Операция "Немезис"

[Pandukht]

ИСААКЯН И УБИЙСТВО ТАЛЕАТА

15 марта 1921 года на проспекте Гартенберг в берлинском районе Шарлоттенбург армянский мститель Согомон Телерян убил Мехмеда Талеата-пашу - организатора геноцида армян и бывшего министра внутренних дел Турции. Однако немногим известно, что одним из непосредственных организаторов убийства Талеата-паши был и Аветик Исаакян.

В период геноцида армян, в 1915 году, Аветик Исаакян находился в Берлине, куда ужасные известия доходили до него в вызывающих озноб подробностях. «Эти известия довели моего отца до грани безумия. От страданий он впадал в отчаяние», - вспоминает сын писателя - Виген Исаакян.

Еще в 1914 году Аветик Исаакян был секретарем «Германо-армянского товарищества», созданного большим другом армянского народа Йоханнесом Лепсиусом, и редактором издаваемого товариществом журнала «Месроп». После начала Первой мировой их основной целью стала передача Европе достоверной информации об армянских погромах и ведение проармянской пропаганды в протурецкой Германии.

9 октября 1915 года состоялось заседание «Германо-армянского товарищества», во время которого немецкого императора Вильгельма призвали использовать свое влияние на Турцию, чтобы та прекратила погромы армян.

В 1918 году Исаакян вместе с другими деятелями эмиграции основывает армянский информационный центр, чтобы иметь возможность для опровержения ложной турецкой информации.

То, что Аветик Исаакян был одним из организаторов убийства Талеата-паши и находился в центре событий, подтверждают многочисленные письма и записки, адресованные ему и написанные им самим. В музее литературы и искусства им. Е. Чаренца сохранилось адресованных ему три письма за подписью Арташеса. В одном из них написано: «Дорогой Аво, в эту минуту я написал письмо на твой адрес, в котором прошу от имени Мушега, Акопа и моего лично, чтобы ты работал для нас в Берлине, нам нужно попасть на Кавказ через Германию или Украину. А там к нам, наверное, присоединится и Ашот. Просим, чтобы ты помог нам в этом вопросе…» Автором письма был мститель из Хоторджура Арташес Геворгян, который в 1922 году вместе со Степаном Цагикяном и Петросом Тер-Петросяном убил в Тифлисе непосредственного организатора погромов в Хоторджуре Джемала-пашу.

То, что Исаакян участвовал в операции «Немесис», сомнений не вызывает. В доме Исаакяна множество раз говорилось о Согомоне Телеряне. Своей невестке Изабелле Исаакян во всех подробностях рассказывал о своем участии в убийстве Талеата. Есть даже мнение, что изначально это преступление было заказано поэту. Из рассказаного Исаакяном становится известно, что в Берлине он множество раз встречался с Телеряном, и они вместе внимательно изучали фотографии Талеата. Вероятно, это изучение было сделано с целью обнаружения Талеата, обосновавшегося в начале 1921 года в Берлине под именем Али Сали Бея, торговца.

Об этом свидетельствует и Виген Исаакян: «В его (Аветика Исаакяна - А. Г.) душе царило лишь одно чувство. Чувство мести. Осенью 1919 г. он три месяца находился в Берлине, ему было дано секретное задание. Вместе с другими, такими же пылающими чувством мести армянскими ребятами он должен был следить за палачом армянского народа Талеатом, который скрывался в Берлине под чужим именем и постоянно менял квартиры. Как мы знаем, это чудовище понесло достойное наказание: храбрый Согомон Телерян, как разъяренный зверь, прикончил его в Берлине, на асфальте. И мой отец имел свой вклад в это священное дело».

Аветик Исаакян следил за Талеатом не только в Берлине. 26 ноября 1919 года в письме, адресованном Ваану Закаряну, он пишет из Женевы: «Недавно берлинский зверь, это чудовище на несколько дней приехал в Швейцарию, но, пока мы узнали, он уже вернулся в Берлин. У них было собрание в Берне, и он приехал под тем же именем, под каким он жил в Берлине».

За судебным процессом, который начался после убийства Талеата, Исаакян следил самым внимательным образом и писал после суда: «Вместе с Согомоном на улицу вышел не только он. Это был не он - с ним спускались века, миллионы убитых. Он нес впереди себя знамя чести всего народа…»

Ашот Габриэлян

Edited April 21, 2009 by Pandukht

[Pandukht]

Возмездие

[Pandukht]

Случайно наткнулся на фотографию:

Акоп Мелкумян (Яков Мелкумов), 1918 г.

[Pandukht]

Степан Цагикян

[Pandukht]

Арташес Геворкян. Привел в исполнение приговор Джемалю.

[Pandukht]

Аршавир Ширакян. Казнил Саида Халима и Джемаля Азми

[Pandukht]

Армен Гаро, ответственный руководитель операции "Немезис"

[Pandukht]

Петрос Тер-Погосян, палач Джемаля-паши

[Pandukht]

Шаан Натали, руководитель операции

[Pandukht]

Уникальные кадры. Аршавир Ширакян - участник операции "Немезис", ликвидатор Бехаэддина Шакира, Саида Халим-паши, Джемаля Азми и нескольких предателей-армян:

Edited November 13, 2009 by Pandukht

[Pandukht]

Операция «Вреж» и книга Рольфа Хосфильда

К 90-й годовщине Геноцида армян были опубликованы две монографии на немецком языке: сборник документов дипломатической переписки из архивов МИД Германии под редакцией Вольфганга Густа и книга Рольфа Хосфильда «Операция «Немесис», которая охватывает период с Берлинского конгресса (1878) до 1922 г. Это ретроспективный рассказ об убийстве пяти этнических турок, двух азербайджанцев и трех армян подпольной группой «Вреж» в период с 1921 по 1922 гг. Ее организатор Армен Каро был членом оттоманского парламента от Эрзерума в период, предшествующий Геноциду.

Книга Хосфильда является второй популяризированной немецкой монографией на тему истории Геноцида армян. Автор - опытный журналист, редактор и продюсер. «Операция «Немезис» написана на основе его исследований и охватывает всю уже существующую англоязычную литературу по операции «Вреж», дополняя ее воспоминаниями и рассказами современников и другими материалами.

Основываясь на исследованиях турецкого ученого Танера Акчама, Хосфильд описывает аморфность общественного мнения побежденной Османской империи после Первой мировой войны. С одной стороны, существовало ясное понимание того, что проблема преступлений, совершенных режимом военного периода, должна быть как-то решена. «Давайте докажем, что мы обладаем национальной энергией, достаточной для того, чтобы действовать силой закона против руководителей этих бандитов, которые попрали правосудие, опозорили нашу национальную честь и жизнь» - требовала редакционная статья в Alemdar. Эта позиция присутствует и в современной Турции, где те же ключевые слова «честь», «позор» и «нация» продолжают доминировать в общественной дискуссии о Геноциде армян. За 90 лет имел место незначительный прогресс. Ни раскаяние, ни правовые принципы, ни сочувствие к уничтоженным и изуродованным жизням и попранной чести обездоленных жертв не стали движущими мотивами готовности Турции обратиться к черным страницам национальной истории - только стремление защитить национальную честь.

Кратковременная готовность послевоенного османского общества обратиться к преступлениям была продиктована и политическими расчетами. Турции было известно, что победившие союзники начнут собственное судебное расследование в случае, если османским властям не удастся привлечь к ответственности младотурецких исполнителей и авторов того, что союзники уже в 1915 г. охарактеризовали как «преступления против человечности». Была широко распространена и надежда на то, что Антанта вознаградит Османскую империю за следствие в отношении «военных преступников» признанием нерушимости территории государства. Но ожидаемый торг вокруг территориальной целостности так и не состоялся. Кроме того, обсуждение, посвященное ответственности за «зверства в отношении армян, в результате которых наша страна превратилась в гигантскую бойню» (османский министр внутренних дел Мустафа Ариф, 21.12.1918) провалилось, хотя член османского парламента - грек Эмануель Эмануелидис поднял вопрос об общей ответственности турок-мусульман.

Однако вскоре было достигнуто общее взаимопонимание, в результате чего вопрос ответственности был ограничен младотурецким Комитетом единения и прогресса, да и то не всех его членов, а лишь некоторых активных членов правительства. Эти ограничения обеспечили безнаказанность для тех лидеров младотурок, кто остался у власти после войны. Но многие из ответственных за Геноцид бежали за границу, в основном в Германию. Из 17 смертных приговоров, вынесенных военными трибуналами, только три были приведены в исполнение.

Младотурецкий триумвират в составе Талаата, Энвера, Джемаля и доктора Назима был заочно приговорен к смерти в Константинополе 5 июля 1919 г. Талаат, который рассматривался в качестве носителя основной политической ответственности за Геноцид армян, занимал первую строчку в списке «Врежа» и был убит в качестве первой цели Согомоном Тейлиряном в Берлине 15 марта 1921 г. По мнению современников, и в особенности армян, приговор берлинского суда присяжных от 3 июня 1921 г., признавший Тейлиряна невиновным, означал триумф правосудия и исторической правды.

Реальное значение «дела Талаата-паши» заключалось в том, что оно повлияло на двух молодых юристов-евреев, открыв им глаза. Хосфильд лишь коротко упоминает об этом. Роберт М. В. Кемпнер (1899-1993), посещавший процесс в качестве студента-юриста и впоследствии ставший ведущим обвинителем на Нюрнбергском процессе, писал впоследствии о геноцидальных последствиях безнаказанности. «Уничтожение 1,4 миллиона армян-христиан по приказу турецкого правительства было первой программой геноцида в этом столетии. Потребовалось лишь 20 лет для того, чтобы пройти путь от этого холокоста (...) к холокосту, жертвами которого стали 6 миллионов евреев».

Рафаэль Лемкин - автор Конвенции ООН о наказании и предотвращении геноцида (1948) писал в своих воспоминаниях: «В Турции более 1 миллиона 200 тысяч армян были убиты только за то, что были христианами. После окончания войны около 150 турецких военных преступников были арестованы и интернированы британским правительством на Мальтийские острова. Армяне направили делегацию на Версальскую мирную конференцию и потребовали правосудия. Затем однажды я прочитал в газете, что все турецкие преступники были освобождены. Я был в шоке. Целая нация была уничтожена, и виновные в этом освобождены. Почему наказывают человека, совершившего убийство? Почему убийство целой нации является меньшим преступлением, чем убийство одного человека? Я не знал ответов на эти вопросы, но чувствовал, что закон против данного типа убийства на расовой или религиозной почве должен быть принят во всем мире».

Юридическое определение геноцида, данное Лемкиным, основано на эмпирическом опыте оттоманского геноцида в отношении христиан и геноцида в отношении европейского еврейства в ходе Второй мировой войны. Потребовалась еще одна мировая война и еще один геноцид, чтобы заставить преемницу Лиги Наций - Организацию Объединенных Наций - принять законопроект Лемкина, который он ранее безуспешно предлагал на встрече Лиги Наций в Мадриде в 1934 г.

Неюристы делали сравнения и выводы другого рода. 25 мая 1926 г. Шалом Шварцбарт из Смоленска убил главного атамана Украины Симона Петлюру, который в качестве председателя директории Украинской Народной Республики нес главную ответственность за убийства евреев. По этому поводу нацистский идеолог балтийского происхождения Альфред Розенберг в своем ежемесячнике Der Weltkampf («Всемирная борьба: ежемесячник по еврейской проблеме во всех странах») провел параллели с убийством Талаата и предполагаемым негативным воздействием оправдания Тейлиряна в 1921 г. Хосфилд не включает в свою книгу подобных откликов, но упоминает и «двойной процесс» против мстителя Мисака Торлакяна, 18 июля 1921 г. застрелившего перед отелем «Пера» (Константинополь) Бинбуд Хан Дживаншира, бывшего министра внутренних дел Азербайджана, который считается ответственным за убийство около 30 тыс. армян в Баку в сентябре 1918 г. 20 октября 1921 г. британский военный трибунал в Константинополе вынес приговор «виновен, но не ответствен» исходя из душевного состояния Торлакяна во время произошедшего. Как и Тейлирян, Торлакян был немедленно депортирован после своего оправдания с тем, чтобы предотвратить повторные процессы.

Однако ни одна другая акция «Вреж» и ни один судебный процесс не привлекли такого внимания современников и последующих поколений, как дело об убийстве Талаата-паши в 1921 г. в Берлине. Немецкие публикации о процессе в том же году (с переизданием в 1980 и 1985) нашли свое выражение в пьесах и драматических постановках, начиная с трагедии Седрака Шавена в пяти актах Talaati Anknume («Убийство Талаата», Париж, 1928), радиопостановке Кая Грена «Процесс Талаата-паши» (Германия, 2001) и заканчивая документальной театральной постановкой немецкого драматурга Ганса-Вернера Крезингера Histovy Tilt (2005). По мере приближения 90-летней годовщины (2011) по крайней мере два кинопроекта находятся в стадии реализации: режиссер документального фильма The Screamers (2007) Карла Карабедян работает в США над телевизионным документальным фильмом о жизни и процессе С. Тейлиряна. Аналогичные планы имеет и проживающая в настоящее время в Берлине продюсер из Еревана Маргарита Восканян.

Тесса Хофманн, научный сотрудник Института восточноевропейских исследований и Свободного университета в Берлине, Германия

Edited November 18, 2009 by Pandukht

[Pandukht]

Последняя тайна А. С.

Лет 10 назад Виктор Солахян вначале в прессе (см. «ГА» от 24 декабря 2002 г.), а затем и отдельной книгой («Жизнь - подвиг. Неизвестные страницы жизни и деятельности выдающегося патриота, скульптора и педагога Ара Сарксяна», Ереван, изд-во «Грабер», 2004, с. 80) изложил свою версию «неизвестных страниц» биографии выдающегося армянского скульптора Ара Миграновича Сарксяна.

Книга явилась итогом многолетнего расследования, принесшего поистине сенсационные результаты. Виктору Солахяну (племяннику жены Мастера, с юных лет имевшему возможность постоянного общения с ним, а после его кончины и доступ к его личному архиву и библиотеке) благодаря проявленному упорству, настойчивости и, как правило, сопровождающему обладателей этих качеств счастливому стечению обстоятельств удалось обнаружить, что в жизни человека, о котором написано множество статей и книг и о котором, казалось бы, известно абсолютно все, есть как минимум две неизвестные страницы. Одна - относящаяся к ранней молодости художника и его тщательно скрываемому участию в операции «Немезис», и вторая - относящаяся к последним дням жизни, точнее, по версии В. Солахяна, к гибели Ара Сарксяна.

Желающих узнать захватывающие подробности мы отсылаем к упомянутой книге В. Солахяна, здесь же только напомним, что уже после смерти Мастера он обнаружил в его библиотеке книгу, подаренную ему, судя по дарственной, за 10 дней до его смерти американской пианисткой Люси Ишханян, приехавшей в 1969 году в Ереван на гастроли. Причем книга была передарена Ара Сарксяну, ибо в ней сохранилась еще одна дарственная - самой Люси Ишханян с неразборчивой подписью - судя по всему, автора - народного мстителя Аршавира Ширакяна, участника покушений в Риме (на премьер-министра Турции Сеида Халима, подписавшего приказ о депортации армян) и в Берлине (на организаторов Геноцида и палачей армянского народа Джемала Азми и Бехаэтдина Шакира). Заинтересованный неожиданным совпадением дат, Виктор Солахян внимательно прочитал книгу воспоминаний Аршавира Ширакяна и обнаружил в ней строки, посвященные еще одному участнику операции - молодому студенту, художнику А.С.. Соотнеся их с временем учебы Ара Сарксяна в Риме и Вене и некоторыми другими обстоятельствами его жизни, Виктор Солахян пришел к выводу, что это был именно он.

Затем, внимательно изучив реалии последних дней жизни и смерти Ара Сарксяна, свидетельства очевидцев (среди которых был и он сам), явно подтасованные медицинские акты и заключения, В. Солахян пришел к выводу, что Мастер, уже больше четырех месяцев пребывавший в больнице в связи с переломом ноги и уже готовившийся выписаться, был намеренно умерщвлен.

Повторим, Виктор Солахян в подтверждение своих версий приводит множество фактов, аргументов и документов, и хотя, на наш взгляд, не все детали исследованы досконально и не все, как говорится, узелки убедительно завязаны, тем не менее, основные его предположения, на наш взгляд, выглядели вполне обоснованно. Между тем и сомневающихся было немало, слишком уж не совпадали эти неизвестные страницы с привычным обликом Ара Сарксяна.

В последующие годы, насколько известно, никто изучением неожиданно открывшихся обстоятельств жизни и смерти Ара Сарксяна всерьез не занимался. Никто их публично не опровергал, но и не подтверждал.

Но вот на днях представилась возможность получить более чем убедительный и окончательный ответ на один из главных вопросов: действительно ли Ара Сарксян был участником операции «Немезис», действительно ли именно его имели в виду авторы воспоминаний, упоминая некоего молодого студента, художника А. С.? Все существовавшие по этому поводу сомнения снял недавний визит в Ереван самой Люси Ишханян и ее рассказ (в том числе и в беседе с автором этих строк) о том давнем приезде в Армению, об обстоятельствах передачи книги Аршавира Ширакяна Ара Сарксяну.

По ее словам, дело обстояло так. Отец Люси был близким другом Аршавира Ширакяна, и их семьи тесно дружили. И вообще она росла в патриотической атмосфере потомственных дашнакцаканов и с детства герои «Немезиса» были ее кумирами.

В 1969 году ей посчастливилось совершить гастрольную поездку в Ереван. Перед поездкой Аршавир Ширакян, который сам мечтал посетить Армению, но не мог получить разрешения, сказал ей, что в Ереване у него есть близкий друг Ара Сарксян, но он не знает, жив ли он. И поскольку все экземпляры изданной им в 1965 году книги воспоминаний «Это было завещано жертвами» были уже распроданы, он попросил Люси Ишханян передать Ара Сарксяну подаренный ей некогда экземпляр. При этом он прошептал ей на ухо, что упоминающийся в книге А. С. - это и есть знаменитый армянский скульптор Ара Сарксян. Такова разгадка двойной дарственной надписи, вызывавшей столько домыслов.

Когда Люси приехала в Ереван, она то ли никак не могла найти время для передачи книги, то ли ей говорили, что навестить Ара Сарксяна в больнице невозможно. И тут, как нам представляется, она сделала опрометчивый шаг, о котором до последнего времени не было известно. Она попросила кого-то из сопровождавших ее (она и сейчас наивно говорит: вроде бы кто-то из филармонии) передать книгу адресату. Этот факт, возможно, многое объясняет, ибо нет никаких сомнений, что «филармонист», прежде чем передать книгу по назначению, ознакомил с ней свое непосредственное начальство, которое наверняка сразу же догадалось о той скрытой в книге тайне, о которой позже с такой легкостью догадался полный дилетант в этой сфере Виктор Солахян.

Во всех случаях этот факт еще раз подтверждает необходимость более тщательного анализа даже известных событий последнего периода жизни А. С., в частности, более точного их хронометража. С другой стороны, известно, что А. С. оказался под подозрением уже с 1959 года, когда выяснилось, что, вопреки заполняемым им анкетам, за рубежом проживает его брат, к тому же видный деятель «Дашнакцутюн».

Все это очень важные моменты для понимания сгустившейся вокруг А. С. атмосферы. Какую роль в ускорении процессов сыграли визиты в 1968 году в Ереван его старых знакомых по Риму и Вене, художников Онника Аветисяна и Сарухана? Каков, наконец, комплекс причин, побудивших человека, добившегося всех возможных титулов, званий и должностей (действительный член (академик) Академии художеств СССР, член правления Союза художников СССР, Народный художник СССР и Арм. ССР, председатель Союза художников Армении, ректор и заведующий кафедрой скульптуры Ереванского художественно-театрального института и т. д.), прийти к убеждению, что из больницы (где он лежал с банальным переломом ноги) он уже не выйдет, и даже написать завещание, начинающееся такими удивительными строками: «После моей кончины обязательно произвести вскрытие моего тела. Без вскрытия не предавать земле...»

Но даже предусмотрительный А. С. не мог предположить, что и вскрытие ничего не даст (во всяком случае, пока), оно лишь пополнило длинный ряд абсурдных и противоречащих друг другу медицинских справок и заключений, из которых можно сделать только один несомненный вывод: если даже А. С. и не был преднамеренно умерщвлен, как небезосновательно считает В. Солахян, то все эти подтасовки и фальсификации в оформлении истории его болезни и причин смерти дают полное основание подозревать, что дело здесь нечисто. Подчеркнем: речь идет о вовсе не рядовом пациенте и вовсе не о рядовых врачах.

Таким образом, сегодня, после показаний Люси Ишханян, можно абсолютно точно констатировать, что одну неизвестную страницу жизни Ара Сарксяна, относящуюся к его участию в операции «Немезис», следует считать закрытой (это, конечно, не означает, что не могут обнаружиться какие-то дополнительные детали). Версию же второй страницы, относящейся к обстоятельствам смерти (гибели), на наш взгляд, можно считать вполне обоснованной, но, тем не менее, в юридическом смысле окончательно не доказанной и нуждающейся в дополнительном расследовании. Виктор Солахян, конечно, продолжит свой поиск, и, возможно, и здесь ему поможет счастливый случай. К примеру, может быть, кто-то из читателей «ГА» - бывших врачей, сотрудников КГБ, просто осведомленных лиц - захочет поделиться какой-нибудь полезной информацией.

Между тем было бы правильней, чтобы выявлением истины занялись профессионалы, проведя полноценное расследование всех обстоятельств дела. Нет никаких сомнений, что заполнение неизвестных страниц жизни Ара Миграновича Сарксяна - а сейчас осталась уже одна такая страница, - крайне важная необходимость. И дело тут не только в воссоздании истинного облика выдающегося скульптора и гражданина, извратить который те же силы пытались еще при жизни Мастера, речь идет и об уточнении полной картины уникальной страницы истории нашего народа - операции «Немезис». В конце концов, речь идет и о тщательно скрываемых страницах деятельности безжалостной системы, распоряжавшейся нашими жизнями на протяжении десятилетий. Системы, которая последовательно репрессировала и уничтожала всех, оказывавшихся в радиусе ее досягаемости, участников операции «Немезис» - вспомним только имена Степана Цагикяна, Петроса Тер-Погосяна, Армена Зорьяна и других. Составил ли Ара Мигранович Сарксян исключение или завершил этот трагический список?!

Левон Микаелян

Edited July 5, 2010 by Pandukht

[Pandukht]

Трупы Джемаля Азми и Бехаэтдина Шакира в морге

[Pandukht]

Грач Папазян (1892-1960)

Родился в Йозгате. В 1914 году окончил юридический факультет Константинопольского университета. Получил звание офицера запаса, но, избегая турецкой армии, оказывается в Алеппо. В 1919 году возвращается в Полис и работает в Центральном комитете АРФД. Ответственный орган принял предложение Папазяна - отправиться в Берлин с целью налаживания контактов с турками-организаторами погромов.

Хорошо владея турецким языком, будучи знакомым с турецкими нравами и религиозными обычаями, под псевдонимом "Мехмед Али" Папазян отправился в Берлин.

Там он сблизился с сыном Джемаля Азми - Экмелем, от которого узнал адрес Бехаэтдина Шакира.

На праздник Пасхи, в день поминовения усопших, на улице Ухланд, Аршавир Ширакян и Арам Ерканян убивают Бехаэтдина Шакира и Джемаля Азми. Аршавир Ширакян отмечал, что "без добровольной помощи Мехмеда Али им было бы трудно выполнить задание".

В 1926 году Папазян обосновывается в Алеппо, избирается в парламент Сирии.

Явился одним из основателем семинарии Карен Эппе.

Неоднократно избирался в Бюро АРФД.

Скончался в возрасте 68 лет в Ливане.

По материалам www.arfd.am

[Pandukht]

“Паша, паша!.. Вспомни Урфу и Дер-Зор!..”

“В советское время по понятным причинам имена Геворкяна и Тер-Погосяна оставались неизвестными общественности Армении и Грузии. Да и о самом эпизоде, произошедшем в столице Грузии ровно 90 лет назад, предпочитали вслух не говорить. Между тем поступок двух патриотов не мог не иметь последствий как для них самих, так и для стоявших за ними лиц. Тем более что ехавший в те минуты на службу и услышавший стрельбу Л. Берия сразу “определил” национальность исполнителей. Время постепенно приоткрыло имена и судьбы этих людей, большинство из которых — чудом спасшиеся беженцы из зажиточных сел Хоторджура, раскинувшегося в местности между Байбуртом и Артвином. Оттуда, кстати, и мои корни. Хоторджур славился своим хлебом и вином, 2-3-этажными особняками и школой с французским уклоном”.

Прекрасна была природа Хоторджура, но скудость почвы и высокие налоги вынуждали мужскую часть населения искать заработка в крупных городах. Батрачили хоторджурцы в основном в Тифлисе. Когда осенью 1914-го началась очередная русско-турецкая война, большая часть хоторджурских мужчин находилась в России. Со страхом следили они за развитием событий, ибо опыт прошлых лет подсказывал, что армянские погромы и на этот раз неминуемы. Тем не менее, хоторджурцы, всегда лояльные по отношению к турецкому правительству, рассчитывали на то, что их смиренность им зачтется. Кроме того, близость к границе делало Хоторджур относительно безопасным местом... Когда до Тифлиса дошли вести о взятии русскими войсками Хоторджура, многие хоторджурцы, преисполненные радости, вернулись в родные села. Но Хоторджура не было... Край был разорен и выжжен, из 8 тысяч населения никто не уцелел. Лишь в соседнем турецком селе усилиями одного благочестивого турка удалось спасти трех хоторджурских детей. Судьба жителей сел Хоторджура доподлинно неизвестна. Скорее всего их согнали к Урфе и там перебили. Но о пережитых страданиях красноречиво свидетельствовали записи, оставленные на дощатых стенах опустевших домов и адресованные родным и близким, которые находились далеко. Это был последний предсмертный вопль, взывающий к помощи и мести. К сожалению, эти скорбные послания, переписанные и бережно хранимые хоторджурскими мужчинами, были уничтожены в годы сталинизма, так как представляли собой реальную опасность. До нас дошли записи на стене лишь одного хоторджурского дома, опубликованные в 1916 в статье известного армянского писателя Атрпета. Вот некоторые из них. “Помните нас и живите как люди. Поступайте с турками так же, как они поступают с нами”. “Прощайте, мы идем умирать... Пусть Бог накажет турок... Отомстите вечным преступникам”. “О Господи, куда?.. Отчего не являешься ты помочь своему народу?.. Мы окружены дикими зверями, совершается ужасное преступление, защити нас... Где ты? Неужели не слышишь, Господи!..” Так свидетельствовали немые стены домов Хоторджура...

“Мне довелось знать брата Арташеса Геворкяна — Торгома Геворкяна. В Ереване я встретился также с Акопом Тер-Погосяном, братом Петроса — состоятельным гражданином Ирана. Тогда, при Хрущеве, ему было разрешено навестить бывшую семью, высланную из Харькова в Казахстан. Оба они рассказали о героической обороне Хоторджура, которой руководил Петрос. Более трех месяцев янычары не могли одолеть горстку защитников, так и не сдавшихся, а спустившихся под проливным дождем по веревкам ночью в ущелье реки Чорох”.

Надежда живет даже у самых могил... Хоторджурские мужчины в глубине души надеялись, что некоторая часть депортированных армян все же осталась жива и после войны вернется домой, верили, что среди спасшихся окажутся члены их семей. И многие из них вернулись в Хоторджур и попытались возродить родной край. Но ни один хоторджурский мужчина не создал новой семьи... Они ждали... Даже холостые не женились... Они ждали... В начале 1918 года, когда отступили русские войска, турки окружили Хоторджур. В течение нескольких месяцев около 100 осажденных хоторджурцев противостояли намного превосходящим их численностью турецким войскам. Лишь когда пали все провинции Западной Армении, и османская армия вошла в Карс, хоторджурцы прекратили оборону и покинули родной край. Десять из них весной 1919 года добрались до Тифлиса.

Впоследствии хоторджурцу Карлосу Чахаляну удалось воссоздать общую картину трагической гибели депортированных женщин и детей Хоторджура. В частности, он опирался на сведения, полученные от чудом спасшейся односельчанки Шохакат. Рассказ Шохакат — свидетельство, дошедшее до нас со слов Чахаляна: “Неожиданно наш караван столкнулся с группой всадников во главе с Джемал-пашой. Появление Джемала-паши вдохнуло надежду в наши сердца... Мы слышали, что у него есть разногласия с Талаатом и Энвером и к армянам Джемал расположен... Женщины пали на колени перед могущественным пашой, умоляя пошадить их, позволить отдохнуть, защитить от варварских нападений: “Пощадите, паша! Среди нас нет мужчин, только малые дети и беззащитные женщины!”. Джемал окинул взглядом распростертых на земле женщин, которые взывали к его милости, и завопил: “Что самка змеи, что самец — все одно... Армянские женщины опаснее мужчин...” Взмахом руки он приказал гнать караван... Мы достигли курдского селения Ттрич. Мне с дочерью удалось спрятаться в доме одного курда... Ближе к полуночи весь караван был перебит. Наутро, стеная и плача, 11 окровавленных, полуживых хоторджурских женщин дотащились до села... Жандармы прогнали этих несчастных ударами плетей.... Чуть позже мы услышали звуки выстрелов... Жандармы, довольные собой, вернулись в Ттрич... Приказ Джемала-паши был выполнен”. В 1919 году в Батуме Карлос Чахалян встретит Арташеса Геворкяна и Петроса Тер-Погосяна и расскажет им историю гибели женщин и детей Хоторджура. Так родилась клятва, которой суждено было исполниться летом 1922-го в Тифлисе.

Арташес Геворкян был родом из хоторджурского села Хандадзор. Высокий, крепко сбитый, с серьезным выражением лица, он выделялся особым обаянием и привлекательностью. В возрасте 13 лет Арташес оказался в Донецке, где работал в пекарне. Спустя годы он с группой товарищей отправился в Армению, в Карин, принял участие в ряде сражений, в том числе, в битве при Каракилисе. В 1918 году, присоединившись к одному из отрядов Андраника, проявил себя с лучшей стороны в героических сражениях, имевших место в это судьбоносное время.

Петрос был веселым, смешливым парнем, шутником и выдумщиком. Также в возрасте 13 лет он отправился на заработки в Харьков. В 1916 году, когда русская армия заняла Хоторджур, он с несколькими друзьями отправился возрождать родной край. Петрос был в числе 100 храбрецов, на протяжении нескольких месяцев державших оборону Хоторджура. Турки схватили его на подходах к Лазистану и бросили в тюрьму в Трапезунде. Петрос был приговорен к 101 году заключения, но после поражения Турции при содействии союзников он вышел из тюрьмы и отправился в Батум, где встретил Арташеса.

“Оказавшись в Тифлисе, Петрос с близким другом Ованесом Чародвяном начал сплачивать молодых эрзерумцев. Работая в авлабарских пекарнях, они находили единомышленников не только в среде ремесленников. Когда я впервые затронул в газете тему о мстителях, в редакцию пришел ереванец, финансист по профессии Саркис Цагикян и принес кучу документов, касающихся его прямого родственника по деду Степана Цагикяна. Из них выяснилось, что тот и был разработчиком плана операции в Тифлисе.

Знакомство с архивом показало, что три брата Цагикяна были образованными и известными людьми в Западной Армении. Сам Степан с юных лет вступил в национально-освободительное движение, а в Первую мировую войну сражался на Кавказском фронте в составе Армянского добровольческого полка.

Мой собеседник показал справку из Армянской энциклопедии, в которой утверждалось, что дальнейшие обстоятельства жизни и смерти С. Цагикяна (род. в 1886 г.) неизвестны: мол, по некоторым данным он был арестован и скончался в ссылке. Однако Саркис рассказал, что его предок-герой с братьями эмигрировали в США, открыли там свое дело и даже оставили в одном из банков наследство в 3 млн. долларов, и его семья начинает поиски.

Снимок Степана Цагикяна был взят из Госархива. В тексте к нему сказано, что по делу об убийстве паши в Тифлисе было арестовано 250 человек, но Арташесу и Петросу удалось скрыться от облавы, а земляческая спайка помогла остальным выстоять на допросах и избежать более серьезного наказания, чем арест.

Арташес перебрался в Армению. Петрос и Ованес Чародвян — в Краснодар, затем в Харьков, откуда обоих в числе других представителей армянской общины, не ведая, кто они, выслали в Краснодарский край.

По словам сына Акопа Эдмона Тер-Погосяна, автора книги “Опоздавшая свобода”, они, нарушив режим содержания, сбежали из г. Туруханска в тайгу, поселившись на зимовьях отдельно. Петроса спасла от воспаления легких и голода русская женщина-охотница, от которой у него в 1936 году родился сын. Ею же по просьбе Петроса в фотомастерской Туруханска был сделан снимок ребенка, который видел Эдмон. Он считал, что след его дяди окончательно потерялся уже на Колыме.

Среди тех, кто был схвачен ЧК в Тифлисе, был и Кероп Вардикян родом из Хндадзора. Он также не поддался на посулы и угрозы. Тем не менее, оставшееся у чекистов подозрение со временем решило и его судьбу: он, как и многие, был сослан в Сибирь и не вернулся оттуда.

Удивительно другое, связанное с Керопом. Мне как-то позвонила его родная дочь... Людмила Блажеева, которую знали и помнят многие ереванцы. Долгие годы она работала начальником Ереванского горуправления связи, затем была председателем Советского райсовета. Ее биография, связанная с детством в ссылке, помощь людей, смена фамилии для выживания после гибели отца — еще одна волнующая история памяти.

Часто вспоминаются слова Э. Тер-Погосяна, что поступки армянских патриотов в 20-е годы в отношении главарей младотурок, осужденных, кстати, самой Портой и бежавших из страны, ничего общего не имеют с понятием современных терактов. Потому не нужно молчать или в чем-то оправдываться. В мире все больше стран признают события 1915 года как геноцид целого народа. Об этом в свое время писали Уинстон Черчилль, Назым Хикмет, Эрнест Хемингуэй, десятки других выдающихся деятелей от политики и культуры. Нам, армянству, в этом вопросе надо действовать, исходя только из национальных интересов нашего государства, коим является Армения. Забыть прошлое — значит предать забвению и ее...”

Джемал-паша, в панисламистских кругах известный как “Лев ислама”, вошел в историю под прозвищем “кровавый мясник”. Вместе с Талаатом и Энвером Джемал правил Турцией накануне и во время Первой мировой воины. Был командующим южным фронтом Османской империи. От Киликии до Багдада, от Урфы до Дер-Зора простирались подвластные Джемалу-паше территории. В 1915 году эти земли были усеяны останками депортированных армян, истребляли которых по прямому приказу или при попустительстве “кровавого мясника”. После поражения Османской империи и отставки кабинета Талаата-паши военный трибунал Константинополя заочно приговорил Джемала к смертной казни.

Летом 1922 году среди армян Тифлиса пронеслась весть, что в город прибыл Джемал-паша. 14 июля на заседании совета проживающих в грузинской столице хоторджурцев преступнику был вынесен приговор. Был разработан детальный план операции. Акт возмездия предстояло осуществить Геворкяну и Тер-Погосяну. Лишь в одном хотоджурцы не могли прийти к согласию. Арташес и Погос настаивали на добровольной сдаче властям после уничтожения Джемала, следствием чего явился бы открытый судебный процесс как возможность говорить о геноциде армян. Друзья с трудом отговорили их от этого благородного, но безрассудного решения. За Джемалом-пашой была установлена тотальная слежка. Наконец удачный случай подвернулся... Джемал-паша вышагивал по мостовой в сопровождении трех приятелей... “Паша, паша!.. Вспомни Урфу и Дер-Зор!..” — вскрикнул Арташес Геворкян. Затем раздались выстрелы...

“Когда место происшествия было оцеплено и окружено толпой зевак, выше, у городской каланчи, раздался еще один выстрел — четвертый по счету. Убегавший Петрос оказался в крепких объятиях подпитого человека в форме пожарника, приветствовавшего его по-армянски одобрением. Охваченный восторгом, пожарник не подумал о том, какая опасность грозит храброму соотечественнику. Петросу пришлось вновь спустить курок пистолета, приставленного к руке встречного тифлисца. И извиниться за легкое ранение...”

Борис Кюфарян

[Pandukht]

Последний день “Великого визиря”

Из воспоминаний Аршавира Ширакяна

...На следующее утро вместе с Григором Мержановым отправились на Виллу Боргезе. Он долго жаловался на трудности поисков, хвалился, как мастерски он выслеживал местных турок, как он напал на след некоторых их них, высказывая при этом опасение, что уже навлек на себя подозрение. Высказал недовольство Руководящим Органом. Рад был, что отныне мы разделим обязанности: на следующий день мне предстояло от 10 до 4-х высматривать посетителей турецкого посольства, среди которых хотя и были достаточно высокопоставленные турки, но не те, которых мы искали.

Мы следовали за обнаруженными нами турками от посольства до кафе, магазина, кинотеатра, иногда до борделей, оттуда до гостиницы или арендованной квартиры, надеясь через них выйти на “главных”. У нас были фотографии большинства занесенных в “черный список”, и мы их хорошо запомнили.

Наконец после упорных поисков нашли важного турка — одного из телохранителей Саида Халим-паши Тевфика Азми. Он сел в вагон, сказал “Фраскати” и взял билет. Я сел за ним.

Через час с четвертью доехали до Фраскати. Турок вышел и двинулся к воротам в парк. В нем находилось огражденное стеной здание, напоминающее клуб. Я не осмелился войти. В поисках входа прошел вдоль стены. Напрасно. Уже стемнело. Я взобрался на стену и заглянул внутрь: в 7-8 шагах от меня сидели два человека и беседовали. Тот, преследуя которого я добрался до Фраскати, и другой — “старый знакомый” Рустам Реджеп, которого несколько раз я видел входящим в кемалистское посольство и на почте, где он, называя свое имя, получал письма до востребования.

Надо было узнать, о чем они говорят. И я, как кошка, спрыгнул со стены и спрятался в кустах за скамейкой.

Оказывается, в ближайшие дни в Рим должны приехать Бехаэтдин Шакир, Джанболат и Энвер. Также выяснилось, что Бекир Сами попросил Саида Халим-пашу помочь Мустафе Кемалю, послав оружие в Анатолию и предоставив значительные суммы для урегулирования внешних вопросов.

Саид Халим готов был оказать помощь с условием, чтобы лидеры “Иттихада” получили свободный доступ в Анатолию, а затем и в Полис, когда армия Кемаля одержит победу и сбросит греческую армию в море, как они надеялись и верили. В эти дни в Риме должно было состояться собрание по этим вопросам под председательством Саида Халим-паши.

Я узнал все, что было мне нужно, покинул свое убежище и вернулся в Рим.

На следующий день я отправился в то же кафе, что и накануне, где сидели те же посетители и громко переговаривались. Вдруг разговоры прервались и среди турок возникло какое-то замешательство. В кафе вошел человек низкого роста, полного телосложения, с серьезным и представительным видом. За ним шел еще один — с портфелем под мышкой. Это был тот же человек, за которым я вчера следовал до Фраскати и разговор которого с Рустамом Реджепом мне удалось подслушать.

Они сели за стол и выпили по рюмке коньяка. Присутствовавшие турки один за другим подошли к вошедшему, приветствовали его, о чем-то спрашивали или просили.

Было ясно, что это весьма высокопоставленное лицо, но я его не узнавал. Годы спустя и даже сейчас, когда я вспоминаю этот момент, представляю, каким было бы мое потрясение, если бы я узнал, что это один из “избранных”, тот, кто подписал указ о полном уничтожении моего народа.

Ирония судьбы. Я искал его, а он сам явился и предстал передо мной.

Через 10-15 минут новоприбывшие встали, церемонно распрощались и медленно двинулись в сторону Виллы Боргезе.

Я вышел за ними. Они остановились под фонарем и продолжали беседовать. Я мучительно всматривался в лицо незнакомца. И вдруг меня осенило. Я представлял более высоким Саида Халим-пашу — сатразама, подписавшего документ о резне и высылке армян, премьер-министра бандитского правительства, “Иттихад ве теракки”.

Наконец они пошли и через полчаса вошли в отель “Палас”, где временно проживал паша.

В последующие дни я выяснил, что он ежедневно с 4-х до 6 часов выходил на прогулку. Иногда наносил деловые визиты, посещал банки, офисы. Обязательно заходил в Министерство внутренних дел, а сотрудники Султанского и Кемалистского посольств сами навещали его. По пятницам ходил на собрания в места, к которым невозможно было даже приблизиться.

В этот период, как мы позже узнали, и греки выслеживали турецких главарей. Специальная организация нередко задействовала для этого более 20 человек. Греки выслеживали, в частности, Саида Халим-пашу, кемалистских агентов и политических деятелей, так как они находились в состоянии войны с греками и пытались через них получить секретные сведения. В какой-то момент они начали следить и за мной, я тогда не знал, кто есть кто, и каждый раз с трудом заметал следы. Затем догадался, что мы оба выслеживаем одного и того же человека. Греки вознамерились убить Саида Халима за то, что, как мы выяснили, последний Епаркос Османской империи оказывал помощь Мустафе Кемалю оружием и деньгами.

...Нашей самой большой мечтой было обнаружить в Европе сборище младотурецких преступников и вместе с нашими опытными и самоотверженными товарищами на месте расстрелять их всех. Эта мечта и в Риме сжигала нас изнутри, мы понимали, какое потрясение должна была вызвать подобная акция справедливости: одним ударом мы могли спасти достоинство нашего народа, заодно нанеся пощечину злобно обманывающей нас христианской Европе. Тем более что закаленные на фронтах и в предшествовавших успешных операциях товарищи были наготове и с нетерпением ждали приказа.

Прежде всего Согомон Тейлирян — храбрый рыцарь, образованный интеллигент, добропорядочный, благородный и скромный в поведении и в быту, уравновешенный и представительный. Побывавший на фронтах и в Полисе вместе с товарищем покаравший предателя Арутюна Мкртчяна, бешикташского Мухтара. Теперь он в Америке.

Согомон Тейлирян за несколько месяцев до нашего отъезда в Рим, в марте, застрелил величайшего злодея в мировой истории Талаат-пашу, гнусного негодяя, организовавшего уничтожение 1,5 миллиона безоружных и невинных армян на их исторической Родине. Согомон был задержан и предстал перед судом.

Этот сенсационный судебный процесс, привлекший к себе внимание всей европейской, в частности немецкой прессы, завершился оправданием нашего героя. Суд присяжных своим приговором объявил Согомона невиновным, тем самым признав право армянского народа на отмщение, а величайшего турецкого злодея — достойным презренной смерти. Эта историческая террористическая акция одновременно стала великолепным образцом проармянской пропаганды: ведь в ходе суда авторитетные лица, профессора, миссионеры, генералы дали свидетельские показания, осудив бесчеловечные зверства турок и продемонстрировав достоинства и невиновность армянского народа. Общенациональные ликование и утешение, вызванные акцией Согомона, были безграничны. И мы полагали, что вместе с несколькими смельчаками, подобными Согомону, такими, как Арам, Аршак, Шмавон и другими, с нетерпением ожидавшими своей очереди, должны были реализовать нашу великую Мечту. Мы, как огонь, шли по следам Саида Халима, Энвера, доктора Назыма, которые периодически то появлялись, то исчезали. Их надо было искать в европейских городах. А поиск и слежка требовали терпения, рассудительности и умения преодолевать различные трудности. Качеств, которых очевидно недоставало Мержанову. Его обязанностью было выслеживать, моей — стрелять. Террорист, чтобы не вызывать подозрений, не должен был появляться раньше срока. Между тем я и слежку взял на себя, и его необходимость стала сомнительной. Затягивание вредило делу. А он избегал изматывающей слежки, ему не хватало терпения. К тому же он был вспыльчив, да и разница в возрасте не способствовала взаимопониманию. Мы постоянно спорили, и я ему как-то сказал, что после завершения предприятия отправлюсь в Полис и попрошу Высший Орган дать мне другого напарника, что позже и сделал. А пока мне практически в одиночестве надо было искать пропавшего Саида Халима.

...Как-то после полудня я дежурил возле отеля “Палас”. И вдруг перед отелем остановился экипаж, в котором сидели паша и доктор Назым. Я поспешил сообщить новость Мержанову. Он писал письмо, однако тут же отложил его и, воодушевленный известием о появлении так долго отсутствовавшего паши, последовал за мной к отелю. Когда мы пришли, экипаж уже отъехал.

Вдруг паша вышел из кондитерской, расположенной рядом с отелем, в сопровождении своего неизменного телохранителя. Тот подозвал экипаж, и паша сел в него один. Мы условились, что я буду следовать за пашой, а Мержанов — за телохранителем. Я побежал за экипажем легким спортивным шагом, чтобы не привлекать внимание прохожих. Экипаж выехал из Старого Рима и остановился перед особняком на улице Виа Эостакио. Чернокожий слуга стоял у дверей. Сомнений не было — я обнаружил квартиру паши.

Вечером в одном из кафе на Биаца ди Монти, посещаемом турками, я подслушал разговор телохранителя Тевфика Азми, из которого понял, что в Альбано должно состояться собрание с участием влиятельных турок.

Утром мы были на вокзале. Здесь уже собирались турки. Тут же решили, что я немедленно автобусом отправлюсь в Альбано, который находился в двух часах езды, и там буду ждать прибытия поезда из Рима. Мержанов будет сидеть у окна вагона и вытирать пот со лба, если турки будут в поезде.

Больше часа я торчал под палящим солнцем, пока показался поезд с Мержановым, вытирающим пот. Мгновенно купил билет и впрыгнул в вагон. Мержанов сидел рядом с турками, которых было четверо. Они громко разговаривали, но я не мог расслышать, о чем они говорили.

Турки вышли на станции Альбано, мы — за ними. Пройдя через оживленную часть города, турки вошли в парк. Как позже мы выяснили, здесь находилась вилла Топала Исмаила Хагга, который в правительстве “Иттихада” занимал пост министра продовольствия. Настоящий разбойник, алчный спекулянт сахаром, кормивший народ хлебом из гнилой ржи. В тот момент этот паша руководил секретной службой, которая пыталась организовать покушение на нашего посла Варандяна, вероятно, в отместку за убийство Талаата. Однако киллер обознался, стрелял в похожего на Варандяна человека, а убегая, сломал ногу. Так полиции удалось установить его связь с Хаггом.

Мы прождали турок несколько часов, однако они так и не появились. Но это уже не имело значения. Дом мы запомнили.

...На рассвете я был в Альбано. Хотелось поближе рассмотреть дом Хагга. Ведь именно здесь должно было состояться собрание, на котором, несомненно, должен был присутствовать и сатразам-паша. Я уже обнаружил его квартиру в Риме, теперь мне стало известно и место проведения собрания. Нужно было постоянно следить за этими двумя пунктами и в удобный момент нанести удар.

В этот вечер мы с Марией — хозяйкой квартиры, которую я арендовал, отправились в Оперу. Давали Фауста. Вдруг в ложе напротив я увидел Саида Халим-пашу с двумя телохранителями. И пока зрители наслаждались великолепной музыкой и пением, я размышлял о нашей трагедии и о том, какой прекрасный случай преставился мне. Открыть дверь и разрядить в голову злодея все пули! Однако я сомневался, что удастся убежать, не сразив при этом несколько невинных жертв.

На следующее утро во время моего обычного дежурства я заметил двух турок, спешащих на вокзал. Вероятно, приезжают новые гости, подумал я и последовал за ними. Каково же было мое удивление, когда на вокзале я обнаружил всех наших знакомых. Был здесь и паша. Они отправлялись в Геную. До отхода поезда было еще 20 минут. Я побежал за Мержановым, нашел его, но когда мы вернулись на вокзал, поезд уже ушел. Часть турок вместе с пашой уехала, на перроне оставались лишь провожавшие.

Положение наше было отчаянное. Почему паша уехал в Геную? Вернется ли он в Рим? А что если он отправится в Полис? Что я скажу в этом случае своим товарищам и Руководящему Органу?

После полудня встретил турок, среди которых был и Бекир Сами-бей. Они громко спорили. Зашли в кафе, я — за ними. Говорили они о займе для Турции в несколько миллионов золотых. По инициативе паши. Все они были бежавшие из страны иттихадисты, но с большой верой и заботливостью высказывались о новой Турции, о необходимости скорейшей доставки оружия в Анатолию. Потом заговорили о своих планах, центром которых стал паша. Они надеялись, что в результате его переговоров с Кемалем им будет разрешено вернуться в Турцию.

Из разговоров турок я, между прочим, понял, что паша никуда не уезжал и находится в Риме.

Вернулся домой и уничтожил все полученные мною письма и бумаги. Оставил при себе несколько турецких лир и пистолет с 6 патронами.

5 декабря 1921 года я встал очень рано. Побрился, принял ванну. Вылил на себя полфлакона одеколона. Вся моя одежда, от белья до шляпы, была новенькая. Черный галстук из тех, которые носят студенты и художники. Словно на свадьбу собрался. Накинул пальто и, не заходя к Мержанову, отправился ко дворцу паши.

Я решил сегодня же завершить дело, не задумываясь отныне о последствиях.

Ровно в час пополудни перед домом паши остановился автомобиль. Из него вышел Тевфик Азми с портфелем под мышкой и вошел в дом. Чуть погодя вышел вместе с пашой, и они спешно отъехали. Это меня не озаботило, так как я был уверен, что паша не откажется от послеполуденной прогулки и, самое позднее, через два часа вернется.

Я пошел на Виллу Боргезе, по которой он обычно возвращался в экипаже или пешком.

К 12 часам подошел Мержанов и спросил, почему я не пришел обедать в нашу студенческую столовую, где мы в полдень и по вечерам обычно встречались.

— Потому что, — ответил я, — сегодня нужно завершить дело при любых обстоятельствах и любой ценой.

Я был зол из-за опоздания паши и, подождав немного, сказал Григору: “Я пойду к дому”. “Хорошо”, — ответил он, и мы вышли. На углу заметили автобус и побежали. Я успел вскочить на подножку, а тяжелый Григор отстал. На улице Виа Номентана я вышел и пешком пошел в сторону улицы Эостанио. На обычно пустынной улице в этот момент было оживленно, рабочие возвращались после трудового дня.

Послышался шум подъезжающего экипажа. По телу моему пробежала дрожь, когда я увидел огромных лошадей с колыхающимися на ветру гривами. В экипаже сидели Саид Халим-паша и его телохранитель. Я посмотрел на другой конец улицы. Мержанова еще не было.

Перебежал на противоположный тротуар, чуть не попав под копыта лошадей. Вытянул руку и схватил в кулак узду, лошади захрипели, и экипаж остановился. В поднявшейся суматохе я вскочил на облучок экипажа, с трудом сумев сохранить равновесие... Пока телохранитель смотрел на кучера и что-то говорил ему, видимо, пытаясь понять, почему экипаж остановился, взгляд Саида Халима встретился с моим. “Ерэн”, — сказал он телохранителю. Это было последнее слово, сказанное сатразаном. Глаза его были полны ужаса, когда я направил пистолет в правый висок и выстрелил. Второй пули не потребовалось. Паша распростерся на сидении. Экипаж еще продолжал двигаться.

Тевфик Азми, пришедший в себя после первого потрясения, вытащил пистолет и только собирался выстрелить, когда, направив дуло пистолета ему в лоб, я крикнул по-турецки:

— Брось оружие, убью...

Он послушно выбросил пистолет в окно экипажа. Рукояткой пистолета я ударил по спине кучера и крикнул “Асрета! Асрета!” (“Остановись!”). Несчастный дрожал от страха и в отчаянии пытался объяснить мне, что, мол, лошади не хотят остановиться.

До сих пор вспоминаю эту странную и невероятную сцену. Бешеный бег лошадей, свесившаяся из окна голова паши, телохранитель, в ужасе продолжавший сидеть с поднятыми руками, трясущийся в панике кучер и я с пистолетом в руке — одна нога уперлась в подножку, другая — внутри экипажа. Сильный ветер развевал пальто на моей спине, придавая мне вид огромной птицы. Эта сцена, завершавшаяся сползшей мне на лицо черной шляпой, так запечатлелась в воображении некоторых прохожих, что позже, во время допросов они утверждали, будто пашу убил призрак, фантом.

Кучеру не удавалось остановить лошадей, и они продолжили свой бег до дома паши, перед которым остановились сами. У двери стоял слуга, который механически приложил руку ко лбу, словно отдавая честь, но, увидев свесившуюся голову паши, застыл в изумлении. Не обращая внимания на слугу, я спрыгнул с экипажа и, подняв пистолет, обернулся вокруг, чтобы навести страх на прохожих, а заодно определить путь к отступлению...

Кольцо вокруг меня угрожающе сжималось. Мержанова все еще не было.

— Убийство политическое... Вас не касается... Дайте дорогу! — прокричал я по-итальянски и дважды выстрелил в землю.

Толпа расступилась, и я, сбросив мешавшее мне пальто, побежал сквозь освободившийся проход...

На следующее утро я вышел из дома затемно. Было только 5 часов, и вокруг все было закрыто. Я направился к доктору Е. Постучал, и в ту же секунду доктор распахнул дверь и повис у меня на шее.

— Будь ты тысячу раз благословен... Будь ты тысячу раз благословен! — восклицал он, и слезы радости струились по его лицу...

Вокруг валялись вечерние газеты. Все они в основном неблагосклонно писали о покойнике. Одна из газет писала: “Под чужим горизонтом в роскошном особняке жил преступник, который в годы войны, будучи премьер-министром Турции, спланировал и осуществил уничтожение благородного древнего народа. И не было сомнений, что пуля мщения народа-мученика. в конце концов. должна была настигнуть и покарать одного из главных организаторов невиданного преступления, как и всех остальных его виновников”. В таком же духе писали и другие вечерние газеты. Только через несколько дней, когда стало известно, что со смертью паши пострадали заключенные или готовящиеся к подписанию коммерческие контракты с целым рядом итальянских промышленных предприятий, тональность некоторых газет изменилась.

Отправился к Варандяну, от которого узнал множество новостей. Прежде всего выяснилось, что полиция придает этому делу больше значения, чем мы предполагали. Множество людей было опрошено. Но самым тревожным стало известие о том, что на помощь итальянской полиции из Полиса в Рим выехала группа сотрудников тайной полиции.

Одна новость показалась мне просто невероятной. Оказалось, что пашу будут хоронить не в Риме, а в Полисе. И это в то время, когда войска союзников находились там. Одновременно это свидетельствовало о том, как тесно были связаны турки с главарями прежнего режима.

Просмотрел свежие газеты. В них не было ни слов сочувствия паше, ни слов осуждения неизвестного “террориста”. Было, однако, недовольство случившимся, вследствие чего существенно пострадали итальянские интересы. Стало известно, что убитый паша запросил у Национального банка кредит в 20 млн. лир, которые должны были быть потрачены на закупку оружия у итальянских заводов. Оружие предназначалось Мустафе Кемалю.

Естественно, и греки были рады происшедшему. Когда Варандян познакомил меня с послом Греции, тот горячо приветствовал меня и вручил мне памятную ленту и рекомендательное письмо.

От Варандяна пошел к Мержанову. Перед домом несколько раз просвистел условный сигнал — “Нашу Родину”. Он спустился. И сообщил новости. В Риме каких-либо значительных турок не осталось. После убийства паши все разбежались.

Впереди было много работы. Мы знали, что Энвер и доктор Назым перебрались в Баку, а ведь само их существование было оскорбительным для нашей организации. Еще живы были Бехаэтдин Шакир, Джемал Азми, другие приговоренные к смерти главные организаторы истребления 1,5 млн. невинных армян. Как можно было быть спокойным, пока эти палачи оставались безнаказанными?

* * *

11 января наш пароход причалил к пристани Галаты.

В Полисе я пробыл 10-15 дней. Как раз в эти дни привезли в Полис тело Саида Халима и устроили пышные похороны. Десятки тысяч турок участвовали в процессии. Присутствовали министры, высокопоставленные военные, даже иностранные гости. Населению был предоставлен бесплатный транспорт, чтобы все желающие могли попрощаться с последним премьер-министром Османской империи. Полиция и солдаты союзников наблюдали за порядком. Стоявшие в порту французские и итальянские боевые корабли в знак траура приспустили флаги. Только английские официальные круги хранили молчание. Ведь это они арестовали его как военного преступника и сослали на Мальту, откуда он и бежал в Италию.

Из книги Левона Микаеляна "Операция "Немезис", рассказанная ее участниками"

На снимках: Талаат паша с друзьями в годы эмиграции, Голландия, 1920; Саид Халим-паша и улица в Риме, где он был застрелен.

Edited December 4, 2012 by Pandukht