза архитекторов. Когда решили начать строительство высотных домов, он выразил несогласие в присутствии Берии. До этого он год провел в Америке и прекрасно понимал, что строительство высотных домов в нашей стране показуха. Нет ни необходимой технологии, ни моральных прав. И обо всем этом Алабян сказал в своей речи на заседании в Союзе архитекторов.

И тут же появился приказ, подписанный Сталиным: освободить Алабяна от всех занимаемых должностей.

Когда Каро пришел домой — а я сидела с нашим маленьким сыном, — он встал передо мной на колени и сказал: “Прости меня. Если бы я знал, что так случится, я бы никогда не посмел жениться на тебе”.

Вскоре нас лишили дома — мы жили тогда в мастерской Алабяна на улице Горького. В один прекрасный день к нам пришла комиссия из Моссовета: “Как вы используете служебное помещение! Почему висят ползунки?” И велели нам выехать в десятидневный срок. Мы начали скитаться. Жили то на даче, то у друзей. Втроем — на сто двадцать рублей, мою зарплату. Длилось это почти два года. И когда уже совсем стало невмоготу, мы написали в правительство письмо: “Сколько же можно так наказывать?” Отправили его Молотову, Булганину и кому-то еще. Так нам с Каро дали в пятьдесят третьем году квартиру, а ему — работу.

Но самым ужасным во всей этой истории было то, что друзья, которые в нашем доме дневали и ночевали, стоило Алабяну попасть в опалу, начали писать о нем разоблачительные статьи. Что он космополит, приверженец Запада и т. д. Вот тогда я прозрела окончательно”.

Судя по сохранившимся документам, не только из-за противодействия строительству высотных домов Алабян стал ненавистен Берии. Он постоянно заступался за репрессированных и членов их семей, не боясь говорить, что знает их давно и верит им. Когда ему присылали отрицательный ответ или вовсе не отвечали, он не разводил руками со словами: “Я сделал все, что мог” — а обращался в следующую инстанцию и часто добивался справедливости. Подобных его писем сохранилось множество. Приведем лишь несколько, ибо они по сути мало чем отличаются.

"Председателю Президиума Верховного Совета СССР тов. Швернику Н. М.

Представляю на Ваше рассмотрение заявление московского архитектора В.П.Егорова с просьбой о помиловании его сына Г.В.Егорова. Со своей стороны ходатайствую об удовлетворении этой просьбы. Приложение на 6 листах.

К. С.Алабян

23 июля 1947 г."

"Министру государственной безопасности Союза ССР

тов. Абакумову В. С.

Настоящим прошу при рассмотрении заявления гр. Геворкян Елизаветы Фаддеевны о снятии с нее судимости учесть следующее. Геворкян Е. Ф. я лично знал еще до ареста, т. е. до 1937 г., в течение продолжительного времени как активного, преданного советской власти человека. После отбытия ею наказания и возвращения ее в Москву гр. Геворкян Е. Ф., несмотря на болезнь, принимает посильное участие в нашем строительстве. Принимая во внимание обстоятельства дела, утрату ее единственного сына, героически погибшего в боях за нашу Родину, прошу рассмотреть ее просьбу о снятии с нее судимости.

Уважающий Вас К. С. Алабян

13 июня 1947 г."

“Заместителю председателя Верховного суда СССР

товарищу Ульриху В. В.

Архитектор Кочар Г. Б. в 1938 г. был осужден к 15 годам теремного заключения с поражением в правах на 5 лет. В г. Норильске, работая в качестве главного архитектора строительства промышленного комбината, согласно отзывам проявил себя как хороший организатор и талантливый архитектор и за свою ударную работу получил сокращение срока заключения на 5 лет и 8 месяцев. В настоящее время он находится на свободе и работает в г. Норильске. Я знаю архитектора Кочара Г. Б. с 1923 г. как очень способного архитектора и хорошего строителя. Учитывая его положительную работу во время заключения, обращаюсь в Верховный суд СССР с просьбой снять с него поражение в правах и тем самым дать ему возможность в полную силу работать на стройках нашей страны.

Депутат Верховного Совета СССР К. С.Алабян

26 марта 1948 г."

С виду неприступный и холодноватый, Каро Семенович был человеком чуткой и отзывчивой души. Многие архитекторы поминают его добрым словом за его заботу не только о них самих, но и о их семьях. Нужна квартира — к Алабяну. Нужны дефицитные лекарства для лечения — к Алабяну. Нужно устроить сына в специализированный санаторий — опять к Алабяну. И нет нужды нести с собой богатые подношения, надо только рассказать о случившейся беде.

Умер Каро Семенович рано, в 62 года (в 1959 году), и был похоронен на Новодевичьем кладбище. Через тридцать три года рядом появилась другая могила — Людмилы Васильевны Целиковской. Недолюбив друг друга при жизни, они навечно остались рядом после смерти.

“Каро Алабян оставил мне больше, чем любое наследство, — он оставил мне сына”.

В детской душе Саши отец навсегда запечатлелся как некое доброе, вдумчивое, не до конца разгаданное божество. Этот земной бог учил его играть в шахматы, бреясь по утрам, чудным голосом напевал оперные арии, всегда ласково разговаривал с мамой и бабушкой. Он был чрезвычайно занятым человеком. Дома чертил, рисовал. Часто был в разъездах по стране и за рубежом, выступал на важных совещаниях, заседал в высоких комиссиях. Когда Саша учился в третьем классе, пришла весть о кончине отца. Мальчик остался на попечении мамы и бабушки.

Отца вспоминает Александр Алабян...

Мама рассказывала такую историю.

Ее и еще одну актрису (мама не назвала ее фамилию) после спектакля пригласили в особняк Л. Берии, якобы посмотреть кино. “И мы, дурочки, пошли”, — рассказывала мама. После кино их стали зажимать — ясно же, для чего пригласили. И мама изо всей силы врезала одному мужику “по оливковой роже” — врезала и побежала к выходу. Бежала и думала, что сейчас ее из пистолета пристрелят. Но ее никто не остановил и не тронул. Вторая актриса осталась и позже попала в лагерь. А к маме после этого случая никто больше не подходил, видимо, думали, что раз посмела такого человека ударить (похоже, это был один из помощников Л. Берии), значит, тут что-то нечисто. А вдруг Сам покровительствует? Так что лучше ее не трогать.

Кстати, многие до сих пор считают, что мама была любимой актрисой И. Сталина. А И. Сталин ее как раз и не любил. Когда он посмотрел фильм “Иван Грозный”, то сказал: “Такими царицы не бывают”. У мамы была слишком живая красота, она не вписывалась в сталинский тоталитарный стиль в искусстве. Живая и игривая девочка, такой она предстала и царицей Анастасией. Она и снималась не в сталинских патриотических фильмах, где пьют за здоровье вождя, показывают “замечательную” советскую колхозную жизнь, поют патриотические песни и кричат “ура!”. Это были музыкальные, лирические комедии. Мама не стала любимицей вождей ни тогда, ни после, но и в тюрьму не угодила, так как никогда не увлекалась политикой. У нее был твердый характер. Она не давала спуску никому и никогда не лебезила перед партийным начальством. Она играла в театре, снималась в кино, иногда ходила на правительственные приемы, но никакой приближенности к власти не существовало.

Каро Семенович Алабян — мой отец

Отец родился в бедной армянской семье в селе близ города Ганджа. С детства он, как и я, рано потерял отца и жил с мамой, которая зарабатывала стиркой белья богатых людей. Отец обожал мать и с юности старался быть ей мужской опорой. Известен случай, о котором мне рассказал Анастас Иванович Микоян. Один лавочник оскорбил мать Каро. Тогда он, будучи с юности физически сильным человеком, выкинул его с третьего этажа, и тот сильно покалечился. Уже было хотели возбудить уголовное дело, но соседи вступились — он защищал мать, и власти не рискнули — настолько сильным было в то время у кавказцев почитание матери.

В 1932 г. архитектурные организации СССР объединились в единый Союз архитекторов. Отец был одним из его создателей. У меня сохранился его членский билет под номером 1! Долгие годы он был ответственным секретарем Союза архитекторов. В 1939 г. Каро Алабян вошел в первый состав действительных членов Академии архитектуры СССР и был избран его вице-президентом. По его инициативе и при непосредственном участии были организованы Дом архитектора, дом отдыха “Суханово”, создан архитектурный фонд для помощи малоимущим семьям архитекторов. В 1931-1934 гг. он выполнил ряд планировочных работ в Москве — проекты Новой Дмитровки, Пушкинской площади. ЦПКиО, в Киеве — проект площади правительственного центра. В 1934 г. был принят его проект Центрального театра Советской армии, который по прямому указанию И. Сталина был построен в виде пятиконечной звезды. Ясно, что вписать театральные залы и кулисы в эту форму было очень трудно. По признанию специалистов, К. Алабян блестяще справился с этой задачей. В 1939 г. он руководил строительством Советского павильона на Международной выставке и вскоре был удостоен звания почетного гражданина Нью-Йорка. Был избран членом Британского Королевского института архитектуры. Во время Великой Отечественной войны отец руководил маскировочными работами по Москве, эвакуацией жен и детей архитекторов.

После войны мастерской К. Алабяна была поручена разработка генерального плана восстановления Сталинграда. В 1944 г. К. Алабян выполнил проект морского вокзала в Сочи, который признан одним из красивейших зданий данного типа. С 1949 г. К. Алабян возглавил Мастерскую-2 в Моспроекте-1. В этой мастерской под его руководством были созданы такие заметные работы, как общежитие Высшей партийной школы в Москве, комплекс правительственного центра во Фрунзе. Много времени он уделял планировочным решениям и застройке Ленинградского проспекта в Москве, начал воплощать в жизнь проект застройки Химки-Ховрино (1957-1958 гг.). За его заслуги одна из улиц в Москве на Соколе названа его именем. Отец много занимался общественной деятельностью, будучи депутатом Верховного Совета СССР нескольких созывов, участвовал в работе соответствующих комитетов в области строительства и архитектуры, отстаивал постановления по массовому жилому строительству и новым строительным технологиям, занимался делами осужденных архитекторов и членов их семей. Вся его биография — это служение делу, которому он посвятил свою жизнь.

Вначале мы жили в папиной мастерской на улице Горького. Это были 1950-1951 годы. Отца тогда сняли с работы и всех ответственных постов, обвинив в том, что он японский шпион. А дело было так. Отец как вице-президент Академии архитектуры много раз представлял советскую архитектуру за рубежом и даже строил советский павильон на международной выставке в Нью-Йорке. Он тщательно изучил передовой американский и европейский опыт рационального строительства и горячо возражал против строительства сталинских высотных домов в Москве, к строительству которых советская строительная промышленность была технологически не готова. Напротив, он отстаивал развитие типового строительства для скорейшего решения насущной проблемы — выселения людей из клоповников и расселения коммуналок. Но как же можно было спорить с сильными мира сего, для которых гигантские проекты, прославляющие Советский Союз, были гораздо дороже условий жизни простых людей. К. С. Алабяна взял на заметку товарищ Л. Берия. Отца спас его друг и побратим А. И. Микоян, который вызвал его к себе, вручил авиабилет и отправил прямо со своей дачи в Ереван — “укреплять национальные кадры”. “Нет человека — нет проблемы”. И дело против отца завяло, хотя после возвращения в Москву он целый год был без работы, а потом ему лишь вернули мастерскую в Моспроекте-1, лишив всех остальных постов. Вот так началось мое детство.

К счастью, за работы по восстановлению Сталинграда и за работы по мемориальному Сталинградскому комплексу папе выделили квартиру на Садовом кольце, в которой наша семья живет уже без малого 50 лет. К сожалению, папа рано ушел из жизни (в 1959 году в возрасте 62 лет) от страшной болезни легких — очень много курил.

С курением связано еще одно мое воспоминание детства. Я учился в первом классе и уже немного умел писать. Папа заканчивал крупный проект застройки Ленинградского проспекта и поэтому много работал над планшетами дома. Наконец, работа была закончена и было назначено ее обсуждение на заседании правительства. Папа на радостях пошел с мамой в театр, а я остался с бабушкой. И вот бабушка не досмотрела, и, когда папа с мамой пришли домой, они с ужасом увидели, что на двух основных планшетах нарисованы человечки с сигаретами в зубах и корявой надписью “Папа курит”. Так я инстинктивно боролся с пагубным пристрастием папы. Мама была сильно возмущена и требовала меня разбудить и примерно наказать, на что папа, будучи чрезвычайно мягким и любящим человеком, сказал: “Маймунчик (“обезьянка” по-армянски), Сашенька будет художником — не надо его ругать”. И пришлось отцу в спешном порядке нанимать людей и вместе с ними переделывать ночами планшеты.

Вообще отец насколько был “орлом” в делах, настолько был человеком довольно часто беспомощным в бытовых вопросах. Однажды мама пришла со спектакля и увидела, что вся квартира залита водой:

— Что же вы, фашисты, наделали?

А в ответ:

— Мы кораблики пускали, но ты не волнуйся, Сашенька не простудится — вода же теплая.

Обустройством городской квартиры мама занималась сама. Советовалась иногда с подругами, со мной, но всегда имела свое собственное мнение по каждому вопросу. Свою спальню она сделала в любимых синих тонах. Теперь там живет ее любимый внук Каро с женой. До сих пор наша квартира, даже после капитального ремонта, сохраняется в том же виде, какой она была при маме.

Воспоминания об отце у меня отрывочные — мне было всего 10 лет, когда его не стало. Помню, как мы играли в шахматы и нарды. Отец очень смешно радовался своим победам и шутовски изображал переживания от неудачных ходов. Помню его изумительное пение по утрам, когда он брился в ванной. У него был прекрасный бас, и его друзья говорили, что если бы он не стал архитектором, то у него могла быть неплохая карьера певца. Помню наши нечастые молчаливые прогулки. Помню его бурные споры на кухне с другими архитекторами о направлениях развития архитектуры и о текущих строительных проблемах. Иногда приходили армяне, и они, быстро жестикулируя, говорили на не знакомом мне языке. Отец был горячий человек, как все восточные люди. Однако быстро отходил и тогда старался примирить спорящих. Вообще, как я помню и как рассказывают немногочисленные оставшиеся в живых друзья, слово отца много значило — он говорил мало, но веско. Отец вообще у меня ассоциируется с неким мощным положительным благородным началом, влияние которого на меня не иссякло до сих пор. Да и мама всю жизнь культивировала у меня образ отца, будучи сама по характеру если не противоположностью со своими артистическими эмоциями, то его прекрасным дополнением.

Моя бабушка всегда говорила, что она в жизни не встречала мужчины красивее, благороднее Каро Семеновича Алабяна. Его голос, походка, неторопливая манера разговора настолько покоряли, завораживали, что от него невозможно было отвести глаз. “Это был настоящий царь!” — восклицала бабушка.

“Его проект был лучшим для выставки в Нью-Йорке”

Ерванд Кочар: “С Каро я познакомился, когда он еще жил в доме своей тифлисской тетки и учился в школе Нерсисян. Природа создала Алабяна, наверное, в пору наилучшего расположения духа, а потому одарила весьма щедро. Каро был красив, как Гермес Праксителя, как Аполлон, даже лучше, чем Аполлон. У него был приятный голос — густой и негромкий. Пластика движений радовала глаз. В детстве и подростком он играл на скрипке. Параллельно со школой учился на вокальном отделении Тифлисской консерватории у знаменитого в то время профессора Вол-Левицкого. Кроме того, Каро писал недурственные рассказы, любил часами рассуждать, философствовать. Замечательно рисовал и мог удивительно быстро и удачно лепить небольшие скульптуры. Мы с Каро учились в художественной школе Кавказского товарищества поощрения искусств. Каро сотрудничал с журналом “Колосья” — помогал оформлять, делал юмористические рисунки. Именно здесь мы с ним познакомились с Гарегином Левоняном и часто общались с художником Егише Тадевосяном. Романос Меликян обещал свести нас с Мартиросом Сарьяном — и обещание выполнил. Сарьян был первым, кто представил нас художественной общественности, даже помог нам с Каро продать по одной картине.

...Каро был удачлив во всем. Я смотрел на него и думал, как обернется его жизнь, как будут развиваться его творческие таланты. Прожив рядом с ним достаточно долго, убедился, что напрасны были мои опасения: он не остался “вундеркиндом”, а очень гармонично развиваясь, остановился на своем самом любимом искусстве — архитектуре. Архитектура как синтез многих искусств бросила семя в благодатную душу Каро".

Рубен Симонов: “Впервые я увидел Каро Алабяна в 24-м в московском Доме армянской культуры. Помню, был очень красив, с голубыми глазами, стройный и высокий, как будто вышедший из-под резца Микеланджело. Рядом был его постоянный спутник, прекрасный поэт Чаренц. В Доме работало несколько студий, в которых приехавшая из Армении молодежь совершенствовалась в области театрального искусства. Вместе с Каро и Арамом Хачатуряном я поставил здесь “Багдасара ахпара” Пароняна. Дальнейшее дружеское общение убедило меня, что моя большая симпатия к этому чудесному человеку не была безосновательной. Это был настоящий художник, творец, без остатка и навсегда посвятивший себя народу”.

Леонид Карлик, архитектор, искусствовед: “Каро со своим прямым, спокойным и уравновешенным характером всегда был душой сообщества. В студенческие годы он особенно тесно дружил с Микаэлом Мазманяном, Геворком Кочаром, Владимиром Симбирцевым. Алабян с неистощимой энергией выполнял различные общественные дела. В частности, именно он осуществил свою же идею — издание работ ВУХТЕМАСа, выполненных в 1920-27 годах. Со вкусом и любовью сделанная маленькая книга содержит бесценный материал об истории архитектурного периода".

Борис Иофан, архитектор: “С Каро Семеновичем я особенно сдружился в период работы над генпланом Москвы. Позже мы вновь работали совместно — проектировали советский павильон для международной выставки в Нью-Йорке. Из представленных проектов был принят мой с условием дальнейшей доработки. Среди лучших был и проект Алабяна. По моей просьбе для работы над окончательным вариантом был подключен и Каро Семенович.

Наша совместная работа проходила в доброй дружеской атмосфере при исключительном взаимопонимании. Мы вместе потрудились и в Нью-Йорке, где до самого конца строительных работ ими руководил Алабян. В дальнейшем я не раз встречался и работал с ним. Когда его не стало, я часто стал ловить себя на мысли, что нам всем очень не хватает этого умного с добрым сердцем человека”.

Владимир Симбирцев, архитектор: “С особым удовольствием работал с Алабяном в период проектирования Центрального театра Советской Армии. Мы оба выкладывались из всех сил. Я чувствовал, что работа с ним — радость. Он не подавлял ни одной идеи, внимательно выслушивал, долго размышлял и в итоге чудесным образом всегда приходил к правильному и приемлемому решению”.

М. Вострышев. Отрывки из книги “Целиковская”

Edited July 11, 2012 by Pandukht