Газарос Агаян
АРЕГНАЗАН
Давным-давно в минувшие времена, когда мир был полон чудес, и когда добрые и злые духи вели друг с другом беспрерывные войны, у подошвы горы Масис жил старый князь по имени Арман. После смерти жены у Армана остались три дочери-сиротки. Из них две старшие были одна другой краше, младшая же сияла красой неописанной, только добрые духи до поры до времени скрывали её пол от простых смертных. Так пожелали добрые духи по им самим известной причине. По истечении назначенного ими срока ей было суждено либо навсегда остаться в девицах, либо стать юношей. Арман не делал разницы между детьми и всех троих наряжал одинаково. Пусть и младшее дитя сойдёт за девицу до той поры, пока не исполнится воля добрых духов, — решил он про себя и ради единообразия нарек ей имя Арег-"назан, так как старшую звали Заназан, а среднюю Зарманазан.
Итак, Арегназан росла красавицей-девицей, ненавидя, однако, всей душой всякую женскую работу: начёс шерсти, прядение ниток, шитьё и кройку. Зато при виде красивого коня или оружия от восторга теряла голову. Матери, которая могла бы научить хозяйству, у Арегназан не было, отец же не только пренебрегал этим, но, как будто умышленно, брал её с собой на охоту, учил верховой езде и употреблению оружия.
Так проходило время. Однажды Арман призвал к себе своих дочерей и сказал им:
Я служил нашему царю и удостоился его милости. Все эти леса и поля, горы и долины, что принадлежат теперь нам, пожаловал мне царь за мою верную службу. Великая скорбь овладела мною по кончине вашей матери. Я уединился с вами в эти мирные места и, чтобы рассеяться хоть немного, ушёл с головой в охоту. Теперь вы выросли, а я стар стал. Вы у меня росли, как дикие лани. Какая судьба ждёт моих дочерей, если они останутся здесь навсегда? Конечно, очень печальная. Чтобы избавить вас от грядущих напастей, я задумал одну из вас, под видом юноши, моего сына, отправить на службу к нашему царю. Царь окажет радушный приём моему сыну и со временем назначит его на мою должность.
Таким образом, оставшимся дома сестрам тоже откроется дорога ко двору. Кто же из вас желает поехать?
Поеду я, отец, — заявила старшая.
И я хочу, и я! — перебила средняя. Арегназан молчала.
А тебе, Назаник, разве не хочется? — спросил отец младшую, так как хотел, чтобы ко двору отправилась именно она.
Отчего же, отец, но я не хочу стать старшей сестре поперёк дороги...
Не в том суть. Для меня вы все равны, только я ещё не знаю, которая из вас троих более пригодна к этому делу.
Конечно, я, отец, — сказала Заназан. — так как я старшая.
Прекрасно, но без испытания ни одна из вас не поедет. Пойди, примерь на себя мужское платье, выбери себе вооружение, а утром, чуть свет, сядешь на коня и поедешь на охоту. Если вернёшься не с пустыми руками, то ты и отправишься к царю.
Наутро, покорная отцовской воле, Заназан выехала в поле на охоту. В глубоком ущелье, пролегавшем на её пути, преградил ей дорогу какой-то всадник — в маске и в полном вооружении. Бедная девушка оцепенела от смертельного ужаса и даже не попыталась спастись бегством.
Между тем всадник подъехал к Заназан с такими словами:
Куда ты в путь совсем один
Пустился, странник молодой?
Зачем с постели мягкой встал
Такою раннею порой?
Вконец растерявшаяся девушка пролепетала, заикаясь:
Я... я... мой путь держу туда...
Нет... никуда...
Но, впрочем, нет, —
Мне дальше ехать надлежит,
Вернуться запрещает стыд.
Всадник подступил к девушке с угрозой:
Куда ж ты, странник, держишь путь?
Куда бежишь ты из села?
Вернись немедленно назад,
Вернись, коль жизнь тебе мила!
Тут он схватил саблю и занёс над головой девушки. Она вскрикнула. — Ой, ой... не рази, пощади... я ведь девушка!... я сейчас же вернусь домой!...
— Коли девушка, так дома сиди и кур корми! Надеть мужское одеяние — ещё не значит стать мужчиной, нужно ещё иметь мужское сердце. Благодари судьбу за то, что повстречалась не с кем-либо другим! — добавил всадник и исчез.
Заназан прискакала домой ни жива, ни мертва.
Ну, где же убитая тобою дичь? — спросил отец; — и почему ты так рано вернулась?
По дороге, отец, меня забила лихорадка и сильно разболелась голова... — солгала девушка.
На следующее утро князь послал на охоту Зарманазан.
С ней приключилось то же, что и со старшей сестрой и она также вернулась домой в великом испуге.
На третий день на охоту выехала Арегназан. Тот же всадник ей преградил дорогу:
Куда ты в путь совсем один
Пустился, странник молодой?
Зачем с постели мягкой встал
Такою раннею порой?
Арегназан сильно разгневалась.
К чему тебе об этом знать?
Даю совет: скромнее будь!
Одно скажу тебе: как ты,
Не преграждаю людям путь.
Ты смеешь обвинять меня
В том, что я вышел на разбой?
Ну, погоди ж! На это ты
Тотчас ответ получишь мой.
Да! Что разбойник ты, о том
Личина говорит твоя.
А то, какой ты муж в бою,
Проверю с помощью копья.
С этими словами Арегназан набросилась на дерзкого незнакомца.
Скинь с лица маску, — вскричала она, — посмотрю, что ты за человек, не то мигом распростишься со своей головой.
Потрясая обнажённой саблей и прикрываясь щитом, всадник перешёл в наступление, но встретил достойный отпор. Ожесточенный бой тянулся битый час, но ни одной стороне не удалось нанести решительного удара. Все удары приходились в щиты.
У Арегназан силы, как будто, всё прибывало, а всадник стал постепенно сдавать. Наконец Арегназан улучила момент и, схватив врага за шиворот, сбросила его на землю. Занеся над всадником меч, она бы снесла ему голову, если бы тот не сорвал с лица маску.
Ох, отец, отец! — воскликнула Арегназан,— какую страшную игру ты со мной затеял! Сорви ты маску чуть позднее, стала бы я отцеубийцей.
Отец усадил Арегназан рядом с собой и не мог на неё наглядеться и нарадоваться. Наконец, вздохнув, он заговорил:
Живи, живи, Арегназан,
Цвети и крепни с каждым днём!
Теперь я знаю, что меня
Ты сможешь заместить потом.
Носить оружие тебя
Я не напрасно приучил.
Ты знаешь: в жизни никого
Так, как тебя, я не любил.
Вот это чадо, — думал я, —
Достойным чадом может стать;
Её бесстрашная душа
Мужчине храброму под стать.
Не девочка отныне ты, —
Об этом ты не забывай;
Старайся славу приобресть,
Гремящую из края в край.
Тебя в палатах царских ждёт
Злых испытаний череда;
Там только сделай ложный шаг,
И ты погибла навсегда.
Иди же, свет моих очей,
Тебя благословляю я.
Пускай сияет добротой
И правдою душа твоя.
Представляясь царю, Арегназан назвалась ему сыном князя Армана. Царь душевно ей обрадовался.
А я-то до сих пор думал, — сказал царь,— что судьба обделила нашего Армана наследником! Как тебя звать-то, сыночек?
Арег, слуга вашего владычества.
Арег... это прекрасное имя вполне тебе соответствует. Не унывай, сынок, здесь уход за тобой будет хороший. А если в чём будет нужда, обратись ко мне. Завтра выезжаем на охоту. Ты со мной поедешь.
У царя имелась одна-единственная дочь по имени Нунуфар. Казалось, своей красотой она соперничала с самим солнцем, будто подразнивала его: «Раз я сияю, так тебе незачем и показываться!».
Во время беседы царя с Арегом, Нунуфар притаилась за пологом и с восхищением рассматривала прекрасного незнакомца.
«Не этот ли юноша так часто снится мне по ночам?» — дивилась она.
На следующее утро затрубили охотничьи рога. Охотников понаехало больше тысячи. Все были в полном вооружении, с широкодугими луками и длинными копьями, со множеством борзых и соколов.
Пустились в путь, доехали до широкой поляны, окаймлённой со всех четырёх сторон дремучим лесом. Оцепили поляну, спустили борзых, которые вытравили из лесу несметное количество дичи, и началось беспощадное истребление всякого зверья.
Не отставая от царя ни на шаг, Арегназан не отставала от него и в битье дичи. В самый разгар охоты царь пустил коня вскачь за приглянувшимся ему оленем, и, как на грех, вывалился из седла. Правда, обошлось без повреждений, но конь с перепугу ускакал, а пеший царь набрёл на огромного медведя. Зверь поднялся на задние лапы, открыл страшную пасть и уже готовился заключить царя в свои объятия... Арегназан примчалась стрелой в мгновение ока, одним ударом сабли разрубила медведю голову и свалила его на землю. Царь был спасён и Арегназан сделалась героем дня.
— Вот это так счастье!.. Кабы мне быть в ту пору рядом с царём!.. — сетовали на судьбу многие из охотников.
Весть о случае с царём и о подвиге молодого охотника в одну минуту облетела весь город.
Нужно было видеть, с каким радостным ликованием встречали горожане возвращавшихся с охоты всадников.
— Да здравствует царь! Да здравствует наш храбрый Арег! — ревела, как один, толпа и пела:
Кто жизнь государю нашему спас,
Кто вырвал его из медвежьих лап?
Отважный Арег, борьбы не страшась,
Государя спас из медвежьих лап.
Из медвежьих лап, из медвежьих лап.
Медведю в пасть он копьё вонзил
И с плеч ему голову срубил,
Огромную тушу на землю свалил,
Государя нашего освободил
Из медвежьих лап, из медвежьих лап.
На солнце похож Арег молодой...
С медведем отважно вступил он в бой
И, его убив могучей рукой,
Государя спас от участи злой:
Из медвежьих лап, из медвежьих лап.
Арег — отрада души и глаз,
Да славится имя его у нас!
Когда б его не было тут как раз,
Государя нашего, кто бы спас
Из медвежьих лап, из медвежьих лап?
При виде такого бурного ликования, Арегназан впала в раздумье: «Как было бы недурно, если бы я была мужчиной. Какое счастье — быть юношей. Какая девица могла удостоиться таких почестей».
Ты доказал мне сегодня свою удаль, — обратился царь к Арегу.— Отныне мы будем с тобой неразлучны... Молодец, да благословит тебя небо, сынок. Ты — редкое создание. Храбрость не всегда уживается с молодостью и красотой, но, видно, небу было угодно создать тебя исключением. Завтра же выбери себе наилучшего коня из моей конюшни, достойное тебя оружие из моей оружейной. В будущем ты станешь настоящим витязем, ты и теперь малый витязь.
Царь был весьма доволен, завербовав себе молодого отважного витязя. Радость же Нунуфар не знала границ.
«Его мне послало само небо! — ликовала она, — всё складывается как нельзя лучше... Однако, когда же мы свидимся с глазу на глаз? Почему его нет со мной? Полились бы нежные речи. Сколько бы мы поведали друг другу! Почему бы мне не призвать его, не наговориться с ним досыта? Мой отец его любит, как сына, ведь он сын его друга.. Ему открыт свободный доступ во дворец... Да, да... за чем же дело стало? У меня нет ни одного друга, он и будет моим близким, желанным другом!.. »
Эй, кто там? — крикнула Нунуфар. На зов вошла прислужница.
Не замедли призвать ко мне Арега! Повтори ему мои слова: «Навести меня!»
Прислужница явилась к Арегу.
— Это невозможно!— ответил ей Арег.
— Почему же невозможно, господин? Так повелела госпожа! — настаивала прислужница.
— Мне нечего у неё делать, понимаешь?
— Господин мой, госпожа повелела тебе передать: «Приди, навести меня!».
— А я ей отвечаю: «Не приду к тебе, не навещу тебя».'
Отказ Арега поверг Нунуфар в отчаяние. Её бросало то в жар, то в холод, она то краснела, то бледнела.
Её сердце разрывалось на части, голова шла кругом, как в лихорадке, она металась по своей опочивальне, распахивала настежь то дверь, то окно... Казалось, стены девичьего покоя её давили, жгли, как раскалённый горн.
«Отказ... Пренебрежение... и это мне!.. О! От всего этого с ума можно сойти!» Безграничное отчаяние Нунуфар ввергло прислужницу в ужас. Она разрешила себе сказать ей.:
Была охота убиваться из-за какой-то пустяковины. Юноша, видно, больно стыдлив, потому и не явился на твой зов: услышав твоё повеление, он зарделся, что твоя роза. И как он был при этом красив!...
Говори же, говори... продолжай... я не дослушала тебя до конца... О! как же я низко пала теперь в его глазах... какая же я жалкая... Но он ошибается, не так ли, ошибается!..
От душевного потрясения Нунуфар занемогла. Дали знать царю. Царь навестил дочь, созвал к постели больной лекарей со всего царства. Лекари сказали, что болезнь царевны не опасна, уверяли отца, что скоро дочь его будет здорова... Однако, чем дальше, тем всё опасней становился недуг. Отчаявшиеся лекари заявили напрямик, что они бессильны распознать таинственный недуг и помочь беде.
Запечалился царь. Нунуфар была его единственной наследницей, единственной радостью и утешением. Весь двор и почти весь город погрузились в великую печаль. Только одна Арегназан оставалась равнодушной и не подозревала того, что сама и является причиной недуга царевны.
Единственным лицом, более или менее развлекавшим Нунуфар и смягчавшим её мрачное настроение, был придворный скоморох. Заботы же и попечения о больной взяла на себя вдова визиря. У вдовы визиря был взрослый сын. Она втайне прочила его в зятья самому царю. Она день и ночь не отходила от Нунуфар, прилагая к её выздоровлению все усилия. Она, заодно, старалась пробудить в ней интерес и любовь к своему сыну.
— Что ты мне дашь, госпожа, если я тебя исцелю? — обратился шут однажды вечером к больной царевне.
— Что же мне дать тебе, шут? Коли знаешь секрет — выкладывай, не для чего его приберегать!...
— Это ты здорово сказала: кто даст что-нибудь такому дурню, как я? Иное деЛо, будь я одним из этих дурней-лекарей. Постой-ка, я проверю,на своём ли месте у тебя разум? Не поссорился ли, ненароком, с тобой и не перекочевал ли в чужую голову?
— А как ты это проверишь?
— А вот как. Если из десяти вычесть два, можно ли снова восстановить эту цифру?
— Почему бы нет? Вычтешь из десяти два— получишь восемь. К восьми прибавишь два и снова у тебя десять.
— Как это возможно? Если от десяти отколупнешь два, то как же потом их снова приклеишь? Скажем, если сейчас отрубить тебе руку и опять её приставить к обрубку — разве она пристанет?
— Не то городишь, шут! Если ты съешь из десяти яблок пару, разве не восемь останется? А теперь, если вот эта госпожа подарит тебе пару яблок, ты прибавишь их к восьми, и снова сделаешься обладателем того же десятка яблок.
— О да, теперь я смекаю... значит, по-твоему, съеденные яблоки плёвое дело заменить другими?
— Безусловно!
— А я, признаться, воображал: что съедено, то и съедено,— что потеряно, то и потеряно,— что умерло, то и умерло. Возврата не предвидится. К примеру, вот эта госпожа осталась в единственном числе, так как она овдовела. А до того она с мужем составляла пару. Если прибавить к ней теперь нового мужа, опять ведь получится пара. Но прежний её муж был визирем, — да будет добром помянут, — и считался человеком умным, так отчего бы его не заменить шуту? Это обстоятельство ни в какой мере не изменит сути дела, сударыня, вы и с дураком составите пару.
— Избавь меня от своих забот, балбес,— огрызнулась вдова,— коли можешь помочь нашей госпоже, так помоги. А мне и одной неплохо.
— Сударыня, моя госпожа представляет собой единицу, и хотя от неё ничего не убавилось, она желает удвоиться. Поэтому я хочу найти для неё такое слагаемое, в сумме с которым получилась бы прежняя здоровая Нунуфар.
Шут ткнул себя пальцем в лоб и, после некоторого раздумья, радостно воскликнул:
«Нашёл, нашёл!» —и тут же запел:
Раз, два, три... и наш Арег
На охоту поспешил;
Пять, шесть, семь... и наповал
Девушку Арег убил.
Счёт окончив, молодца
Я нашёл в стенах дворца;
На него взирает дева
И вздыхает без конца.
Я несчастный дуралей.
Кто мне скажет: «Ты нашёл
Средство недуг исцелить
Милой госпожи моей».
Яраллалей, шараллалей,
Убирайся, дуралей!
Кончив пение, шут сделал несколько прыжков и стремглав выбежал вон.
Вдова визиря, покусывая себе палец, погрузилась в мрачные размышления. «Теперь всё ясно, — думала она. — Этот дурак перевернул вверх дном все мои планы и расчёты. Так ладно же, пошлю-ка я твоего Арега в такое местечко, откуда нет возврата».
— Наш дурак не так уж глуп, как о нём думают,— заметила вдова.
— Пожалуй, только на этот раз он уже совсем сдурел,— ответила Нунуфар.
На следующее утро вдова визиря предстала перед царём.
— Ну, как здоровье моей дочери? — спросил он.
— Все в том же состоянии, ваше величество, в каком вы её видели. Тем не менее я пришла сообщить вашему величеству радостную весть.
— Что у тебя за весть, говори же скорей! Она касается моей дочери? Никакая другая весть не может обрадовать моё сердце..
— Да, да! Сегодня ночью во сне мне явилась покойная царица и открыла, что единственное спасение Нунуфар — в живой воде.
— Жи... ва... я... вода,— протянул царь, — но кто же нам достанет эту живую воду, которую мы никогда не видели и о которой знаем лишь понаслышке?
— Тот же вопрос задала царице и я. Она ответила, что один только Арег способен раздобыть нам живую воду.
— Арег?.. Ну, ладно. Так я пошлю Арега... Пусть себе поедет, попытает счастья. Царь тут же призвал к себе Арега и предложил ему отправиться на поиски живой воды.
— Поезжай, сынок... Если добудешь живую воду и исцелишь мне дочь, я её отдам тебе в жены, а вместе с ней и всё моё царство.
— И без этого обещания, ваше величество, я всегда готов подчиняться вашему повелению, — ответил Арег. — Но только прошу меня наставить, где искать эту живую воду?
— Кто может знать её местонахождение? Это великая тайна, которую добрые духи, в виде особой награды и милости, открывают только своим избранникам. Хотя мы и слышали, что это родник, находящийся во власти незримых духов, что этот родник временами струится, временами иссякает, но кто скажет что-нибудь верное? Обратись лицом на восток, изъезди из края в край, из страны в страну всю землю, ищи, разузнавай, расспрашивай, а там найдёшь или нет — это уже вопрос твоего счастья, твоей судьбы, но как в том, так и в другом случае ты многое увидишь, многому научишься. Моя казна для тебя открыта, бери с собой золото и драгоценных камней сколько пожелаешь, в пути всё это тебе пригодится.
Арегназан пустилась в путь-дорогу.
Это было поразительное существо: неизменно бодрая, весёлая, беспечная и бесстрашная, она даже в беде не теряла своих замечательных качеств. Арегназан поехала на своём любимом коне Базике, легко преодолевавшем трёхдневный путь в один день. Она побывала во многих землях, всюду расспрашивала о живой воде, многое увидела, от многих опасностей спаслась, пока не прибыла в волшебную страну, где на каждом шагу её поражало новое чудо, новая невидаль.
Однажды, в жаркий солнечный день, желая избавить Базика от невыносимого зноя, Арегназан спешилась у озера. Привязав Базика в густой тени, она уселась с ним рядом, достала дорожную провизию и стала закусывать. В это самое время целая стая голубок опустилась на берег озера, невдалеке от Арегназан. Та схватилась было за лук, собираясь подстрелить одну из голубок, как вдруг заметила, что птицы, скинув с себя своё оперение, обернулись молодыми девицами и бросились в озеро купаться.
Арегназан сперва была поражена. Опомнившись, она задумала сыграть с ними шутку. Интересно, каковы-то будут последствия? Стараясь остаться незамеченной, она потихоньку подкралась к берегу и похитила оперение одной из голубок: два больших крыла и мелкие перышки.
Не прошло и нескольких минут, как красавицы-девушки вышли из воды, нарядились в свои перья и улетели. Та из них, которая не нашла на берегу своего одеяния, стыдясь своей наготы, нырнула обратно в озеро. Девушка, у которой виднелась из воды только одна голова, подплыла к Арегназан и запела:
Милый юноша, молю я,
Крылья мне верни мои!
Улечу я и добром
Отплачу тебе потом.
Не видала я вовек
Юноши тебя милей.
Кто прекрасен так, тот зла
Не таит в душе своей.
Сжалься, милый, надо мной,
Крылья мне верни мои!
Улечу я и добром
Отплачу тебе потом.
Коль ты юноша, хочу я,
Чтобы девушкой ты стал.
И всех девушек на свете
Красотою затмевал.
Я тебя благословляю.
Крылья мне верни мои!
Улечу я и добром
Отплачу тебе потом.
Девушка-голубь умолкла. Склонив голову набок, с нежной улыбкой на устах, она глядела на Арегназан и ждала возвращения своих крыльев. Арегназан так пришлось по вкусу пение девушки-голубя, что она подумала: «Не пить, не есть, а всё бы слушать эту песню!...»
— Продолжай же, продолжай... Спой мне ещё хоть немного, — взмолилась Арегназан, — твоя песня так прекрасна! В жизни не слыхивал ничего подобного! Лишь одного я не понял в твоей песне, прекрасная девушка! Ты пела: «Коль ты юноша, хочу я, чтобы девушкой ты стал». Как это возможно?
Девушка отвечала песней.
Всё на свете сделать можно, —
Трудностей тут нет, поверь!
Если девушкою был ты,
Станешь юношей теперь.
У тебя усы завьются,
С бородой предстанешь ты,
И мгновенно погрубеют
Твои нежные черты.
Ты меняешься, я вижу...
Крылья мне верни мои!
Улечу я и добром
Отплачу тебе потом.
На миг Арегназан потеряла сознание, затем почувствовала в себе какую-то странную, но весьма приятную перемену. Вглядевшись в спокойную гладь озера, она увидела, как в зеркале, своё лицо, с пробивающимися на нём бородкой и усами. Отражённое в озере лицо показалось Арегназан каким-то чужим, непонятным, но чем больше она в него вглядывалась, тем привлекательней становился для неё этот образ и она не могла наглядеться на него.
«Это, видно, я сама,— подумала Арегназан,— наконец-то я стала настоящим Арегом!»
— Красавица-девушка, ты исполнила моё самое заветное желание, так будь же опять свободна! Сотворив со мной такое чудо, ты, конечно, способна и указать мне дорогу к живой воде, из-за которой я уже так давно скитаюсь по белому свету!
Девушка снова запела:
Будет Нунуфар так рада,
Что жених её пригож.
Ты достиг мечты: отсюда
К ней мужчиною придёшь.
Ты живой воды желаешь?
Крылья мне верни мои, —
Принесу воды живой,
Ею клюв наполнив мой.
Тех, кто болен, исцеляй,
В камни дух живой вселяй,
И тогда мужской свой облик
Сохранишь ты, так и знай.
А не то ты в твёрдый камень
Превратишься милый мой,
В городе окаменелом
С чародейкой встретясь злой.
Возврати скорей мне крылья.
Я, надев их, полечу.
Принести живую воду,
Юноша, тебе хочу.
Последние слова новой песни не в полной мере были понятны Арегу, но он не хотел насильно удерживать девушку и возвратил ей крылья. Девушка оделась в свои крылья, превратилась в голубку и упорхнула. Спустя немного времени она вернулась, держа в клюве склянку с живой водой, отдала её Арегу и снова улетела.
Арег пустился в путь, так говоря своему коню:
— Ты знаешь, Базик, ведь я же теперь юноша, а не девушка.. Отец строго-настрого мне наказывал никому этой тайны не открывать, а теперь я взаправду юноша. О! Если бы ты знал,Базик, какое это счастье! Быть девушкой, и оно, конечно, неплохо, но быть юношей— это совсем другое. А теперь, Базик, я и сам толком не разберу, куда мне податься. Скачи, друг, куда глаза глядят, теперь мне безразлично... Однако, погоди, я что-то вижу вдали, зубцы какой-то старой башни! Там, должно быть, целый город, поедем-ка в ту сторону... Не находишь ли, Базик, что я довольно-таки беспечен: даже не справился у девы премудрой, куда нам с тобой держать путь-дорогу, чтоб вернуться домой! Ещё надо благодарить судьбу, что девушка сама, без всякой с моей-стороны просьбы, вздумала превратить меня в юношу, а то бы я так и застрял в девках на веки вечные! Но кто же мог себе вообразить подобное чудо! Мне бы следовало подумать и о тебе и просить голубя-деву, чтобы она или превратила тебя в человека или, хотя бы, одарила способностью человеческой речи. Не так ли, а? Что скажешь, Базик?
Да ничего! Ты сделался юношей, — а я остался конём, каким был!
Право же, это вышло совсем нехорошо! Порой я так увлекаюсь, что забываю обо всём на свете. Потом спохватишься, да уж поздно!
Разговаривая таким образом с Базиком и отвечая сам на свои вопросы, наш обновлённый Арег мало-помалу приближался к маячившей вдали таинственной башне.
Постепенно перед Арегом стал вырастать огромный город с башнями, куполами, рынками и множеством домов и других строений. У городских ворот стояла группа каких-то людей. Арег обратился к ним с вопросом:
Ребята, что это за город и где тут у вас останавливаются чужестранцы? Ответом было полное молчание.
Не с вами, разве, говорю, ребята. Неужели вы меня не понимаете? То же молчание.
«Видно, глухие», — решил Арег и коснулся одного из «глухих» рукой.
О небо, — вскрикнул Арег, — что я вижу? Это же статуи, прекрасные статуи, а я-то, было, их принял за живых людей! Какой же замечательный ваятель их ваял!
Арег въехал в город, и перед ним открылись новые группы окаменевших людей и животных.
Огромный рынок, магазины, лавочники, дома, кошки, собаки, одежда, фрукты, драгоценности, еда, роскошные ковры... всё, всё окаменело. Ни дыма, ни огня, ни звука, ни дыхания. Нигде ни одного признака жизни...
«Теперь мне все ясно. Это — тот самый окаменелый город, о котором пела девушка-голубь», — подумал Арег и стал бродить по городу, с интересом наблюдая на каждом шагу всё новые странные картины и положения. Вот стоит несколько человек — лицо одного из них перекосилось от гнева, рот раскрыт, извергая беззвучную брань. Другой смеётся, третий плачет, нищая с ребёнком на руках просит подаяния. В другом месте Арег дивится на окаменевшую свадебную процессию. Невесту провожают в дом жениха. Фруктовщик отвесил фрукты и высыпает их в корзину покупателя; не досыпав, он каменеет сам, как каменеют его весы и фрукты и покупатель. Словом, полный движения и жизни, город был захвачен врасплох какими-то злыми чарами.
«Бедняги, — размышлял Арег, — даже не удостоились превратиться в прах, а превратились в ценный товар. Право, если бы повезти всё это в другие страны на продажу, какие деньги можно было бы нажить! Вот, например, за статую этой новобрачной дали бы золота весом с её вес. Однако, о чём же я думаю? Разве при виде подобного несчастья уместны мысли о наживе? Вот настоящая цена человеческому богатству. Ах, если бы кто-либо из этих несчастных обрёл дар речи и мне поведал, какая беда стряслась с городом. Не закричать ли? Посмотрим, что из этого выйдет!»
— Эй, горожане, от какой напасти вы окаменели? — закричал Арег.
— Окаменели... — эхом ответили камни.
Ка...мень... — донёсся откуда-то голос.
— Я что-то слышу, — насторожился Арег и снова крикнул:
Кто тут есть живой?
— Я... я... — долетело издалека. Арег пошёл на голос и очутился перед роскошным дворцом, окружённым прекрасным, но тоже окаменевшим парком. В маленьком цветнике он обнаружил окаменевшего человека с живой головой.
— Кто ты таков? — спросил его Арег.
— Воды... — ответила голова, едва ворочая языком.
— Ты хочешь воды?
— Воды... воды!
— Отец, в вашем городе и вода окаменела. Где её возьмёшь?
— Каплю... Хоть ка... пель... ку...
— Что проку в капле воды? По твоей жажде тебе мало и целого караса*. У меня с собой имеется самая малость — если это тебя удовлетворит, то, пожалуйста, мне не жалко!
Дд... да... да...
Арег достал из дорожной сумки заветную склянку и влил из неё в рот статуи малую толику. Эти несколько капель живительной влаги не только утолили жажду страдальца, но и вернули его к жизни. Бодро и внято он возгласил:
-------------------------------------------------
* Карас — большая глиняная, покрытия глазурью посуда, в которой, обычно, хранится вино. (Прим. пер.)
Ты сжалился, ангел,
Над мукой моей,
Бежать тебе надо
Отсюда скорей.
Но нет, умоляю:
Бежать погоди,
С тобой побегу я...
Гляди, гляди!
Бывшая статуя вновь стала человеком — ожила, задвигалась,, сперва слабо, потом всё быстрее и, наконец, побежала, увлекая за собой Арега.
— Беги, спасайся, сынок, следуй за мной.Тебе тоже необходимо скрыться. Сейчас притащится старуха-ведьма, по вине которой окаменел наш город. Давай-ка спрячемся у меня в доме, хоть ты-то спасись!
Арег было растерялся и не знал, что ему предпринять. Опомнившись, он последовал за бегущим человеком, привязал своего коня в тёмном углу, а сам поднялся вверх.
— Что же это за чудовище, перед которым ты так трепещешь? — спросил Арег.
— Это чудовище — старуха, сынок, это она-то и заколодовала наш город; ежедневно, в этот самый час, она здесь появляется, осматривает город, любуется злом, которое сотворила. Сейчас как раз её время и, если она нас заметит, мигом превратит в камень.
— Теперь понятно. Но как это случилось, что она тебя не совсем, не всего заколдовала?
— Для больших мук. Я царь этого города. Меня зовут Андас-царь. Проклятая беззубая старуха всего меня превратила в камень, оставив живой одну лишь голову, и сказала:
— Оставляю тебе зрение, Андас, чтобы ты мог сравнивать ничтожество своё и своего царства с моим величием и могуществом.
— Однако, в чем же её тайная сила, не можешь ли сказать?
— Она сильна своими тремя волшебными посохами. Эти посохи сеют гибель и смерть повсюду. Старуха является орудием в руках злых духов и всё, что она творит — творит по их воле. А, впрочем, кто её знает? Возможно, что она и сама злой дух в образе чудовища.
— А не вырвать ли нам у неё эти проклятые посохи?
— Но как же к ней подступишься? Лишь добрые духи могут осмелиться на такое дело или существо, находящееся под их покровительством.
— Я надеюсь, что добрые духи придут к нам на помощь, — сказал Арег и тут же посвятил Андаса во всё, что с ним недавно приключилось на озере.
— О, в таком случае ты добрый дух, ниспосланный самим провидением! — воскликнул царь. — Теперь я смело могу показаться старухе, ты же спрячься где-нибудь поблизости. Чуть только она на меня набросится, ты её схватишь и обезвредишь. Гляди-ка, гляди, вот она уже мчится сюда в облаках, как обычно, верхом на «хноци»* размахивая своим бичом-змеёй.
— Вижу, вижу. Крепись, не робей, я мигом с ней расправлюсь.
Они решили вернуться в парк. Арег поспешил спрятаться за какую-то окаменевшую старуху.
*Хноци — маслобойка в форме узкой длинной бочки.
Ведьма опустилась на землю, предстала перед царем и, вооружившись одним из своих посохов, грозно промолвила:
Кто сюда войти посмел?
Кто- расколдовал
Этот камень и ему
Вновь дыханье дал?
Духи! Тяжкая беда
Надо мной стряслась.
Мне на помощь поспешить
Призываю вас.
Твой удар, мой жезл, пошёл
Видимо не впрок.
Ведь иначе бы ожить
Он никак не мог.
Ну-ка, жезл, его ударь
Снова по плечу.
Я вторично мощь твою
Испытать хочу.
Старуха замахнулась на царя посохом и молвила:
Был ты камнем, царь Андас, —
Камнем станешь и сейчас.
С быстротой молнии Арег выскочил из своей засады, схватил ведьму за волосы и с такой силой швырнул на землю, что старуха чуть было тут же не испустила дух. Царь, окаменевший на этот раз уже не от колдовских чар, а просто от ужаса, пришёл в себя и приблизился к ведьме. Посохи были у ведьмы вырваны, а она связана по рукам и ногам.
— Говори, какой кары ты достойна, гнусное чудовище? — воскликнул царь.
Любую из кар выбирайте вы,
Ведь мне всё равно не сносить головы.
Но не царь Андас меня погубил,
А витязь, что девой доселе был.
Написано мне, увы, на роду,
Что гибель свою я тогда найду,
Когда появится витязь такой.
Злосчастный век он прикончил мой.
— О, коли так, я готов исполнить веление судьбы, — сказал Арег, — только ты должна сначала оживить этот город.
Пускай всё воскреснет и живёт,
Пусть жизнь восстановит свой прежний ход.
Немало злодейств учинила я, —
Сатане пусть это всё впрок пойдёт.
О тучи, гремите!
О громы, разите!
Потоки, бегите!
Деревья, цветите!
О звери и люди
И лёгкие птицы!
Пора возвратиться
Вам к жизни своей!
Ещё не успели замереть в воздухе последние слова старухи, как разлитое кругом мёртвое глухое молчание сменилось многозвучным шумом. Город ожил с быстротой мысли. Всё пришло в движение. Расколдованные горожане продолжали свои занятия, как будто над ними не стряслось никакой беды. Петух выкрикнул своё прерванное колдовством кукареку. Зурначи продолжал свою замершую от мановения волшебного посоха мелодию на зурне, плясун доплясывал с поднятыми руками свою пляску, повар снимал пену с супа, который начал вариться сорок лет тому назад. Никто из горожан, за исключением царя, не понял того, что когда-либо был камнем.
— Как же нам поступить с этой проклятой ведьмой? — спросил Арега царь.
— Посохи бросим в море, — отвечал Арег, — а старуху отпустим, так как чары её колдовства развеяны навсегда.
Старуха не пожелала остаться в живых и взмолилась.
Бросьте и меня в пучину моря, —
Ад ведь близок от морского дна.
Сатана меня там примет вскоре,
Смертной жизни я уж лишена.
Верою и правдой Белиару
Тысячу я прослужила лет;
Много натворила в злобе ярой,
И ему я дам за всё ответ.
Ведьма умолкла, а к царю, низко кланяясь, подошли главный визирь и военачальник. Они доложили:
— Царь-батюшка, войско в полной готовности, ждёт только приказа вашего величества о выступлении.
— А для каких целей собралось моё войско? — спросил удивлённо царь.
— Мы исполнили твоё повеление. Неприятель подступает к городским стенам, нужно его отбросить.
— Постойте, постойте... Я что-то припоминаю... Это было ровно сорок лет тому назад и случилось в тот самый день, когда старуха заколдовала наш город. Неприятель, найдя вместо живых людей каменные статуи, в ужасе разбежался...
Визирь и военачальник многозначительно переглянулись.
— Как видно, царь-то рехнулся!
— Да, да! Не вчера ли мы были у него? За один какой-то день успел впасть в детство.
— Посмотрите на эту старуху, — сказал царь, — это она заколдовала наш город. Сорок лет подряд мы все из-за неё пребывали в состоянии бездушных камней.
Визирь и военачальник поклонились царю с таким видом, будто они безусловно верили всему, что он сейчас им открыл, а сами шепнули друг другу: «Совершенно рехнулся!».
— Если бы не этот юноша, — продолжал царь, указывая на Арега, — мы во веки веков не освободились бы от бесовского наваждения. Чудесным образом превращенный из девицы в мужчину, получив от девицы-голубки живую воду, он волею небес очутился в нашем городе, вернул меня к жизни своей чудесной водой, а проклятую ведьму поймал и обезоружил. Отдаю эту старуху в ваши руки. Утопите её в море, а заодно и её дьявольские посохи.
Визирь и военачальник,.отойдя немного в сторону, снова стали подозрительно перешёптываться.
— Рехнулся самым настоящим образом, — категорически объявил визирь.
— Да тут и сомнений никаких быть не должно, — согласился военачальник, — этот юноша был раньше, якобы, девицей, а ещё какая-то там девица, оказывается, превратилась в голубя, а сам он будто бы напился живой воды, а мы — как это тебе нравится? — сорок лет изображали из себя статуи. Слыхано ли, чтобы человек в полном рассудке способен был нести подобную ахинею.
Недоумение этих людей было вполне понятно и естественно. Визирь окаменел за обедом с ложкой во рту, а сегодня, перед тем, как явиться к царю, благополучно доел этот обед. Военачальника застигла беда с одной ногой в стремени, в тот момент, когда он вскакивал на лошадь, сегодня же он вдел и другую ногу в стремя и приехал к царю. Могли ли они после этого принять рассказ царя не за бред сумасшедшего?!
— Знаешь ли, что я тебе скажу? — шепнул царю Арег, — эти люди не верят ни одному твоему слову и воображают, что ты лишился рассудка. Это очень опасное дело... Тебя могут объявить умалишённым и свергнуть с престола. Теперь слушай меня и следи за мной хорошенько.
Затем Арег обратился к обоим сановникам.
Подходите все без страха
Посмотреть, как я сейчас
Эту мерзкую старуху
Накажу за всех за вас.
Тут Арег схватил один из волшебных посохов и подошёл к старухе.
По приказу
Белиара,
Уриеля,
Сатаила
В камень, ведьма, превратись!
Как только Арег ударил старуху посохом, та моментально превратилась в ослицу и громко заревела.
— Вот тебе и на, — воскликнул Арег, — видно, эти посохи действуют по-разному, а возможно, что моё заклинание было специально ослиное, так что старуха своим рёвом смеётся теперь надо мной. Попробуем-ка второй посох!
Злым оружьем Сатаила,
Тьмою Тартара унылой
Бью тебя и проклинаю,
В камень, ведьма, превратись!
На этот раз ведьма превратилась в чёрного ворона и попыталась было лететь, но безуспешно, так как ноги её были в путах.
— А ну-ка, испытаем третий посох. Вооружившись посохом и полагая, что причина неудачи в слабости его заклинаний, Арег возобновил их с новой силой.
Град из камня,
Дождь кровавый,
Мрак туманов,
Пламя лавы,
Злобной тучи
Дикий грохот,
Сил подземных
Визг и хохот
Пусть тебе
На темя рухнут,
Чёрный ворон,
Злая ведьма!
Не уйдёшь ты
От погрома.
Бью тебя
Дубиной грома
И кнутом
Разящих молний.
Волю высшую
Исполни:
В камень, ведьма, превратись!
Удар третьего посоха превратил старуху в безобразную каменную статую. Арег обратился к визирю и военачальнику с такими словами:
И шубы с себя поспешите снять,
Не то я вас всех превращу в ослов
Иль воронов чёрных, чтоб было впредь
Неповадно вам для царевых слов,
Для приказов его ушей не иметь.
Уж лето теперь, и в цветах весь луг,
А толстые шубы меж тем на вас,
Когда вы камнями стали, вокруг
Царила зима, снегами стелясь.
Отправьте в соседний город людей
О годе и времени года узнать,
Ошибку свою исправьте скорей.
— О!., теперь-то уж я верю, — вскричал визирь, — как не поверить после всего, что я здесь увидел собственными глазами? И впрямь проклятая старуха заколдовала нас зимой, а теперь лето, да, настоящее лето!
— И я верю, и я! Не имею ни малейшей охоты сделаться ослом или вороном, а камнем и подавно! Однако, ну и жарища же сегодня! Я весь так и горю...
— Царь-батюшка, обед подан. Царица ждёт вас, — доложил, низко кланяясь, царедворец.
— Пожалуйте, друзья, подкрепимся немного, — пригласил своих гостей царь, —вот уж сорок лет как у меня ни крошки не было во рту, но, по правде сказать, голода я совсем не чувствовал. А вот жажда, действительно, временами меня терзала! Но особенно она стала нестерпима в тот миг, когда голос Арега долетел издалека до моего слуха. Видно, и жажда моя не проста, а по воле самих небес... В ней было моё спасение. Пойдёмте же, пойдёмте, немного закусим.
Царь Андас угостил на славу как самого Арега, так и его Базика. Дней двадцать Арег жил у царя. За это время множество послов понаехало со всех концов ко двору царя Андаса с поздравлениями по случаю счастливого избавления от козней злой чародейки. Тысячи горожан, так ещё недавно боявшихся вернуться в заколдованный город, радостно съезжались из далёких стран. Численность их за сорок лет намного возросла, тогда как прирост населения в городе не мог не остановиться.
Эти новоприбывшие превозносили Арега до небес, воздавали ему божеские почести на роскошных пирах и торжествах, устраиваемых в его честь.
Сам царь задал блестящее пиршество с тысячами приглашённых и был душой всех развлечений и увеселений. Поднимая в честь Арега заздравную чашу, он обратился к присутствующим с такими словами:
Чем вчера мы были и что мы сейчас,
На это ответь нам, о, царь Андас!
Мы были бездушным камнем, и вот
Естество людское обрёл народ.
На вопрос нетрудно найти ответ,
Но трудно понять, как мы сорок лет
Могли выносить столько тяжких мук
Во власти колдуньиных мерзких рук.
Теперь спасены мы от подлых чар,
Колдунье смертельный нанёс удар
Избавитель — дух, который несёт
Повсюду жизнь, куда ни придёт.
Но кто ж этот витязь, славный вовек?
Глядите, о люди! Это — Арег.
Он вытер нам слёзы и жизнь нам дал,
За него я этот поднял бокал.
Ответом было громогласное «Да здравствует Арег», от которого заколебались стены дворца. Ашуги, давно поджидавшие тоста царя, ударили по струнам лир и запели:
Вернись, о соловей, и пой
Над розой краснолицей.
Бояться нечего тебе, —
Цветёт твоя царица.
Спустился к нам с небес Арег,
Чтоб осушить нам слёзы.
И оживают камни все,
И расцветают розы.
Вернись, о соловей, и пой
Над розой краснолицей.
Бояться нечего тебе, —
Цветёт твоя царица.
Арег наш — солнце, светлый бог,
Принявший образ мужа.
Он милосерден к людям, благ
И справедлив к тому же.
Вернись, о соловей, и пой
Над розой краснолицей.
Бояться нечего тебе, —
Цветёт твоя царица.
Хвалебному пению ашугов не было бы конца, если бы Арег не прервал его из скромности следующей ответной речью:
От природы слабое я существо,
Не сделал великого ничего.
Сам не могу я отдать отчёт,
За что мне оказан такой почёт.
Я любимец неба, но почему
Оно ласкает меня, не пойму.
Оно расчищает мне все пути,
Чтоб свободно мог я вперёд идти.
На меня и лев не подымет лап,
Предо мной робеет грозный вишап;*
Взгляну, и в утёсах ключи шумят,
Вековые топи сушит мой взгляд.
Коль вам рассказать, ничего не тая,
Обо всём, что, странствуя, видел я,
Нетрудно, друзья, вам будет понять,
Что мирволит мне небес благодать.
Поэтому им, только им одним,
Хвалу благодарную воздадим.
Их дивная сила чары смела,
И к ним да вознесётся наша хвала.
Невзирая на всю скромность Арега, горожане его провозгласили богатырём.
Случилось это так. Окаменевшая ведьма внушала панический ужас не только детям, но и взрослым, поэтому порешили бросить её в море. Страшилище угодило прямёхонько в преисподнюю. Свалившаяся с огромной высоты, ведьма оказалась настолько тяжеловесной, что ад со всеми своими обитателями провалился ещё на тысячу миль глубже под землю. После этого знаменательного события собрались ваятели и живописцы всего города и изобразили Арега верхом на его Базике. После отлили золотую статую, которую поставили в центре города в прекрасном саду. Этот сад был излюбленным местом горожан, в особенности же детей. Играющие ребятишки не могли вдосталь нарадоваться и налюбоваться на дивную статую. Сам Арег не увидел своей статуи: она была водружена уже после его отъезда из возрождённого им города. Ему привиделось во сне, что дни Нунуфар сочтены, и он поспешил к ней на помощь.
Нунуфар была при смерти. Ничто из окружающего больше её не трогало, — ни шутки и прибаутки скомороха, ни заботы вдовы визиря, ни жалобы и вздохи отца.
Язык ей не повиновался, она была не в силах пошевелить даже рукой.
_________________________
*Вишап — дракон, злой дух.
Она всё видела. Царь и её приближённые не спускали глаз с умирающей. Их жалкие лица и тяжкие вздохи говорили об их полном бессилии перед волей судьбы...
И в эту-то минуту отчаяния и безнадёжности вдруг пронеслась благословенная весть: Арег вернулся!
Прислужница Нунуфар стрелой понеслась навстречу Арегу:
— Спеши... опоздаешь... умирает... тобой бредит...
— Сейчас... одним духом явлюсь к твоей госпоже...
Безмолвная толпа мигом расступилась перед Арегом. В глубоком молчании тот приблизился к смертному ложу, достал свою волшебную склянку, смочил живой водой вату и коснулся ею мертвенно-бледных уст царевны.
Глаза Нунуфар прояснились.
Заметив это, Арег влил немного чудесной жидкости ей в рот. Тут Нунуфар закрыла руками себе лицо. Она увидела Арега и узнала. Она почувствовала в себе прилив такой живительной бодрости, что, точно щитами, обеими руками закрыла себе лицо, чтобы полнее упиться неземным блаженством.
— Арег вернулся... —лепечет Нунуфар в самозабвении, — Арег вернулся... — повторяет она, —и я здорова, вполне здорова, окончательно здорова... потому что, ведь Арег вернулся! Я знаю, чувствую, он всё ещё здесь, около меня! Я вдыхаю дивный аромат его близости... Он воскресил меня живой водой, ведь он и сам животворящий дух... Как он окреп и возмужал, а эти только пробивающиеся усы, эта курчавая борода! Не приоткрыть ли мне лицо, не взглянуть ли на него ещё разок?
Нунуфар отвела от лица руки, окинула Арега взглядом, полным такой нежности, на какую способна только мать, ласкающая своё дитя... и снова закрыла руками лицо.
Все присутствующие подметили этот исполненный жизни и огня взгляд и вдруг, как один человек, захохотали. От общего веселья не отстала и сама Нунуфар, как будто только и ждала подходящего повода, чтобы вдоволь нахохотаться.
Толпа придворных, за минуту до того пребывавшая в скорби и унынии, бросилась к Арегу. Его наперебой обнимали, целовали. Царь, обняв Арега, разрыдался, как ребёнок. Его радость не имела границ. В мгновение ока он обрёл своих детей — Арега, на возвращение которого больше не надеялся, и Нунуфар, чудесно воскресшую из мёртвых. Слёзы радости и умиления оросили глаза собравшихся.
Воспользовавшись всеобщей суматохой, Нунуфар, подобно птичке, спрыгнула с ложа и выпорхнула в соседний покой. Там она разоделась в подобающее ей, как царевне, пышное одеяние, разубралась драгоценностями и вышла к гостям такая прекрасная и лучезарная, что всех собой очаровала.
Для Арега же с её появлением как будто взошло новое солнце.
Если Арег вернул Нунуфар к жизни, то и Нунуфар не осталась у него в долгу: силой своей ослепительной красоты она пробудила в нём целый мир блаженных, дотоле неведомых чувств. Не понимая, что с ним происходит и не умея в себе разобраться, Арег старался подавить в своей душе эти непривычные для него переживания. В смущении он забормотал:
Перед вами сейчас и я и не я;
И кто я такой, разобрать нельзя.
Меня забрала голубица в плен
И тут же Арега дала взамен.
Она, наведя на меня дурман,
Увлекла в пучину Арегназан.
Я чудною песней был усыплён
И во время сна другим заменён.
Изумлённые гости слушали с разинутыми ртами, ничего толком не понимая из всего того, что сказал Арег.
— Бедный юноша, как видно, помешался! — переговаривались они друг с другом.
Нунуфар подошла к Арегу и сказала ему с глубокой жалостью:
— Да что ты, Арег, отрада моя?
Быть может, тебе не по сердцу я?
Тогда не волнуйся: уйду я тотчас,
И судьба навеки разделит нас.
Ты мне, видит небо, жизни милей,
Но ко мне враждебен, знать, рок-злодей.
Тебе не даёт он меня признать
И подлинный образ мой увидать.
Что делать? Навек от тебя уйду,
Оплакивать буду свою судьбу-
— Ужели покинуть хочешь меня?
Без Тебя прожить не могу и дня.
Пусть небо столкнётся с землей, — навек
Своею тебя считает Арег.
Пусть подлинный мир рассыплется в прах,
Тебя удержу я в своих руках.
Земные я все обошёл края,
Красавиц немало там видел я,
Такую, как ты, ни в одном краю
Не встретил, — такие живут лишь в раю.
Моя ты, моя, краса-Нунуфар,
Тебе свою жизнь приношу я в дар.
Любое вели мне, и твой приказ,
Поверь мне, исполнен будет тотчас.
Ты плохо слова мои поняла —
Да кто же мне мил, коль ты не мила?
Я не тот теперь, кем доселе был, —
Тот навек исчез, его след простыл,
К тебе я Арегом пришёл назад,
А тот, кем я был, голубицей взят.
—Если так, уходи ты скорее с глаз,
За то награждённый, что жизнь мне спас.
— Никаких не надобно мне наград!
Мне жизнь без тебя — лишь мучений ряд.
— Я знаю, и мой будет горек век,
Я, верно, умру, раз изчез Арег.
— О смерти не думай! Арег ведь и я,
Люби же меня, отрада моя.
— Ты сказал, что другим ты явился к нам.
— Я это понять не могу и сам.
— Постойте, постойте, я мигом положу конец вашему спору, — вмешался царь, — открой мне, дружок мой, Арег, чьим сыном, собственно, ты себя считаешь?
— Когда-то считался сыном князя Армана, ну, а теперь не ведаю, его ли я сын, или кого другого!
— Вот этих-то твоих слов мы как раз и не понимаем, хотя и хорошо тебя знаем. Ты всё тот же Арег, что и был, только с бородой и усами, которые у тебя отросли за время нашей разлуки.
— А ну-ка погоди, царь-сватушка, — впутался шут. Поздравлю тебя с приездом дорогого зятюшки! Всем вышел твой зять, да только от радости разум потерял. Теперь он его ищет, да не находит. Давай-ка, брат Арег, заключим сделку. Я превращусь в тебя, а ты превратишься в меня. Нунуфар окажется «моя», а дурак «её». Ну, как, согласен? — спросил шут и запел:
Уж на что я дуралей,
А стократ его умней.
Девушку себе найдя,
Не скажу ей: «Я не я».
Яралаллей, шаралаллей,
Попляши-ка, дуралей!
В разгар песни и пляски, которыми шут развлекал гостей, в дверях появился Арман.
Арег, увидя своего отца, опрометью бросился в его объятия. После первых радостных восклицаний," он шепнул ему на ухо:
— Подумай только, отец, ведь я теперь юноша, настоящий юноша, как следует быть! Можешь ты себе представить?
— Конечно же ты юноша, мой друг! Могло ли быть иначе?
— Но, ведь я... ведь я...ведь...
— Ты всегда был юношей, — душа моя, но только этого не ведал, теперь же стал себя узнавать. Ты был чист и невинен, как ангел, а теперь ты мужчина. Но ведь это совсем не плохо!
— О, если это так, то, значит, я в самом деле — я. Надо поскорей открыть это Нунуфар.
Арман подошёл к царю и стал что-то таинственно шептать ему на ухо, Арег же помчался к Нунуфар.
Она взяла его за руку и посмотрела ему в глаза с таким выражением, что у него помутилось в голове.
— Ты наш прежний Арег, не так ли? — спросила Нунуфар.
— Конечно, радость моя, — кем же ещё мне быть.
— Значит, мы друг с другом больше не расстанемся? Если бы ты знал, как я истерзана тоской по тебе... вот ты теперь вернулся, но уверяешь, что ты —- не ты. Так кто же ты в конце концов?
— Нет... нет... теперь я снова — я. Дурак шут будет поумней меня. Пойдём, станем перед царём на колени, чтобы он нас с тобой благословил. Но, погоди, я ещё не узнал у отца, где же мои сестры.
— Они здесь, у нас. Я распорядилась после твоего отъезда, чтобы они сюда приехали. Они напоминали мне тебя. Я уже послала за ними, они сейчас придут.
— Как я счастлив, что ты проявила к ним такую доброту... Ну что же, подождём немножко. Пойдём пока переоденемся. Да, только что вспомнил. Кароль Ан-дас подарил нам с тобой бесценные наряды, он поставил условием, чтобы мы в них облеклись на нашей свадьбе, на которой он обещал быть заочно. Я отказывался от подарка, не считал возможным такое счастье. Немало я перевидел, блуждая по свету, со временем всё тебе расскажу. Только прекрасней тебя нигде не встречал! О, ты само совершенство, Нунуфар!
Рука об руку молодые оставили ненадолго зал. Через несколько минут всё преобразилось, точно по волшебству.
Роскошный зал дворца наполнила огромная толпа разодетых придворных, среди которых находились и сестры Арега.
Когда Арег и Нунуфар появились в своих нарядах, подаренных им царём Ан-дасом, они подобно восходящему из моря светилу своей красотой и блеском драгоценных камней озарили весь зал.
Нареченные преклонили перед царём колени, прося у него благословения.
От волнения царь не мог промолвить ни слова — его душили слёзы радости. Наконец, преодолев себя, он благословил возлюбленных своих детей такими словами:
О небо! Увы?
Я слабая тварь,
Меж злом и добром
Разбираюсь едва.
Не внемля словам,
Мне в душу взгляни!
Тебя я молю:
Рукою своей
Все блата на них
Ты щедро пролей.
Те блага, что ты
Хранило досель
В своей глубине
От взоров людских,
Ты им подари,
От них не скрывай.
Немало чудес
Ты создало нам.
Журчащий родник
И солнечный блик,
Шумящий зефир
И лёгкий эфир,
Прохладу дождей
И злаки полей,
Сверканье росы
И чудной красы
Растенья, плоды
И шёпот озёр,
И дивный простор
Душистых лугов,
И шелест лесов.
Всё это отдай,
О небо, им в дар,
И громко они
Восславят тебя.
При последних словах благословения зал потопили снопы невиданных лучей.
Неземное сияние было настолько прекрасно, что по сравнению с ним сама небесная радуга показалась бы всего-навсего мутным облаком. Не в человеческих средствах передать его несравненную красоту; её ни в сказке сказать, ни пером описать.
На глазах присутствующих таинственно возникали и сочетались непередаваемые оттенки. Казалось, незримые духи, проносясь по небу, ткали по нему воздушными перстами радугу в честь новобрачных. Это лучезарное чудо возносилось над сводами зала, уносилось в бездонную высь.
И вот по светоносной арке стали одна за другой спускаться небесные феи. Их одеяния были сотканы из звёздных лучей и утренних облаков, их лица сияли, как солнце. Но что в сравнении с ними солнце! Будь это днём и увидь их дневное светило, оно бы закрылось облачным покрывалом, чтобы не мешать им сиять. Феи неба, — их было девять, — несли в руках венки, сплетённые из ароматов и красочных переливов цветов, из бриллиантовой росы, из свежих дуновений зефира, из блёсток полноструйных родников. Словом, руками светлых фей в эти венки были вплетены все драгоценные дары природы. Нетленное благоухание разлилось по всему залу.
Родничок, Росинка и Цветочек первыми приблизились к Арегу и Нунуфар и, вручив им свои венки, запели:
Ручеёк
Блестящий яркий ручеёк,
Я к вам издалека притёк,
Неся хрусталь и жемчуга,
И вот журчу у ваших ног.
Роса
Я — нежная лугов роса,
Меня родили небеса.
На тысячах цветов блестит
Моя чудесная краса.
Цветок
Я, лучшее из вешних чад,
Цветок не вянущий, вам рад
Красу лужаек поднести
И сладостный их аромат.
Друг за другом и все остальные феи принесли свои венки в дар новобрачным.
Эта сцена навеяла на званых гостей уныние и печаль. Многие не могли прийти в себя от изумления. Больше всех опечалились девицы: их красота как будто выцвела, померкла, потемнела в сравнении с неземной красотой небесных фей. На юношей напала своего рода одурь. Их оживление, развязность улетучились, как дым. Не заразился всеобщим смятением один лишь Арег, продолжая по-прежнему быть радостным. Считая необходимым вы* вести гостей из оцепенения, Арег обратился к лучезарным небожи-тельницам с такою речью:
— О, небесные гости, ваш приход черезвычайно меня обрадовал, но полюбуйтесь, в каком оцепенении и печали пребывают наши гости земные. Не удивляйтесь! Нет у нас умения и силы наслаждаться всем, что слишком совершенно, что чрезмерно прекрасно. По правде сказать, нам чужды чувство добра и красоты... Вдохните же в наши души любовь ко всему прекрасному и возвышенному, чтобы мы полнее могли наслаждаться вашим благодатным пребыванием у нас. Радуйтесь же и радуйте других на торжестве моей свадьбы. Ликуйте, веселитесь и приобщите и нас к вашему небесному веселью.
Небесные чаровницы оказались крайне скромными, стыдли выми, застенчивыми созданиями, так что пришлось их упрашивать. Подбодренная словами Арега, первой выступила фея Цветочек и организовала прелестный танец. Восхитительные неподражаемые мелодии зажгли неудержимым весельем все сердца как простых смертных, так и добрых фей. От радости всё ожило, окрылилось, вдохновилось, засмеялось, закружилось, заплясало. Закричали даже старики, подтрунивая над медлительностью молодости.
Веселились напропалую, чем дальше, тем больше горячились, дурачились, как дети , выкидывали всевозможные шутки и проказы. Росинка с Родничком до того расшалились, что, глядя на них, все хохотали до упаду. Они то хватали Арега за бороду, то щипали щёчки Нунуфар, то нашёптывали им на ухо ласкающие слова.
Танцуя с Росинкой, Арег глубоко заглянул ей в глаза и тихонько сказал:
— О воплощение скромности, сдаётся мне, что я тебя где-то уже встречал. Да, что-то припоминаю... я, впрочем, может я и обознался?
— Не обознался ты, Арег, ответила Росинка, — я та, за кого ты меня принимаешь.
— Так, значит, ты и впрямь девушка-голубка?
— Она самая. А это все мои сестры.
— О моя светлая богиня! Ты мне даровала вторую жизнь!
— О нет, ты заблуждаешься, Арег. Мне только было известно, что ты ничего о себе не знаешь. Такова была воля моей матери, Баренани. Она не имела иного выхода. Стереть с лица земли чудовищную ведьму мог лишь подобный тебе, чистый и праведный юноша, не ведающий своего пола. Твоё отражение в озере впервые открыло тебе, что ты юноша. А я лишь подшутила над тобой за то, что ты сыграл со мной шутку, припрятав мои крылья. Только сегодня вечером ты почувствовал себя настоящим мужчиной. Когда ты обвинял меня в коварстве, мы, сестры, украдкой подглядывали за тобой и помирали со смеху. — Эти намёки Росинки привели Арега в такое смущение, что он зарделся, как маков цвет. Он собирался перевести разговор, как вдруг по залу разнёсся такой оглушительный смех, что все невольно повернули головы в его направлении.
Заназан танцевала с сыном визиря, а Зарманазан с сыном военачальника. Цветочек подслушала шёпот влюблённых, втайне мечтающих о поцелуях, пронюхала, что тут дело серьезное, что любовный пожар разгорелся не на шутку.
— Новая любовь — новое счастье! — воскликнула Цветочек, заливаясь весёлым смехом, и повела к царю стыдливо упирающихся влюблённых.
Одна свадьба — хорошо, а три — ещё лучше!
Царь и князь Арман охотно благословили ещё две пары влюблённых, после чего началось свадебное торжество. Росинка держала венец над головой Нунуфар, Цветочек над Зарманазан, а Родничок над Заназан. Венчание совершал сам царь. Под радужными сводами, придававшими торжеству ещё большую пышность, царь возложил на Арега свою корону и венчал его на царство и на супружескую жизнь.
Небесные гости принесли новобрачным свои поздравления и стали собираться домой. Из тысячи сортов напитков и лакомств, которые им подносили, они не отведали ни одного. Они пили только собственные, бывшие при них, напитки и потчевали ими новобрачных.
Начались проводы. Чудесные посетительницы медленно восходили по ступеням радуги с прощальным приветствием! «Счастливо оставаться!» Ставши в круг, провожающие слали им вослед пожелания счастливого пути и пели:
Красавицы девушки, добрый вам путь,
Бессмертные души полей и лугов,
И радость, и счастье сжимает нам грудь,
В земной оболочке предстали вы вновь.
Останьтесь вы с нами на веки веков,
Вкусите вы ласку и нашу любоьь...
Счастливой дороги и добрый вам путь!
Как только феи вознеслись, скоморох с шумом ворвался в круг, с шутками и прибаутками.
— Царь-сватушка, да процветает очаг твоего батюшки! Попили, поели до отвала! — вскрикнул шут и запел:
Где же щедрость, царь, твоя?
На столе не вижу я
Ни вина, ни вкусных блюд,
Люди не едят, не пьют.
Яраллалей, шарралалей!
Между тем ведь свадьба тут.
— Не пора ли на самом деле подумать о еде? — спохватился царь, — мы все тут головы потеряли, кроме этого дурака, которому и терять-то нечего.
— Ошибаешься, царь-батюшка, — возразил скоморох, — убедившись, что все вы принялись отбивать хлеб у бедного шута, я приказал накрыть столы, не голодать же нам!
С этими словами шут подбежал к двери трапезной и распахнул их настежь. Действительно, столы ломились от яств и напитков. Гости выстроились в пары и последовали за царём в трапезную. Не желая оставаться без пары, шут подскочил к вдове визиря и пропел:
Кто умён — любви лишён,
Кто влюблён — ума лишён.
Я дурак — несчастней всех:
Друга милого лишён.
Госпожа моя, постой!
Откровенна будь со мной,
Мне скажи, что ты моя,
И в ответ скажу: «Я твой».
Затем взял вдову под руку и вслед за другими вошёл с ней в трапезную.
На следующее утро свадебный пир возобновился уже для горожан и сельч и тянулся сорок дней и сорок ночей. Дни, полные разнообразных удовольствий, развлечений, пролетели, как минуты. Какие тут были игры, пляски, состязани, скоморошества, представления!
А выпито и съедено было столько, что и не счесть. Одних только быков зажарили десять тысяч, да двадцать тысяч овец, не считая всякой иной снеди: олень, козуль, серн, кабанов, птиц домашних и диких. На плов пошло сорок тысяч четвертей риса, а сколько масла и изюму! Вина выпили пятьдесят тысяч карасов, всяких других сладких, горьких и прохладительных напитков так целые реки
По прошествии сорока дней Арег и Нунуфар совершили небольшое путешествие по Ванскому озеру. Когда они плыли по самому глубокому месту, Арег достал волшебные посохи старухи-ведьмы, неизвестно из какого сатанинского материал, выкованные и на каком адском огне закалённые, и произнёс торжественное за клинание:
Жезлы, опуститесь в пучину вод,
Чтоб память о вас изчезла навек
И тёмных духов проклятую власть
Навеки сбросил с себя человек.
Жезлы, опуститесь в пучину вод,
Чтоб впредь не терзать несчастных людей,
Никогда обличье им не давать
То чёрных воронов, то камней.
Природный порядок пускай царит
На нашей земле до скончания дней,
Пусть небо свою тут упрочит власть,
И мир подчиняется только ей.
Кончив заклинание, Арег забросил проклятые посохи на самое дно глубокого озера, чем избавил землю от многих злых духов и их прихвостней. В это время с неба упало три яблока:
Три яблока
На небо слова Арега взнеслись,
И оно три яблока сбросило вниз.
Зелёного цвета было одно, —
Казалось ещё незрелым оно.
Второе алело, как розы цвет,
А третье белело, как снега след.
Почему, — спросила тут Нунуфар,
— Нам небо послало столь пёстрый дар?
Не знаю; быть может, людской наш век
Им представлен так, — ответил Арег.
У первого яблока детский вид,
Из третьего старец на нас глядит.
Всех милее то, чей так пышен цвет;
Прообраз оно наших зрелых лет.
Его хорошо бы покушать нам,
Скорей раздели его пополам.
Тотчас же Арег Плод пахучий рассек.
И, вкусивши его, и тот и другой
Ощутили сразу в душе покой.
Свершенья грёз, молодые друзья,
И вам от души пожелаю я,
Об одном прошу: меня извинить,
Что долго тянул я рассказа нить.
Я вёл, как умел, свой длинный рассказ,
Но хотелось мне позабавить вас.
Мечтал я, что вы, прочтя до конца,
Помянете добрым словом певца.
