Борис Чичибабин

[Celtic]

К сожалению - сокращённый вариант

Первый Псалом Армении

Ну что тебе Грузия? Хмель да кураж,

приманка для бардов опальных

да весь в кожуре апельсиновый пляж

с луной в обезьяновых пальмах.

Я мог бы, пожалуй, довериться здесь

плетучим абхазским повозкам,

но жирность природы, но жителей спесь...

А ну их к монахам афонским!..

А сбоку Армения - божья любовь,

в горах сораспятая с Богом,

где боль Его плещет в травинке любой,

где м а л о е помнит о м н о г о м.

Судьбой моей правит не тост тамады -

обитель трудов неустанных

контрастом тем пальмам, - а рос там один

колючий пустынный кустарник.

И камень валялся, и пламень сиял, -

и Ноем в кизиловом зное,

ни разу не видев, я сразу узнал

обещанное и родное.

Там плоть и материя щедро царят,

там женственность не деревянна,

там беловенечный плывёт Арарат

близ алчущих глаз Еревана.

Там брата Севана светла синева,

где вера свой парус расправит, -

а что за слова! Не Саят ли Нова

влюблённость и праведность славит?

Там в гору, всё в гору мой путь не тяжёл, -

причастием к вечности полнясь,

не брезгуя бытом, на пиршестве сёл

библейская пишется повесть.

Там жизнь м и р о в а я согласна с м и р с к о й,

и дальнее плачет о близком,

и радости праздник пронизан тоской

и жертвенной кровью обрызган.

Не быть мне от времени навеселе,

и родина мне не защита -

я верен по гроб камнегрудой земле

орешника и геноцида.

И сладостен сердцу отказ от правот,

и дух, что горел и метался,

в любви и раскаянье к небу плывёт

с певучей мольбой Комитаса...

Что жизнь наша, брат? Туесок для сует -

и не было б доли унылей,

но вышней трагедии правда и свет

её, как ребёнка, омыли.

(Б.Ч. - 1982г.)

[Celtic]

Второй псалом Армении

Армения, - руша камения с гор

знамением скорбных начал, -

прости мне, что я о тебе до сих пор

ещё ничего не сказал.

Армения, горе твоё от ума,

ты - боли еврейской двойник, -

я сдуну с тебя облака и туман,

я пил из фонтанов твоих.

Ты храмы рубила в горах без дорог

и, радуясь вышним дарам,

соседям лихим не в укор, а в урок

воздвигла Матенадаран.

Я был на Севане. Я видел Гарни.

Я ставил в Гегарде свечу.

Армения, Бог-твою-душу-храни,

я быть твоим сыном хочу.

Мужайся, мой разум, и дух уносись

туда, где, в сиянье таим,

как будто из света отлитый Масис

царит перед взором моим!

Но как я скажу про возлюбленный ад,

начала свяжу и концы?

раскроется ль в каменном звоне цикад

молитвенник Нарекаци?

До речи ли тут, о веков череда?

Ты кровью небес не дразни,

но дай мне заплакать, чтоб мир зарыдал

о мраке турецкой резни.

меж воронов чёрных я счастлив, что бел,

что мучусь юдолью земной,

что лучшее слово моё о тебе

ещё остаётся за мной.

---------

(Борис Чичибабин, 1982г.)

[Unregistered - M]

[smally]

Krasivo

["Pacifist"]

ТРЕТИЙ ПСАЛОМ АРМЕНИИ

У самого неба, в краю, чей окраинный свет

любовь мою к миру священно венчает и множит,

есть памятник горю — и странный его силуэт

раздумье сулит и нигде повториться не может.

Подъем к нему долог, как приготовленье души,

им шествуют тени, что были безвинно убиты,

в их тихой молитве умолкли ума мятежи

и чувством вины уничтожено чувство обиды.

Не в праздничном блеске и не в суете площадной

является взорам, забывшим про казни да войны,

тот памятник людям, убитым за то лишь одно,

что были армяне,— и этого было довольно.

Из братских молчаний и в скорби склоненных камней,

из огнища веры и реквиема Комитаса

он сложен народом, в ком сердце рассудка умней,

чьи тонкие свечи в обугленном храме дымятся.

Есть памятник горю в излюбленной Богом стране,

где зреют гранаты и кроткие овцы пасутся,—

он дорог народу и тем он дороже втройне,

что многих святынь не дано ни узреть, ни коснуться.

Во славу гордыне я сроду стихов не писал,

для вещего слова мучений своих маловато,—

но сердце-то знает о том, как горька небесам

земная разлука Армении и Арарата.

О век мой подсудный, в лицо мое кровью плесни!

Зернистая тяжесть согнулась под злом стародавним,

и плачет над жертвами той беззабвенной резни

поющее пламя, колеблемое состраданьем.

Какая судьба, что не здесь я родился! А то б

и мне в этот час, ослепленному вестью печальной,

как древнему Ною, почудился новый потоп

и белые чайки над высью ковчегопричальной.

1983

["Pacifist"]

ЧЕТВЕРТЫЙ ПСАЛОМ АРМЕНИИ

Я всем гонимым брат,

в душе моей нирвана,

когда на Арарат

смотрю из Еревана,

когда из глубока

верблюжьим караваном

святые облака

плывут над Ереваном,

и, бренное тесня

трагедией исхода,

мой мозг сечет резня

пятнадцатого года,

а добрый ишачок,

такой родноволосый,

прильнув ко мне, со щек

облизывает слезы...

О рвение любви,

я вечный твой ребенок,—

Армения, плыви

в глазах моих влюбленных!

Устав от маеты,

в куточек закопайся,—

отверженная ты

сиротка Закавказья.

Но хоть судьба бродяг

не перестала влечь нас,

нигде на свете так

не чувствуется Вечность.

Рождая в мире тишь,

неслыханную сердцем,

ты воздухом летишь

к своим единоверцам.

Как будто бы с луны,

очам даруя чары,

где в мире не славны

армянские хачкары?..

Я врат не отопру

ни умыслу, ни силе:

твои меня добру

ущелия учили.

Листая твой словарь

взволнованно и рьяно,

я в жизни не сорвал

плода в садах Сарьяна.

Блаженному служа

и в каменное канув,

живительно свежа

вода твоих фонтанов.

О, я б не объяснил,

прибегнув к многословью,

как хочется весь мир

обнять твоей любовью!..

Когда ж друзей семья

зовет приезжих в гости,

нет более, чем я,

свободного от злости.

Товарищ Степанян!

Не связанный обетом,

я нынче буду пьян —

и не тужу об этом.

Я не закоренел

в серьезности медвежьей

и пью за Карине,

не будучи невежей.

А на обед очаг

уже готовит праздник,

и Наапет Кучак

стихами сердце дразнит.

1985