Варос Шахмурадян

[Pandukht]

Незабытое имя, или Прерванный полет

"...Я очень люблю свою палитру, - признавался Варос Шахмурадян, - свои краски, кисти. Когда беру кисть в руки и провожу по какой-либо краске, получаю удовольствие, это магнетизм..." Действительно, живопись была единственным средством, преломляющим в холсте его духовную жизнь, - все глубинное, сокровенное, личное. Стоило понаблюдать за ним - и сразу становилось ясно: настоящий художник, обладающий немалым творческим потенциалом, проделывающий колоссальную внутреннюю работу.

Нелепый случай вырвал талантливого художника из жизни в возрасте 37 лет. С того трагического дня прошло более 35 лет, но чем дальше день смерти Вароса, тем очевиднее становится, какое исключительное творчество оборвалось.

При жизни художника я часто бывала в его мастерской, но после гибели - всего лишь раз, лет 10-12 назад. В его мастерской благодаря заботам матери, Нвард Ашотовны, и братьям, все сохранилось по-прежнему, только ремонт сделали несколько лет назад. Казалось, вот-вот откроется дверь и Варос войдет с грустной улыбкой, подойдет к мольберту и возьмется за кисть. Дом и мастерская, жизнь и творчество были для художника единым миром, единственным местом на земле, где все было, как он хотел, где плодотворно одиночество и радостно гостеприимство.

В облике и пропорциях мастерской было что-то таинственное: то ли высокие, чуть ли не до потолка, часы и уникальный шкаф с ящиками как бы вытягивали пространство вверх, меняли реальное соотношение предметов, то ли стены, сплошь завешанные его картинами, излучали некое загадочное мерцание, а мебель, старинная и необычная, придавала интерьеру некую странность. Варос любил комиссионные магазины, выискивая в них не вполне понятные по назначению предметы, которые потом обретали в его мастерской новый облик и стиль. Он был далек от страстей коллекционеров, просто желал жить в своем мире.

Именно в мастерской начинаешь чувствовать душу художника. Многие работы нашли свое место в различных галереях - в Третьяковке, Национальной картинной галерее, Музее современного искусства, в фондах Министерства культуры Армении, в частных собраниях; в мастерской же находятся те, что были особенно дороги Варосу: малоизвестные, разные по жанру - живопись, акварель, изумительная графика, скульптурные композиции, зарисовки - все, чем он занимался на протяжении своей короткой, но яркой жизни.

Поэтому по прошествии многих лет после смерти он остался живым в искусстве, в воспоминаниях друзей, в атмосфере своей мастерской.

За свою недолгую жизнь Варос успел сделать немало. Трудно представить живопись Армении без его имени, его полотен. "Соната. Весна. Осень", "В мастерской", "Окно", "Зангезур", "Мои предки", "Автопортрет", "В студии художницы", "Рыбы и красные вишни", "Натюрморт с бутылками", "Актриса", "Альбатрос" и другие. Экспозиция его работ, открытая к юбилею художника, убеждала: каждый день жизни был прожит талантливо. Среди его работ вновь оживает облик художника во всей его удивительной притягательности. За каждой картиной не только труд, поиски, вдохновение. За ними - требовательность, предъявленная к себе и каждому своему дню. За каждой из них - жизнь Вароса Шахмурадяна.

Загадку Вароса сразу не разгадаешь. Она, по-видимому, в тех свойствах таланта, что, вспыхивая в процессе творчества, преображают все. Он был художником не только в творчестве, но и во всей жизни, дыхании. Зная его, общаясь с ним в мастерской, на выставках, просто на улице, я поражалась чистоте, свежести его восприятия жизни. Глубоко романтичный, влюбленный в легенды, он был оторван от земли, быта. Это свойство среди ряда других сообщало его творчеству неповторимую привлекательность.

А быть необычным в то время, когда начинал Варос, было непросто. Это были 60-е, вернее, конец 60-х - начало 70-х годов. Армянская живопись переживала расцвет. Чуть ли не каждая выставка становилась событием. Кажется, вступаешь в неведомый мир - огромный, богатый, с такими высокими, недоступными вершинами, как Сарьян, Кочар, Минас... Конечно, как и многим его сверстникам, ему освещал путь гений этих художников, которые были из тех, кто придает, по выражению Мариетты Шагинян, стиль эпохе. Было у него и множество талантливых сверстников - братья Элибекяны, М.Петросян, А.Шираз, Э.Закарян, Ан.Григорян и другие. Почитая, тщательно изучая огромный опыт мастеров, эти художники искали новые художественные откровения, новые формы и средства выражения. Казалось бы, Варос должен был затеряться в окружении ярких индивидуальностей. Но парадокс: его картины выделялись из ансамбля интенсивностью внутренней жизни, особым артистизмом, подкупали удивительной чистотой отношения к миру, шахмурадяновской окрыленностью. Имелась она в избытке и в самом художнике. Очевидно, его натура была устроена так, что никакой позе, лукавству, двоедушию не оставалось места. Художник яркой самобытности, Варос сам решал занимавшую его поколение задачу - выбор своего пути. Его произведения - свидетельство серьезного творческого труда.

...Родился Варос в Шираке. Сколько поэтов, художников подарила нам скудная на урожаи, но щедрая на таланты ширакская земля! Может, от этой земли, от ее облика, где трагичность Армении явлена всего полнее, драматизм, оригинальность, беспощадная правда творчества художника? Первые же шахмурадяновские работы на выставках представили армянскому зрителю вполне сложившегося художника. Не случайно его работы были замечены, и мы с неослабным вниманием следили за каждым новым произведением. А как тепло отзывался о нем маэстро Кочар, который пристально наблюдал жизнь своих друзей - молодых художников. Он самоотверженно бросался на защиту их творений, поддерживал их поиски. В работах Вароса он отмечал полет фантазии, тонкий вкус, облеченный в крепкую форму. Всякий раз, когда вспоминаются слова маэстро о том, что признаком новаторства являются душевное настроение, одухотворенность художника, движимого определенной идеей, передо мной встает Варос - живое олицетворение этих взглядов.

Природное тяготение Вароса к поэтическим метафорам - стихия, в которой он жил и творил. Он конструировал свой сюжет из цветовых плоскостей, часто в контрастных отношениях, не заботясь о светотеневых градациях. Устойчивость же повторяющихся приемов сочеталась с живой непосредственностью импровизации, с убежденностью в абсолютной реальности изображенного.

Композиционное мастерство Вароса проявилось во многих его работах. Более самобытна картина "Бабочка". Композиция ее на редкость удачна: сдержанная гармония тонов, изящество целого, поэзия и очарование летнего дня - все это передано с непосредственной выразительностью. А сама девичья фигура кажется легким видением, откровением. Все воспринимается сквозь призму синего цвета, и оттенки этой синевы заставляют предметы светиться сдержанным светом, контрастирующим с прозрачным розово-коричневатым цветовым сочетанием пространства, где явлена фигура девушки.

Символично воспринимается одна из последних работ художника - "Альбатрос". Она изображает прерванный полет птицы. Раненая, она стремительно падает вниз, прорезая пространство. Сдержанность решения, отсутствие какого бы то ни было надрыва, нагнетания чувств производят огромное впечатление, рождая ощущение высокой трагедии.

Что таит в себе этот образ-символ? Почему так жестоко и больно тревожит он душу? Может, потому, что поразительно трогательна в своей беззащитности, хрупкости эта юная жизнь? Какие силы приближают изображенное художником к реальности, да еще с таким трагическим исходом, когда смерть не завершение жизни, а обрыв?

Очевидно, не надо заниматься толкованием его полотен. Его произведения не слепок с натуры, а метафора: сам он говорил, что не изображает жизнь, а создает нечто параллельное ей. В толковании метафоры могут быть варианты. Он предлагал свои...

Работы В. Шахмурадяна успешно экспонировались за рубежом - в Голландии, Франции, Венгрии, Германии, Бельгии. Он создал картины, которые заняли достойное место в армянском изобразительном искусстве и передают нам взволнованность их творца.

...Мне вспоминается Варос быстро идущим по улице Горького в Москве. Замшевая коричневая куртка с поднятым воротником распахнута и наполнена ветром. Заметив меня, удивленно остановился. Плохо помню, о чем мы говорили. Это была не последняя встреча с ним, не раз видела его потом на выставках. Но таким он запомнился почему-то навсегда: до конца пытающимся пробиться сквозь тугую стену холодного московского ветра, пронизанного сыростью и пахнущего зимой.

Наталия Гомцян