ПРЕДАННАЯ МИРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

[WRWA]

Edited April 5, 2008 by WRWA

[Zinvor]

Ты что дорогой решил с Бакилилара перенести тему сюда и найти поклонников?

-хотя чем чёрт не шутит пока Армяне спят!Привет от Зинвора(зинвора тракера!)

[WRWA]

Преданная Мировая революция

Результатом первой мировой войны стал революционный взрыв гигантской силы. Кроме революции 1917 года в России, в том же году завершается революция в Мексике, идущая с 1910 года. Войной обостряются противоречия по всей Европе, распадается Австро-Венгрия, начинаются пролетарские революции в Германии, в Венгрии и Финляндии, подавленные военной интервенцией. Рабочие Словакии в июне 1919г. провозгласили Советскую республику, но через три недели подавлены интервенцией. Рабочие занимают заводы на севере Италии, для подавления итальянской революции буржуазия впервые в истории устанавливает фашистскую диктатуру.

Кроме этих, довольно известных событий, происходят забытые или малоизвестные. В 1916 году начинается неудачное антибританское восстание в Ирландии, арабское восстание против Турции, среднеазиатское восстание против Российской Империи; в 1917 году – восстания во Французском Индокитае и испанской Каталонии; в 1918 году – «рисовые бунты» в Японии, восстание в Болгарии, крестьянское восстание в Испании, восстание поляков в Германии; в 1919 году – восстания в Венесуэле и Аргентине, антияпонское восстание в Корее, антианглийское в Индии и антифранцузское в Сирии; в 1920 году происходят восстания в Персии, Албании и Палестине. Мировая война создала мировую революционную ситуацию, не видеть этого могли только слепцы.

«Все строение, возводимое ныне германскими империалистами в несчастном договоре, - есть не что иное, как легкий дощатый забор, который в самом непродолжительном времени будет беспощадно сметен историей».

(Зиновьев)

В советской внешней политике, вероятно, не было соглашения более хрупкого, чем Брест-Литовский мирный договор, подписанный 3 марта 1918 г.; просуществовав чуть более 9 месяцев, он был разорван германским и советским правительствами, а позже, после капитуляции Германии в первой мировой войне, отменен еще и 116-й статьей Версальского договора.

С легкой руки Ленина названный передышкой, договор вызвал критику и сопротивление подавляющей части революционеров, с одной стороны, и национал-патриотов России — с другой. Первые утверждали, что Брестский мир — это удар в спину германской революции. Вторые, что это предательство России и ее союзников. И те, и другие, каждый по-своему, были правы. Заключение аннексионистского сепаратного мира сыграло значительную роль в ходе Гражданской войны, дав дополнительное основание врагам Советской власти как внутри страны, так и за ее пределами разжигать патриотическую истерию против «немецких ставленников», «продающих Россию врагу».

Отказ левых принять германские условия диктовался отнюдь не боязнью потерять часть российской территории. Они вообще не придавали серьезного значения границам, которые должны были навсегда уничтожиться близкой Мировой революцией. Мир с германскими империалистами был неприемлем для левых коммунистов именно потому, что грозил подорвать авторитет большевистской власти в глазах рабочих всего мира и тем отсрочить Мировую революцию. Однако на Брестском мире по непонятным никому причинам настаивал Ленин, добившийся, в конце концов, его подписания.

Вопрос об эволюции взглядов Ленина после его прихода к власти в октябре 1917 г. и о тех целях, которые Ленин ставил перед собой до и после переворота, является основным при изучении истории Брестского договора и связанного с ним более общего вопроса о Мировой революции.

Большевистское крыло русской социал-демократической партии верило в конечную победу социализма в мире. Ответ на вопрос о том, придет ли Мировая революция — непременно позитивный — строился исключительно на уверенности в конечной победе мирового социализма. В дни, предшествовавшие объявлению войны, взоры социалистов всего мира были устремлены на германскую социал-демократию. Казалось, что, проголосовав в рейхстаге против предоставления своему правительству военных кредитов, германская социал-демократическая партия сможет остановить надвигающуюся бойню. Однако германские «социалисты» проголосовали за кредиты, отчасти еще и потому, что надеялись благодаря войне свергнуть монархию в России, в которой они видели якобы главного противника международного социалистического движения.

Общее мнение социалистических лидеров Европы сводилось к тому, что в отсталой России нельзя будет без помощи европейских социалистических революций ни построить социализма, ни удержать власть на какой-либо продолжительный срок, хотя бы уже потому, что (как они считали) "капиталистическое окружение" поставит своей непременной целью свержение социалистического правительства в России. Таким образом, революция в Германии виделась единственной гарантией удержания на более-менее длительный срок власти Советов в России. Иначе считал Ленин.

В октябре 1917г., прорвавшись из швейцарского небытия и молниеносно захватив власть в России, он показал своим многочисленным противникам (сторонников у него тогда почти и не было), как недооценивали они этого уникального человека — лидера немногочисленной экстремистской фракции в РСДРП. Большевизм не только захватил власть в России, но реальный и единственный плацдарм для наступления Мировой революции, для организации коммунистического переворота в той же самой Германии, от которой, как всеми социал-демократами предполагалось, будет зависеть конечная победа социализма. Но теперь Ленин стал отводить себе в мировом коммунистическом движении совсем иную роль. Теперь ему важно было совершить Мировую революцию под своим непосредственным руководством и сохранить за собою лидерство в Интернационале. Германская революция отходила для Ленина на второй план.

В свете изменившихся взглядов Ленина на революцию в Германии и необходимо рассматривать всю историю Брест-Литовских переговоров декабря 1917 - марта 1918 г. г., закончившуюся подписанием мира с Германией и другими странами Четверного союза. Позиция Ленина на этих переговорах — отстаивание им "тильзитского мира" ради "передышки" в войне с Германией — кажется настолько естественной, что только и не перестаешь удивляться беспечной наивности всех его противников — от анархистов и левых коммунистов, до Троцкого с его формулой "ни война, ни мир". Правда, позиция Ленина кажется разумной, прежде всего потому, что апеллирует к привычным для большинства людей понятиям: слабая армия не может воевать против сильной! Но это была психология обывателя, но не революционера! С такой психологией нельзя было захватить власть в октябре 1917г. и удержать ее, как удержал Ленин в ноябрьские дни с помощью Троцкого. С такой психологией вообще нельзя было быть революционером.

Весь актив партии, кроме Ленина, был против подписания Брестского мира, причем большая часть партийных функционеров поддерживала «демагогическую» формулу Троцкого. Но никто не смотрел на состояние дел столь пессимистично, как Ленин...

Революция и революционеры всегда подчинялись собственным особым законам. Эти законы большинством населения воспринимались как непонятные и безумные. Но, отступая от этих законов, революция гибла. Только в них заключались её сила и залог её победы. Ленин отступал от этих законов ради удержания собственной власти и лидерства в мировом коммунистическом движении. С точки зрения абсолютных коммунистических интересов, Брестский мир был просто катастрофой. Он, несомненно, убивал все имеющиеся шансы, сколько бы их не было, на немедленную революцию в Германии, а значит и на её продолжение во всей Европе. Заключенный вопреки воле большинства ревпартий, Брестский мир стал одним из первых мощных оппортунистических шагов советского руководства.

Считалось, что для закрепления революции в России нужно было принести в жертву возможную революцию в Германии, а для успеха революции в Германии, может быть, пришлось бы пожертвовать советской властью в России. Именно эту альтернативу и заключало в себе Брестское соглашение для советского правительства. Мирный договор также давал и правительству Германии известную передышку, — улучшал общее положение страны. Как писали тогда левые эсеры: хлеб из захваченных Германией областей примирял голодных германских рабочих и солдат со своим правительством.

Наоборот, отказ советского правительства подписать мир в военном и общеполитическом отношении был для Германии крайне невыгоден и значительно увеличивал шансы на продолжение коммунистической революции начатой в России уже и на германской территории (так считали и сами немцы). Поэтому немецкие левые уже в декабре 1917г. распространили заявление о том, что переговоры о мире окажут разрушительное воздействие на вероятную германскую революцию и поэтому должны быть отменены.

Первоначально считалось, что переговоры с германским правительством большевики затевают исключительно из пропагандистских соображений и для оттяжки времени, а не ради подписания договора. Либкнехт при этом указывал, что если переговоры "не приведут к миру в социалистическом духе", необходимо "оборвать переговоры, даже если бы пришлось пасть их (Ленина и Троцкого) правительству". Ленин же на переговорах декабря 1917 ‑ марта 1918 стремился к союзу, хотя бы временному, между советским и имперским германским правительствами, видя в этом единственный способ сохранить власть в своих руках и якобы расколоть капиталистический мир, т.е. блокироваться с Германией против Англии и Франции. Либкнехт видел залог победы в германской революции. Ленин — в игре на противоречиях между Четверным союзом и Антантой. Либкнехт был заинтересован в том, чтобы Германия как можно быстрее проиграла войну. Ленин, подписывая сепаратный мир, был заинтересован в том, чтобы Германия как можно дольше не проигрывала войны. Вобщем, Ленин действовал как обычный лидер империалистического государства, и вовсе не как революционер, который был бы просто обязан выступить против всех государств без разбора. Он боялся, что советская власть будет свергнута объединенными усилиями Германии и Антанты, как только между ними будет подписан мир. Но, заключая мир с Германией и оттягивая её поражение, Ленин делал именно то, в чем фактически обвинял его Либкнехт: саботировал германскую революцию, а значит и продолжение Мировой революции.

Излишне говорить, что Либкнехт был революционером беззаветного мужества. Это сказывалось в вопросах, как личной судьбы, так и революционной практики. Соображения собственной безопасности были ему совершенно чужды. После его ареста многие друзья покачивали головами по поводу его самоотверженного «безрассудства». Наоборот, Ленину всегда была в высшей степени свойственна забота о «неприкосновенности руководства». Он был «начальником генерального штаба» и всегда считал, что на время войны он должен обеспечить «главное командование». Либкнехт был тем военачальником, который сам ведет свои отряды в бой. Оттого, в частности, он пламенно осуждал брест-литовскую линию большевиков. Он первоначально хотел, чтоб революционеры просто бросили вызов судьбе и пошли ей навстречу. Он неоднократно осуждал в тот период «политику Ленина — Троцкого», не делая, и вполне справедливо, никакого различия в этом вопросе между их позициями. Альтернативный «план» состоял в том, чтобы, не останавливаясь перед опасностью свержения советской власти, организовать партизанскую войну против оккупантов («Не сдаваться. Бороться. Идти вперед. Или отступать и гибнуть», как писал известный анархист Волин).

Неудивительно, что заключение Брестского мира привело к расколу в партии большевиков и советском правительстве и к образованию левой оппозиции, причем в первый и последний раз эта оппозиция действовала открыто и официально внутри партии большевиков как автономная организация и даже имела свой печатный орган.

Уже в первые дни большевистского переворота Ленин разошелся с большинством своей партии по вопросу, касающемуся заключения мира. Вопреки ожиданиям революционеров он выступил с принципиальным согласием подписать с империалистическим германским правительством сепаратный мир.

Германское правительство поддерживало русских революционеров, т.к. не без оснований считало, что революция приведет к распаду Российской империи, выходу ее из войны и заключению мира, который обещали дать революционеры после прихода к власти. Немецкой буржуазии этот мир был необходим, так как в 1917 г. она уже не обладала нужными силами для ведения войны на 2 фронта. Сделав ставку на революцию в России, Германия в критические для временного правительства недели поддержала ленинскую группу, помогла ей и другим «пораженцам» проехать через Германию в Швецию, получила согласие шведов на проезд эмигрантов к финской границе. Оттуда оставалось совсем уж близко до Петрограда. Неудивительно, что происшедший в октябре 1917 г. переворот не был для нее неожиданностью; справедливо или нет, но германское правительство смотрело на происшедшее, как на дело своих рук. Но Германия никогда с такой легкостью не смогла бы достичь своих целей, если бы ее интересы не совпали в ряде пунктов с программой еще одной заинтересованной стороны — русских революционеров-пораженцев, самым влиятельным крылом которых было ленинское (большевики). В чем же совпали интересы Германии и большевиков в этом вопросе?

Как и германское правительство, ленинская группа была заинтересована в поражении России. Как и германское правительство, большевики желали распада Российской империи. Немцы хотели этого ради общего ослабления послевоенной России. Революционеры справедливо считали разрушение буржуазного госаппарата условием установления власти Советов. Правда, среди них были еще и такие «революционеры», которые требовали развала Российской империи по национальным соображениям. Они смотрели на рост национальных сепаратистских тенденций (национализм малых наций), как на явление, якобы находившееся в прямой связи с революционным движением. И здесь опять не обошлось без Ленина и его теории о «неравномерности развития стран при империализме», предполагавшей деление капиталистических стран на якобы «империи» и «колонии», а фактически защищавшей слабые империализмы перед лицом сильных. Это было своеобразным стремлением «выровнять» капитализм в мировом масштабе методами самой системы, что уже само по себе невозможно, так как неравномерность является прямым её следствием. Эта теория до сих пор верно служит различным буржуазным группировкам, смешивающих интересы пролетариата с интересами эксплуататоров и саботирующих классовую революционную борьбу угнетенных против всех государств, как слабых, так и сильных.

Таким образом, совпадая в одних пунктах, цели Германии и революционеров расходились в других. Германия смотрела на последних, как на подрывной элемент и рассчитывала использовать их для вывода России из войны. Удержание социалистов у власти не входило в планы германского правительства. Те же смотрели на помощь, предложенную германским правительством, как на средство для организации революции в России и Европе, прежде всего в самой Германии. Но революционеры знали о немецких «империалистических» планах. При этом каждая из сторон надеялась переиграть другую.

26 октября Ленин на съезде Советов зачитал известный декрет о мире, также ставший очередной оппортунистической профанацией, так как ни о каком мире в «социалистическом духе» на территории, окруженной капиталистами, конечно же, не могло быть и речи. Вполне логичным, с точки зрения революционера, был бы декрет не о мире, а о войне — то есть, о начале революционной войны рабочего класса против мировой буржуазии.

Для Антанты роль Германии в октябрьском перевороте стала очевидной. Уже 27 октября (9 ноября) лондонские газеты, да и сами немцы не могли долго хранить молчание, заявляя, что русская революция не случайная удача, а естественный результат германской политики. С точки зрения Антанты, намерение большевиков заключить сепаратный мир и разорвать т. о. союз с ней казалось в 1918г. актом беспрецедентного коварства. Не желая иметь дело с правительством «максималистов» в России, не веря в его способность удержаться у власти, Антанта пыталась поддержать контакты с Советской властью хотя бы на неофициальном уровне с целью убедить Советское правительство сначала не подписывать, а после подписания — не ратифицировать мирного договора. В глазах Антанты Ленин был ставленником германского правительства, если не прямым его агентом. Именно так англичане с французами объясняли его прогерманскую политику сепаратного мира. Им даже не пришлось предпринимать особых усилий, для пропаганды среди своего рабочего класса против большевиков. Ленин, вступая в соглашение с германским империализмом, сам выставлял себя империалистом.

Очевидно, что формула Троцкого не отделяла Россию от Антанты столь категорично, как ленинское мирное соглашение с Германией, поскольку Троцкий не подписывал с Четверным союзом мира. Ленин, подписывая мир, толкал Антанту на войну с Россией. Троцкий же пытался сохранить баланс между двумя враждебными блоками. Однако Ленинская линия, не избавив Россию от германской оккупации, к тому же провоцировала на интервенцию Англию, Францию, США и Японию.

14(27) ноября германское Верховное командование дало свое согласие на ведение официальных переговоров о мире с представителями советской власти. Начало переговоров было назначено на 19 ноября (2 декабря), причем в заявлении от 15(28) ноября советское правительство указало, что в случае отказа Франции, Великобритании, Италии, США, Бельгии, Сербии, Румынии, Японии и Китая присоединиться к переговорам «мы будем вести переговоры с немцами одни», т.е. заявило о подписании сепаратного мира со странами Четверного блока. 20 ноября (3 декабря) русская делегация (28 человек) прибыла в Брест-Литовск, где помещались ставка главнокомандующего германским Восточным фронтом.

Как место для ведения переговоров Брест-Литовск был выбран Германией. Очевидно, что ведение переговоров на оккупированной немцами территории устраивало германское и австрийское правительства, поскольку перенесение переговоров в нейтральный город, например в Стокгольм, вылилось бы в межсоциалистическую конференцию, которая могла бы обратиться к народам «через головы их правительств» и призвать, например, ко всеобщей стачке или гражданской войне. В этом случае инициатива из рук германских и австро-венгерских дипломатов перешла бы к русским и европейским социалистам.

С советской стороны делегацию возглавляли три большевика (А. А. Иоффе, Л. Б. Каменев, и Г. Я. Сокольников) и два левых эсера (А. А. Биценко и С. Д. Масловский-Мстиславский). С германской стороны переговоры должна была вести группа военных во главе с генералом Гофманом. Русская делегация настаивала на заключении мира без аннексий и контрибуций. Гофман как бы не возражал, но при условии согласия на эти требования еще и Антанты. Поскольку, как всем было ясно, советская делегация не уполномочена была Англией, Францией и США вести переговоры с Четверным союзом, вопрос о всеобщем демократическом мире повис в воздухе. К тому же делегация центральных держав настаивала на том, что уполномочена подписывать лишь военное перемирие, а не политическое соглашение. И при внешней вежливости обеих сторон общий язык найден не был.

Сторонники немедленной революционной войны (со временем их стали называть "левыми коммунистами") первоначально доминировали в двух столичных партийных организациях. Левым коммунистам принадлежало большинство на Втором московском областном съезде Советов, проходившем с 10 по 16 декабря 1917 года в Москве. Из 400 членов большевистской фракции Моссовета только 13 поддержали предложение Ленина подписать сепаратный мир с Германией. Остальные 387 голосовали за революционную войну.

28 декабря (10 января) пленум Московского областного бюро принял резолюцию требовавшую "прекращения мирных переговоров с империалистами Германии, а также и разрыва всяких дипломатических сношений со всеми дипломированными разбойниками всех стран". В тот же день против германских условий высказалось большинство Петроградского комитета РСДРП(б) . Обе столичные организации потребовали созыва партийной конференции для обсуждения линии ЦК в вопросе о мирных переговорах. Поскольку делегации на такую конференцию формировали бы сами комитеты, а не местные организации РСДРП(б), левым коммунистам на конференции было бы обеспечено большинство. И Ленин, во избежание поражения, стал всячески оттягивать созыв конференции.

Собравшийся в Петрограде 15(28) декабря общеармейский съезд по демобилизации армии, работавший до 3(16) января 1918 г., также выступил против ленинской политики. 17(30) декабря Ленин составил для этого съезда анкету из 10 вопросов о состоянии армии и ее способности вести реввойну с Германией. Он надеялся такой постановкой вопроса заручиться согласием съезда на ведение переговоров. Но делегаты высказались за революционную войну. Ленин, не желая проигрывать сражение, высказался за реввойну (правда — лишь на уровне агитации), а не за разрыв переговоров. Резолюция СНК предлагала проводить усиленную линию против аннексионистского мира, настаивать на перенесении переговоров в Стокгольм, «затягивать мирные переговоры», проводить все необходимые мероприятия для реорганизации армии и обороны Петрограда, вести пропаганду и агитацию за неизбежность реввойны. Резолюция не подлежала публикации. Ленин отступил на словах, но на деле отстоял ведение переговоров, которые так и не были прерваны.

Между тем против Ленина выступили возглавляемые левыми коммунистами Московские окружной и городской комитеты партии, а также ряд крупнейших партийных комитетов Урала, Украины, Сибири. На предложение Совнаркома местным Советам высказать свое мнение о войне и мире до 5 марта откликнулось свыше двухсот Советов. Подавляющее большинство рабочих было против подписания мирного договора. Лишь два крупных Совета: Петроград и Севастополь (с оговорками) поддержали этот мир. Все остальные крупные рабочие центры: Москва, Екатеринбург, Харьков, Екатеринослав, Иваново-Вознесенск, Кронштадт, Тверь, Архангельск и т.д., подавляющим большинством голосов выступили против мира с Германией. К примеру, из 22 резолюций партийных комитетов, конференций и собраний, поступивших в центр до 18 февраля от 160 партийных организаций промышленных районов страны, только 4 склонялись к необходимости подписания мира. В остальных содержались в различных вариантах требования мира не заключать.

Опасность раскола нависла над партией совершенно реально. Возможность его была ясна не только для Ленина, но и для левых коммунистов, решивших не останавливаться даже перед расколом. В объяснительном тексте к упоминавшейся резолюции Моск. обл. бюро от 24 февраля говорилось, что оно "находит едва ли устранимым раскол партии в ближайшее время, причем ставит своей задачей служить объединению всех последовательных революционно-коммунистических элементов, борющихся одинаково как против сторонников заключения сепаратного мира, так и против всех умеренных оппортунистических элементов партии".

По-существу Ленин терял над партией контроль. Его авторитет стремительно падал. Вопрос о мире постепенно перерастал в вопрос о власти Ленина в партии большевиков, о весе его в правительстве советской России. И Ленин предпринял отчаянную кампанию против своих оппонентов за подписание мира, за руководство в партии, за власть.

Не приходится удивляться, что при общем революционном подъеме Ленин оказывался в меньшинстве. Большинство партийного актива выступило за неприятие германских требований, разрыв переговоров и объявление реввойны германскому империализму с целью продолжения революции в Европе. Общее мнение сводилось к тому, что сепаратный мир будет теперь, объективно, соглашением с немецкими империалистами, «империалистской сделкой» и т. п., и что, следовательно, такой мир был бы полным разрывом с основными принципами пролетарского интернационализма.

Edited April 5, 2008 by WRWA

[WRWA]

"Никаких компромиссов, никаких соглашений!" - вот лозунг, который с большей или меньшей последовательностью проводили левые. Завоевавший власть пролетариат должен идти прямо к своей цели, - к построению коммунизма, - не оглядываясь ни на своих попутчиков (крестьянство), ни на своих врагов, не имея права идти на этом пути ни на какие уступки, ни на какие компромиссы ни внутри страны, ни вне ее. Политика подписания мира представлялась для них, как измена международному пролетариату, "панический поворот в сторону от курса на европейскую революцию", желание сохранить власть за счет отказа от европейской революции, за счет перерождения в сторону национально-ограниченной мелкобуржуазной идеологии. Отсюда делался вывод, что лучше рискнуть, чем пойти на капитуляцию, ибо подписание мира все равно сохраняет лишь форму, вывеску, но фактически ликвидирует все завоевания революции, все внутреннее содержание Советской власти. В комментариях к резолюции находившегося в руках левых коммунистов Московского областного бюро (от 24 февраля) говорилось: "В интересах международной революции мы считаем целесообразным идти на возможность утраты Советской власти, становящейся теперь чисто формальной". Также левые выступали против решений партии по вопросам о привлечении буржуазных специалистов, о хозяйственном строительстве, о единоличии и коллегиальности, о методах введения трудовой дисциплины, по вопросам военного строительства (привлечение военспецов, выборное начало) и т. д.

На специальном партийном совещании 8(21) января Ленин вел неистовую борьбу против сторонников революционной войны. Свою точку зрения он изложил в «Тезисах по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира». Ленин, прежде всего, убеждал слушателей в том, что без заключения немедленного мира большевистское правительство падет под нажимом крестьянской армии: «Крестьянская армия, невыносимо истомленная войной, после первых же поражений — вероятно, даже не через месяцы, а через недели — свергнет социалистическое рабочее правительство. Так рисковать мы не имеем права! Нет сомнения, что наша армия в данный момент абсолютно не в состоянии отразить немецкое наступление... Сильнейшие поражения заставят Россию заключить еще более невыгодный сепаратный мир, причем мир этот будет заключен не социалистическим правительством, а каким-либо другим».

В первый период Брестских переговоров, как и в вопросах внутренней политики, поддержку Ленину оказывал Троцкий. Людьми непосвященными позиция Троцкого объяснялась слабостью русской армии, которая слабела день ото дня. Между тем позиция Троцкого стала иной. Он был за мир до тех пор, пока речь шла о мире «без аннексий и контрибуций». И стал против него, когда выяснилось, что придется подписывать аннексионистское соглашение. Он считал, что советская власть не в состоянии вести революционную войну. В этом у него с Лениным не было разногласий. Он, однако, предполагал, что немцы не смогут наступать. В этом он с Лениным расходился. Ленин делал ставку на соглашение с Германией. Троцкий — на революции в Германии и Австро-Венгрии. Из присутствовавших на упомянутом совещании 63-х человек абсолютное большинство не поддерживало позицию Ленина. После бурных дебатов состоялось голосование, в ходе которого только 15 человек высказались за предложение Ленина подписать мир. 32 человека поддержали лозунг революционной войны, отстаиваемый левыми коммунистами, искренне возлагавшими все свои надежды на революцию в Европе и ставившими в прямую зависимость от этого судьбу революции в России. 16 человек поддержали позицию Л.Д. Троцкого: «Состояние войны прекращается, армия демобилизуется, уходим домой строить социалистическую Россию». Троцкий справедливо выдвигал на первый план «моральный фактор», полагая, что, уклонившись от подписания аннексионистского мира, большевики тем самым будут чисты перед рабочим классом всех стран. Ленин вновь потерпел поражение: тезисы его не были одобрены, их даже запретили печатать. Троцкий впервые предложил в тот день не подписывать формального мира и во всеуслышание заявить, что Россия не будет вести войну и демобилизует армию.

Под влиянием затягивающихся переговоров о мире и ухудшения продовольственной ситуации в Германии и Австро-Венгрии резко возросло забастовочное движение, переросшее в Австро-Венгрии во всеобщую забастовку, в ряде районов были образованы Советы по русской модели. Но после того, как германское правительство дало обещание подписать мир с Россией и улучшить продовольственную ситуацию, стачечники возобновили работу. Уже через неделю забастовки парализовали берлинскую оборонную промышленность, быстро охватили другие отрасли производства и распространились по всей стране. В Берлине согласно официальным сообщениям, бастовало около полумиллиона рабочих, а 18–20 января начались вооруженные уличные столкновения. Понятно, что в таких ситуациях даже малейшее неверное слово, малейшая ошибка официальных представителей рабочей власти могли играть просто катастрофическую роль в становлении революционной сознательности мирового рабочего класса.

В контексте этих событий Троцкий ставил вопрос о том, «не нужно ли попытаться поставить немецкий рабочий класс и немецкую армию перед испытанием: с одной стороны — рабочая революция, объявляющая войну прекращенной; с другой — правительство, приказывающее на эту революцию наступать».

Известная как формула «ни война, ни мир», установка Троцкого вызвала с тех пор много споров и нареканий. Хотя, эта формула имела вполне конкретный практический смысл. Она, с одной стороны, исходила из того, что Германия не в состоянии вести крупные наступательные действия на русском фронте (иначе бы немцы не сели за стол переговоров). А с другой — имела то преимущество, что большевики оставались “чисты перед рабочим классом всех стран”, что, в свою очередь, и способствовало бы росту классовой сознательности мирового пролетариата.

Ленин упрямо настаивал на сепаратном мире на германских условиях, но на заседании ЦК 11(24) января, где он выступил с тезисами о заключении мира, он снова потерпел поражение. Формула Троцкого была принята 9 голосами против 7. Вместе с тем 12 голосами против 1 было принято внесенное Лениным (для спасения своего лица) предложение «всячески затягивать подписание мира»: Ленин предлагал проголосовать за очевидную для всех истину, чтобы формально именно его, Ленина, резолюция получила большинство голосов. Вопрос о подписании мира Ленин в тот день не осмелился поставить на голосование. С другой стороны, 11 голосами против 2 при 1 воздержавшемся уже была отклонена резолюция левых коммунистов, призывавшая к Революционной войне.

Оппозиция сепаратному миру в партии и советском аппарате заставила Ленина изменить тактику. Он постепенно переместил акцент с «мира» на «передышку». Вместо мирного соглашения с Четверным союзом Ленин теперь ратовал за подписание ни к чему не обязывающего бумажного договора ради короткой, пусть хоть в два дня, паузы, необходимой для подготовки к революционной войне. При такой постановке вопроса Ленин якобы почти стирал грань между собою и левыми коммунистами. Расхождение было теперь в сроках. Бухарин выступал за немедленную войну. Ленин — за войну после короткой передышки. Сепаратный мир исчез из лексикона Ленина. Но, голосуя за «передышку», сторонники Ленина голосовали именно за сепаратный мир, не всегда этого понимая.

Как и формула Троцкого «ни война, ни мир» ленинская «передышка» стала теперь якобы «средней линией». Она позволяла, вроде бы и не отказываясь от лозунга революционной войны, оттягивать ее на сколь угодно долгое время. Оставляя левым коммунистам надежду на скорое объявление войны, передышка в целом удовлетворяла сторонников подписания мира и прежде всего Ленина.

Общепринято мнение, что, возвращаясь в Брест для возобновления переговоров в конце января по н. ст., Троцкий имел директиву советского правительства подписать мир. Поскольку никаких официальных партийных документов о договоренности Ленина с Троцким не существовало, оставалось предполагать, что они договорились о чем-то за спиною ЦК в личном порядке, и Троцкий, не подписав германский ультиматум, как бы нарушил данное Ленину слово.

Заседание политической комиссии в Брест-Литовске закончилось 28 января (10 февраля) в 6:50 вечера. Вскоре после этого, еще до формального ответа Четверного союза на заявление советской делегации, т.е. не зная, принята ли формула «ни мира, ни войны», Троцкий телеграфировал Ленину о том, что переговоры завершены. 11 февраля в 17 часов во все штабы фронтов русской армии была переслана пространная телеграмма за подписью Крыленко о прекращении войны, демобилизации и «уводе войск с передовой линии».

По возвращении в Петроград Троцкий выступил на заседании Петроградского совета. Он указал, что Германия скорее всего не сумеет «выслать войска против советской республики». Петросовет поддержал решение советской делегации в Бресте большинством голосов. Днем раньше Исполком петроградского комитета партии также высказался за разрыв переговоров с немцами, против политики «похабного мира» . 30 января (по ст. ст.) за это выступил Моссовет. Поскольку немецкое наступление продолжалось, 21 февраля Совнарком принял декрет-воззвание «Социалистическое отечество в опасности!». Такой лозунг с интернациональной точки зрения, конечно же, не имел ничего общего ни с социализмом, ни с классовой борьбой, так как у рабочего класса, как известно, нет отечества. В самом декрете не раз мелькали слова «страна», «отечество» итд.

Вскоре пришло сообщение о десанте немецких войск в Финляндии и о начавшемся разгроме финских рабочих. Вот как Троцкий описывает поведение Ленина в этот момент. «Я столкнулся с Лениным в коридоре, недалеко от его кабинета. Он был чрезвычайно взволнован. Я не видел его таким никогда, ни раньше, ни позже.

— Да, — сказал он, — придется драться, хоть и нечем. Иного выхода, кажется, уже нет.

Но минут через 10 - 15, когда я зашел к нему в кабинет, он сказал:

— Нет, нельзя менять политику. Наше выступление не спасло бы революционной Финляндии, но наверняка погубило бы нас. Всем, чем можно, поможем финским рабочим, но не сходя с почвы мира. Не знаю, спасет ли нас это теперь. Но это, во всяком случае, единственный путь, на котором еще мыслимо спасение».

Похоже, что именно в этот драматический момент и происходила решающая схватка Ленина-революционера с Лениным-контрреволюционером. Именно в этот момент с точки зрения подлинного интернационализма революционеры просто были обязаны любой ценой помочь финским рабочим. Это бы объединило финских и русских рабочих в единой борьбе против эксплуататоров, а также послужило бы примером для рабочих других наций. Но Ленин отступал от этих принципов.

Вскоре, получив германский ультиматум, члены ЦК РСДРП(б) собрались 23 февраля на срочное заседание. Согласно ультиматуму советское правительство должно было согласиться на независимость Курляндии, Лифляндии, Эстляндии, Финляндии и Украины (с которой обязано было заключить мир); способствовать передаче Турции анатолийских провинций; признать невыгодный для России русско-германский договор 1904г., дать Германии право наибольшего благоприятствования в торговле до 1925 г., предоставить право свободного и беспошлинного вывоза в Германию руды и другого сырья; отказаться от всякой агитации и пропаганды против держав Четверного союза и на оккупированных ими территориях.

После оглашения Я.М. Свердловым текста ультиматума слово взял В.И. Ленин. На этот раз выступление его было кратким и также ультимативным: политика «революционной фразы» окончена; если эта политика будет продолжаться, то он, Ленин, выходит и из правительства, и из ЦК; для революционной войны нужна армия, ее нет, значит, надо принимать условия.

В ходе бурно-эмоциональных дебатов снова выявился разброс мнений. Более-менее однозначно предложение Ленина поддержали Свердлов, Зиновьев, Сокольников, после некоторых колебаний — Сталин. Его интересовал «мир в одной стране», как впоследствии выяснится — «социализм в одной стране». В решающем голосовании он присоединился к Ленину. Решительно возражал Бухарин, подавший 22 февраля письменное заявление о выходе из ЦК и о сложении с себя звания редактора «Правды». Его поддержали Урицкий и Ломов. Троцкий, днем раньше заявивший о своей отставке с поста наркома иностранных дел, выразил сомнения в убедительности доводов Ленина, но поскольку в партии возникла опасность раскола и вести революционную войну при таком положении невозможно, то он, Троцкий, не мог взять на себя ответственность голосовать за войну. Дзержинский, Крестинский и Иоффе выступили с совместным заявлением о том, что они воздержатся от голосования по вопросу о мире, поскольку, с одной стороны, они считают невозможным подписывать мир с Германией, а с другой — полагают, что отклонение германского ультиматума в условиях, когда партии грозит раскол, якобы может поставить русскую революцию в положение еще более опасное, чем при подписании мира. В конечном счете за предложение Ленина принять германский ультиматум проголосовали 7 человек (Ленин, Свердлов, Зиновьев, Сокольников, Стасова, Смилга, Сталин), против — 4 (Бубнов, Бухарин, Ломов, Урицкий), воздержались 4 (Троцкий, Крестинский, Дзержинский, Иоффе).

Победа ленинского меньшинства при голосовании по столь важному вопросу повергла ЦК в смятение, началась паника. Некоторые решили подать в отставку. Троцкий сказал, что он голосовал бы иначе, если бы знал, что его воздержание поведет к уходу товарищей. Ленин теперь соглашался на «немую или открытую агитацию против подписания» только чтоб не уходили с постов и пока что подписали мир. Но уговоры были бесполезны. Левые коммунисты ушли.

Позже Троцкий вспоминает: 22 февраля я доложил на заседании ЦК, что французская военная миссия обратилась ко мне с предложением Франции и Англии оказать нам поддержку в войне с Германией. Я высказался за принятие предложения, разумеется, при условии полной независимости нашей внешней политики. Бухарин настаивал на недопустимости входить в какие бы то ни было соглашения с империалистами. Ленин поддержал меня со всей решительностью, и ЦК принял мое предложение шестью голосами против пяти. Помнится, Ленин продиктовал решение в таких словах: «Уполномочить т. Троцкого принять помощь разбойников французского империализма против немецких разбойников». По выходе из заседания Бухарин нагнал меня в длинном коридоре Смольного, обхватил руками и разрыдался. «Что мы делаем? — говорил он. — Мы превращаем партию в кучу навоза».

Совместное заседание ЦК РСДРП(б) и ЦК ПЛСР было назначено на вечер 23 февраля. Протокол числится в ненайденных, и о том, как проходило заседание, ничего не известно. В 5.25 утра 24-го числа заседание закрылось.

Большинством голосов фракция РСДРП(б) во ВЦИКе приняла резолюцию о согласии на германские условия мира. Левые коммунисты пробовали добиться от фракции права свободного голосования, но потерпели поражение: в ответ была принята резолюция о дисциплине, обязывающая всех членов фракции большевиков либо голосовать за мир, либо не голосовать вообще. Заседание ВЦИК открылось в три часа утра 24 февраля в большом зале Таврического дворца. Главных фракций было пять: большевики, левые эсеры, эсеры, меньшевики и анархисты. Ранним утром приступили к поименному голосованию. Каждого из присутствовавших вызывали на трибуну, и вышедший, повернувшись лицом к залу, должен был высказаться за мир или войну. Сцены разыгрывались самые разные. Бухарин, несмотря на директиву большевистской фракции не голосовать против подписания мира, выступает против, «и слова его тонут в аплодисментах половины зала». Его поддерживает Рязанов. Луначарский до самой последней секунды не знает, что сказать: как левый коммунист, он должен быть против, как дисциплинированный большевик — за. Выйдя на трибуну, он произносит «да» и, «закрывая руками судорожно дергающееся лицо, сбегает с трибуны». Кажется, он плачет.

Большинство левых коммунистов, не желая голосовать за подписание мира, но, не смея нарушить партийную дисциплину, покидает зал еще до голосования (и этим решает исход в пользу Ленина). У левых эсеров происходит такой же раскол, с той только разницей, что фракция в целом решает голосовать против Брестского мира и обязывает сторонников Ленина воздержаться от голосования. Эсеры и меньшевики голосуют против. Но Ленин все-таки собирает необходимое ему большинство голосов: за ленинскую резолюцию голосует 116 членов ВЦИК; против — 85 (анархисты, левые эсеры, левые коммунисты, эсеры и меньшевики,), 26 человек — левые эсеры, сторонники подписания мира — воздерживаются.

28 февраля делегация прибыла в Брест. К этому времени начали сбываться опасения противников мира о том, что брестский ультиматум — только начало диктата. Немцы теперь требовали передачи Турции, Карса и Батума (хотя в течении войны эти территории ни разу не занимались турецкими войсками) . Сокольников, возглавлявший советскую делегацию, пробовал было возражать, но Гофман дал понять, что какие-либо обсуждения ультиматума исключаются. 3 марта, в 5.50 вечера договор был подписан.

6 марта открылся Седьмой съезд партии, который был создан специально для ратификации мирного соглашения. Он не был представительным. В его выборах могли принять участие лишь члены партии, состоявшие в ней около трех месяцев, т.е. те, кто вступил в ее ряды до октябрьского переворота. Кроме того, делегатов съехалось мало. Даже 5 марта не было ясно, откроется съезд или нет, и будет ли он правомочным. Свердлов на предварительном заседании признал, что «это конференция, совещание, но не съезд». И поскольку его нельзя никак было назвать «очередным», он получил титул «экстренного».

7 марта в 12 часов дня с первым докладом съезду о Брестском мире выступил Ленин, попытавшийся убедить делегатов в необходимости ратифицировать соглашение. Поистине удивительным можно считать тот факт, что текст договора держался в тайне и делегатам съезда сообщен не был. Между тем за знакомым сегодня каждому Брестским миром стояли условия более тяжкие, чем Версальский договор. В соответствии с договором Россия лишалась Польши, Литвы, Курляндии и части Белоруссии. Кроме того, предусматривалась передача Турции провинций Восточной Анатолии, Ардаганского, Карсского и Батумского округов; заключение мира с Украинской Центральной Радой и признание независимости Украины, отторгаемой от России и передаваемой под контроль Германии. Эстляндия, Лифляндия, Финляндия и Аландские острова освобождались от русских войск и Красной армии и также переходили под германский контроль. В приложениях к договору, а также в заключенных позже дополнительных соглашениях определялись экономические отношения России с каждой из стран Четверного союза. Условия устанавливались очень тяжелые.

На отторгнутых территориях общей площадью в 780 тыс. кв. км. с населением 56 миллионов человек (1/3 населения Российской империи) до революции находилось 27% обрабатываемой в стране земли, 26% всей железнодорожной сети, 33% текстильной промышленности, выплавлялось 73% железа и стали, добывалось 89% каменного угля, находилось 90% сахарной промышленности, 918 текстильных фабрик, 574 пивоваренных завода, 133 табачные фабрики, 1685 винокуренных заводов, 244 химических предприятия, 615 целлюлозных фабрик, 1073 машиностроительных завода и, главное, 40% промышленных рабочих, которые уходили теперь “под иго капитала”. Очевидно, что без всего этого нельзя было вести дальнейшее революционное наступление в мировом масштабе (ради чего якобы и заключалась брестская «передышка»). Ленин сравнил этот мир с Тильзитским: при котором Пруссия лишилась примерно половины своей территории и 50% населения. Россия — лишь трети. Но в абсолютных цифрах, которые и имели определяющее значение для Мировой революции, территориальные и людские потери были несравнимы. Кроме того, России надлежало выплатить Германии контрибуцию в размере 6 млрд. марок.

Именно этот мир и стал защищать Ленин.

Он зачитывал свой доклад, якобы как классический сторонник Мировой революции, говоря, прежде всего о надежде на революцию в Германии, о принципиальной невозможности сосуществования социалистических и капиталистических государств. Якобы солидаризировался с левыми коммунистами по всем основным пунктам: приветствовал революционную войну, партизанскую борьбу, Мировую революцию; признавал, что война с Германией неизбежна, что невозможно сосуществование с капиталистическими странами, что Петроград и Москву, скорее всего, придется отдать немцам, подготавливающимся для очередного прыжка, что «передышка» всего-то может продлиться день итд. итп. Но левые коммунисты из этого всего справедливо выводили, что нужно было объявлять революционную войну. Ленин же считал, что передышка, пусть и в один день, стоит трети России и, что более существенно — отхода от «революционных догм». В этом левые коммунисты никак не могли сойтись с Лениным. Его «передышка», как говорится, перерастала в отдышку.

С ответной речью выступил Бухарин. Специально к съезду была написана его работа «Об оппортунистической фразе». Он указал, что русская революция будет либо спасена международной революцией, либо погибнет под ударами международного капитала. О мире, поэтому не может быть и речи. Выгоды от мирного договора с Германией-иллюзорны. Прежде, чем подписывать договор, нужно понимать, зачем нужна предлагаемая Лениным передышка. Ленин утверждает, что она нужна для «упорядочения железных дорог», для организации экономики и «налаживания того самого советского аппарата» , который «не могли наладить в течение 4 месяцев» . Но если передышка берется только на несколько дней, то «овчинка выделки не стоит», потому что в несколько дней решить те задачи, которые перечислил Ленин, нельзя: на это требуется минимум несколько месяцев, а такого срока не предоставит ни Гофман, ни Либкнехт. «Дело вовсе не в том, что мы протестуем против позорных и прочих условий мира как таковых, - продолжал Бухарин, — а мы протестуем против этих условий потому, что они фактически этой передышки нам не дают», т.к. отрезают от России Украину (и хлеб), Донецкий бассейн (и уголь), раскалывают и ослабляют рабочих и рабочее движение». Кроме того, указывал Бухарин, договором запрещается коммунистическая агитация советским правительством в странах Четверного союза и на занимаемых ими территориях, а это сводит на нет международное значение русской революции, зависящей от победы Мировой революции. После речи Бухарина заседание было закрыто.

Вечером в прениях по докладам Ленина и Бухарина выступил Урицкий, заявивший, что Ленин «в правоте своей позиции» не убедил. Можно было бы добиваться продолжительной передышки. Но «успокоиться на передышке в два-три дня», которая «ничего не даст, а угрожает разрушить оставшиеся железные дороги и ту небольшую армию», которую только что начали создавать, это значит согласиться на «никому ненужную, бесполезную и вредную передышку с тем, чтобы на другой день, при гораздо более скверных условиях», возобновлять войну, отступая «до бесконечности», вплоть до Урала, эвакуируя «не только Петроград, но и Москву», поскольку, как всякому очевидно, «общее положение может значительно ухудшиться». Урицкий не согласился с ленинским сравнением Брестского мира с Тильзитским. «Не немецкий рабочий класс заключал мир в Тильзите, — сказал он, — подписала его другая сторона. Немцам пришлось принять его как совершившийся факт». Урицкий предложил поэтому «отказаться от ратификации договора», хотя и понимал, что разрыв с Германией «принесет вначале на поле брани целый ряд поражений», которые, впрочем, «могут гораздо больше содействовать развязке социалистической революции в Западной Европе» чем «похабный мир» Ленина.

Бубнов указал, что в момент, когда «уже назрел революционный кризис в Западной Европе» и «международная революция готовится перейти в самую острую, самую развернутую форму гражданской войны, согласие заключить ми»" наносит непоправимый «удар делу международного пролетариата», перед которым в настоящее время «встала задача развития гражданской войны в международном масштабе», задача «не фантастическая, а вполне реальная». В этом и заключается содержание лозунга «революционная война». Ленин же с левых позиций октября 1917 перешел на правые и ссылается теперь на то, что «массы воевать не хотят, крестьянство хочет мира». «С каких это пор мы ставим вопрос так, как ставит его сейчас тов. Ленин?» — спрашивал Бубнов, намекая на лицемерие.

Точку зрения сторонников передышки подверг критике Радек. Он назвал политику Ленина невозможной и неприемлемой, указав, что большевики никогда не надеялись на то, что «немецкий империализм оставит нас в покое». Даже сейчас, после совершившегося германского наступления, Радек считал, что противники подписания мира были правы, когда утверждали, будто «крупных сил у немцев нет» и будто немцы готовы пойти на соглашение «без заключения формального мира» (о чем писала и германская пресса). Радек сказал, что планы объявления партизанской войны против германских оккупационных войск не были фразой, и если бы большевики оставили Петроград и отступили вглубь страны, они смогли бы «создать новые военные кадры» за три месяца, в течение которых немцы не смогли бы продвигаться вглубь России «ввиду международного положения, ввиду положения дел на Западе».

Противник подписания мира Коллонтай указала, что никакого мира не будет, даже если договор ратифицируют; Брестское соглашение останется на бумаге. Доказательством этому служит тот факт, что после подписания перемирия война все равно продолжалась. Коллонтай считала, что возможности для передышки нет, что мир с Германией невероятен, что создавшуюся ситуацию следует использовать для формирования «интернациональной революционной армии», и если советская власть в России падет, знамя коммунизма «поднимут другие».

Троцкий изложил на съезде «третью позицию» — ни мира, ни войны — и сказал, что воздержался от голосования по вопросу о подписании мира в ЦК, так как не считал «решающим для судеб революции то или другое отношение к этому вопросу». Он признал, что шансов победить больше «не на той стороне, на которой стоит» Ленин, и указал, что переговоры с Германией преследовали, прежде всего, цели пропаганды, и если бы нужно было заключать действительный мир, то не стоило оттягивать соглашения, а надо было подписывать договор в ноябре, когда немцы пошли на наиболее выгодные для советского правительства условия. Троцкий отвел довод о том, что немцы в случае отказа советского правительства ратифицировать мир захватят Петроград и сослался на свой разговор с Лениным. Даже Ленин считал, указывал Троцкий, что «факт взятия Петрограда подействовал бы слишком революционизирующим образом на германских рабочих». «Все зависит от скорости пробуждения европейской революции», заключил Троцкий, но не высказался против ратификации мира: «Я не буду предлагать вам не ратифицировать его», добавив, что «есть известный предел», дальше которого большевики идти не могут, так как «это уже будет предательством в полном смысле слова». Этот предел — требование немцев к большевикам подписать мир с Украинской Радой. Но поскольку содержание Брестского договора делегатам съезда известно не было, никто не поправил Троцкого, что заключение мира с Украинской республикой уже предусматривалось Брестским соглашением, под которым уже стоит подпись советского правительства и которое должен ратифицировать слушающий Троцкого съезд.

На следующий день, 7 марта, Ленин снова пригрозил отставкой, если договор не будет ратифицирован. Резолюция Ленина, получившая большинство, о мире уже не упоминала, а обговаривала передышку для подготовки к реввойне. Публиковать такую резолюцию было нельзя, поскольку немцами она была бы воспринята как расторжение мира. Поэтому Ленин настоял на принятии съездом поправки: «Настоящая резолюция не публикуется в печати, а сообщается только о ратификации договора». В 9.45 вечера 7 марта, заседание закрылось.

На следующий день в 11.40 дня открылось четвертое, предпоследнее заседание съезда. Вторично получил слово Бухарин. Полемизируя с Лениным, он отстаивал два тезиса: а) мирного сожительства между Советской республикой и международным капиталом ни в каком виде быть не может; б) условия Брестского мира никакой передышки Советской России не дадут. Поэтому выход один — революционная война против германского империализма. Бухарин предложил «аннулировать договор о мире, который ничего не дает, который означает нашу капитуляцию, и теперь же приступить к правильной подготовке боеспособной Красной Армии». Такие просоветски настроенные территории как Латвия отдаются под германскую оккупацию. Фактически аннулируются мероприятия советской власти по национализации иностранной промышленности, поскольку «в условиях мира имеются пункты относительно соблюдения интересов иностранных подданных». Единственный выход Бухарин видел в том, чтобы начать против «германского империализма» революционную войну, которая, несмотря на неизбежные поражения первого этапа такой войны, принесет в конечном итоге победу, поскольку «чем дальше неприятель будет продвигаться в глубь России, тем в более невыгодные для него условия он будет попадать». «Возможна ли теперь вообще война? Нужно решить, возможна ли она объективно или нет». Если возможна и если она все равно начнется «через два-три дня», для чего покупать «такой ценой этот договор», наносящий неисчислимый вред и шельмующий советскую власть «в глазах всего мирового пролетариата»?

[WRWA]

Одновременно с работой Седьмого съезда партии в том же Петрограде проходила городская конференция РКП(б). Как и московская конференция, проведенная ранее, конференция в Петрограде была посвящена двум вопросам: Брестскому миру и предотвращению раскола в рядах большевистской партии. Как и в Москве, большинством голосов конференция высказалась против раскола, потребовав от левых коммунистов «прекращения обособленного организационного существования», и постановила прекратить издание органа левых «Коммунист». Органом Петроградской партийной организации была объявлена «Петроградская правда». Однако по вопросу о ленинской «средней линии» — передышке — даже Зиновьев, представлявший на конференции его позицию, закончил речь компромиссным заявлением: «Ни одну секунду нельзя создавать впечатление, будто наступил мирный период. Передышка есть передышка. Надо бить в набат. Надо готовиться, надо мобилизовать наши силы. Под перекрестным огнем наших врагов необходимо создавать армию революции». После переезда советского правительства из Петрограда в Москву, по соображениям безопасности, 14 марта собрался съезд Советов для ратификации договора. На нем присутствовало 1172 делегата, в том числе 814 большевиков и 238 левых эсеров. После горячих дебатов, благодаря численному превосходству большевистской фракции, несмотря на протесты меньшевиков, эсеров, анархо-коммунистов и левых эсеров, договор был ратифицирован большинством голосов (за — 784, против — 261, воздержались 115).

Брестский мир оказался безоговорочной капитуляцией в неограниченных пределах и это стало главным провалом ленинской тактики. Чем ближе к демаркационной линии (или к районам интервенции), тем очевиднее становилось, что подписанный Лениным договор был только началом всех проблем, связанных с вопросами войны и мира. Это относилось прежде всего к районам, отданным под турецкую и германскую оккупацию: Закавказью и Украине (в Закавказье Ленин уступил не три закавказских округа — Карс, Батум и Ардаган, а все Закавказье). Но если революционеры, устремившие свой взор на запад, готовы были простить Ленину потерю южных территорий, годных разве что для броска на Индию, Турцию, Иран и Афганистан, они восприняли как откровенную измену делу революции согласие Ленина на отдачу под германскую оккупацию почти уже советской Украины.

С точки зрения экономической, политической, военной или эмоциональной передача Украины под германскую оккупацию была для революционеров шагом исключительно драматичным. Уже побеждающая на Украине советская власть была принесена в жертву все той же ленинской прихоти: получить «передышку» для советской России. Будучи самым искренним интернационалистом, трудно было отделаться от ощущения, что русские большевики предают украинских, которые уже с декабря 1917 года предпринимали попытки захватить власть. Брестский мир стал ахиллесовой пятой большевистского правительства. В конечном итоге, большевики должны были либо уступить своим политическим противникам, признав их критику правильной, и формально или фактически разорвать передышку, либо пойти еще дальше по пути углубления контактов с германским правительством, по пути усиления зависимости от Германии. Но в первом случае Ленин мог быть отстранен от власти как инициатор порочной политики. Очевидно, что он предпочел второй путь. Под его давлением ЦК согласился обменяться послами с «империалистической Германией». Для буржуазных правительств, конечно, подобный шаг не кажется из ряда вон выходящим. Но в апреле 1918 года, когда германская революция могла разразиться в любой момент, официальное признание советским правительством «Гогенцоллернов», никак не оправдываемое необходимостью сохранения ленинской «передышки», с точки зрения интересов германской (и мировой) революции было уже не просто ошибкой: это было преступлением. И если бы стороннику Мировой революции и противнику Брестского мира левому коммунисту Иоффе в марте 1918 года сказали, что он станет первым полномочным представителем советской России в империалистической Германии, он, вероятно, счел бы это неудачной шуткой, а сама идея обмена посольствами советской республики и кайзеровской Германии показалась бы ему просто откровенной издевкой.

Весной 1918 года, после подписания Брестского договора, левыми эсерами был поднят вопрос о создании совместно с левыми коммунистами оппозиционной Ленину партии. Известно об этом стало лишь в 1923 году в связи с внутрипартийной фракционной борьбой, отголоски которой просочились в Правду. В 1938 году этот же вопрос был поднят, но уже на процессе Бухарина.

Левые эсеры, будучи советской и правящей партией, имели возможность легально выступать против брестской политики, их критика большевиков была резкой и бескомпромиссной. В 1918 году теме Брестского мира была посвящена целая серия брошюр, написанных видными противниками «передышки». Левые эсеры указывали, что ленинская передышка была изменой делу революции, ничего не давшей советской власти: «ни хлеба, ни мира, ни возможности продолжать социалистическое строительство»; что Брестский мир принес с собой «угашение», «обессиление, омерзение духа», так как «не в последней решительной схватке и не под занесенным над головой ударом ножа сдалась российская революция», а «без попытки боя»; что из-за подписания мира во внешней политике РСФСР «произошел резкий перелом», поскольку путь принятия германских ультиматумов, путь компромиссов, «есть поворот от того прямого пути, которым так победоносно шла революция» и ведет не просто к территориальным и экономическим потерям, но к гибели, поскольку от передышки, «даже, потерявши невинность рабоче-крестьянская Россия, никакого капитала» не приобрела, а между тем германская армия «все глубже и глубже» проникает на территорию России и «власть буржуазии» теперь восстановлена «больше, чем на одной трети федерации».

Левые эсеры справедливо считали, что Брестская политика большевиков погубит не только русскую, но и мировую революцию. РСФСР, писал Штейнберг, «хочет свои соединенные штаты постепенно расширять и распространять сначала на Европу, потом на Америку, потом на весь мир». Брестский мир «от этой задачи саморасширения оторвал», лишил Россию «помощи и революционного содействия» другим странам, а западный мир — «помощи и содействия» советской России. «Все естественные богатства Украины, Дона, Кавказа» попали в распоряжение германского правительства; и этим Совнарком оказал воюющей Германии огромную услугу: «приток свежих естественных продуктов с востока» ослабил «революционную волю» германского пролетариата; «одна из самых страшных угроз» — «угроза голода, истощения, обнищания» — серьезно ослабляется соглашениями о поставках продуктов для Германии и Австро-Венгрии. «Таковы последствия Брестского мира», который «нельзя назвать иначе, как миром контрреволюционным», резюмировал Штейнберг; «ясно становится, что его нельзя было подписывать». По прошествии «каких-нибудь трех месяцев со дня его подписания странными и безжизненными кажутся все доводы, которые приводились в пользу его». Говорили о «передышке», об «отдыхе». Но «отдых» оказался «пустой надеждой»: «со всех сторон напирают на советскую Россию ее империалистические враги» и не дают «ни отдыха, ни сроку».

С весны 1918 года большевики, первоначально еще вместе с левыми эсерами, начинают широкую кампанию борьбы с оппозиционными социалистическими партиями, как на местах, так и в центре. Беспощадно разгонялись и арестовывались, начиная с апреля, оппозиционные большевикам и левым эсерам местные Советы и рабочие конференции. В частности, были разгромлены Советы в Ярославле, Тамбове и Златоусте. 10 июня в Сормове с применением оружия была разогнана рабочая конференция Нижегородской и части Владимирской губерний. 13 июня разогнана рабочая конференция в Москве. Но мало кто из левых эсеров мог тогда предполагать, что скоро такая же участь постигнет и их самих.

Противники ленинского курса все больше и больше убеждались, что большевиков интересует только власть, что они всеми силами стремятся избавиться от своих союзников — анархистов и левых эсеров. Политические интриги, карьеризм, шкурничество процветали в учреждениях новой власти.

Недавние союзники большевиков решительно выступали против Брестского мира, продразверстки и диктатуры ленинской партии. Они требовали отставки Ленина. Анархистские газеты пестрели лозунгами свержения диктатуры Ленина и призывали к «третьей антибольшевистской анархической революции». Московская федерация анархистских групп начала формировать собственные вооруженные отряды, формально — для борьбы с немцами, реально — для свержения большевиков. В середине апреля 1918 года отряды ЧК провели масштабную операцию по нейтрализации «Черной гвардии», сопровождаемую арестами и расстрелами анархистов. Московские анархисты были объявлены мятежниками. В ночь с 11 на 12 апреля ядро этой партии - 600 человек - были арестованы в Москве силами ЧК и армии. 18 апреля с докладом о проведенной операции на заседании ВЦИК выступил заместитель Дзержинского по ВЧК левый эсер Загс. Он обвинил анархистов в захвате зданий (особняков), грабежах, убийствах и намекал на планировавшийся анархистами захват власти. Таким образом, анархисты стали первой разгромленной партией ВЦИКа. Вскоре было закрыто несколько анархистских изданий в Москве и Питере, что впрочем, отнюдь не означало уничтожения анархистской прессы, быстро возрождавшейся под новыми именами.

18 мая 1918 года началось восстание левых Самары против ленинского диктата и Брестского мира, но было потоплено большевиками в крови. Несколько недель после этих событий чекисты еще расстреливали оппозиционеров, которые выступали за власть свободных Советов.

5 июля левоэсеровская газета Знамя труда призвала советскую власть покончить с передышкой, перебросить огонь восстания за отечественные рубежи и так расширить революцию, задыхающуюся в национальных рамках. Того же требовал и орган крестьянской секции ЦИК Голос трудового крестьянства. Перебросить огонь социальной революции за пределы нынешней России, оказать активную поддержку разгорающимся восстаниям, принять решительные меры против десантов, осмеливающихся высаживаться в России и тех, кто грабит Россию на основании Брестского мира. Выступивший во время проходящего тогда Пятого съезда Советов Ленин указал, что между большевиками и левыми эсерами теперь происходит не ссора, а действительный и бесповоротный разрыв; партию левых эсеров Ленин несколько раз назвал плохой.

6 июля 1918 г. левые эсеры в попытке сорвать Брестский мир убивают немецкого посла Мирбаха. И можно только дивиться находчивости и решимости Ленина, который услышав об этом, сразу же обвинил левых эсеров в восстании против советской власти. Оставалось только арестовать фракцию ПЛСР на съезде. Также было отдано распоряжение об аресте и разоружении всех левоэсеровских отрядов. Общее число арестованных достигло в Москве 444 человек. После разгрома так называемого левоэсеровского «мятежа» начались аресты и расстрелы проигравших. Левые эсеры были изгнаны из исполкомов местных Советов, лишены руководящих должностей. Этот государственный переворот стал завершающим, после октября 1917 года, в результате чего в стране воцарилась однопартийная система власти. Последний серьезный кризис ленинской власти снова завершился победой Ленина. Отныне партия большевиков уже ни с кем и никогда не делила политической власти в центре России. Все другие партии с этого времени рассматривались как контрреволюционные.

Одним из ярых противников мира с Германией и сторонником левых эсеров был бывший офицер царской армии Муравьев. Левые эсеры видели в нем «военного вождя революции», и считали «красным маршалом» советской России. Еще до раскола с большевиками в одном из своих докладов Ленину он сообщал: «...думаю начать формирование Социалистической армии из рабочих для того, чтобы, при первом зове восставших рабочих Германии, Австрии и других стран, мы могли бы подать руку помощи нашим братьям рабочим. Всеми моими победами на Украине я обязан Красной Гвардии, но не солдатам, которые принесли мне и наркому Антонову массу неприятностей и огорчений».

Муравьев мечтал возглавить поход в Европу, грезил о всемирной революции. Вырвавшись в Европу, он смог бы игнорировать назойливою опеку большевистских вождей. А дальше? Кто знает, может и вовсе сбросить их с помощью «победоносной революционной армии». Муравьев заявлял, что не признает Брестского мира с немцами и будет делать все, чтобы его сорвать.

После сдачи Одессы он указал, что в этом виноваты рабочие, «резко выступавшие против советской власти под лозунгом Учредительного собрания. Защитить Одессу стало невозможно. Город дал всего 500 красногвардейцев, в то время как в городе — 120 тысяч мужчин-пролетариев. Ухожу в отставку. Невозможно работать при всеобщем недоверии».

Когда Лениным был подписан «позорный» Брестский мир и войска Германии и Австро-Венгрии с согласия Москвы уже продвигались по Украине, чистокровный русский Муравьев чуть было не стал «хохлом Муравенко». Ленину необходимо было скрыть свою двойную игру, скрыть от «германца», что части, сформированные в России, воюют с австро-германскими войсками в Украине. Посылая тысячи людей на фронт под немецкие пули, большевики фактически обманули и предали их. Все уже было решено в Бресте... Также обманом Ленин пытался привлечь украинцев в состав советских войск. В апреле 1918 года он писал в тайном послании «комиссару Украины» Серго Орджоникидзе, что возникла нужда в «безоговорочной перелицовке имеющихся на Украине наших частей на украинский лад». Ленин приказывал: «Нужно запретить Антонову называть себя Антоновым-Овсеенко — он должен называться просто Овсеенко. То же самое нужно сказать о Муравьеве (если он останется на своем посту, и о других)».

В середине апреля 1918 года, когда анархистские военные отряды Москвы и Петрограда были разгромлены, был арестован и Муравьев по обвинению в превышении власти на Украине, в вакханалии расстрелов и реквизиций и связях с анархистами-заговорщиками. Только тогда правительство и ЧК вспомнили о расстрелах и грабежах на Украине, о самовольном оставлении фронта, об огромных деньгах «Юга», растворившихся в хаосе «муравьевского управления».

Муравьев был предан суду Ревтрибунала и две недели находился в тюрьме, ожидая своей участи. Однако по ходатайству советского правительства был освобожден, и 13 июня СНК, учитывая боевые качества Муравьева, назначил его главнокомандующим фронтом, созданным для борьбы против белочехов.

9 июля 1918 года Муравьев, оставив штаб фронта в Казани, на пароходах с двумя своими верными полками прибывает в Симбирск — центр левых эсеров на Волге. С помощью левоэсеровских дружин Муравьев захватывает Симбирск и арестовывает большевистских лидеров Шеленкевича и Лаврова, а также командующего 1-й армией фронта Тухачевского. Вечером 10 июля Муравьев собрал актив левых эсеров Симбирска и объявил о свершившемся факте — восстании против большевистской диктатуры.

Обращаясь ко всему миру «Всем! Всем! Всем!», Муравьев в своей телеграмме объявил войну Германии. Он отдает приказ войскам Восточного фронта повернуть оружие против немецкой армии и начать поход на Запад, с целью изгнания немцев с Украины. Муравьев призвал к «всеобщему восстанию» и к войне против Германии не только анархистов и левых эсеров, но и всех своих «друзей и боевых сподвижников наших славных походов и битв на Украине и на Юге России».

Он рассчитывал устанавливать власть левых эсеров по пути продвижения своих «армий» на Запад, а в Поволжье создать центр новой Поволжской советской республики во главе с левыми эсерами Марией Спиридоновой, Камковым и Карелиным. Он надеялся заключить союз со своим недавним врагом — чехословацким корпусом, и призвать офицеров к защите Отечества. Конечно, подобная тактика уже не имела ничего общего с классовой войной пролетариата, так как во имя якобы «благой» цели допускалось смешивание интересов буржуазии и эксплуатируемых. Это и стало главным просчетом Муравьева. Такая тактика уже мало чем отличалась от ленинского мира с немцами и играла только на руку мировой буржуазии.

«Сохранение Советской власти в современных обстоятельствах требует немедленной передачи власти только левым эсерам», — заявил Муравьев на заседании ЦК левых эсеров. «Я спасу республику от нашествия немцев и внутренней контрреволюции». Ленин мгновенно отреагировал на события, издав декрет, в котором он заклеймил изменника, открывшего путь на Москву чехам и белогвардейцам. Он потребовал расстрела Муравьева как «врага народа»: «всякий честный гражданин обязан его застрелить на месте».

О том, что произошло дальше, очевидцы утверждали разное. Одни говорили, что Муравьев застрелился, видя безвыходность своего положения, другие уверяли, что он погиб в перестрелке с ЧК. Таким образом, и на этот раз Ленин вышел победителем.

В начале июня 1919 года теперь уже украинские анархисты во главе с Махно были объявлены большевиками «вне закона». В ответ на арест нескольких махновских командиров в сентябре 1919 года анархистам подполья удалось взорвать здание Московского комитета РКП/б/ в Леонтьевском переулке, где ожидалось присутствие Ленина. Однако Ленин случайно задержался на совещании и не прибыл к открытию пленума МК РКП/б/. При взрыве было убито 12 человек. Ранения получили Н. Бухарин, Е. Ярославский и другие — всего 55 видных партийцев. В своей листовке анархисты подполья провозгласили: «Смерть за смерть! Начало динамитной борьбы с Совнаркомом и ЧК!». На самом деле это уже мало, что могло изменить, большевизм уверенно шел к укреплению нового государства, к установлению новой эксплуататорской диктатуры, и жестоко пресекал любые проявления инакомыслия.

После подписания мирного соглашения военные действия не прекращались ни на один день на большей части территории бывшей Российской империи. Германия предъявляла все новые и новые ультиматумы, занимала целые районы и города, находящиеся восточнее установленной договором границы. Брестский мир оказался бумажным именно потому, что советское и германское правительства не смотрели на договор серьезно, не считали его окончательным, и, главное, - подписывали соглашение не ради желания получить мир, а лишь для того, чтобы продолжать войну, но в более выгодных для себя условиях. Но, как бы там ни было, для сознательности рабочих, сам факт переговоров и подписание мирного договора имели катастрофические последствия.

Сам Ленин все чаще и чаще заговаривал о слабости Германии. 1 июля 1918 г. в интервью одной из шведских газет он фактически признал провал брестской политики на Украине из-за недооценки силы партизанского движения: "Немцам нужен мир. Показательно, что на Украине немцы больше хотят мира, чем сами украинцы". Между тем "положение немцев на Украине очень тяжелое".

Несмотря на предательскую политику ленинского курса, нельзя не отметить и большого значения такого явления в истории интернациональной взаимоподдержки трудящихся, как широко развернувшееся в 1918—1920 годах в Германии, Англии, Франции, Италии, США и других странах движение «Руки прочь от России!». Важной составной частью движения стали отказы многих солдат из состава посылаемых Антантой в Россию экспедиционных войск воевать против Советской России, энергичные действия рабочих (портовиков, транспортников, занятых на оружейных заводах), направленные на недопущение отправки войск, поставки оружия и боеприпасов, предназначенных для вооруженной борьбы со Страной Советов.

После открывших 1918 год провалов на севере Европейского континента (подавление рабочей революции в Финляндии, оккупация германскими войсками в феврале 1918 г. Эстонской Советской республики и всей территории Латвии, в том числе и той ее части, где была установлена Советская власть) осенью 1918 года последовал мощный революционный взрыв в Центральной и Юго-Восточной Европе.

Большой размах приобрело в конце 1918 — начале 1919 года революционное движение в Венгрии. 21 марта 1919 г. была провозглашена Венгерская Советская республика. Вслед за Венгерской возникли, существовавшие непродолжительное время, Баварская Советская республика (13.IV—1.V.1919г.) и Словацкая Советская республика (16.IV—7.VII.1919 г.).

1 августа 1919 г. под объединенными ударами внутренней и международной контрреволюции Венгерская Советская республика пала. Революционная волна, всколыхнувшая Центральную и Юго-Восточную Европу, явно шла на спад. Имевшие место в дальнейшем отдельные вспышки социального недовольства (например, в декабре 1919 г. в Болгарии) не меняли общей картины.

Небезынтересна в этой связи позиция и других представителей большевистского руководства. 5 августа 1919 г., то есть после получения известий о падении Венгерской Советской республики, председатель Реввоенсовета Троцкий пишет и направляет в ЦК РКП(б) секретный меморандум, в котором поднимает вопрос о необходимости перенаправить внешнеполитическую активность Советской России на Восток, поскольку, по его мнению, «время теперь такое, что большие события на Западе могут нагрянуть не скоро», ибо «инкубационный, подготовительный период революции на Западе может длиться еще весьма значительное время». Учитывая изменившуюся международную ситуацию и полагая, что «на азиатских полях мировой политики наша Красная Армия является несравненно более значительной силой, чем на полях европейской (политики)», Троцкий призывал партийно-государственное руководство повернуться «лицом к Востоку», ибо «дорога на Индию может оказаться для нас в данный момент более проходимой и более короткой, чем дорога в Советскую Венгрию». В этой связи он считал необходимым поддержать план «создания конного корпуса (30— 40 тыс. всадников) с расчетом бросить его на Индию», который, по его словам, предложил «один серьезный военный работник». Что ж, сегодня над таким кульбитом Троцкого остаётся только посмеяться.

Но долгожданную «революционную войну» большевики все-таки начнут в 1920 г. против Польши. Уже вроде бы и создав достаточно боеспособную армию и более менее «наладив экономику» и укрепив так называемый «советский аппарат», о чем всегда так пекся Ленин и его окружение. Но, несмотря на подготовленность новой армии, которая, вобщем, осуществлялась ценой далеко уводившей ее от каких-либо коммунистических принципов, которые жизненно необходимы для революционной армии рабочих — она терпит тяжелое поражение. В свете политики осуществляемой большевиками эта армия уже и не могла рассматриваться международным пролетариатом в качестве мировой революционной армии. Провальная большевистская политика сама вложила оружие в руки польских националистов и поэтому результат был предопределен.

Горячим сторонником «привнесения революции» в Польшу выступал в то время двадцатисемилетний командующий Западным фронтом М. Н. Тухачевский, от действий которого в немалой степени зависело, как будут развиваться события на польско-советском фронте. Об этом свидетельствовал впоследствии он сам. В лекции, прочитанной им в Военной академии РККА в феврале 1923 года, есть специальный параграф «Революция извне» (показательно уже само название), в котором говорится: «Нет никакого сомнения в том, что если бы на Висле мы одержали победу, то революция охватила бы огненным пламенем весь Европейский материк... Революция извне была возможна. Капиталистическая Европа была потрясена до основания, и если бы не наши стратегические ошибки, не наш военный проигрыш, то, быть может, Польская кампания явилась бы связующим звеном между революцией Октябрьской и революцией Западно-Европейской».

На состоявшейся 22—25 сентября 1920 г. IX конференции РКП (б) развернулась острая дискуссия по поводу причин неудачи наступательных операций Красной Армии в Польше, а также относительно дальнейших перспектив мировой революции. «Сейчас, — говорил В. И. Ленин в речи при закрытии X Всероссийской конференции РКП (б), — главное свое воздействие на международную революцию мы оказываем своей хозяйственной политикой…» Вобщем, это стало вполне «достойным» финалом ленинской хитроватой политики, которой он хотел перехитрить реалии общественного развития, а в итоге перехитрил только самого себя. Вся его «мировая революция» закончилась ни больше, ни меньше, как открытым провозглашением курса на капиталистическое соревнование с другими странами.

Несоответствие теории «мировой революции» и практики ее подталкивания демократическими нормами международного права и межгосударственного общения давно уже подмечены различными исследователями. Многие, подвергая сомнению правоту тех авторов, которые оценивают Брестский мир как выдающуюся «победу» ленинской стратегии и тактики, стали задаваться вопросами: «А может быть, этот мир стал победой Ленина над самим собой, над своими прежними взглядами? И в связи с этим действительно ли такими «авантюрными» были планы левых, и была ли линия Троцкого "предательской"?»

Существенные изменения во взглядах Ленина и его сторонников на проблему взаимодействия революции в России и в остальном мире произошли именно в январе — феврале 1918 года. В отличие от работ, написанных в марте — октябре 1917 года, в которых красной нитью проходит мысль о подчинении интересов пролетарской революции в России задачам Мировой революции, теперь Ленин ставит вопрос по-другому: первостепенная, жизненной важности задача — во что бы то ни стало спасти, сохранить и дать возможность любыми путями укрепиться первому и единственному пока в мире «советскому государству», как главному оплоту всех возможных вариантов дальнейшего развития революционного процесса в других странах.

Квалифицируя как «странную и чудовищную» позицию тех «крайних» революционеров, которые во имя субъективно трактуемых ими интересов международной революции считали целесообразным пойти даже на утрату Советской власти в России (резолюцию такого содержания 24 февраля 1918 г. вынесло Московское областное бюро РСДРП), Ленин ставил вопрос: «Может быть, авторы (резолюции) полагают, что интересы международной революции запрещают какой бы то ни было мир с империалистами?» и комментировал: «Неверность подобных взглядов... бьет в глаза. Социалистическая республика среди империалистских держав не могла бы, с точки зрения подобных взглядов, заключать никаких экономических договоров, не могла бы существовать, не улетая на луну». Вобщем Ленин мыслил экономическими договорами, мирным сосуществованием с капиталистическим окружением, торговлей с ними, при этом еще цинично умудряясь все это увязывать с интересами «мировой революции». Спрашивается, а чем же тогда отличалась бы советская Россия от других капстран, заключая политические и экономические соглашения с ними? Ведь любая сделка, любой акт купли продажи заключенный с капиталистами, означал признание их власти и плевок в лицо рабочих угнетаемых этой буржуазией.

Дальше он продолжал: может быть, авторы вышеуказанной резолюции полагают, что интересы международной революции требуют подталкивания ее военным путем? «Подобная „теория", — высказывает он свое мнение, — шла бы в полный разрыв с марксизмом, который всегда отрицал „подталкивание" революций, развивающихся по мере назревания остроты классовых противоречий, порождающих революции». Ленин здесь противоречил сам себе, так как в самой России отнюдь никто не брезговал применением военных средств для «подталкивания» революции, и он в том числе. Отвергая право революционного меньшинства рабочего класса вести за собой несознательное большинство, Ленин показывал полный разрыв с революционной практикой. Но вместе с тем подобные «теоретизирования» не помешали ему рваться к власти в октябре 1917г.

Соображения и выводы, высказанные Лениным в ходе дискуссии о Брестском мире, заложили в дальнейшем определенную основу для выработки концепции мирного сосуществования режимов с «различным строем». В период Бреста Ленин еще не ставил вопрос о формах и методах взаимоотношений «страны советов» с капиталистическими странами, но зато была решена принципиальная проблема — допустимость таких отношений. Именно в это время Ленин впервые и выдвигает идею о возможности блокирования «советского государства» с другими буржуазными государствами против третьих, (по его мнению, «более агрессивных и опасных для судеб социализма»).

Одним из документов, ярко обличавшим ленинскую контрреволюционную политику стало письмо «Американским рабочим», написанное 23 сентября 1919 г., в котором он подчеркивает стремление советского правительства установить нормальные отношения с Соединенными Штатами, с теми кругами буржуазии, которые желали установления мирных отношений между двумя странами, возобновления и развития торговли. Это письмо — один из первых документов, где выдвинута идея предоставления концессий зарубежному капиталу, что предполагало уже не только сосуществование, но и сотрудничество с капиталистическими странами. «На разумных условиях, — писал Ленин, — предоставленные концессии желательны и для нас, как одно из средств привлечения к России технической помощи более передовых в этом отношении стран, в течение того периода, когда будут существовать рядом социалистические и капиталистические государства». Как видим, Ленин здесь уже ставит вопрос о целом периоде сосуществования стран с различным строем, оставаясь, однако, приверженцем якобы мессианской, революционной роли России в мировом развитии. Воистину не перестаешь удивляться наивности тех левых, которые до сих пор утверждают, что сталинизм это не прямое продолжение ленинской политики.

Уже позже сталинистские буржописцы потратят миллионы тонн бумаги на хвалебные оды ленинской «мудрости» проявленной в брест-литовской эпопее и других «великих» делах. И еще много-много лет спустя целые орды верующих, вожделенно молясь на икону и трезвоня на все голоса, будут восхвалять «мудрость и гениальность» великого вождя. Благодарная финская буржуазия установит статуи, а благодарная «советская» не поскупится на миллионы и миллионы тонн гранита, металла и бетона, а главное непроизводительного рабочего труда на поклонные идолы, которые поистине станут надгробными памятниками Мировой революции, похороненной на необъятных кладбищенских просторах новой «советской» империи.

[WRWA]

Уф, такой большой темы тут еще наверное не было

А что на бакилиларе уже эта тема есть?

[Asatryan]

Daaa nekotorie tovarishchi(kotorie nam sovsem ne tovorishchi) ne pravilno ponimayut politiku nashei partii!

za xalatnost' i ne vipolnenie postavlennoi zadachi obevlyayu strogi vigovor s zaniseniem uchotnoi kartochki!

ne pil ne kushal stolko napechatal

Edited April 5, 2008 by Asatryan

[Zinvor]

Уф, такой большой темы тут еще наверное не было

А что на бакилиларе уже эта тема есть?

Ой ты пративныыыый! забыл да?что на мой ответ ты сделал вывод что я не правильно понял и решил что это АНАРХИЯ!но ведь это и есть анархо-коммунизм....ГЛОБАЛИЗАЦИЯ а ещё конкретнее подведение всего человечества под управление ЖИДОВЬЯ как Бог им завещал это!

[Kars]

РАБОЧИЕ ВСЕГО МИРА - К ОРУЖИЮ!!!

Есть!

Что прихватить? Двустволку или нарезное? И куда шагать?

[Kars]

Еще вопрос: кого мочить будем?

[Harib]

Автор темы, поклонник лозунга «РАБОЧИЕ ВСЕГО МИРА — К ОРУЖИЮ!!!», в многословном послании, позабыл о многом.

Он позабыл, о том, что даже воинствующий Фридрих Энгельс к концу жизни призывал рабочих к экономическим методам борьбы, потому что пришел к выводу, что современные методы войны ( это для конца 19 века! ) приведут к огромным человеческим жертвам.

Он упустил из внимания тот факт, что западноевропейский рабочий класс на путях экономических формах борьбы обеспечил себе гораздо лучшую жизнь, чем рабочие России, под руководством компартии, так называемого, передового отряда рабочего класса в ходе революционной войны.

А Ленин и победил потому, что умел не задавать себе глупых вопросов.

Он не задумывался, что надо будет завтра, а тем более, послезавтра.

Он знал надо делать сегодня.

Надо было в какой-то момент пообещать Турецкой Армении право на самоопределение - Ленин пообещал.

А потом, уже в другой ситуации, тот же Ленин заявил, что нельзя отнимать у Турции Армению…

Ради победы мифической революции на Востоке, Ленин подарил Туркам Арарат, а ради победы мировой революции, он подарил бы черту и Воробьевы горы.

[Хачатур]

Daaa nekotorie tovarishchi(kotorie nam sovsem ne tovorishchi) ne pravilno ponimayut politiku nashei partii!

za xalatnost' i ne vipolnenie postavlennoi zadachi obevlyayu strogi vigovor s zaniseniem uchotnoi kartochki!

ne pil ne kushal stolko napechatal

Плюс каждому такому нам не товарищу,

наколоть татуировку в принудительном порядке

[Harib]

Нельзя предать того, чего не было, и быть не могло!

Тезис о мировой революции – это бред сивой кобылы!

[WRWA]

ведь это и есть анархо-коммунизм....ГЛОБАЛИЗАЦИЯ а ещё конкретнее подведение всего человечества под управление ЖИДОВЬЯ как Бог им завещал это!

Так по ихней рылигии – все «жыды», так как все люди от них произошли. :lol: Но вобщем мы анархо-коммунисты и выступаем против любой эксплуататорской власти, в том числе и против, так называемой, жыдовской.

[WRWA]

Он позабыл, о том, что даже воинствующий Фридрих Энгельс к концу жизни призывал рабочих к экономическим методам борьбы, потому что пришел к выводу, что современные методы войны ( это для конца 19 века! ) приведут к огромным человеческим жертвам.

Он упустил из внимания тот факт, что западноевропейский рабочий класс на путях экономических формах борьбы обеспечил себе гораздо лучшую жизнь, чем рабочие России, под руководством компартии, так называемого, передового отряда рабочего класса в ходе революционной войны.

Так мы же не реформисты. Нас интересует не «лучшее»- «худшее» положение для рабочего скота, а освобождение их от этого рабского состояния.

[Usta_Valod]

Самое интересное, что этот суб'ект под ником WRWA прав в одном.

В древние времена раб, опутанный цепями, был гораздо свободнее сегодняшнего человека-раба, у которого цепи внедрены в собственную голову, в собственное сознание.

Однако нам всем прекрасно известно кто стоит за теориями WRWA. Хозяева сегодняшнего мира, голосом WRWA призывают бороться с самими собой. Нонсенс? спросите вы. Нет. ....

Однако это уже отработаная тактика. Сейчас на повестке дня другие теории и другие методы.

Увы мой друг WRWA, вы опаздали. В мире уже действуют другие методы проливания человеческой крови.

Edited April 6, 2008 by Usta_Valod

[Zinvor]

Так по ихней рылигии – все «жыды», так как все люди от них произошли. :lol: Но вобщем мы анархо-коммунисты и выступаем против любой эксплуататорской власти, в том числе и против, так называемой, жыдовской.

Анархо-Коммунизм есть не что иное как Евангелие...посмотрите на отцов Анархизма и Анархо-Коммунизма и сразу поймёте что все на 95% из семьи Богом Избранного Народа!за минусом Нестора Иваныча МАХНО.ну так он же не идеолог а БОЕВИК-ИЗГОЙ(в ЕВРЕЙСКОМ понимании).так что тавар эш дорогой WRWA веди этот диспут в отаре соседей но прибавь просто слово Вочхаро-Тюркизм и ОНИ РАЗНЕСУТ НЕ ТОЛЬКО ФОРУМ.....в хорошем для себя смысле!

[WRWA]

А пачему удаляют наш ответы. Так нечестно

[WRWA]

Самое интересное, что этот суб'ект под ником WRWA прав в одном.

В древние времена раб, опутанный цепями, был гораздо свободнее сегодняшнего человека-раба, у которого цепи внедрены в собственную голову, в собственное сознание.

Это точно.

Однако нам всем прекрасно известно кто стоит за теориями WRWA. Хозяева сегодняшнего мира, голосом WRWA призывают бороться с самими собой. Нонсенс? спросите вы. Нет. ....

Только не надо объединять всех в одну кучу. В любой стране есть два народа, народ который пашет и народ, который сидит на их шее.

Увы мой друг WRWA, вы опаздали. В мире уже действуют другие методы проливания человеческой крови.

Не УЖЕ, а всегда существовали. И только мировая революция сможет остановить этот беспредел. Поэтому наша задача организовать не нацию против нации, как выгодно буржуям, а класс против класса.

[WRWA]

так что тавар эш дорогой WRWA веди этот диспут в отаре соседей но прибавь просто слово Вочхаро-Тюркизм и ОНИ РАЗНЕСУТ НЕ ТОЛЬКО ФОРУМ.....в хорошем для себя смысле!

Мы как интернационалисты просто обязаны вести дискуссии во всех "отарах" :lol: .

[Zinvor]

Мы как интернационалисты просто обязаны вести дискуссии во всех "отарах" :lol: .

Я вот на что хочу обратить твоё внимание Глобало-Бакунинец ты мой дорогой...

-"Рабочие всего мира к оружию"это шутка или ты принял Березовского за фабриканта Морозова?Морозов финансировал всякие стачки и экипировал их даже стрелялками но ведь делал он это ИЗ ЛУЧШИХ ПОБУЖДЕНИЙ...ни один его завод в эти времена не бастовал(!!!)это я к тому что оружие простой рабочий сам не купит а березовский потратится только если ЕМУ лично нужен лозунг рабочие к оружию.А его вооружение и поддержка одной Волчьей стаи мы уже имель Честь видеть.так что как говорит владимир ильич Крупский в апрельских сонетах на финском розливе.....гуляй WRWA!

-призыв получается с ВЕРХУ а значит бабло оттуда же.а значит и идеология ОТТУДА ведь не могут же рабочие финансировать такие Сногшибательные проекты!....милок я тоже "Муму" Маяковского читал.......

Edited April 9, 2008 by fidayin-1961

[WRWA]

это я к тому что оружие простой рабочий сам не купит а березовский потратится только если ЕМУ лично нужен лозунг рабочие к оружию.

А за деньги революцию и не купишь. Человека насильно не поднимешь на революцию. Если он будет воевать, не понимая за что, то какая это революция — это обычная буржуазная война, когда он является всего-лишь пушечным мясом, в междоусобных разборках. Поэтому наша главная задача это убеждение людей. А вот идейный человек, когда осознает свои реальные интересы, он и сам оружие найдет и других призовет к этому. Тем более, когда начнется война буржуи сами вооружат рабочих.

О НЕОБХОДИМОСТИ ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНОГО ВОССТАНИЯ

Поднять восстание может голод, холод, нищета, а может и корысть, месть, жажда лучшей, сытной жизни, желание урвать для себя кусок пожирнее, все что угодно может подтолкнуть и поднять людей на переворот, но победить может только тот, кто поднимется не ради живота своего, не корысти своей ради, а ради идеи. Человек, идущий воевать ради куска хлеба или ради куска власти, он не воин, он не боец, он никогда не станет рисковать своим животом, ради которого идет воевать. Когда весь смысл его героизма и храбрости отвоевать для себя, любимого, теплое место под солнцем, он никогда не станет рисковать собой. А если он боится рисковать собой, боится погибнуть, — какой из него воин, и уж тем более какой из него победитель! Побеждает только тот, кто поднимается ради идеи, той идеи, которая для него выше его, больше его жизни. Только интернациональная идея способна дать силы, мужество, неоспоримую уверенность в правоте своего решительного шага, и только такая уверенность даст неукротимую всепобеждающую силу. Надо сполна осознать всю ответственность, всю тяжесть ноши своей за прошлое и будущее человечества, не просто понять, а уверовать в правоту восстания, как единственно возможного спасения цивилизации, надо усвоить эту идею до страсти, чтобы идея эта подчинила всю волю, все силы. А для этого нам нужно осознать весь ужас националистического угара, прочувствовать и пережить все наше рабское унижение, оскорбление, понесенное нашим классом, чтобы стыд, покаяние, негодование сплавились в очистительной, освободительной идее интернационального мирового восстания.

[Usta_Valod]

Hin s@ti nor erangner