†Azura†

Идите же! - Мой голос нем И тщетны все слова. Я знаю, что ни перед кем Не буду я права. Я знаю: в этой битве пасть Не мне, прелестный трус! Но, милый юноша, за власть Я в мире не борюсь. И не оспаривает Вас Высокородный стих. Вы можете - из-за других - Моих не видеть глаз, Не слепнуть на моем огне, Моих не чуять сил... Какого демона во мне Ты в вечность упустил! Но помните, что будет суд, Разящий, как стрела, Когда над головой блеснут Два пламенных крыла. 11 июля 1913

ВОЖДЯМ Срок исполнен, вожди! На подмостки Вам судеб и времен колесо! Мой удел - с мальчуганом в матроске Погонять золотое серсо. Ураганом святого безумья Поднимайтесь, вожди, над толпой! Всё безумье отдам без раздумья За весеннее: "Пой, птичка, пой". 1909-1910

В РАЮ Воспоминанье слишком давит плечи, Я о земном заплачу и в раю, Я старых слов при нашей новой встрече Не утаю. Где сонмы ангелов летают стройно, Где арфы, лилии и детский хор, Где всё покой, я буду беспокойно Ловить твой взор. Виденья райские с усмешкой провожая, Одна в кругу невинно-строгих дев, Я буду петь, земная и чужая, Земной напев! Воспоминанье слишком давит плечи, Настанет миг,- я слез не утаю... Ни здесь, ни там,- нигде не надо встречи, И не для встреч проснемся мы в раю! 1909-1910

ТОЛЬКО ДЕВОЧКА Я только девочка. Мой долг До брачного венца Не забывать, что всюду - волк И помнить: я - овца. Мечтать о замке золотом, Качать, кружить, трясти Сначала куклу, а потом Не куклу, а почти. В моей руке не быть мечу, Не зазвенеть струне. Я только девочка,- молчу. Ах, если бы и мне Взглянув на звезды знать, что там И мне звезда зажглась И улыбаться всем глазам, Не опуская глаз! 1909-1910

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ДАМА Серый ослик твой ступает прямо, Не страшны ему ни бездна, ни река... Милая Рождественская дама, Увези меня с собою в облака! Я для ослика достану хлеба, (Не увидят, не услышат,- я легка!) Я игрушек не возьму на небо... Увези меня с собою в облака! Из кладовки, чуть задремлет мама, Я для ослика достану молока. Милая Рождественская дама, Увези меня с собою в облака! 1909-1910

ЗА КНИГАМИ "Мама, милая, не мучь же! Мы поедем или нет?" Я большая,- мне семь лет, Я упряма,- это лучше. Удивительно упряма: Скажут нет, а будет да. Не поддамся никогда, Это ясно знает мама. "Поиграй, возьмись за дело, Домик строй".- "А где картон?" "Что за тон?"- "Совсем не тон! Просто жить мне надоело! Надоело... жить... на свете, Все большие - палачи, Давид Копперфильд"... - "Молчи! Няня, шубу! Что за дети!" Прямо в рот летят снежинки... Огонечки фонарей... "Ну, извозчик, поскорей! Будут, мамочка, картинки?" Сколько книг! Какая давка! Сколько книг! Я все прочту! В сердце радость, а во рту Вкус соленого прилавка. 1909-1910

НОВОЛУНЬЕ Новый месяц встал над лугом, Над росистою межой. Милый, дальний и чужой, Приходи, ты будешь другом. Днем — скрываю, днем — молчу. Месяц в небе,— нету мочи! В эти месячные ночи Рвусь к любимому плечу. Не спрошу себя: «Кто ж он?» Все расскажут — твои губы! Только днем объятья грубы, Только днем порыв смешон. Днем, томима гордым бесом, Лгу с улыбкой на устах. Ночью ж... Милый, дальний... Ах! Лунный серп уже над лесом! Октябрь 1909, Таруса

ЕЩЕ МОЛИТВА И опять пред Тобой я склоняю колени, В отдаленье завидев Твой звездный венец. Дай понять мне, Христос, что не все только тени Дай не тень мне обнять, наконец! Я измучена этими длинными днями Без заботы, без цели, всегда в полумгле... Можно тени любить, но живут ли тенями Восемнадцати лет на земле? И поют ведь, и пишут, что счастье вначале! Расцвести всей душой бы ликующей, всей! Но не правда ль: ведь счастия нет, вне печали? Кроме мертвых, ведь нету друзей? Ведь от века зажженные верой иною Укрывались от мира в безлюдье пустынь? Нет, не надо улыбок, добытых ценою Осквернения высших святынь. Мне не надо блаженства ценой унижений. Мне не надо любви! Я грущу - не о ней. Дай мне душу, Спаситель, отдать - только тени В тихом царстве любимых теней. Осень 1910, Москва

В ЗАЛЕ Над миром вечерних видений Мы, дети, сегодня цари. Спускаются длинные тени, Горят за окном фонари, Темнеет высокая зала, Уходят в себя зеркала... Не медлим! Минута настала! Уж кто-то идет из угла. Нас двое над темной роялью Склонилось, и крадется жуть. Укутаны маминой шалью, Бледнеем, не смеем вздохнуть. Посмотрим, что ныне творится Под пологом вражеской тьмы? Темнее, чем прежде, их лица,— Опять победители мы! Мы цепи таинственной звенья, Нам духом в борьбе не упасть, Последнее близко сраженье, И темных окончится власть Мы старших за то презираем, Что скучны и просты их дни... Мы знаем, мы многое знаем Того, что не знают они! 1908-1910

МАМЕ В старом вальсе штраусовском впервые Мы услышали твой тихий зов, С той поры нам чужды все живые И отраден беглый бой часов. Мы, как ты, приветствуем закаты, Упиваясь близостью конца. Все, чем в лучший вечер мы богаты, Нам тобою вложено в сердца. К детским снам клонясь неутомимо, (Без тебя лишь месяц в них глядел!) Ты вела своих малюток мимо Горькой жизни помыслов и дел. С ранних лет нам близок, кто печален, Скучен смех и чужд домашний кров... Наш корабль не в добрый миг отчален И плывет по воле всех ветров! Все бледней лазурный остров — детство, Мы одни на палубе стоим. Видно грусть оставила в наследство Ты, о мама, девочкам своим! 1907-1910

В ПАРИЖЕ Дома до звезд, а небо ниже, Земля в чаду ему близка. В большом и радостном Париже Все та же тайная тоска. Шумны вечерние бульвары, Последний луч зари угас. Везде, везде всё пары, пары, Дрожанье губ и дерзость глаз. Я здесь одна. К стволу каштана Прильнуть так сладко голове! И в сердце плачет стих Ростана Как там, в покинутой Москве. Париж в ночи мне чужд и жалок, Дороже сердцу прежний бред! Иду домой, там грусть фиалок И чей-то ласковый портрет. Там чей-то взор печально-братский. Там нежный профиль на стене. Rostand и мученик Рейхштадтский И Сара — все придут во сне! В большом и радостном Париже Мне снятся травы, облака, И дальше смех, и тени ближе, И боль как прежде глубока. Июнь 1909, Париж

ВСТРЕЧА Вечерний дым над городом возник, Куда-то вдаль покорно шли вагоны, Вдруг промелькнул, прозрачней анемоны, В одном из окон полудетский лик. На веках тень. Подобием короны Лежали кудри... Я сдержала крик: Мне стало ясно в этот краткий миг, Что пробуждают мертвых наши стоны. С той девушкой у темного окна — Виденьем рая в сутолке вокзальной — Не раз встречалась я в долинах сна. Но почему была она печальной? Чего искал прозрачный силуэт? Быть может ей — и в небе счастья нет? 1907-1910

* * * Светло-серебряная цвель Над зарослями и бассейнами. И занавес дохнёт — и в щель Колеблющийся и рассеянный Свет... Падающая вода Чадры. (Не прикажу — не двинешься!) Так пэри к спящим иногда Прокрадываются в любимицы. Ибо не ведающим лет — Спи!— головокруженье нравится. Не вычитав моих примет, Спи, нежное мое неравенство! Спи.— Вымыслом останусь, лба Разглаживающим неровности. Так Музы к смертным иногда Напрашиваются в любовницы. 16 июля 1922

Листья ли с древа рушатся, Розовые да чайные? Нет, с покоренной русости Ризы ее, шелка ее... Ветви ли в воду клонятся, К водорослям да к ржавчинам? Нет,— без души, без помысла Руки ее упавшие. Смолы ли в траву пролиты,— В те ли во лапы кукушечьи? Нет,— по щекам на коврики Слезы ее,— ведь скушно же! Барин, не тем ты занятый, А поглядел бы зарево! То в проваленной памяти — Зори ее: глаза его! <1922>

Неподражаемо лжет жизнь: Сверх ожидания, сверх лжи... Но по дрожанию всех жил Можешь узнать: жизнь! Словно во ржи лежишь: звон, синь... (Что ж, что во лжи лежишь!) — жар, вал Бормот — сквозь жимолость — ста жил... Радуйся же!— Звал! И не кори меня, друг, столь Заворожимы у нас, тел, Души — что вот уже: лбом в сон. Ибо — зачем пел? В белую книгу твоих тишизн, В дикую глину твоих «да» — Тихо склоняю облом лба: Ибо ладонь — жизнь. 8 июля 1922

И скажешь ты: Не та ль, Не ты, Что сквозь персты: Листы, цветы — В пески... Из устных Вер — индус, Что нашу грусть — В листы, И груз — в цветы Всего за только всхруст Руки В руке: Игру. Индус, а может Златоуст Вер — без навек, И без корней Верб, И навек — без дней... (Бедней Тебя!) И вот Об ней, Об ней одной. 3 июля 1922

Когда-нибудь, прелестное созданье, Я стану для тебя воспоминаньем, Там, в памяти твоей голубоокой, Затерянным - так далеко-далеко. Забудешь ты мой профиль горбоносый, И лоб в апофеозе папиросы, И вечный смех мой, коим всех морочу, И сотню - на руке моей рабочей - Серебряных перстней, чердак-каюту, Моих бумаг божественную смуту... Как в страшный год, возвышены бедою, Ты - маленькой была, я - молодою.

Русской ржи от меня поклон, Полю, где баба застится... Друг! Дожди за моим окном, Беды и блажи на сердце... Ты в погудке дождей и бед — То ж, что Гомер в гекзаметре. Дай мне руку — на весь тот свет! Здесь мои — обе заняты. 7 мая 1925

* * * Милые спутники, делившие с нами ночлег! Версты, и версты, и версты, и черствый хлеб... Рокот цыганских телег, Вспять убегающих рек - Рокот... Ах, на цыганской, на райской, на ранней заре - Помните утренний ветер и степь в серебре? Синий дымок на горе И о цыганском царе - Песню... В черную полночь, под пологом древних ветвей, Мы вам дарили прекрасных - как ночь - сыновей, Нищих - как ночь - сыновей... И рокотал соловей - Славу. Не удержали вас, спутники чудной поры, Нищие неги и нищие наши пиры. Жарко пылали костры, Падали к нам на ковры - Звезды...

* * * Белое солнце и низкие, низкие тучи, Вдоль огородов - за белой стеною - погост. И на песке вереницы соломенных чучел Под перекладинами в человеческий рост. И, перевесившись через заборные колья, Вижу: дороги, деревья, солдаты вразброд. Старая баба - посыпанный крупною солью Черный ломоть у калитки жует и жует... Чем прогневили тебя эти серые хаты, Господи! - и для чего стольким простреливать грудь? Поезд прошел и завыл, и завыли солдаты, И запылил, запылил отступающий путь... Нет, умереть! Никогда не родиться бы лучше, Чем этот жалобный, жалостный, каторжный вой О чернобровых красавицах.- Ох, и поют же Нынче солдаты! О господи боже ты мой!

За девками доглядывать, не скис ли в жбане квас, оладьи не остыли ль, Да перстни пересчитывать, анис Ссыпая в узкогорлые бутыли, Кудельную расправить бабке нить, Да ладаном курить по дому росным, Да под руку торжественно проплыть Соборной площадью, гремя шелками, с крёстным. Кормилица с крикливым петухом В переднике - как ночь ее повойник!- Докладывает древним шепотком, Что молодой - в часовенке - покойник. И ладанное облако углы Унылой обволакивает ризой. И яблони - что ангелы - белы, И голуби на них - что ладан - сизы. И странница, прихлебывая квас Из ковшика, на краешке лежанки О Разине досказывает сказ И о его прекрасной персиянке.

ПРИМЕТЫ Точно гору несла в подоле - Всего тела боль! Я любовь узнаю по боли Всего тела вдоль. Точно поле во мне разъяли Для любой грозы. Я любовь узнаю по дали Всех и вся вблизи. Точно нору во мне прорыли До основ, где смоль. Я любовь узнаю по жиле, Всего тела вдоль Cтонущей. Сквозняком как гривой Овеваясь, гунн: Я любовь узнаю по срыву Самых верных струн Горловых,- горловых ущелий Ржавь, живая соль. Я любовь узнаю по щели, Нет!- по трели Всего тела вдоль! 29 ноября 1924

* * * Люблю - но мука еще жива. Найди баюкающие слова: Дождливые, - расточившие все Сам выдумай, чтобы в их листве Дождь слышался: то не цеп о сноп: Дождь в крышу бьет: чтобы мне на лоб, На гроб стекал, чтобы лоб - светал, Озноб - стихал, чтобы кто-то спал И спал... Сквозь скважины, говорят, Вода просачивается. В ряд Лежат, не жалуются, а ждут Незнаемого. (Меня - сожгут). Баюкай же - но прошу, будь друг: Не буквами, а каютой рук: Уютами... 24 сентября 1923

КРЕСТИНЫ Воды не перетеплил В чану, зазнобил - как надобно - Тот поп, что меня крестил. В ковше плоскодонном свадебном Вина не пересластил - Душа да не шутит брашнами!- Тот поп, что меня крестил На трудное дело брачное: Тот поп, что меня венчал. (Ожжась, поняла танцовщица, Что сок твоего, Анчар, Плода в плоскодонном ковшике Вкусила...) - На вечный пыл В пещи смоляной поэтовой Крестил - кто меня крестил Водою неподогретою Речною,- на свыше сил Дела, не вершимы женами - Крестил - кто меня крестил Бедою неподслащенною: Беспримесным тем вином. Когда поперхнусь - напомните! Каким опалюсь огнем? Все страсти водою комнатной Мне кажутся. Трижды прав Тот поп, что меня обкарнывал. Каких убоюсь отрав? Все яды - водой отварною Мне чудятся. Что мне рок С его родовыми страхами - Раз собственные, вдоль щек, Мне слезы - водою сахарной! А ты, что меня крестил Водой исступленной Савловой (Так Савл, занеся костыль, Забывчивых останавливал) - Молись, чтоб тебя простил - Бог. 1 января 1925

На што мне облака и степи И вся подсолнечная ширь! Я раб, свои взлюбивший цепи, Благословляющий Сибирь. Эй вы, обратные по трахту! Поклон великим городам. Свою застеночную шахту За всю свободу не продам. Поклон тебе, град Божий, Киев! Поклон, престольная Москва! Поклон, мои дела мирские! Я сын, не помнящий родства... Не встанет - любоваться рожью Покойник, возлюбивший гроб. Заворожил от света Божья Меня верховный рудокоп. 3 мая 1921