andrej1804

Masis, спасибо огромное за информацию.

Извини, но я не живу в Армении и не знаю как там обстоит дело с книгоизданием. Но мне было бы очень интересно узнать ответы на данные вопросы относительно Азербайджана. Очень рад тому, что у вас печатаются произведения армянских писателей. Большое спасибо.

Посмотри на http://cafe.armenianhouse.org ,может что-нибудь найдешь.

Masis, а ты не мог бы, расказать подробнее о курсах изучения армянского языка, библиотеке и воскресной школе при САР?

Ну вот, к примеру, скачиваешь с diaspora.ru из Sbornik песню Amen sazi medgn govats-Armenak Ter-Abrahamian здесь А затем на digilib.am открываешь страницу с первой армянской песней тут . Или здесь прочти: 1 Ամեն սազի մեչըն գոված դուն թամամ տա'սն իս, քամանչա', Նաքազ մարթն քիզ չի տեսնի, դուն նըրա պա'սն իս, քամանչա', Ղա'ստ արա` է'լ լավ օրերու էդիվըն հասնիս, քամանչա'. Քիզ ինձնից ո՞վ կանա խըլի, աշուղի բա'սն իս, քամանչա': Անգաճըտ էրծաթեն պիտի, գըլուխըտ ջավահիր քարած, Կութըտ շիրմայեմեն պիտի, փուրըտ սադափով նաղշ արած, Սիմըտ օսկեն քաշած պիտի, էրկաթըտ փանջարա արած. Օչով ղիմեթըտ չի գիդի-լալ ու ալմասն իս, քամանչա': Ճիպուտըտ վարաղնած պիտի` թահր ունենա հազար ռանգով. Ձարըտ ռաշի կուդեն պիտի, վուր դուն խոսիս քաղցըր հանգով. Շատին զարթուն կու լուսացնիս, շատին կու քընեցնիս բանգով` Անուշահամ գինով լիքըն դուն օսկե թասն իս, քամանչա': Ածողիտ էրկու կու շինիս. առաչ չայի, ղափա գուզիս, Կու մեձըրվիս այվընումըն, պարապ վախտի րափա գուզիս, Յիփ վեր գու քաս` մեջլիսումըն քաղցըր զող ու սափա գուզիս. Բոլորքըտ գոզալնիր շարած մեջլիսի կեսն իս, քամանչա': Շատ տըխուր սիրտ կու խնդացնիս, կու կըտրիս հիվընդի դողըն. Յիփ քաղցըր ձայնըտ վիր կոնիս, բաց կուլի հիդըտ խաղողըն. Խալխին էս իլթիմազն արա` ասին. «ապրի քու ածողըն». Քանի սաղ է Սայաթ - Նովեն, շա'տ բան կու տեսնիս, քամանչա': (1759) Էսպես Արութինի ասած. քրոնիկոնի 447-ին:

Притом у армян и ассирийцев есть очень много схожих моментов в истории. Турки резали как армян, так и ассрийцев. Вот, что прочел на http://www.nineveh.com/whoarewe.htm : Plundering, massacres and destruction of seventy of Urmia's villages in the plains. "There was absolutely no human power to protect these unhappy people from the savage onslaught of the invading hostile forces. It was an awful situation. At midnight the terrible exodus began; a concourse of 25,000 men, women, and children, Assyrians and Armenians, leaving cattle in the stables, all their household hoods and all the supply of food for winter, hurried, panic-stricken, on a long and painful journey to the Russian border, enduring the intense privations of a foot journey in the snow and mud, without any kind of preparation... it was a dreadful sight... many of the old people and children died along the way." Вот ссылки на другие сайты по геноциду ассирийцев и других христиан: http://members.fortunecity.com/fstav1/assy...rians_1915.html http://www.turkishdenial.com/ Сейчас в Ираке взрывают как раз ассирийские и армянские церкви.

C историей Армении можно ознакомиться на сайте http://www.armenica.info : http://armenica.info/history.htm Армянские электронные библиотеки: http://www.armenianhouse.org http://www.digilib.am

Извини, я не совсем понял,что ты пишешь. Если ты не видишь армянские буквы, то можешшь прочитать инструкции по настройке: http://www.digilib.am/How/Instructions.html У меня есть тесксты его песен, но они в переводе на русский, а сами же песни на армянском языке. Если ты не умеешь читать по-армянски, то тогда напиши мне, я постараюсь помочь с транслитом.

Поэзию Саят-Новы можно найти в библиотеке digilib.am по адресу: http://www.digilib.am/texts/sayat_nova/khagher/index.html А также на форуме этого сайта: http://forum.hayastan.com/index.php?showto...4&hl=sayat-nova Если тебе нужны тексты на русском языке, то песен 30 у меня есть и я могу тебе выслать. А музыку Саят-Новы можно скачать с diaspora.ru (у них музыкальный архив уже заработал) здесь

Вроде, музыкальный архив на diaspora.ru снова зароботал: http://music.diaspora.ru/cgi-bin/generate_...%CD%C5%CE%C9%D1

Предлагаю прочесть книгу Брюсова "Летопись исторических судеб армянского народа". Очень интересная и полезная книга. Скачать можно отсюда: http://www.arakel.ru/mp3/letopis.djvu Если у вас нет djvu-browser'а, то можете скачать эту программу здесь: http://downloads.lizardtech.com/DjVuBrowserPlugin45.exe

А может быть тебе эта программа подойдет: http://uk.samsungmobile.com/mobile_phone/sgh-e700/manual.jsp Отсюда вроде можно скачать.

А у тебя что за операционная система стоит? У меня для Windows smartphone 2002 есть.

А тебе же вроде должны были с телефоном диск для компьтера дать. С диска на комп программу для обмена файлов устанавливаешь и перекидываешь фотки. Честно сказать насчет самсунга точно не знаю. Но на motorola, к примеру, подключаешь телефон к компьтеру через usb кабель, который входит в комплект, и устанавливаешь с диска специальную программу для обмена файлов, настроек, сообщений и т. д., которая тоже входит в комплект.

Artur

Angel

Армянские шрифты можно скачать и отсюда: http://freelang.net/fonts/index.html

Ես վաղուց եմ սկաներ անել այս գրքեր: Բայց չգիդեի ուր տեղավորել, իսկ հիմա որոշեցի այստեղ դնել: Ւսկ «Վերք Հայաստանի» ամբողջովին չեմ կարդացել:

И вот третья заключительная часть. VerqHayastani3.zip

А вот вторая часть "Ран Армении". Извините за то, что файл первой части оказался без названия (видно русский язык не отображает). VerqHayastani2.zip

Хачатур Абовян и его «Раны Армении» Великий перелом в истории армянского освободительного движения наметился в начале XVIII века, когда дальновидные деятели армянского народа, прислушавшись к голосу народа, навсегда связали с Россией надежды на освобождение родины. Исраел Ори, Минас Вардапет, Петрос Гиланенц, Давид Бек, Есаи Гасан Джалалянц, Иосиф Эмин, Симеон Ереванци, Ованес Лазарянц, Овсеп Аргутян, Нерсес Аштаракеци, Арутюи Аламдарян и многие другие приложили поистине титанические усилия, чтобы воплотить в реальность мечту многих поколений. И всякий раз, когда русские войска, предводительствуемые Петром Великим, а позже А. В. Суворовым, П. А. Зубовым, П. Д. Цициановым, И. В. Гудовичем, А. П. Ермоловым и др., начинали продвижение на юг или вступали в Закавказье и Араратскую долину, армяне устремлялись им навстречу, оказывая всяческое содействие, а армянское боевое опол¬чение, сформированное из народных мстителей, сражаясь под русским флагом, совершало чудеса храбрости и героизма. Многие десятилетия армянский народ боролся, стоически ждал того часа, когда, наконец, зазвучат колокола свободы, и русские вступят на армянскую землю. Ровно сто пятьдесят лет назад, 13 октября 1827 года (по новому стилю), героическая русская армия завоевала последнее пристанище кизильбашей в Восточной Армении — Ереванскую крепость. Благодаря этому большая часть армянского народа, сбросив, наконец, персидско-турецкое иго и окончательно перейдя под покровительство России, избавилась от политического рабства и опасности ассимиляции и истреб¬ления. В последующие десятилетия армянский народ стал постепенно соби¬раться на родине, восстанавливать разрушенное хозяйство страны. На¬чалось сближение его с великим русским народом, вовлечение в сферы духовной и экономической жизни России. Размышления о собственных судьбах, о будущем, о независимой государственности у прогрессивных армянских деятелей связывались с присоединением к России. Но про¬цесс этот протекал медленно, был исполнен глубокого драматизма. Очень скоро пережитая под ярмом персидско-турецкого деспотизма трагедия, вековые устремления и чаяния армян, животрепещущие проблемы совре¬менности и завтрашнего дня народа,— нашли отклик и воплощение в художественной литературе. Его высшим выражением считается бес¬смертный роман основоположника новой армянской литературы Хачатура Абовяна — «Раны Армении». Безусловно, прав был великий армянский поэт и мыслитель Ав. Исаакян, когда писал об этом творении Абовяна: «Разумеется, «Раны Армении» не книга в обычном смысле. Она, действительно, как раны, раны несчастнейшего армянского народа, нанесенные ему варварскими кровожадными ордами турок, арабов, кизильбашей и их главарей... «Раны Армении» — это одновременно героическая повесть нашего протеста, нашего бунтарства, нашего бытия, блистательный эпос нашего века, бога¬тырское сказание о наших подвигах в борьбе с злодеяниями персов. Она — наш сердечный договор с великим русским народом, освящен¬ный в сражениях не на жизнь, а на смерть». Хачатур Абовян был истинным патриотом и сторонником русской ориентации, выразителем чаяний армянского народа, апологетом друж¬бы и братства народов, великим гуманистом, педагогом, мыслителем и просветителем-демократом. Он родился в октябре 1809 года в селе Канакер, происходя из старинного и знатного рода Абовенц, чьи благо¬родные деяния, семейные предания в дальнейшем послужили материа¬лом для литературно-этнографических трудов писателя. Дед Абовяна был одним из участников созванного в Ереване весною 1784 года тайного совещания, где было решено начать переговоры с Россией, с которой участники-единомышленники связывали надежды на освобождение Армении. С этой целью в Петербург был отправлен посланец. Сохранились соответствующие документы, под которыми име¬ются подпись и печать деда Абовяна — парона (господина) Абова. Начальные вехи биографии Абовяна мало чем отличались от жизнен¬ного пути первых армянских просветителей, воспитывавшихся в монастыр¬ской среде. По стародавнему обычаю родители дали обет посвятить своего отрока Эчмиадзинскому монастырю. Поэтому в 1819 году его отправляют в монастырь для обучения и принятия духовного сана. Абовян обучается там до 1822 года, после чего духовные наставники отправляют его в Тифлис, в армянскую школу Нерсисян, которую он и оканчивает в феврале 1826 года. Его учителями были замечательные армянские педагоги своего времени — Погос Карадагци и поэт Арутюн Аламдарян. Первые юношеские мечты Абовяна расцвели и увяли в суровую пору персидского владычества. Еще совсем молодым, испытав ужасы чуже¬земного деспотизма, он задумывался над вопросами освобождения и просвещения родины. В одном из таких размышлений, возвращаясь к своим переживаниям тех дней и высшей цели грядущей жизни, Абовян признавался: «Жить и умереть для отечества — вот задача, выбран¬ная мною еще с самых юных лет! Будучи еще отягченным как бреме¬нем деспотизма, так и невежества, не имея еще никакого понятия о влиянии европейского образования, опоры и, даже никаких средств к достижению предначертанной мною цели, одну я эту питал в душе мысль, одним я этим возгорался желанием... Первая клятва, данная мною пред алтарем святых наших отцов, горькие слезы, пролитые над их гро¬бом, вздохи глубокие, посвященные дорогому их праху — были то — да быть им тайными моими ангелами-хранителями и открыть мне путь по¬жертвовать собою в пользу оставленных ими, осиротелых их детей». Знания, мировосприятие и опыт, приобретенные Абовяном в отечест¬венных учебных заведениях — в Эчмиадзинском монастыре и в Тифлис¬ской школе Нерсисян, были скудны и недостаточны для осуществления его стремлений. Он сам великолепно сознавал это, когда годы спустя писал: «Не просвещая себя прежде, так говорил во мне внутренний голос, невозможно будет мне быть угодным к чему-нибудь». Вот почему, вдохновленный личностью, творениями и деяниями армян¬ских просветителей — патриотов прошлых веков, он решает во что бы то ни стало уехать в Европу или Россию, чтобы продолжить образование и одновременно просить у христианских монархов помощи для освобож¬дения «несчастного своего отечества». Он был уже в дороге, когда 16 июля 1826 года началась русско-персидская война. Около двух лет Абовян находился в горах Лори, изведав все бедствия войны. Трепетные строки об этом мы находим в его романе «Раны Армении». Короткий период с 1827 по 1828 год он учительствует в Санаинском монастыре, а с мая 1828 года вновь обосно¬вывается в Эчмиадзине, работая под началом высших духовных чинов. Ровно через год Абовян становится переводчиком и секретарем армян¬ского католикоса, получив возможность общаться с высокопоставленными гостями монастыря, узнавать через них о происходящих в мире событиях. В 1829 году он принимает участие в научной экспедиции, возглавлен¬ной профессором Дерптского университета Ф. Парротом, и поднимается на вершину Арарата (27 сентября). К этому времени в его мировоззрении намечается серьезный перелом. С 1830 до 1836 годы Абовян проходит курс обучения в Дерпте как государственный стипендиант. Дерпт становится местом духовного возрождения Абовяна. Он изу¬чает науки, языки, искусство и возвращается на родину писателем и педагогом на уровне русских и европейских передовых мыслителей своего времени. Но на родине Абовяну не оказывают ожидаемого со¬действия. Более того, его чураются как еретика. Оказавшись в тяжелом материальном положении, Абовян вынужден поступить на государствен¬ную службу. Вскоре он отказывается от духовного звания. Так, с 1837 по 1843 годы (июнь) Абовян работает в Тифлисе смотри¬телем местного уездного училища, одновременно открывает частную школу, с целью подготовки учителей народных школ, единомышленников в развернутой им борьбе со средневековой отсталостью. Но чиновни¬чество продолжает чинить препятствия просветительской деятельности Абовяна. В августе 1843 года Абовян переезжает в Ереван, чтобы в «сердце родины» заняться любимым делом и обрести, наконец, душевный покой. Однако обстоятельства вновь складываются против него. Углубляется его духовная драма. Весной 1848 года Абовян готовился к отъезду в Тифлис, чтобы принять должность директора школы Нерсисян. Но утром 2-го апреля (14 по н. с.) он вышел из дому и больше не вернулся. Обстоятельства таинственного исчезновения, трагической гибели его до сего времени окончательно не выяснены. Таков в кратких чертах жизненный путь Абовяна. Абовян оставил богатое и разножанровое литературное наследие: роман, новеллу, миниатюру, лирические стихи, четверостишия, басни, дневники, путевые заметки, историко-этнографические исследования, педагогический роман, учебники, записи образцов народной поэзии, переводы из европейских и русских авторов (Гомер, Гете, Шиллер, Руссо, Томас Мур, Карамзин, Крылов], официальные документы и проекты преоб¬разования экономической и духовной жизни, просвещения Армении и соседних народов. Каждый из этих образчиков прозы, поэзии, научных трудов следует расценивать как явление в истории новой армянской ли¬тературы и общественной мысли. Первые юношеские стихотворения Абовяна были написаны на грабаре (на древнеармянском языке) в 1824 году и носили героический и элегический характер. Недовольный настоящим, он мечтал о былой славе родины, о завое¬вании утраченной государственности, об обретении вновь некогда достиг¬нутых армянами высот культуры. В конце 20-х годов Абовян создает песни любви, которые восходили к армянскому песенному творчеству поэтов позднего средневековья и народных гусанов. В период присоединения Армении к России (1827 г.) в мировоззрении Абовяна намечается серьезный перелом. Он воспринимает это событие как начало духовного и политического возрождения армян и восславляет его в ряде стихотворений. Поэтический портрет Абовяна получает окончательное оформление в годы пребывания в Дерпте, где он основательно изучает современ¬ную европейскую поэзию. Глава русского романтизма Василий Андреевич Жуковский был лич¬ным другом Абовяна. В письмах, адресованных ему, Абовян признается, что личность и творчество русского поэта оказали на него большое, благотворное влияние: «Еще в сердце Азии я знал Вас. Еще на заре детства к Вам были направлены благороднейшие чувства и порывы моего сердца... И если существует настоящая гармония в человеческих сердцах, связь, которая соединяет миры, находящиеся на расстоянии миллионов миль друг от друга и уносит в вечность все скудное и невесомое мира сего, то никогда разлука в этом мире не может послужить причиной, чтобы я перестал уважать, почитать и любить Вас. То, чем Вы являетесь для меня, не может сравниться ни с чем на свете». Абовян был связан дружескими узами с германоязычными прибал¬тийскими писателями Карлом Глассенапом, Иоганом Броком, Паулем Да¬лем (младшим братом В. Даля, автора знаменитого словаря) и др. Однако наиболее сильное, глубокое и длительное влияние на него оказал Фрид¬рих Шиллер. Абовян переводил его, изучал его философские и эстети¬ческие взгляды, учился, как писатель, на его произведениях: «Действи¬тельно, ни один из иностранных писателей так не увлек меня с самого же начала, никто не оказал на меня такого сильного, долговечного влияния, как Шиллер. И если есть кто-то, кто станет в моей грядущей жизни моим гением и вождем, это может быть лишь его величавый дух» — признается Абовян. Пройдя, как поэт, литературную школу у таких крупных масте¬ров, Абовян в Дерпте писал преимущественно стихи о любви, природе, родине. Вечность природы и быстротечность жизни, обещанный рай и утраченное счастье, природные эмоции, чувства и невозможность их удовлетворения: свобода и деспотизм, неутомимые устремления чуткой индивидуальности и дисгармоничная действительность — таковы темы этих стихотворений («Чувства тоскующего сердца», «Девица Фон Швебс за клавесином», «Что за суровый рок», «Вечер», «К Эмма Кай», «Весна», «Любовь к редине»). Абовян выводит новую армянскую лирику из круга традиционных тем, насыщая высокими общественно-политическими идеа¬лами, драматизмом. Основным предметом его размышлений становится судьба человека на его родине. В Дерпте Хачатур Абовян приходит к мысли о необходимости сделать живой разговорный язык (ашхарабар) литературным армянским языком, подвести художественную литературу к требованиям нового времени. К 1835 году откосятся его первые успеш¬ные шаги в этом направлении. Ведущими жанрами у Абовяна после дерптского периода становятся эпические: басни («Развлечения в часы досуга», 1838—1840), миниатюры и рассказы («Первая любовь», «Забавные и краткие истории», «Суетность мира», 1841) и, наконец, роман («Раны Армении», 1841). Уже само название «Развлечения в часы досуга» перекликалось с произведениями романтической школы (вспомним хотя бы «Часы досу¬га» Байрона). Собранные в этой книге оригинальные и переводные басни и стихи Абовяна, лирические раздумья, четверостишия были призваны облегчить людям их труд, превратить часы досуга в школу духовного и морального самоусовершенствования, объяснить что есть зло, а что — добро, чего надо избегать и чем руководствоваться в жизни. Автор стремился воздействовать на духовный мир человека, нравственно воз¬высить его — что, в целом, было основной задачей просветителей. Басни, стихотворные сказки и плачи на ашхарабаре, как и миниатюры и рассказы облегчили создание большого художественного полотна —«Ран Ар¬мении». Все творчество Абовяна проникнуто глубокой лирической стихией. Развитие действия постоянно сопровождается раздумьем, мечтой и то, что с первого взгляда кажется отступлением, отклонением от основной темы, на самом деле является существенной особенностью стиля автора. Высокие устремления и серые будни, размышления о непостижимом со¬вершенстве и бессмысленной подлости жизни — таковы мотивы, харак¬терные почти для всех его произведений. Со всей беспристрастностью Абовян извлекает на свет вековые горести армянской жизни, осуждает, отрицает или с просветительских позиций предлагает исцеление путем просвещения и возврата к естественной жизни. Большое место в своей программе обновления жизни и облегчения труда народа, возрождения человека и обогащения его духовного мира Абовян уделяет литературе и искусствам, постепенно стремясь, с одной стороны, обогатить родную литературу высокоидейными, подлинно художественными произведениями, с другой — содействовать развитию искусств в армянской действи¬тельности. После «Ран Армении» Абовяном было создано много оригинальных и переводных произведений прозы и поэзии, ко лучшее среди них — новелла «Турчанка» (1847), ставшая в условиях религиозного фанатизма явлением беспрецедентным. Эта своего рода социальная утопия как бы предвосхищала гармоничное общество будущего, где мысль человека и его душа должны развиваться свободно от религиозных запретов, люди должны познать лишь религию любви, братства и дружбы и стать чест¬ными и совершенными, подобно природе, чтобы жить друг для друга и облегчить друг другу боль и горе. Кроме того, Абовян оставил нам целый ряд исторических трудов. («Краткий очерк об армянах», «Несколько слов об армянах», «Поездка к развалинам Ани»), сыгравших большую роль в становлении новой ар¬мянской историографии. Исследуя причины тысячелетней трагедии ар¬мянского народа, Абовян не связывает их с проклятьем божьим или роковым предначертанием судьбы, а пробует найти объективные при¬чины: это — географическое положение страны, разница в уровнях хозяй¬ственного и духовного развития армян и вторгавшихся в Армению племен. Он критикует современную ему европейскую историографию, квалифи¬цируя ее как историю держав завоевателей, из которой изгнаны малые народы и простой люд. Подчеркивает, что простолюдины в не меньшей степени обладают мудростью и героизмом, а потому достойны внимания и сочувствия. По Абовяну, историческое прошлое не должно быть источ¬ником самовосхваления, а стимулом к решению современных вопросов, к борьбе за свободу, следуя заветам отцов. Абовян — признанный основоположник новой армянской педагогики. Его взгляды сформировались на основе теоретических и практических принципов великих мыслителей и просветителей прошлых веков — Гердера, Руссо, Монтескье, Песталоцци и др. В его сочинениях нашли отклик идеи великих гуманистов — Бекона и Лас-Казаса. В своей последователь¬ной педагогической деятельности, в учебниках («Предтропье», 1837— 38 гг. «Новая теоретическая и практическая грамматика русского языка для армян», 1838—39 гг., «Открытие Америки), в многочисленных статьях, докладных записках он ставил проблему всеобщей грамотности, которую можно было осуществить посредством основания широкой сети народных школ. Он предлагал связать обучение с изучением природы и каждодневной трудовой деятельностью детей, создать при школах ма¬стерские — опытные участки. Основной педагогический труд Абовяна — «Предтропье» с его же предисловием на немецком языке—прекрасный учебник, составленный по фонетическому методу, в котором обрели плоть и кровь педагогические взгляды и принципы великого писателя,— был единственным трудом, увидевшим свет при жизни автора (в 1830—1848 гг. ему удалось опубликовать на русском и немецком языках лишь отдель¬ные статьи). Однако общими усилиями армянских мракобесов и русско¬го чиновничества Абовяну было запрещено ввести его в учебный обиход в закавказских школах. Своей эпохой и историей Абовян был призван заложить основы и национальной фольклористики и этнографии. Он указал на решающую роль народного творчества в развитии литературы и обработал ряд народных басен и песен. Его основные исследования семейных обычаев, обрядов и бытового уклада — «Домоустройство в деревне» (1834—35), «Очерк о жизни армян, проживающих в Тифлисе и особенно об их свадебных обрядах» (1840) — были предназначены для напечатания в современной ему европейской научной периодике. Будучи сторонником активных контактов между народами, он стремился не только к тому, чтобы народы знакомились друг с другом, но и чтобы укоренившиеся в жизни и быту достойные подражания обычаи даже самых отдаленных друг от друга наций, плодотворные результаты их трудов стали общим достоянием всех наций. В центре внимания Абовяна — фольклориста и этнографа — были и соседние народы — азербайджанцы и курды. Он собирал их народные песни. Литературные, общественные и педагогические взгляды Абовяна со¬ставляют единое целое, они взаимосвязаны и взаимообусловлены. Его борьба за ашхарабар была одновременно борьбой за новую литературу и новую школу, его неустанные поиски путей просвещения родины были неотделимы от забот об улучшении жизни простого народа. Много стараний и трудов было потрачено Абовяном на проект по переустройству хозяйственной жизни армян и других народов Закавказья. Благоденствие народов он представлял не иначе как в благоприятной политической обстановке, в условиях полной свободы от крепостнической зависимости, просвещения крестьянской массы, развития промышлен¬ности. Абовян поднял вопрос промышленного развития Закавказья, пере¬стройки сельского хозяйства, исследования почв и, исходя из этого,— перемещения сельскохозяйственных культур, использования машин для облегчения крестьянского труда. В своих докладных записках он пред¬лагал русскому правительству выращивать ряд культурных злаков и растительных красителей в Армении вместо того чтобы вывозить их из-за границы, обосновывая свое предложение неизмеримыми выгодами для народа. Но все это лишь одна сторона творческого наследия Абовяна. Все, что было им создано до «Ран», будь то художественное творчество, дневниковые раздумья или историко-этнографические очерки, как бы предваряло это выдающееся произведение; то же, что было написано после «Ран» — стало дальнейшим освещением и углублением его идей и эстетических принципов. «Раны Армении» исполнены могучим духом полемики, обусловленной общественно-политическими событиями, вызвавшими к жизни это произ¬ведение. Оно написано, поистине, огненным пером и в очень короткое время, за февраль 1841 года, затем несколько раз перерабатывалось, а осенью того же года книга была готова. Почему Абовяну надо было спешить! После русско-персидской и русско-турецкой войн 1826—29 гг. народу нелегко было восстанавливать разоренное хозяйство, заняться удовле¬творением своих духовных запросов. Повсюду чувствовалась беспомощ¬ность чиновничества и местных органов власти. Тяжелые неисцелимые раны, нанесенные войнами, все еще давали о себе знать. Имелись и другие причины. Жестокое многовековое персидско-турец¬кое иго исковеркало образ мышления и духовный мир армянина и было не так легко избавиться от старых ран. Духовенство, чьим долгом было заботиться об образовании и просвещении народа,— нисколько этим не занималось. Усилия отдельных патриотов, не находя поддержки, обрека¬лись на неудачу. Понятно, что в этих условиях возникла тревога о судь¬бах армянства, о его завтрашнем дне, о правильности избранного пути... «Раны Армении» явились ответом на все эти вопросы. Армянам разъяснялись действительные причины их бедствий и хозяйственной ни¬щеты, указывался подлинный путь к возрождению, вновь и вновь подчер¬кивалось то огромное поворотное значение, та могучая роль, какую сы¬грали русский народ и Россия в исторических судьбах Армении. История духовной культуры армянского народа насчитывает немного произведений, которые по своей роли в подъеме общественной жизни и литературно-политическому резонансу можно было бы поставить в один ряд с бессмертным творением Абовяна. «Раны Армении» знаменовали собой начало нового периода армян¬ской литературы, вдохновив на творчество целое поколение писателей. В произведениях Прошяна, Агаяна, Раффи, Исаакяна, Туманяна, Папазяна и др. нельзя не почувствовать колдовской пленительности абовяновского стиля, одухотворенного своеобразием образов и картин армянского мира. В этой книге Абовян с несказанной внутренней болью открывал перед миром вековые страдания своего отечества. Он указывал на единствен¬ный путь спасения — путь сплочения и возрождения. В форме лирических отступлений и исторических ретроспекций, вос¬ходящих к далеким временам, вплоть до легендарных, Абовян рас¬сеивает туман неопределенности, скрывающий прошлое его родины, и извлекает на свет трагедию народа, разъясняя, как и почему народ, достигший невиданных духовных высот, смог потерять государственность. Армения перестала быть чем-то нереальным, абстрактным понятием, вызванным к жизни воображением любителей легенд и эпических сказа¬ний, а предстала древним государством, со своей самобытной культурой, поэзией, городами и храмами, богами и святынями. Армения Абовяна была той благословенной землей, чьи сыновья, как достойные противники, сражались с Александром Македонским, еще на заре истории челове¬чества создали свою государственность. «Раны Армении» давали понять современникам, что потомок такой страны не имеет права чувствовать себя уничтоженным, он должен с гордостью произносить священные имена славных предков, осваивать оставленное ими грандиозное духовное наследие, он должен стремиться заново завоевать свое законное место в ряду других народов мира. Правда, столетия чужеземного ига многое предали забвению и уничто¬жению, раскололи былое единство народа, погубили духовные храмы Армении, но под защитой России все это можно вновь обрести. «Раны Армении» не было произведением, родившимся экспромтом, хотя первый вариант книги (который, по свидетельству самого Абовяна, был стихотворным] он написал за короткое время, в феврале 1841 года в каком-то самозабвении. Основные идеи и образы романа, картины, сильно запечатлевшиеся в юном сознании то страшным, то поэтическим смыслом, волновали воображение Абовяна на протяжении многих лет. Достаточно было вызвать в воображении одну из них, как из глубин памяти всплывал зов страдающего сердца, неслыханно жестокие сцены насилия и резни: «Ах, что еще добавить! Сердце обливается кровью, руки начинают дрожать, взор омрачается... Нет камня в нашей стране, нет куста, не окрашенного армянской кровью»,— писал Абовян. В романе обобщены самые священные чувства и идеи Абовяна, его заветы грядущим поколениям подготовить для обездоленных армянских сирот цветущее и счастливое будущее. Эти идеалы в романе несут герои Абовяна — Агаси, Арутюн, Петрос, в другом случае — сам автор, с помощью лирических отступлений, органически вытекающих из той или иной ситуации. Так, например, в главе, повествующей о трагедии жителей Хлкараклиса, автор прерывает описание обращением к юному чита¬телю: «Дети!— жизнь бы за вас отдать!— вам я поведаю свое горе, я пишу для вас, родные мои. Когда буду лежать в могиле, придите и станьте надо мной. И если любовь к своему народу, если любовь к отечеству причинит вам вред, то прокляните меня, а если принесет поль¬зу — благословите...» Свое произведение Абовян назвал историческим романом, в кото¬ром «можно узнать состояние нашей страны в те времена». Это означает, что задачей автора было воспроизвести определенный отрезок исторической жизни армян с характерным для них бытом и нравами, живым словом и мышлением, восприятием добра и красоты, борьбой за суще¬ствование. А «те времена»— это очень определенный исторический пе¬риод — жизнь и судьба восточных армян под турецким и персидским игом в конце XVIll века и в первые десятилетия XIX века, когда в стра¬не началась борьба за освобождение, когда народ стал тянуться к Рос¬сии и, наконец, достиг обетованного берега. Перед глазами читателя, как живые, проходят выдающиеся сооте¬чественники Абовяна во всей реальности своей жизни, деяний, ставших легендарными, незлобивый народ со своими страданиями и чаяниями, нерасторжимо связанный с памятниками старины и родной природой. Устами своих героев автор осуждает неблаговидные людские поступки и дела, воссоздает характеры и образ жизни представителей различных общественных слоев, которые давно уже сошли с исторической грены, исчезли и преданы забвению. Своеобразно назвал свой роман Абовян, дав ему, подобно евро¬пейским писателям эпохи просвещения, два заглавия: «Раны Армении» и «Плач (скорбь) патриота». Смысл первой части названия достаточно прозрачен. Под ранами он, разумеется, имел в виду те общественные, нравственные и политические преграды, которые мешали консолидации народа, искажали его национальный характер, прививали чуждые ему по¬нятия и привычки. После утверждения русского владычества исчезла постоянная угроза физическому существование, армяне получили гарантию неприкосновен¬ности личности и имущества, однако вековые раны так глубоко проникли в тело народа, были так мучительны, что для исцеления требовалась упорная и изнурительная работа, постоянные общенациональные заботы. Вот почему Раны Армении» объявляют непримиримую борьбу не¬вежественным церковникам, самодовольным деятелям, равнодушным го¬рожанам, клеймят деспотизм, угнетение, религиозное мракобесие, зуд денационализации. С другой стороны, роман восславляет дружбу на¬родов, праведный достаток, духовную и политическую свободу, всецелительное просвещение, призывает народ к самопознанию. Еще более глубокая мысль заключена во второй части заглавия. Плач означает, конечно, песнь скорби, ко такую, что слагается на поле брани, в знак уважения или признательности, или поется в память храб¬реца, павшего в неравном бою, который своей смертью дал жизнь живущим. Замыслив «оплакать Агаси», т. е. увековечить его память, Абовян хочет рассказать миру о подвигах и героизме Агаси и его современников, донести до грядущих поколений живые свидетельства тех времен. Он хочет рассказать, ценой каких невосполнимых жертв была завоевана свобода — избавление от персидского ада, достойно воспеть личность и подвиг героев, чтобы святым стало дело, во имя которого они не пожалели своих жизней. Так было принято. Таков был негласный закон ге¬роических времен, так поступали эпические характеры, в данном случае так поступил сам Абовян. У «Ран Армении» есть еще и народное название: «История Агаси», которое дали ему первые читатели, исходя из воспроизведения в рома¬не эпизодов жизни центрального героя. В былые времена у армян было принято вообще народные книги-повести и жития, посвященные подви¬гам любимых исторических героев, называть их именами: «История Алек¬сандра», «История Вардана», «История Давид Бека», «Сказание о Давиде» и т. д. Как известно, право называться именем героя эти исторические книги приобретали лишь, когда речь шла о героях, увенчанных славой бес¬смертных подвигов, совершенных ими в дни, решающие для судьбы нации, когда повествовалось о героях, ценой собственной гибели спасших свой народ и страну. В восприятии автора и современников таким был и Агаси, герой «Ран Армении», который имел в жизни своего прототипа и даже не одного, а нескольких. Многие из первых читателей были совре¬менниками описанных в романе событий и легко угадывали, о ком и о чем шла речь в повествовании. Агаси — первый положительный, идеальный герой в истории новой армянской литературы, как бы перенесенный из жизни в литературу, и затем с помощью последней оказавший влияние на ту же жизнь, первый выдающийся армянин, прошедший через всю нашу общественную жизнь, служивший для армян примером самоотверженности и мужества во времена их освободительной борьбы против турецкой деспотии. При создании этого образа Абовян имел перед собой целый ряд людей периода русско-персидской войны—сотника из Канакера Симеона Мкртумян Ходжа-Ованисянца, замученного в Тавризе персами, Ростома Абовяна, доблестного воина из Карабаха Асри-бек Багатурянца и др. Те или иные подвиги из жизни каждого вошли в «Раны», органично вплелись в эпическую биографию его героя. Агаси был защитником сирых и обездоленных, поборником осво¬бождения поруганной чести народа, носителем и воином идеи освобож¬дения Армении с помощью русского оружия, незаурядной личностью, человеком, пожертвовавшим своей жизнью во имя избавления семьи, народа, страны. Дома ли, в своем окружении, когда во время праздников Агаси по¬казывает удаль на военных играх — джигитовке или сочувствует горю ближних, утирая слезы обиженным, защищая их, обнажив меч, в самом начале или вдали от родного крова, блуждая по горам и ущельям, сражается с чужеземными завоевателями, герой Абовяна—истинный ар¬мянин, по характеру и сущности похожий на многих своих братьев и сестер. Агаси умеет тосковать по близким, грезить о прошлом, подобно послушной невестке, покорно склоняться перед старшим, тихо роптать, но когда наступит час, дать почувствовать силу своей руки... Когда же он высказывает суждения о настоящей и будущей судьбе Армении, сры¬вает маски с неблаговидных поступков служителей церкви или рассуж¬дает о чудесных тайнах бытия и природы, Агаси становится рупором авторских идей. В этом случае Агаси слишком поднимается над своим временем и средой и становится носителем дум и чувств самого Абовяна, частичкой его души. В «Ранах Армении» довольно много национальных и героических характеров, обычно запечатленных на полотне романа несколькими густыми мазками, однако являющих собой законченные образы. Душев¬ная драма некоторых из них передана через их сетования, жалобы на судьбу (письмо и плач Назлу), о подвигах других автор больше рассказы¬вает, нежели изображает. Вспомним хотя бы образы Нерсеса Аштаракеци, Григора Манучаряна, генерала Мадатова, Манука Арцапеци, юного Вар-дана, матери Агаси, жены его, друзей, чудесной девушки Такуи, сель¬ского старосты, попа, гзыря и многих других. Чем богаче идея романа и эпические характеры, тем самобытней ere структура и изобразительное мастерство. Не имея предшествующего об¬разца в воссоздании языка и стиля, «Раны Армении» сами стали образ¬цом языковой культуры и искусства построения романа для последую¬щих поколений. В этой связи стоит еще раз перелистать книгу. Произ¬ведение начинается с предисловия, где писатель-патриот делится своими раздумьями и волнениями по поводу своих душевных переживаний и преодоленных трудностей, описывает муки творчества, трудный путь рождения образов, воплощения идей. Абовян-романист стремился вос¬кресить в памяти армян патриотические дела их соотечественников, раз¬вязать онемевший язык народа, внести в литературу свежую, живую струю, изобразить жизнь народа — его любовь, страдания, самоотвержен¬ность, превратить литературу в школу возрождения и нравственного об¬разования народа, пробудить в его душе чувство собственного достоин¬ства и гражданской ответственности. За предисловием следует сам роман, разделенный на три части. В первых частях воссоздана жизнь армян под пятой жестокого деспотизма, под варварским ярмом чужеземцев. Проходит зима, просыпается приро¬да, все вокруг наполняется цветением и журчанием родников, но армяни¬ну все так же тяжко жить: повсюду царят произвол и бесправие, траге¬дия мученичества и резни: «Что хотят, то и делают. Ни суда на них кет, ни расправы. Сколько армянский народ подобных бед видел, а нет того, чтобы сговориться и себя спасти. Девушек, к примеру, утаскивали, маль¬чиков уводили и там обращали в магометову веру, от своей веры отступаться заставляли. Часто и голову отрезали, жгли, замучивали. Ни дом армянину не принадлежал, ни скот, ни все добро, ни сам он, ни жена его». В последующих частях внимание автора привлекают первые разрозненные случаи борьбы с чужеземным игом в одиночку, в целях само¬защиты, происходящие в разных уголках Армении. Такие группы, как Агаси с его мятежными друзьями-гайдуками, во имя освобождения ро¬дины на время позабывший свое духовное звание Григор Манучарян, старейшина деревни Хлкараклиса господин Саркис и его приемный сын Вардан,— постепенно объединяются с победоносным русским войском и выступают на Ереван. Сдается Ереванская крепость, рушится персидское владычество в Восточной Армении, и армяне получают широкие возмож¬ности духовного и экономического развития. Это кульминационная точка романа. Весь перед с ликованием и благодарностью славит Россию, которая спасла от уничтожения армянский народ, направив его к новым горизонтам. «Солдаты стали входить в крепость,— а в тысяча мест, в тысяче окон люди и не в силах были рот открыть,— так душили их слезы. Ко у кого было в груди сердце, тот ясно видел, что эти руки, эти застыв¬шие, окаменевшие, устремленные на небо глаза говорят без слов, что и разрушение ада не имело бы для грешников той цены, как взятие Ереван¬ской крепости для армян... Дети, девушки, старухи... бросаются на шею солдатам и замирают у них на груди в душевном умилении. С тех пор как Армения потеряла свою славу, с тех пор, как армяне вместо меча подставили врагу свою голову, не видели они такого дня, не испыты¬вали подобной радости... Русские показали ныне.., что куда бы ни ступила их нога, везде должны быть счастье и мир... Европейцы разоряли Аме¬рику, сравняли ее с землей,— русские восстановили Армению, грубым, зверским народам Азии сообщили человеколюбие и новый дух... Как возможно армянам, пока дышат они, забыть деяния русских». Освобождение Еревана и Араратской долины положило начало вели¬кому повороту истории Армении, значение которого трудно было перео¬ценить, если бы не судьба западных армян, оставшихся под властью Тур¬ции. Ведь заветная мечта героя Абовяна — Агаси, заключалась в том, что¬бы восстановить руины Ани, стать подданными России. Его наставленном и советом было положиться во всем на Россию, быть верным поданным, во всем доверять ей и с ее помощью заново объединить всех армян и всю Армению. Об этом Абовян размышляет в символическом финале романа, названием «Зангу». Еще раз кинув взгляд на прошлую историю Армении, на вчерашние войны и, начертав контуры будущего, Абовян завещал современникам и грядущим поколениям: «Восстаньте, храбрые потомки Гайка, возьмите оружие и доспехи... ударьте, уничтожьте полчища врагов ваших — душа в душу, плечо к плечу. Да сокрушится поверженный зверь. Могучая рука Руси да будет вам опорой. Пожертвовать собою ради нее — да будет неизменным вашим стремлением... Укрепляйте силы свои, сыны Арама, пребывайте в любви и согласии. Любовь и мир всем народам и племе¬нам даруют благоденствие». После написания «Ран Армении» Абовян прожил еще семь лет. В его литературной и личной жизни были и удачи и невыразимая горечь. Нищета и застой национальной жизни углубили его духовную драму. Но тем не менее непоколебимыми остались его русская ориентация и поли¬тические убеждения. Абовян снова и снова восславлял и считал благословенным приход русских в Армению, объяснял людям, что именно они сохранили «этот неблагодатный уголок Азии кровью миллионов детей своих дорогих», что они теперь стараются «дикие ущелья Закавказья обратить в цветущие долины». Во время ежегодных торжеств в ереванском уездном училище осенью 1845 года Абовян заявил: «Имя русского должно быть для нас так же священно, как и кровь, коею спасены мы навсегда, как и покро¬вительство, под которым благоденствуем, будучи защищены совершенно от всех врагов нашей веры, нашего отечества». А в своих размышлениях (конец 1847 г.) по поводу восстановления Сардарапатского какала Абовян с радостью восклицает: «Да восстанут Багратиды, да воскреснут Тиграны и Гайковы гиганты, дабы достойнее благословлять добродетельные труды сынов севера, облагораживающих знойный, палящий юг. Да возносится в опустошенных, но вновь оживлен¬ных храмах Армении одна мольба, одна молитва: «Боже! Храни... святую Русь, мощную и благодатную!» П. О. Акопян, доктор филологических наук Прилагаю и сам текст "Ран Армении" ____________1.zip

Биография неизвестна. Время жизни (XIII — начало XIV века) устанавливается по времени написания тех стихов, которые с достоверностью датируются концом XIII века. Полагают, что Фрик — псевдоним поэта. Сочинения на армянском языке: Диван, исследования, тексты я комментарии Тирайра Мелик-Мушкамбаряна, Нью-Йорк, 1952. СЕРДЦЕ МОЕ, ОТЧЕГО ТЫ ЗАБИЛОСЬ? (Перевод Н. Гребнева) Сердце мое, отчего ты забилось? Быстрая мысль, ты куда устремилась? Что ты, слеза, по щеке покатилась? Память, а ты почему замутилась? Много грешил, суесловил я много, Я отдалился от господа бога. Ныне меня посетила тревога, Ангел святой поманил меня строго. Все, что святыней считал я когда-то, Нищему духом, давно уж не свято. Сделал замки и воздвиг я палаты, Скрыл в сундуки я каменья и злато. Грешник с посыпанной пеплом главою, Что ты дрожишь над несметной казною? И богачи, поглощенные тьмою, Много ли взяли из мира с собою?.. ЦВЕТОК ЛЮБВИ (Перевод Н. Гребнева) Цветок любви чудесный этот Растет не в дальней стороне, Он зацветает вешним цветом Внутри людей, а не вовне. Он любящим приносит благо, Он указует им пути. Исполнись львиною отвагой И тот цветок в себе взрасти! Ты силам темным на потребу Не пребывай в греховном сне. Но, устремляя очи к небу, Покайся, Фрик, в своей вине. Страшись страстей, что правят нами, Помысли о грядущем дне И плачь кровавыми слезами, Чтоб в вечном не гореть огне. К БОГАТЫМ (Перевод Н. Гребнева) Вином грешите, ложью В кругу распутных жен. Вам слаще слова божья Греховных песен звон. Но близится расплата: Суд страшный, трубный глас, Прислужники разврата, Что ожидает вас! На нищих вы кричите И гоните их вон, Вы бедняка браните За то, что беден он, Но бог поднимет руку И спросит в судный час: «Чтоб облегчить мне муку, Кто пострадал из вас? Как Лазарь, я в бессильи Лежал у ваших врат, Но вы пройти спешили И отводили взгляд». Дарили вы презренье Всем тем, кто обделен, Но в огненной геенне Конец ваш предрешен. На муку вас осудят За пурпур, за виссон. Последний нищий будет Скорей, чем вы, спасен! В роскошестве излишнем Забыли вы закон: Кто яму роет ближним, В ней будет погребен. Пред Матерью Пречистой Покайтесь до конца, Своей молитвой истой Смягчите гнев творца. Заступница поможет И сына в судный час Умилостивить может, Чтоб вас простил и спас. Молите всеблагого, Чтоб отпустил вину. Мое услышьте слово — Нельзя вверяться сну! Покайтесь же в моленьи И смойте поскорей Слезами искупленья Грехи души своей. Чтоб сыновьями ада Вам, богачам, не быть, Раскаяться вам надо И господа молить. Чтоб пищею дракона По смерти вам не стать, Господнего закона Примите благодать. Из вас постигнет каждый, Что в мире все тщета, Переступив однажды Последние врата. Зачем же о богатых Ты так печешься, Фрик? Ведь нищий сам, ты златом Не полнишь свой тайник. Нет у тебя ни крова, Ни тех, кого любил. Богатства никакого Ты здесь не накопил. Ты прожил век — и ныне, Как прежде, бос и гол. Ты этот мир покинешь Таким же, как пришел. И все ж, когда голодным Руки ты не простер, Ты древом был бесплодным, Пригодным лишь в костер. Что черно здесь, что бело, Постичь лишь ныне смог, Когда расстаться с телом Душе приходит срок. Отвергни, Фрик, беспечность Земного бытия, Обресть старайся вечность — Там родина твоя При жизни совершайте Лишь добрые дела. Вовек не пожелайте Себе подобным зла. Наградою двоякой Добро нам воздает. В извечном мире — благо. Здесь — славу и почет. Духовный слух добавьте К земному, чтобы внять Великой божьей правде, Чтоб господа познать. Сей мир — не достоянье. Я сам себя пытал: «Достойные деянья Ты часто ль совершал?». Здесь помощи просите Лишь у небесных сил, Чтоб сжалился спаситель И нам грехи простил. И ныне покаяньем Свой просветлите взор И добрые деянья Творите с этих пор. Вас одарить мне нечем, Но каждый, кто умен, Моей да внемлет речи И будет просветлен. А люди, у которых Пустая голова, Пусть почитают вздором Разумные слова. КОЛЕСО СУДЬБЫ (Перевод В. Брюсова) Гей ты, судьба! Нам изменив, ты нас свергаешь с высоты; Ты останавливаешь вмиг коловращенье суеты. От века зыблющийся мир на склоне скользком держишь ты, Подставив меру зла, твердишь «Сыпь все заботы и мечты!» Ах, колесо! Злодея ты лелеешь в доме золотом, А честный должен подбирать объедки за чужим столом. Ты в рыцари выводишь тех, кому б сидеть в хлеву свином, Без заступа ты роешь ров и рушишь праведника дом. Скажи: «Ты не права, судьба!» — и смех услышишь без конца. За что ученых гонишь ты, а любишь злого иль глупца? Из них ты делаешь вельмож, их ты доводишь до венца И шлешь по горам и полям бродить за хлебом мудреца. Теперь еще труднее нам, когда татарин сел на трон, Всех обделил он, и воров поставил господами он. Но ты ни с кем ведь не родня: вновь повернется ось времен, Ударишь ты, и нет царя, исчезнет он, как утром сон. Как верить, колесо, тебе, ведь ты не любишь никого! Нет правды у тебя, нет клятв, нет совести, нет ничего! Сегодня возведешь на трон, а завтра сокрушишь его, Повергнешь в пепл и в прах, лишишь — честей, короны и всего. Лишь, исподлобия взглянув, судьба хребет свой повернет — Что тут бумага, что перо иль даже всадников сто сот! Все терпят: от пинков судьбы и царь спины не сбережет. Не сдержишь — стрелами тебя, и полетишь на дно высот! Судья неправедный! Зачем ты правый презираешь суд? Ты с правым во вражде всегда, а твой любимец — вор иль плут. Ошибки чаще ты творишь, судьба, чем на земле весь люд; Ты землю, море, небо — все заворожаешь в пять минут. Невежда пред тобой велик, а мудрый головой поник, И что кругом ты неправа, какой не вымолвит язык! Но, слышу, мне судьба в ответ: «Не лай, как пес, пустой старик, С тех пор как я — судьба, никто еще не лгал, как этот Фрик!» — «Моя судьба, меня ты бьешь, ты — мой неправедный судья, Но вспомни, что от бога все и власть — его, а не моя!» Судьба еще: «Величит бог как бедняка, так и царя, Хоть я — судьба, но вот тебе дать ничего не вправе я! Бог повелит — ты будешь царь, я посажу тебя в чертог; Бог не велит — и будешь ты скитаться нищим вдоль дорог». — «Судьба, я замолкаю: все — прекрасно, что дозволил бог; Но, нашим по грехам, порой — армянский к нам создатель строг». ЖАЛОБЫ (Перевод Н. Гребнева) Бог истинный, бог милосердный, К тебе взываю, раб твой верный, С тобой вступить дерзаю в спор Я, твой слуга нелицемерный. На сей земле, что многолюдна, Твое любое дело чудно. Но многие из дел твоих, Немудрому, постичь мне трудно. О господи, твои творенья — Адам и Ева в райской сени Вкушали мир, и был язык Един до их грехопаденья. Создатель, окажи мне милость: Дай мне постичь, как получилось, Что от единственной четы Двунадесять племен родилось? Теперь пестра юдоль земная, И что ни местность — речь иная, И все людские племена Враждуют, устали не зная. Свой сохранил язык библейский Израильтянин иудейский, Сберег сириец свой язык, Свое наречье — курд халдейский. Всем племенам язык подарен, Но грека не поймет татарин, Грек — славянина, гунна — перс, Латинянина — внук Агари. Татарина — далмат испанский, Китайца — житель ханаанский, Франк армянина не поймет, Алана — тюрок самаркандский, И, как наречья, вера тоже У множества племен не схожа. Иные племена не чтут Креста святого, матерь божью. К святым словам их сердце глухо. У них нет истинного слуха. У них нет веры ни в отца, Ни в сына, ни в святого духа. Так почему ж на белом свете Могучи нечестивцы эти? Они святые церкви жгут, Чтоб возводить свои мечети. Те нехристи в великой силе, Что христиан осиротили И превратили жен во вдов И столько бедствий натворили. Вершится все по божьей воле, Но, боже, нам терпеть доколе? Доколе будешь им прощать, Не замечая нашей боли? Ужель нашел ты оправданье Тем, кто приносит нам страданья? Доколе можем мы терпеть? Мы — люди, а не изваянья. Зачем, подобно травам сорным, Людей, нас вырывают с корнем? Зачем ломают, как тростник, И жгут в неистовстве упорном? Иль ввергли в гнев тебя армяне, Как некогда израильтяне? За это ль свой великий гнев Нам обращаешь в наказанье? К добру и праведности склонным. Ты видишь сам, как нелегко нам. Иль все погрязли мы в грехе, Живя не по твоим законам? Коль так, хоть я не всех мудрее, Скажу: не будь ты к нам добрее И многогрешный мой народ С лица земли сотри скорее! Нам жить иль гибнуть не иначе, Чем так, как это ты назначишь. По приговору твоему И веселимся мы и плачем! Не по твоей ли мудрой воле Один живет сто лет и боле, Другой является на свет И вянет, как травинка в поле. Скорбит отец, судьбой гонимый, Был сын один — погиб любимый. А у соседа десять душ — И здравы все, и невредимы. Тот жив, хоть умереть мечтает, Другому б жить — он умирает. Старуха дряхлая живет, Отроковица угасает. Жизнь одному кошель раздула, Другому лишь суму швырнула, У одного — табун коней, А у другого нет и мула. Одним судьба дарит палаты, Другим — на рукава заплаты. Одним жалеет медяка, Другим дарует горы злата. Иным судьба дает поблажки, Пути других бывают тяжки. Один из нас одет в атлас, Другой — в заплатанной рубашке. Один в страданьях безутешен. Плетется безоружный, пеший. Другой гарцует на коне, Оружьем дорогим обвешан. И этот всадник с силой бычьей Свой обнажает меч привычный. Жену бедняги и детей Берет как честную добычу. Не ты ли разделил, владыка, Весь мир на малых и великих, Чтобы один в довольстве жил, Другой чтоб вечно горе мыкал? Кто в мире счастлив, кто беспечен? Кто здесь удачею отмечен? Хоть десять лет я проищу — Счастливцев я не многих встречу. Кто ж те счастливцы: царь на троне, Или священник на амвоне, Придворный льстец, богач купец, Писец, творящий беззаконье? Беда и счастье — все незряче, Нас больно бьют, и горько плачет Тот, у кого богатства нет, Нет красноречья, нет удачи. Несчастен муж, судьбой гонимый, Не нужный никому, не чтимый, Идет, терзаемый бедой, И все-таки неколебимый. Иной священник льстец бывалый,— В день праздничный ему, пожалуй, При целовании креста Перепадает куш немалый. Удел завидный у счастливца, В почетный угол он садится, И «Аллилуйя» не проймет Нажравшегося нечестивца. Богат неправедный священник, А брат его и соплеменник Пред ним сгорает, как свеча, И унижается, как пленник. Недобр священник к неимущим, Им грех и малый не отпущен. Он страждущего бедняка Считает наказаньем сущим. Того лишь встретит он с почтеньем, Кто в силе, кто богат именьем, Пусть даже богачи — глупцы, Он внемлет их пустым реченьям. Создатель в этой жизни бренной Нас верой одарил священной, Но блага все отмерил нам Он мерою неравноценной. Не всяк удачею отмечен, Один угрюм, другой беспечен. Не все красивы и умны И обладают красноречьем. Одним легко даются знанья, Другим способность созиданья, Чтоб строить над рекой мосты, И храмы, и другие зданья. Иной хоть и творенье божье, Но язвы у него на коже. Иной, со скрюченной рукой, И мула сам взнуздать не может. Тот человек, как дьявол, злобен, А этот ангелу подобен. Он много добрых дел творит, Приятен всем и всем угоден. Прости меня, отец небесный, Прости мой ропот, грех словесный,— Чему на свете должно быть, Лишь одному тебе известно. Всему есть предопределенье. Мир — это божие творенье. И все, что суще в мире сем, Шлет господу благословенье.

Поэт Давтак Кертог жил в VII веке. Биография неизвестна. Из сочинений сохранился только «Плач на смерть великого князя Джеваншира». Это стихотворение приводит Мовсес Каганкатваци в своей «Истории Агван», написанной на основе армянских рукописей V—X веков. См.: Мовсес Каганкатваци, История Агван, т. I Париж, 1860 (на армянском языке). ПЛАЧ НА СМЕРТЬ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ДШЕВАНШИРА (Перевод Н. Гребнева) О всеведущий дух, ниспошли благодать, Дай мне силы на песню, на плач, на проклятье, Разумение дай, чтобы внятно сказать Слово скорбное о невозвратной утрате! Горе тяжкое плакать заставило нас, Стон печали над нами пронесся, как пламя, Пусть все сущее в мире услышит наш глас, Все живущее слезы прольет вместе с нами. Нас стена защищала, но пала стена. Скалы, нас укрывавшие, ныне разбиты. Нам светила луна, закатилась луна, Слово твердое рухнуло, нет нам защиты. Мы не ждали беды, но пришла к нам беда. Власть добра и надежд победило безвластье. Свет чудесного царства угас навсегда, Счастья сад превратился в пустыню несчастья Это беды и горести нашего края, Может те, что предрек многомудрый Исайя, Ибо светлого крестовоздвиженья день Омрачила беда и страдания тень. И грядущее стало темно и безвестно, Дух вражды и безверья туманит наш путь. Нечестивые вырыли черную бездну, Чтобы нашего пастыря в бездну столкнуть. Словно лев, был он грозен, не будучи злым, Для старейшин родов был опорой и властью, Ликовали друзья от любви и от счастья, И от страха враги замирали пред ним. Был он первым по мужеству и по уму. К самым дальним пределам неслась его слава, Поклониться спешили соседи ему, Восхваляли его все края и державы. Даже греческий царь, даже юга князья Домогались с властителем нашим свиданья, И, гордясь, что они Джеваншира друзья, Принимали с почтеньем его назиданья. И в гордыне забыли, что, люди, мы прах, Что во власти господней и счастья и беды. Бога мы прогневили, погрязнув в грехах, И правителя нашего смерти он предал. Ангел, что охранял его душу и плоть, От него отдалясь, нас обрек на страданье. В горький час отвратился от князя господь, Оставляя насильникам на поруганье. Лицемер потаенно свой меч навострил, К убиенью коварно готовясь заране, И смертельный удар Джеваншира сразил — Темной ночью погиб он, как моавитяне. Джеваншир, надо всеми возвысился ты. Исходили завистники злобой безмерной. Ты убит был тайком средь ночной темноты, Ты скончался, израненный немилосердно. Солнце вмиг изменило извечный свой путь, Лишь вошла злая смерть в государеву грудь. Пусть убийца его остается живым, Пусть он будет для всех ненавистен и страшен. Птицы певчие пусть не щебечут над ним, Пусть лишь черные вороны крыльями машут. Звери хищные пусть поджидают его, Пусть вовек не найдет он ночлега под крышей. Пламя Ирода пусть настигает его, Пусть его пожирают и черви и мыши. Пусть огонь пожирает его, разгорясь, Пусть убийцу ничто не спасет от заразы, И рука, что на славу земли поднялась, Пусть покроется струпьями смрадной проказы. Пусть в презренного жабы вливают свой яд, По ночам пусть с убийцею змеи грешат. Пусть умрет окаянный, терзаясь жестоко, Будь он проклят, исчадие зла и порока! Наш водитель, наш кормчий, наш князь Дшеваншир, Посмотри, что с твоими сиротами стало. Разум твой озарял наш неправедный мир, Нас отвага твоя от беды ограждала. Как жемчужины, с уст обронял ты слова, И блистал ты отвагой, носитель величья, Ото сна пробуждался детенышем льва, Расправлялся с трусливою утренней дичью. И разбрасывал кромки овечьих ушей, Славя господа истовой жертвой своей. Как ловец, был ты ловче других и смелей, Сокола твои были всех прочих быстрее, Ты и спящий мудрее был прочих людей И во сне управлял колесницей Арея. Ты лишь взглядом единым умел отличать Мудреца от глупца и героя от труса. Нисходила обильно к тебе благодать, Как священная кровь из ребра Иисуса. Ты при жизни божественной притчею стал. Дух бессмертья над смертным тобою витал. Мир был светел, но темень взяла его в плен, Как, лишенным тебя, нам поверить в удачу? В опустевшей стране я потомков сирен, А не страусов стаи сегодня оплачу. Сколько дней и недель, сколько б лет ни прошло, Мы не сможем забыть о великой утрате. И тебя погубившее черное зло Тяготеет над нами как бремя проклятья. Ты, наш пастырь великий, был светел, как день. Без тебя нам во тьме никуда не пробиться. И ложится на наши угрюмые лица, Словно пыль на дороги, бесславия тень. Буду вечно взирать я на трон опустевший, Бесконечно в мученьях рыдать, безутешный. Слезы нас ослепляют, померкнул наш свет, Перед нами путей утешения нет. Только пламень печали, любовью зажженный, Не погаснет в сердцах безутешных друзей. Нам дымиться бы, как фимиам благовонный, Чтоб сгореть без следа на могиле твоей. Ибо здесь без тебя все темно и туманно. Нашей светлой надеждою был ты один. Пред тобой прояснялись вершины Ливана, Волны бурные Тивериадских глубин. Если ты, наш заступник, не жил бы на свете, Пред врагами давно бы мы пали без сил. Без тебя одолел бы нас северный ветер, Гунн жестокий гранаты бы наши срубил. Без тебя опускаются руки в бессильи. Тьма сгущается, нам не дождаться зари. Покрываются брачные комнаты пылью, Облачаются в траур земные цари. Даже тем, кто короной увенчан по праву, Мишура золотая теперь не нужна. Тщатся сбросить владыки презренную славу Ибо суетность славы им стала ясна. Всем уйти суждено, никому не остаться, Нам одно лишь даровано счастье судьбой: Слезы лить по тебе, по тебе убиваться, Лечь в могилу когда-нибудь рядом с тобой.

Биография Ованеса Тлкуранци неизвестна. Жил в XIV—XV веках. В одном из стихотворений поэт говорит, что ему 70 лет. Стихи Ов. Тлкурлщи впервые были опубликованы Акопом Мегапаргом в 1513 году в первом печатном песеннике на армянском языке. До недавнего времени ошибочно предполагали, что поэт Тлкуранци и католикос Ованес Тлкуранци живший в XV—XVI веках,— одно и то же лицо. Отсюда делали вывод, что Тлкуранци — первый средневековый поэт, стихи которого были изданы при его жизни, в 1513 году. Однако, как теперь установлено, поэт Ованес Тлкуранци жил в XIV—XV веках и его нельзя отождествлять с католикосом Тлкуранци. Сочинения: Ов. Тлуранци, Стихи. Научно-критический текст, исследования и комментарии Эм. Пивазяна, Ереван, 1960 (на армянском языке). ПЕСНЯ ЛЮБВИ (Перевод В. Брюсова) В сиянии сидела ты Подобной солнцу красоты; Похожа на прекрасный сад, Где роз и лилий аромат Цветы лучистые струят. Твой взор — как гладь морских валов, А брови — сумрак облаков; Меж тонких губ ряды зубов Блестят, как нити жемчугов. Монахи, встретившись с тобой, О книге позабыв святой, Дрожат всем телом в летний зной, Зима ж им кажется весной С тобой вступить могу ль я в спор? Любовью твердь ты плавишь гор, Ты крепостей крушишь затвор, Ты скалы мчишь в морской простор, Безумец бедный, Ованес! Ты пел златой ковчег чудес, Чтоб, по суду благих небес, Червь тело грыз, а душу — бес! ЛИК ТВОЙ — СОЛНЦЕ (Перевод Н. Гребнева) Лик твой — солнце, и не мудрено, Что тобою все озарено. Любишь иль не любишь — все равно От любви мне гибнуть суждено. Только что стояла здесь скала, Ты прошла — взглянула и сожгла. Гибнем, но не замечаем зла Мы, чьи души сожжены дотла. Дочери иной, тебе под стать, Не могла родить другая мать, Взор твой излучает благодать, Божья на лице твоем печать. Лоб твой ослепляет белизной, Губы — словно алый мак весной, С чем сравнить мне лик твой неземной? Ты подобна лишь себе одной! Я сгораю; больше нету сил; Я за то страдаю, что грешил. Чудо из чудес господь свершил: Он тебя из праха сотворил. Плачу я — безумный Ованес, Я сгораю, мой покой исчез. Ты — огонь мой, ты — мое страданье, Кара, посланная мне с небес! ВСТРЕТИЛ Я КРАСАВИЦУ НЕЖДАННО (Перевод Н. Гребнева) Встретил я красавицу нежданно. Глянув на пылавшие уста, Замер я и рухнул бездыханно, Понял: без нее земля пуста. Я такое увидал впервые. Очи — словно волны голубые, Волосы — как нити золотые, Брови — ночи зимней чернота. Светел мир ее лишь благодатью, Я пленен ее лицом и статью. Душу за нее готов отдать я, Столь она прекрасна и чиста. И, когда мы встретились глазами, Как свечу, меня спалило пламя. Обезумев, я на месте замер, Ибо понял: я ей — не чета. Ованес, не стоило влюбляться: Наши дни не долго в мире длятся, Чаще вспоминай, чтоб исцеляться, Что не вечна в мире красота. НЕ УБЕЙ МЕНЯ, ЛЮБОВЬ (Перевод С. Спасского) Ты пышный цветник, ты, как роза, горда. Глаза — морей опьяненных вода. Грудь — сад плодовый. Скрыться куда? Ты грозный судья, и жду я суда. Любовь, не убей меня, Не будь палачом! Сильнее креста твоя благодать, Я сил не найду с тобой совладать. Земля ты иль пламя? Рядом сядь. Я болен — и вот здоров я опять. Любовь, не убей меня, Не будь палачом! И стыд позабыт. Священник, монах, И вам не спастись — настигнет впотьмах, Нарушит ваш сон любовь. Где же страх? Смеется, злословит народ — все прах. Любовь, не убей меня, Не будь палачом! О, ты молоко, и миндаль, и мед. Пускай острый шип глаза разорвет Тому, кто тебя не чтит. О, разлет Бровей! Кипарис, пронзающий свод. Любовь, не убей меня, Не будь палачом! Как бабочка, опален я огнем. Ты солнечный лик, пылающий днем. Когда остаюсь с тобой вдвоем, Дрожу, и смятенье в сердце моем. Любовь, не убей меня, Не будь палачом! Я светлый твой лоб сравню со звездой. Шамам — твоя грудь, эдем золотой. О, яблоки щек, коль сахар со мной, То и на Мысыр махну я рукой. Любовь, не убей меня, Не будь палачом! За твой поцелуй отдам Хоросан, Абаш и Дели, Емен, Индостан. Цена твоих кос — Китай и Яздан, Стамбул и Хата — все обилие стран. О, Тлкуранци, все сказал ты пока, Ведь ум твой легче крыла мотылька ПЕСНЯ ОВАНЕСА О ЛЮБВИ (Перевод В. Брюсова) Я гибну! Сжалься надо мной! Любовь сказала: умирай! Возьми же заступ золотой и мне могилу ископай. Пусть на костре сожгут меня: душа, стеня, взлетит огнем. Кто не знавал сего огня? И сушь и зелень гибнет в нем. Мой бедный прах вином омыв, пускай певец над ним споет, Как в саван, в листья положив, в саду весеннем погребет. Жестокая! Глаза твои учить могли бы палачей, Ты всех втечешь в тюрьму любви, и бойня — камни перед ней! О! сердце ты мое сожгла, чтоб углем брови подвести. О! кровь мою ты пролила, чтоб алый сок для ног найти. Кидайте яблоки в меня! — я нежным ранен языком, Я пленник твой! Мой дух, пьяня, ты поишь сладостным вином. Мне нынче ночью снился сон, что на куски я разнесен: Зверье сосало кровь мою, мой труп достался воронью. Льва надо мной зияла пасть; и всё струилась кровь моя… Твоя искала крови страсть, — являйся, жажды не тая. Землей, что топчет удалец, клянусь: во мне душа — одна! Меня сожгла ты! Наконец, пей кровь мою взамен вина! С моей главы на сердце вдруг упали клубы черных туч. Желчь разлилась, туман вокруг, а слез поток — кровав и жгуч. Мы ели за одним столом, из кубка пили одного, Садились вместе, шли вдвоем, ах! Что осталось от того! Свои слова и свой обет ты помнишь? Им свидетель — бог! Теперь меж нами связи нет, все зложелатель превозмог. За зло пусть бог заплатит злом, чтоб враг мог зло свое испить, И добрым пусть воздаст добром, чтоб вновь вдвоем с тобой нам быть. Да мне укажет бог пути! Деревья зацветут а лесах, И древу сердца вновь цвести, и вновь пернатым петь в ветвях! Безумный Ованес! терпи, работай, полно унывать! Надеждой твердой дух крепи: она придет — вновь целовать! * * * (Перевод Н. Гребнева) Земля подобна раю стала По мановению творца, Чьей благодати нет конца, Чьей благодати нет начала. Коснулась божия рука Листа, и ветви, и цветка, В горах замерзшая река Оттаяла и зажурчала. Идут коровы со двора, Пастись в лугах пришла пора. Резвится, пляшет детвора, Как ей по возрасту пристало. Юнцы влюбленные стоят, Вослед красавицам глядят, Но те не ловят жаркий взгляд, Не смотрят на кого попало. Вернулись птицы в свой приют И хлопотливо гнезда вьют. И завершая тяжкий труд, Они поют свои хоралы. Вновь прилетели в отчий край И соловей и попугай, И, превращая землю в рай, Их песнопенье зазвучало. Простор лугов и склоны гор Покрыл затейливый узор — Раскинулся цветов ковер, И вся земля возликовала. Расцвел нарцисс, как добрый знак, Короной возгордился мак, И орхидея белый стяг Ввысь подняла и засияла. Вот тубероза средь лилей Стоит, других цветов мудрей, Поскольку мудростью своей Больных проказой исцеляла. Расцвел весь мир, как вешний сад, И всяк живущий в мире рад, Все господа благодарят: Его глагол — всему начало. Не счесть его благих щедрот, И зреет всякий сладкий плод, Обилье вишен ветку гнет, Склонясь, она к земле припала. Кизила ягоды горят, Каштаны зрелые висят, И соком налился гранат, И зреют груши небывало. И, словно поздняя трава, Желтеет на ветвях айва, Отяжелели дерева, И много персиков опало. Но сходит все в краях земных. И вот в садах полупустых Нет абрикосов золотых, И фиников, и яблок мало. Куда ни глянь — пустеет сад, Но дозревает виноград, Чья сладость слаще всех услад В раю Адама искушала. Поднесший виноград к устам, Из рая изгнан был Адам,— Но сладость винограда нам Блаженство рая даровала. И вот уже сады пусты. Где нынче листья, где цветы? Былой не видно красоты, Листва пожухла и опала. Страдают птицы без вины, Что в дальний край лететь должны, Не всем дождаться им весны, Чтоб снова все начать сначала. А осень оставляет нам Сады — как опустелый храм; Они подобны старикам: Что отцвело, того не стало. ПЕСНЬ О ХРАБРОМ ЛИПАРИТЕ (Перевод С. Спасского) Прославим бога, вечен он И в бесконечности сокрыт. По воле бога стал силен Слуга господень Липарит. Мы чтим героев и святых: Саркис, Торос, Мушег, Вардан... Был Липарит храбрее их, Сильней, чем Тырдат, царь армян. Героя конь неукротим, Копье качается в руке. Враги трепещут перед ним, Иноплеменники — в тоске. Конца нет войнам. Каждый год Их десять, двадцать. Гибнут вновь И вновь войска. Не меньше вод Реки Джиган пролилась кровь. Зло накопилось, как вино В мехах. Подходит к Сису рать, Манчак, чье сердце злом полно, Задумал Сие великий брать. С Манчаком тысяч шестьдесят В кольчугах выехали в ряд. Их копья гибкие блестят, Их сабли и щиты горят. Вот тысяч шестьдесят врагов Подняли исступленный вой. Военных труб грохочет зов, Фанфары призывают в бой. Скотов неверных рать стоит, Но вид воинственный их лжив: Им страшен храбрый Липарит, Они дрожат, как ветви ив. Святой король сказал тогда: «Ради тебя явилась к нам, О, Липарит, врагов орда И вон остановилась там. Разила их твоя рука, Ты конницу их брал в полон, Пленил ты сына Манчака, Ты нам принес султана трон». И Липарит сказал: «Готов Я на себя принять беду; Не будем тратить лишних слов, Пусть я на смерть сейчас пойду». Коня седлает Липарит, Кольчугой тело сжал свое, Над головою поднял щит, В руке — упругое копье. Склонился он у алтаря И положил земной поклон. Почтив небесного царя, Земных князей восславил он Благословение небес На сына шлет (вокруг отряд Заплакал): «Сын мой, Ованес, Прощай. И ты, Василий, брат. Ты, госпожа моя, Манан, Ты, солнцу равная лицом. Я должен умереть от ран; Вглядись в меня перед концом». И к королю, могуч и прост, Он обращается потом: «Храни, король, надежно мост, Чтоб мог пройти я тем мостом». Призвал Христа, рванулся львом И конницу врагов рассек. Бегут. Страх овладел врагом. То мчится барс, не человек. Там горы трупов, ужас, боль, Кипит кровавая река. Но позавидовал король И вспять вернул свои войска. Враги воспрянули, и взят Был ими мост, и нет пути. Вот скачет Липарит назад, Но мост ему не перейти. И копья бьют его в упор, Враги теснят со всех сторон; Он вправо, влево бросил взор,— Помощников не видит он. Враги справляют торжество, Им крови хочется святой. Вот тело брошено его, Но взяли голову с собой. И страх над городом навис. Напрасно горожан отряд Сопротивлялся. Занят Сие, Враги вошли, дома горят. Церковных не щадили стен, Разрушен город и сожжен. Служителей церковных в плен Угнали, увели их жен. А тело павшего от ран Струило свет. Конец таков: Сам Липарит и сам Ован Погибли от руки врагов. И повторяют в наши дни Священник, простолюдин, князь: «Господь, героя помяни»,— За стол с молитвою садясь. Тлкуранци я, Ованес, Сложил вам жалобную речь, Чтоб этот подвиг не исчез, Чтоб память о бойце сберечь. КОЛЬ НЕ БЫЛО Б МУЖЕЙ… (Перевод Н. Гребнева) Коль не было б мужей, что грешных нас Предостеречь хотят святым писаньем,— Смерть и без них была бы всякий раз Остереженьем и напоминаньем. Дотянется до всех ее рука, До полководца и до властелина, До богатея и до бедняка; Ты схимник или царь — ей все едино. Я видел покорителей земли, Но ведал я: их слава быстротечна; И в час назначенный они ушли, Взяв лишь одну сажень земли навечно. И тот, кто тело холил много лет, Тот, кто себя умащивал до лоска, Ушел, навечно, и его скелет Лежит в могиле на подгнивших досках. Я видел многих богачей, скупых, В чьи сундуки текли златые реки, Но даже им всего два золотых В дорогу дали, положив на веки. Твердил владыка: «Есмь я Соломон!» Была блестящей жизнь его и длинной, Но эта жизнь окончилась, и он Стал пот, землею пищей муравьиной. Не одного я видел удальца,— Теперь они давно лежат в могилах, И даже муравья согнать с лица, Ходившие на львов, они не в силах. Красивы, юны были женихи, Стройны невесты были и невинны. Краса поблекла их, и пауки В гробах забытых свили паутины. Единый в мире властвует закон: Все, что на свет родится,— умирает И если ты рассудком наделен, Тебе об этом помнить не мешает. К СМЕРТИ (Перевод В. Брюсова) Лишь о тебе помыслю, смерть, в душе тоска. Всего ты горче, пред гобой — желчь не горька! Ты горче горького! Лишь ты — к себе близка! Пусть горче ад: в него влечет — твоя рука! Ты мстишь Адамовым сынам, ведешь их в ад; Ты — наказанье за грехи, за райский сад. Давида с Моисеем ты берешь подряд; Взят Авраам, и Исаак под землю взят; Тобой низвергнут Константин и Тиридат. Тебя и тысячи врагов не устрашат. Шесть панцирей надень, их все — твой дрот пробьет! В тюрьму всех бросишь и скалой завалишь вход. Ты — тот орел безмернокрыл, чей мощен лет, И волочит концами крыл он весь народ. Блажен, кого в добре найдет его черед, Но схваченных во зле — в огонь твой взмах метнет! О, Тлкуранский Ованес! ты учишь всех, И семь десятков лет ты сам ласкаешь грех!

* * * (Перевод Л. Мкртчяна) Подвергнут опасностям и мукам я Из-за множества моих грехов. Бог умиротворяющий, помоги мне! Вихри моих беззаконий Взволновали меня, я — как море в непогоду. Царь умиротворяющий, помоги мне! И грехи мои как море Глубокое, неспокойное,— я во власти волн. Добрый кормчий, спаси меня! * * * (Перевод В. Брюсова) Рано утром предстану перед тобой, Царь мой и бог мой! Рано утром преклонишь к мольбе моей слух, Царь мой и бог мой! Молю я взгляни на молитву мою, Царь мой и бог мой!