Один рассказ из многих.

[Nazel]

Геноцид

В один из зимних морозных вечеров 1914 года сельский староста привёл к нам на ночёвку трёх всадников. Мы зажгли тонир, разогрели обед для турок, а когда они нажрались, то обратили своё внимание на дочку брата моего отца Шаке, которая от рождения была слепой, но невероятно красивой с золотистыми волосами. Они набросились на неё прямо при нас. Девушка стала кричать и звать на помощь. Попытавшегося помешать им моего отца они избили, связали и бросили в хлев, не обращая внимания на удары яйцами, которыми мы с Хачатуром забрасывали их. И вдруг произошло чудо - в дверь резко постучали, и в дом вошли четверо фидаинов. В тот же миг они набросились на турок, разоружив их в мгновение ока. Растерявшиеся от неожиданности турки даже не попытались оказать им сопротивление. Фидаины избили турок до полусмерти, вывели их из дому и бросили в реку. После чего они удалились. Начался призыв на Первую Мировую войну. Мой отец не подлежал призыву по возрасту, но его забрали на обслуживание дорог вокруг Башега. В западной части города была церковь Хндир Катар, куда мой отец шёл каждую субботу ночью, чтобы утром присутствовать на воскресном богослужении. И в один день он упал в темноте, сломав ногу. Печальная весть дошла до нас, но кто бы осмелился в это смутное время поехать привезти его? В конце концов брат отца Манук взял это на себя. Пошёл к сельскому голове, попросил его о содействии, предложив крупную сумму денег. И тот снарядил двух курдов в качестве сопровождения. Была зима, снежная и холодная. Впрягли в повозку двух волов, устелили шерстяной кошмой и толстыми паласами, - и пустились в путь. С ними отправился также Хачатур. Через день они достигли места назначения и остановились прямо в церкви, удостоившись гостеприимства священника Погоса Вардапета. А на следующее утро отправились обратно домой с отцом. После мытарств на дороге они, наконец, добрались до дома - нашей радости не было границ, но, как оказалось, она была кратковременной... **** В нашей деревне покойников заворачивали в саван и хоронили без гроба, везя на кладбище в специальных повозках. Покойника укладывали в вырытую в земле яму, засыпали землёй, сверху накладывали камень. Погребальная повозка возвращалась и хранилась в самом дальнем углу церковного двора, дожидаясь другого покойника. Я, приходивший в ужас от одного вида этой повозки, вдруг оказался окружён обезображенными мертвецами, которых никто хоронить не собирался. Небо приобрело кровавый оттенок, отражая пролитую кровь на земле... Страшный ураган геноцида уничтожил наш мир ... В один солнечный апрельский день 1915 отец работал на земельном участке недалеко от дома. В полдень, оставив волов пастись, он пришёл домой пообедать. А мне поручил пойти и присмотреть за волами. Волы спокойно паслись, когда я подошёл к ним - ничто не предвещало плохого. Немного спустя заметил, что со стороны соседнего курдского села по направлению ко мне едут всадники. Они приблизились, не произнеся ни единого звука и не обращая на меня никакого внимания, погнали наших волов впереди себя к своей деревне. Я, плача и от страха, и от пропажи, побежал домой. Когда рассказал отцу, тот сначала не поверил мне, даже упрекнул меня, что я прибежал домой, оставив волов без присмотра. Сокрушённый до предела, я повторил ещё раз, что произошло - тут, отец поверил мне, вытер мне слёзы и отправился было выручать своих волов. И что мы увидели? Со всех сторон из деревни угоняли скот курды из соседнего села Соливан. Отец, ещё не понявший, что происходит, сказал мне, чтобы я пошёл в эту деревню и присмотрел за нашими волами. Я, плача от предчувствия беды и испуга, всё же исполнил его волю. И многие дети из нашей деревни также последовали за мной. А пока мы бежали в курдскую деревню за своими волами, другой вооружённый отряд курдов стремительно ворвался в нашу деревню. Как разрушительной силы ураган, сметающий на своём пути всё живое, так и эта свора за пару часов сровняла с землёй нашу деревню. И не думайте, что людей милосердно расстреливали - ведь пули были дороже человеческой жизни... Безоружных людей загоняли в их дома, запирали двери и заживо сжигали... Яркое солнце, птичье щебетание, аромат цветов, ещё утром утверждающие жизнь, теперь стали свидетелями разрушения и уничтожения. Среди вошедших в нашу деревню мародёров был и знакомый отцу влиятельный курд из деревни Соливан. Ну, какое значение имеют знакомства во время резни? Курд, однако, наряду с кровожадностью оказался памятливым. Этот одноглазый разбойник Хасо не забыл, что мой отец был ему хорошим соседом, угощал у нас дома, помогал ему ремонтировать всякие деревянные вещи, часто бесплатно изготавливал для него новые. Да, палач, руководивший резнёй нашей деревни, запретил убивать моих родителей и вечером привёл их туда, где находился я. Мои несчастные родители, едва удерживаясь на грани разума и безумия от всего увиденного, - на их глазах мучительной смерти подверглись жена ушедшего в Стамбул Рубена и его полуторагодовалый сын Айрапет. Я очень любил Айрапета. Невинного малыша один нелюдь поднял в воздух и с силой разбил о камни. Они рассказывали, что превратившиеся в зверей соседи разрезали животы беременным женщинам, гогоча над поднятыми на штыки зародышами, насиловали и тут же убивали матерей вместе с их детьми - пощады и жалости не было ни к кому... Такой участи подверглись все армянские сёла губернии Татик - в течение нескольких дней всё было превращено в пепел: и дома, и их обитатели. Курдский бек спрятал моих родителей на сеновале, а меня и брата переодел в курдскую одежду и объявил у себя, что мы - его приёмные дети ( у него было две жены и пятеро детей). Он предупредил, чтобы никто не посмел даже бросить косой взгляд в нашу сторону. С кинжалом на боку я показался себе очень неприятным. Хочу сказать, что до геноцида в 1910-1913 гг. очень часто приходили в нашу деревню люди с Кавказа, уговаривали сельчан покупать оружие. Старший брат моего отца Саак, который уже давно обосновался в городе Фрезно и приехал в этот год, чтобы забрать нас в Америку, тоже убеждал и отца, и односельчан купить оружие - безуспешно, к сожалению. Дядя не смог вернуться в Америку и погиб вместе со всеми. Вероятно, что и в других деревнях предупреждали о грозящей опасности, но недалёкие крестьяне не верили в надвигающуюся катастрофу. Не продали своих волов, не купили оружия - и оказались зарезанными, как жертвенные бараны, не оказав никакого сопротивления... Одноглазый Хасо оказался добрым: он не изменил наших имён и не подверг обрезанию. Две его жены относились к нам, как к родным сыновьям. Скрывающиеся на сеновале мои родители также видели от этой семьи участие и защиту, но, к несчастью, жить им оставалось недолго. У Хасо было три взрослых сына, которые в 1914 обзавелись современным оружием: турецкими винтовками "кучичап", аналогичными русской винтовке Мосина. Во главе с отцом они наводили ужас на всю округу. И курды предательски донесли турецким властям, что Хасо спас одну армянскую семью и держит их на сеновале. Турецкие жандармы приходили два раза с требованием выдать им моих родителей, - он им отказал. Бек вместе с сыновьями занял позицию, открыл огонь по туркам и прогнал их. Когда в следующий раз в результате перестрелки погиб жандарм, правительство послало целый военный отряд, которые для отстрастки разрушил это курдское село, стремясь запугать бека. И он, спасая от смерти всю свою семью, в конце концов, сдал им "гяуров" - моих отца и мать. Мятежного бека и его сыновей разоружили и арестовали. Но вскоре отпустили, вернув оружие, отметив, что во время убийства армян они показали "героический пример". Мои родители наряду с 500 другими армянами, которых немногочисленные совестливые курды пытались спасти, скрывая в своих домах, были препровождены в пустыню. Для сопровождения обречённых на смерть также были привлечены курды. Когда сопровождающие вернулись, я узнал, что моего отца расстреляли, мать же в этот момент бросила в палачей камень и прокляла их веру. Звери тут же сбросили её с моста. **** Со всей нашей деревни в живых остался я один - мой брат исчез после известия об убийстве наших родителей, и я считал его погибшим. Во время резни многим удалось убежать и ненадолго скрыться, но потом их находили и убивали. Через короткое время над всей округой Татик поднялся трупный запах. Я не мог примириться со своей участью, бросая взор в сторону нашего разорённого села и, вспоминая родных, начинал плакать до наступления полной темноты в глазах... ****

http://artofwar.ru/g/gukasjan_s/text_0050.shtml

Edited April 21, 2008 by Nazel

[Gnel]

Написал ответ, а интернет пропал.

Назель, дорогая, займись лучше собой, о геноцидах пусть другие расскажут, запишись на фитнес, может работу стоит подумать подыскать - французским наверно вполне сносно владеешь. Надо стремиться к позитивному, подумать о живых (и о себе) а негативное всегда приложится в нужном количестве. Поверь - так лучше для тебя.

[Nazel]

Написал ответ, а интернет пропал.

Назель, дорогая, займись лучше собой, о геноцидах пусть другие расскажут, запишись на фитнес, может работу стоит подумать подыскать - французским наверно вполне сносно владеешь. Надо стремиться к позитивному, подумать о живых (и о себе) а негативное всегда приложится в нужном количестве. Поверь - так лучше для тебя.

Дорогой Гнел,спасибо за заботу.Работаю,стремлюсь к позитивному.

А знаешь,почему выкладываю все это?Что-то слишком частыми стали браки армянок,выходящих за турков.Вот и надеюсь,что,может,прочитает иная и задумается,прежде чем пойдет на свидание с подобным ухажером.

Не от того ли все наши беды,что слишком коротка наша историческая память?

[Gnel]

Браки такая вещь, влюбленность, люди не думают что потом или не отдают себе отчет - моя кузина тоже за турком, 2 детей, говорит теперь что жениться надо на своих...

Всё равно этим не изменишь, а знаешь как людям эмоциональным легко впасть в депрессию - чуть больше негативного чем обычно, плюс новые проблемы там-сям и жизнь уже не в радость на долгие месяцы. А она такая короткая, что порой больно становится когда осознаешь. Так что лучше уж себя поберечь лишний раз - твоя семья станет чуть счастливей, а значит и окружающим людям от этого лучше, и вот и мир стал хоть немного прекрасней.

[Nazel]

Браки такая вещь, влюбленность, люди не думают что потом или не отдают себе отчет - моя кузина тоже за турком, 2 детей, говорит теперь что жениться надо на своих...

Всё равно этим не изменишь, а знаешь как людям эмоциональным легко впасть в депрессию - чуть больше негативного чем обычно, плюс новые проблемы там-сям и жизнь уже не в радость на долгие месяцы. А она такая короткая, что порой больно становится когда осознаешь. Так что лучше уж себя поберечь лишний раз - твоя семья станет чуть счастливей, а значит и окружающим людям от этого лучше, и вот и мир стал хоть немного прекрасней.

А вот это уже оффтоп.

А жениться и правда надо на своих,хотя бы на своих по вере

[Zinvor]

Дорогой Гнел,спасибо за заботу.Работаю,стремлюсь к позитивному.

А знаешь,почему выкладываю все это?Что-то слишком частыми стали браки армянок,выходящих за турков.Вот и надеюсь,что,может,прочитает иная и задумается,прежде чем пойдет на свидание с подобным ухажером.

Не от того ли все наши беды,что слишком коротка наша историческая память?

Да уж!!!! гляньте что в москве творится с бакиночками.....мамы отдают их за этих.а отцы молчат!!!!!Мамы отдают Назел-джан.

-я имею ввиду не только востряковских где я жил!

-екоторые турки ерехин hаен дастиракел....ев ахчикы гнацеле hАИ.а есть которые до сих порАрмян ненавидят будучи сами армянами!

-ЭХ Gnel.Gnel!

[Nazel]

Да уж!!!! гляньте что в москве творится с бакиночками.....мамы отдают их за этих.а отцы молчат!!!!!Мамы отдают Назел-джан.

 

так и я о том же,а потом хвалятся фотками перед родней и знакомыми,как дочку пристроили,а то что прадед в гробу раз 1000 перевернулся...

[Zinvor]

так и я о том же,а потом хвалятся фотками перед родней и знакомыми,как дочку пристроили,а то что прадед в гробу раз 1000 перевернулся...

Эх!но коммент!

[Nazel]

24 апреля 1915 года турецкие власти арестовали шестьсот именитых армян, граждан Константинополя. Еще пять тысяч они согнали из армянских кварталов города. Мало кто из этих людей остался в живых.Из внутренних районов страны турецкие жандармы начали депортацию армян. Торгом показал мне опубликованный отчет Лесли Дэвиса – одного из тех немногих иностранцев, которые оказались свидетелями реальных событий, связанных с депортацией. Лесли Дэвис был в то время американским консулом в Харпуте. Он видел, как проходят одна за другой группы армян, и внимательно прислушивался к тому, что говорят вокруг. Поскольку время было военное, его передвижения строго ограничивались, и он не мог убедиться в достоверности слухов. Но однажды утром, перед рассветом, ему удалось выскользнуть из города. Он направился верхом к равнине Харпут.Всюду, где проезжал Дэвис, он видел армян. Небрежно захороненные в придорожных канавах – торчащие руки и ноги, объеденные дикими собаками; груды обугленных костей в местах, где сжигались останки; раздувшиеся трупы скончавшихся совсем недавно, в некоторых местах они лежали в грязи так плотно, что лошади некуда было ступить. Когда день был на исходе, Дэвис углубился в холмы. Он добрался до берегов озера Гюльжук. Здесь, в узкой долине, ведущей к озеру, ему представилась та же картина: повсюду среди колючего кустарника грудами лежали останки сотен убитых – у подножия отвесных скал, в узких ложбинах, в потаенных складках земли.

Тех, кого не убили сразу, собрали в колонны и погнали на юг. Это и были этапы. Дэвису удалось составить отчет только об одной из этих печальных колонн, которая вышла из Харпута первого июля 1915 года.День первый. Три тысячи армян покидают Харпут. Охрана из семидесяти турецких жандармов – заптиев под командованием Фаик-бея.

День второй. Фаик-бей требует четыреста лир с колонны за обеспечение их безопасности. Фаик-бей исчезает.

День третий. Первые случаи похищений женщин и девочек курдами. Открытое насилие со стороны заптиев.

День девятый. Всех лошадей отправили назад в Харпут.

День тринадцатый. Заптий вымогает двести лир. Заптии исчезают.

День пятнадцатый. Курдская «охрана» уводит сто пятьдесят мужчин и вырезает их, затем грабит колонну. Присоединяется другая колонна из Сиваса. Общее количество – восемнадцать тысяч человек.

Дни с двадцать пятого по тридцать четвертый. Жители деревень совершают набеги на колонну. Много женщин похищено.

День сороковой. Восточный Евфрат. Окровавленные одежды на берегу реки, в воде двести трупов. Армян вынуждали откупаться от участи быть брошенными в реку.

День пятьдесят второй. Курды отбирают все, включая одежду.

Дни с пятьдесят второго до пятьдесят девятый. Обнаженные, без пищи и воды, согнувшиеся от стыда женщины. Сотни умирают от палящего солнца. Вынуждают платить за воду. Деньги спрятаны в волосах, во рту, в гениталиях. Многие бросаются в колодцы. Жители арабских деревень дают из жалости кое-какую одежду.

День шестидесятый. Из восемнадцати тысяч осталось триста человек.

День шестьдесят четвертый. Мужчин и больных сжигают заживо.

День семидесятый. Сто пятьдесят человек прибывают в Алеппо.

Когда после нескольких часов чтения подобных отчетов я поднялся из-за стола, то почувствовал себя ошеломленным и онемевшим. Я возвращался в центральную часть Алеппо по старинным узким улочкам, заполненным автомобилями образца пятидесятых годов и оживленно болтающими прохожими. А меня преследовали сцены резни.

Филип Марсден

[Nazel]

                                 Пещера в Шададди

Пещера в Шададди, Сирийская пустыня.

Стремительные потоки прорезали глубокое русло, уходившее вниз, к скале. Я пошел по похожему на трубу сухому дну к тому месту, где оно неожиданно выводило к отверстию в пещере. Когда я заглянул вниз, в проем, и пригляделся, то увидел пространство, на которое я смотрел как бы из купола верхнего света. Я спрыгнул вниз на сырой, грязный пол. Три вспугнутых мной голубя взлетели и исчезли в потоке небесного света. У основания одной из стен, куда попадали солнечные лучи, рос мох, похожий на зеленую подушку. Вниз от стены тянулся проход, уводивший в темноту. Воздух был теплым и влажным. Я подумал, что именно здесь заключена история армянского народа, спрятанная под этим грязным куполом, укрытая и похороненная за семью печатями государственных секретов, в земной полости под покровом пустыни, раскинувшейся во все стороны на сотни и сотни миль. Именно здесь пытались покончить с Арменией.

Я включил фонарь и пошел вниз по проходу. Не было видно никаких следов когда-то происходивших здесь событий, ни малейшего намека на то, что здесь вообще что-то произошло, кроме мощного иссушающего натиска пустынных бурь.

Но для заптиев эта пещера представляла собой готовое решение. Раз горы очищены от армян, так пусть Сирийская пустыня ими наполнится. Из Константинополя пришел приказ очистить территорию. Применялись разные способы. Расстреливали, но это был очень медленный способ ликвидации. Часть утопили в реке. Многие просто умерли от болезней, голода и жажды. Пещера Шададди предоставила убийцам собственные природные свойства: «коридор» был очень длинным и очень вместительным.

Охранники приводили сюда армян и заталкивали их внутрь тысячами; чем больше их оказывалось в пещере, тем дальше были вынуждены отступать первые вниз по проходу. Затем охранники натаскали ко входу в пещеру кустарника и подожгли его. В эту ночь они караулили пещеру, расположившись лагерем на краю ложбины. А затем вернулись в город.

Возможно, что никто никогда так и не узнал бы о случившемся (нет ли еще других Шададди, о которых пока ничего не известно?), если бы не один уцелевший мальчик, который через три дня выбрался из глубин туннеля – пополз по трупам и телам, через пепел костра, поднялся на поверхность и снова оказался в пустыне…

Проход все тянулся, я шел почти ощупью по его извивам. В желтом луче фонаря удавалось рассмотреть немногое. Воздух стал спертым, я больше не ощущал дуновения ветра со стороны входа. Казалось, странная неодолимая сила затягивала меня в туннель и каждый шаг уводил меня все дальше от привычной жизни. За спиной я чувствовал огромную пустоту… но еще большую – впереди. Я вторгался в чужие владения, я казался самому себе осквернителем могил, которым движет нечто более темное, чем жадность. Меня гнало вперед любопытство. Я знал, что ничего там не найду, но продолжал идти. Я шел упорно, почти потеряв способность реально мыслить. Я шел вперед, потому что был уверен: повернуть назад – значит потерять то, что осталось там от Армении.

Ноги мои скользили и шлепали по невидимым лужам. Чтобы удержать равновесие, я упирался рукой в сырую стену. Я заметил, что туннель сужается, пришлось пригнуться. Потом я поскользнулся одной ногой на грязевом заносе, фонарик выпал из руки, звякнул о камень и погас.

Несколько минут я просидел на корточках совершенно неподвижно. Поднеся руку к лицу, я ничего не увидел. Я повернул голову в одну сторону, затем в другую, и уже скоро я был не в состоянии определить, с какой стороны я пришел. Я попытался представить себе запах дыма, заполнявшего туннель, и звуки – возникла ли тогда паника или было тихое смирение, покорность судьбе? Матери, нашептывающие ничего не значащие слова своим детям, немногочисленные мужчины, слишком ослабевшие, чтобы проявить заботу, нагромождение тел, медленная смерть от удушья…

В какое-то мгновение мне показалось, что пещера закружилась вокруг меня. Охваченный ужасом от пронесшихся перед моим мысленным взором картин, я внезапно полностью потерял ориентацию.

Это прошло почти сразу. Согнувшись, я пошарил вокруг ног, пытаясь найти фонарь, руки по запястье погрузились в скользкую глину, ощупывая мокрый, вязкий пол. Пальцы наткнулись на что-то твердое. Я зажал этот предмет в руке, а другой нашел чуть подальше фонарь. Я полагал, что скорее всего это опять будет кость. Но когда я включил фонарь, предмет в моей ладони оказался большим кристаллом – пятидюймовым прозрачным кальцитом, имевшим форму наконечника стрелы.

Я выбрался наружу