Bagirka

Карабахцы так назывют молозиво.... то есть то, что выдаивается у коровы после родов.... Это очень густая, быстро застывающая жижа, ее потом можно резать как брынзу.

Мне ничего не оставалось, кроме как согласится, хотя, если честно, я был почти уверен, что стану свидетелем какой-то мерзости. Однако, я решил дать себе шанс: - Послушай, Гариб, а на словах это объяснить никак нельзя? Обещаю, что я тебе поверю. - Горыныч, дело как раз в том, что ты не поверишь. Ты должен это увидеть, - только так тебе станет все более-менее понятно. - Ну, а предыстория какова, кто все это выдумал? Сафаров загасил сигарету и налил себе минералки. - Будешь? - Давай... - Понимаешь, это придумал я, причем изначально это было чисто экспериментом, одноразовым, индивидуальным, ну ты понимаешь... для разнообразия. И... это было давно, лет пять назад. А потом, постепенно это стало системой, причем, из индивидуального порядка дело перешло в массовый. Той, первой, уже давно нет в моем офисе, а все продолжается. - Что с ней случилось? - Не знаю, я ее за что-то уволил, и потом я узнал, что она погибла... Наступило молчание, и я думал, что Сафаров готовится объяснить, как погибла девушка, но он перевел разговор на самозащиту. - Понимаешь, в этой ситуации я стал жертвой. Я попал в ловушку, то есть, я просто-напросто вырыл себе яму. Не скажу, что мне это не по душе. Но у меня теперь нет будущего. Я не могу жениться. Не могу завести подружки, ничего подобного быть не может. - Что за дикость, Гариб? Чем больше ты говоришь, тем меньше я понимаю. - В общем так, Гор, оставь мне свой телефон и не отключай его в рабочее время. Я понимаю, что у тебя дела, но ты должен будешь приехать сюда по первому моему звонку, если хочешь все увидеть и кое-что понять. Знаешь, мне даже стало немного легче, когда я рассказал тебе, - важно, чтобы было с кем поделиться. - Ты уверен, что готов все это мне продемонстрировать? - Готов, если ты обещаешь сдержать слово и не делать ничего, кроме как просто наблюдать. - Ты бы мог на моем месте сдержаться? - Говорю честно: понятия не имею. Вот так. Договорились? - Договорились, - во всяком случае, визитку свою я тебе оставлю, а вот приеду или нет, не знаю, но ты звони. Я решил вначале созвониться с Преступницей, рассказать ей о том, что услышал от Гариба, посоветоваться и построить догадки... Она сказала, что может вырваться только во вторник вечером, и мне пришлось коротать остаток понедельника на работе, где и без меня все шло прекрасно, потом в "Аяксе", а потом - дома, за компьютером, бесцельно бродя по Интернету и не найдя там ни слова от Преступницы, что лишний раз убедило меня в том, что она действительно сильно занята. Потом мы снова занимались с ней любовью, - во сне, - как муж и жена. - У меня задержка...может быть, на этот раз получится... - произнесла она, когда я, обессиленный, повалился рядом с ней, уткнувшись носом в ее шею. - М-м? Ты не ошиблась? - я стал выпутывать свою руку из одеяла, чтобы откинуть волосы с ее глаз и продолжать смотреть ей в лицо и ласкать ее. - Нет, что ты... я слежу за этим очень тщательно. Тем более, твоя мама все время спрашивает меня... - Не обижайся на нее... я единственный сын, и они хотят, чтобы у меня все было нормально. Может быть, врачу покажешься, чтобы понять, почему нет детей?.. - Ну что ты, дурачок, - она перешла на шепот и стала покрывать поцелуями мое лицо и плечи, - я в полном порядке. Говорю же, у меня задержка. А то, что не было детей... это у нас семейное. Никто из наших женщин не рожал в первые два-три года. Честно-честно. - Ты рада, Мильончик, ты счастлива? - Да, жизнь моя, очень-очень рада. Ты ведь знаешь, как я тебя люблю, как я хочу детей. - Но все равно надо показаться врачу... чтобы подтвердить... и чтобы маму, наконец, обрадовать. Если верить моим снам, то я в той, настоящей, несостоявшейся жизни, только и делал, что занимался любовью с Преступницей. Только эти сцены мое подсознание выдавало мне, - в основном в нашей спальне, - ночью или утром, а было еще, оказывается, и в поезде Баку-Ереван, и в моей машине на диком пляже, когда мы выбрались туда ночью, и даже на кухне, когда родители уехали к родным в Пятигорск. Лишь несколько сцен в моих снах не были связаны с сексом, но это не делало их менее приятными или волнующими. Вот она, на пятом месяце беременности, влезла на шелковичное дерево в Карабахе, сидит на нем, весело смеясь и покачивая босой ножкой, и моя мать с истеричным криком пытается заставить ее слезть. - Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? А что, если ты упадешь? Ты преступница, поняла? Преступница!! Я тебя под суд отдам! - Зачем под суд, может быть, тогда сразу под трибунал? - рассмеялась моя жена... Черт побери, где же я был в тот момент? Меня ведь не было при этом, но сцену я вижу отчетливо. Вот же она, моя прекрасная, наглая и удивительно добрая женушка, которая по странному совпадению возбуждала и восторгала меня всем тем, чем приводила мою мать в бешенство. Вот уже полдеревни собралось под деревом, и все они, разумеется, в курсе, что наша невестушка, после двух с лишним лет "бесплодия" благословленная, наконец, долгожданной беременностью, столь цинично и бесцеремонно влезла на тутовое дерево и, не обращая никакого внимания на крики и призывы к благоразумию, ест сочные черные ягоды, весело мурлыча себе под нос какую-то мелодию. Люди держали в руках банки с ягодами, - белыми, красными, черными, а кто-то принес даже жаркое из ягненка, зная, как она его любит. Другая соседка принесла под дерево молозиво от отелившейся коровы, потому что ей стало известно, что моя женушка обожает "бламу". Ее сманивали с дерева, как котенка, а она напевала, ела и в какой-то момент, посмотрев вниз, расхохоталась так, что все замерли от страха: только бы не упала. - Ну, расходитесь, товарищи, - крикнула она и перешла потом на карабахский диалект: - я не слезу, пока вы не уйдете, мне ведь неудобно будет, если вы увидите мои панталоны! - Какая у тебя избалованная невестка, Жасмин, - говорила моей матери соседка, когда народ стал медленно расходиться из-под дерева. - Ну, это не ее вина, это родители так ее воспитали, - долгожданная дочь после двух сыновей, - возражала другая соседка. - Мой сын слепой, просто слепой, - сокрушалась моя мать и, ободряемая сочувствующими комментариями, еще раз оглянувшись на дерево, вошла в дом. Затем эта сцена померкла, и я уже вижу себя у озера, куда привел свою жену посидеть вдвоем. - Ты так расстроила и напугала маму... - Почему она у нас такая чувствительная и пугливая, Горыныч? Ну, ясное дело, любит она тебя, но неужели же она думает, что я не люблю своего ребенка... то есть, нашего... я никогда бы не подвергла его жизнь опасности... Я крепко обнял ее и произнес задумчиво: - Я знаю, Мильончик. Но если честно, я бы тоже за тебя испугался... Когда я во вторник вечером, после работы, поехал в Турандот, на встречу с Преступницей, мне в первую очередь хотелось задать ей вопрос, никак не относящийся к делу Сафарова. Она приехала вовремя, и мы прошли в отдельный кабинет. Рассматривая ее кружевные манжеты, скрывавшие почти полкисти, я сидел с какой-то полудурочной улыбкой, какую у себя в прошлой своей реальной жизни не припоминаю, но к которой настолько привык во сне, что она уже перекочевала в настоящее. И, главное, ничего не могу поделать с этой дурацкой миной. Не могу и не хочу. Черт побери, я сейчас наверняка похож на Завена, когда он смотрит на свою Машу... Марию свет-Петровну... и мне она сейчас почему-то вовсе не кажется такой уж заразой... - О чем Вы снова задумались, Гор? - бархатным голоском осведомилась моя Преступница. - О том, Мильончик, что есть на свете женщины, способные приносить невероятное, невиданное, неслыханное счастье. Кажется, ей не очень понравилось это признание. Она прокашлялась и, сменив выражение лица, стала нервно постукивать ногтями по пустому бокалу. - Это не имеет отношения к тому, для чего мы здесь... - Один только вопрос, Мильончик, и мы сразу перейдем к Сафарову. - Ну, спрашивайте, - улыбнулась она. - Откуда вообще такой ник.... Преступница? Продолжение следует. __________________

Хмммммм.... новостные ленты, говорите....

Аида Суреновна решила примерить на себя лавры Карса!!! НЕ поздравлю, пока не узнаю, с чем! Вутак!!!

- Конечно, не будем, - рассмеялась Преступница, - там более, что я уже ухожу. Но нет. Вот на этот раз я своего не упущу. - А если я попрошу тебя остаться... хотя бы на пару часов? Попрошу как самую-самую нужную и желанную для меня сейчас... - Не верю, Гор, извините. - Она спокойно, и даже слегка требовательно смотрела на меня, словно призывая уступить ей дорогу. Настенные ходики, которые, к слову, Танька привезла из отцовского дома, пробили два часа. Я не мог и не хотел расставаться с Преступницей сейчас и вот так. Я чувствовал, что другой такой встречи у нас не будет. И, поскольку я знал, что на этот раз не упущу своего, я решил плюнуть на все приличия и пойти ва-банк. Пусть меня потом мордой в пол, лысиной об лед или ногами в цемент, - мне это сейчас по барабану. Я просто нейтрализовал ее руки и, придерживая их одной рукой, локтем другой обхватил ее шею и направил ее личико вверх, чтобы мне было удобнее наклониться и поцеловать ее. Этот поцелуй - по всем ощущениям, - в точности повторял те, что были у меня в снах. В тот момент, когда она обмякла, я высвободил ее и стал уже обеими руками тискать и ласкать через непроницаемый слой добротной одежды. Я решил дать ей время на то, чтобы почувствовать, как это замечательно и прекрасно, - то, что мы, наконец, вместе; поэтому, я не стал делать излишних телодвижений по избавлению от одежды. Сейчас важнее всего - не останавливаться, чтобы не дать ей шанса опомниться. Она должна по-настоящему загореться. И в тот момент, когда она стала осторожно отвечать на мои поцелуи, я не выдержал и начал произносить самые-самые нежные слова, на какие только был способен, и даже на какие не был. Они звучали словно не из моих уст, словно откуда-то из прошлого, которого не было, из дебрей моего сознания, - они попросту звучали впервые в жизни. Продолжая ее целовать, я почувствовал, что по ее лицу льются слезы. - Что с тобой, родная моя? - я не мог не задать этот вопрос, но не переставал целовать ее, так как боялся, что она опомнится и оттолкнет меня. Она ответила какими-то обрывками слов, из которых я понял, что уже очень давно она не слышала таких ласковых выражений на родном языке, и что это для нее много значит... Я не видел, как она ушла. Прошедший воскресный день оказался настолько длинным и напряженным, что я моментально уснул как убитый, и мне продолжали сниться самые страстные и самые яркие сцены с моей женой, - с Преступницей, - в те времена, когда мы с ней уже не жили в городе, которого уже никогда не будет. - А это что еще такое? Сейчас же сними этот идиотский фиолетовый лак! - кричал я ей, когда мы собирались на свадьбу наших друзей. - Знаешь что... ты давай попросту не вмешивайся в то, о чем не имеешь понятия. Это сейчас модно, и я буду носить такой лак! - Ошибаешься, Мильончик, ничего этого не будет, иначе мы поссоримся, - на полном серьезе возражал я. О, узнаю себя в этих снах! Да, я такой! - Нет, это ты ошибаешься, Горыныч...- она понизила голос и совершенно спокойно продолжала свои сборы. Я же стоял и не знал, как действовать дальше. Мне уже было все равно, какой на ней лак, но я не мог смириться с тем, что она меня ослушалась. Кроме того, я увидел, как мама с упреком и сочувствием на лице наблюдает за всем этим, остановившись в коридоре у приоткрытой двери в нашу спальню. Я тогда резко подошел к двери и хлопнул ею прямо перед лицом моей матери. И это, пожалуй, было все, что я мог тогда сделать, чтобы выпустить пар. Я страшно влюблен в свою жену, и это ощущение во сне настолько сильно и явно, что у меня сосет под ложечкой, и я отчетливо слышу стук собственного сердца - то ли того, что билось в том городе в то время, то ли того, что бьется у меня сейчас, когда я сплю в реальном городе в реальное время. Я не мог сдержать себя, и единственное, что я, как оказалось, всегда позволял себе со своей женой вне зависимости от ее настроения или мнения - стало для меня и на этот раз способом разрешить конфликтную ситуацию. Мы просто занялись любовью. И за эту пару лет совместной жизни я не помню ни единого случая, когда она мне отказала или оттолкнула меня, - даже если мы были в ссоре. Это для нее будто не имело абсолютно никакого отношения к акту любви. Она хороша, она искусна, она прекрасна, и я обожаю ее. И чем больше я ее люблю, тем холоднее и мрачнее становится моя мама, - она даже как-то заметила, что и любовь тоже должна иметь свои границы, иначе она губительна. Но я не понимал ее. Я не представлял себе, как можно жить без такой любви, какая есть у меня. Мама даже попробовала воздействовать на мое самолюбие, назвав меня подкаблучником, но я лишь рассмеялся ей в лицо, потому что прекрасно знал, что это вовсе не так. Моя жена хороша именно тем, что всегда послушна, когда это уместно и всегда упряма там, где это интересно. Утро понедельника в декабрьской Москве выдалось солнечным и радостным. Я проснулся от того, что мне в лицо бьет солнечный луч, и это почему-то здорово развеселило меня. Прошедшая ночь для меня была самой прекрасной за долгие годы, и я проснулся необычайно бодрым и счастливым. Конечно, ощущение счастья быстро улетучилось, когда я осознал, что все пока остается на своих местах: Преступница - замужем за Поджарым, Танька - неизвестно где, а мой ребенок - у нее в чреве. Но бодрости не убавилось: меня ждут великие дела, - я должен переговорить с Сафаровым. Набрав его номер, чтобы согласовать время встречи, я отправился с трубкой на кухню, с намерением приготовить кофе, когда увидел на полу у входа на кухню - электрошок. Я присел на корточки, взял его в руки и стал рассматривать. Вот как. Преступница в какой-то момент собиралась защититься от меня, но потом, оказывается, выронила эту игрушку и вовсе о ней забыла. - Алло, Гариб, это вы? - Да, это Гариб, а с кем я говорю? - Вы, наверное, помните меня, я Гор... Горыныч. - А, да, конечно, помню, очень приятно, давайте на "ты". Что-то случилось? - Да вот даже не знаю, как и сказать, но явно случилось, - и нам надо это обсудить при личной встрече. - Тогда давай прямо с утра, а то у меня на обеденное время назначена деловая встреча в Пирамиде, а дальше я не могу сказать, как сложится сегодня. - Значит, если я через сорок минут подъеду, то у нас полчасика будет? - Да, я распоряжусь, чтобы нам не мешали, мы все спокойно обсудим. Вот и чудненько. Значит, я сейчас направлюсь прямиком в офис Сафарова и заодно пригляжусь к его сотрудницам, - может быть, смогу кое-что выстроить из увиденного. Однако, мое представление, составленное со слов Преступницы, оказалось весьма ошибочным. Ожидая увидеть сидящие в ряд копии Светланы в одинаковых одеждах и с одинаковыми прическами, я обнаружил несколько иную картину. Да, они были все одного примерно возраста. Ну, примерно одинаковой комплекции... но одежда, прически... Либо я мало что в этом понимаю, либо... у Преступницы свой, женский, более детальный взгляд на все это. Хорошо, я вполне допускаю, что ей могли показаться одинаковыми эти совершенно разные женщины. В конце концов, у нас, мужчин, взгляд несколько иной. Но все равно: на лицах этих молодых женщин было какое-то непонятное мне выражение одержимости и рвения. Именно это выражение я часто с недоумением замечал у Светланы, но был склонен приписывать его диктаторскому воспитанию, полученному от Агнессы. - В общем так, Гариб, - начал я, усевшись напротив него в замечательно оформленном кабинете, - у нас беда. Наша очень близкая и дорогая нам подруга попыталась покончить с собой. Ее отвезли в психо-неврологическую клинику, и там она под препаратами говорила невесть что о работе в этом офисе. Я вглядывался в лицо Сафарова и не мог не заметить легкой тени волнения, когда мной произносились слова о бреднях Светланы. - Ну, мало ли что можно говорить в бреду, под наркотой, - Гариб пожал плечами и достал сигарету из пачки, - будешь курить? - Давай... в общем, дело серьезное. Она хочет вернуться сюда, иначе по ее словам жизнь ее лишена смысла. Я видел ее состояние, и уверен, что она снова попытается покончить с собой, - это не театр у нее. - Но что я могу сделать? Я лично не против взять ее назад, пусть работает, я был ею вполне доволен... просто нужно поговорить с шефом, он должен это решить. Не я ее увольнял, не мне ее восстанавливать. - Это я знаю, но меня другое интересует. Скажи мне по секрету, что именно так дико привлекает Светлану в этой работе? Кроме того, она утверждает, что все остальные женщины здесь - тоже готовы кому угодно глотку перегрызть за эту работу. Сафаров смотрел на меня так, будто пытался услышать что-то "между строк", но не услышал. - Слушай, Горыныч, а ты это чисто для себя интересуешься или что-то другое? - Конечно для себя! - совершенно искренне ответил я, подумав, что все, что нужно моей Преступнице, я делаю только для себя и ни для кого больше. - Вот я чувствую, что ты парень простой и понимающий, - объяснил Гариб, - потому и думаю, что тебе можно это доверить. Но только с условием, что это останется между нами. Ты пойми, что никакого криминала нет, все по согласию. - Я пока мало что понимаю, - ответил я, хотя у меня в голове стали возникать кое-какие дикие подозрения. - Ты все поймешь... если увидишь сам. Но можешь мне обещать кое-что? - Что? - Ничего не предпринимать, ни во что не вмешиваться, а просто наблюдать и делать выводы. Понимаешь? Что бы ни происходило, - ты только наблюдатель и ничего больше. Продолжение следует.

:lol: :lol: :lol:

Карс, к вам дозвониться нереально, потому и "обижаю" !!!!!

Ваан Терян, Карусель (Огромная прсьба к модератору раздела поместить в этом сообщении оригинал) Ты кружишь, карусель, ты жива! Только песня твоя не нова... И восторг и веселье и блажь В бесконечном бредовом дыму, Да и нежность - ты мне не отдашь - Я обман этот сердцем пойму... Ты кружишь, карусель, ты жива! Только песня твоя не нова... И любви проявленья в ночи - Нас мотивом дурманят своим, Сами лжем – или ложь в нас звучит? Мир поет – или мы голосим? Ты кружишь, карусель, ты жива! Да и песня твоя не нова... И была у нас счастья страна, - Золотой излучавшая свет, Из улыбок и грез соткана, Та, которой, увы, уже нет! Ты кружишь, карусель, ты жива! Только песня твоя не нова... Ты скажи – ты ли плачешь сейчас, - От досады, томленья, тоски, - Или мир весь рыдает за нас - За угасшие грез огоньки? Ты кружишь, карусель, ты жива! Только песня твоя не нова... Помнишь песню в той яркой стране - То и дело ее ты поешь! «Я любил тебя, - ты меня – нет!» Все не ново – ни правда, ни ложь!... Ты кружишь, карусель, ты жива! Только песня твоя не нова... И прошедших времен старый вальс, И аллейка в пустынном саду, И любви поцелуй в лунный час - Все отныне в томящем бреду! Ты кружишь, карусель, ты жива! Только песня твоя не нова... Вот опять кто-то в пляске кружит - Тайна пляски – безумно хитра... В песне вечной – с названием «Жизнь» - Он – потом, ты – сейчас, я – вчера... Ты кружи, карусель, ты жива! Только песня твоя не нова...

Из Чаренца, ЛУСАМПОПИ ПЕС АХЧИК. Լուսամփոփի պես աղջիկ աստվածամոր աչքերով Թոքախտավոր թափանցիկ մարմնի պես երազի Կապուջտ աղջիկ ակաթի ու կաթի պես հոգեթով Լուսամփոփի պես աղջիկ........... Ես ինչ անեմ, ինչ անեմ որ չմեռնի իմ հոգին Որ չմարի իմ հոգին քո ակաթե աչքերում Ես ինչ անեմ, որ մնա ծիածանը երեքգույն Որ չցնդի չմարի իմ հոգու հերուն....... Լուսամփոփի պես աղջիկ աստվացծամոր աչքերով Թոքախտավոր թափանցիկ մարմնի պես երազի Կապուջտ աղջիկ ակաթի ու կաթի պես հոգեթով Լուսամփոփի պես աղջիկ........... Мне лампадкой зажжена, дева с Образом в глазах, И болезненно-нежна, словно чрево грез моих, Синевой прозрачных дум – ублажительно проста, - Дева с Образом в глазах... Подскажи мне, как не пасть, не увязнуть в бытии, Мне свою постичь бы суть в этих ангельских глазах, Мне сберечь бы в трех цветах эту радугу души, Чтоб навечно сохранить светлый путь ее... Мне лампадкой зажжена, дева с Образом в глазах, И болезненно-нежна, словно чрево грез моих, Синевой прозрачных дум – ублажительно проста, - Дева с Образом в глазах...

Песнь о Своем (из Чаренца) ТАГ АНДЗНАКАН Տաղ անձնական Թողած Կարսում, գետի ափին, տունս՝ շինված անտաշ քարով, Կարսը թողած, Կարսի այգին ու հայրենի երկինքը մով Եվ Կարինե Քոթանճյանին անգամ չասած մնաս բարով- Ա՜նց եմ կենում հիմա օտար քաղաքների ճանապարհով: Անց եմ կենում, շուրջս- մարդիկ , շուրջս դեմքեր հազա՜ր-հազա՜ր. Շուրջս աշխարհն է աղմկում, մարդկային կյանքն անհավասար. Եվ ո՞վ կասի՝ ինչո՞ւ ես դու, և ով կասի, թե ո՞ւր հասար,- Դեմքերը, ախ, բութ են այնպես՝ կարծես շինված են տապարով: Գորշ, տաղտկալի ու խելագար երգ է կարծես այս կյանքը մի. Ինչ-որ մեկի սրտում բացված- վերք է կարծես այս կյանքը մի. Եվ ո՞ւմ համար- էլ ո՞ւմ համար կարոտակեզ երգե հիմի Սիրտս՝ լցված տարիների սեղմ արճիճով ու կապարով: Բայց շուրջս թող որքան կուզե աշխարհը այս խնդա, ցնդի- Ես- հաշմանդամ ու խելագար ու հավիտյան վտարանդի՜ Դեպի երկինք պիտի գնամ, դեպի եզերքը Ամենտի- Իմ բարձր, հին ու աստղային երազների ճանապարհով... Ու էլ ամե'ն մեղքի համար սիրտս հիմա ունի ներում. Պիտի անդարձ ես հեռանամ, պիտի գնամ՝ ա'չքս հեռուն. Թե Կարինե Քոթանճյանին տեսնեք Կարսի փողոցներում- Ասե'ք նրան՝ Չարենցն ասավ- մնաս բարո՜վ, մնաս բարո՜վ... Покинут Карс, где у реки - мой старый дом, родимый кров. Покинув Карс, - его сады, лазурь небес, печаль отцов, Любмиой не успев сказать последних слов, прощальных слов - Бреду по улицам чужих, едва знакомых городов. Брожу один. Кругом - толпа, и много тысяч лиц вокруг. И суетится бренный мир; людская жизнь - извечный круг. Никто не знает, кто ты есть. Никто не спросит: враг ли, друг? Ах, лица эти так пусты - работа грубых топоров. Жизнь - словно песня, что тоску больную петь не устает, Жизнь - словно рана, что увы, едва ль на сердце заживет. И не жалеет ни о чем, и ни о ком уж не поет Моя душа: в ней ран свинец, в ней - груз растраченных годов И ошалело вкруг меня мир бренный суетится - пусть! А я - устал. Безумен я. Изгнанник вечный - удалюсь На небеса! На небеса! На край Вселенной устремлюсь Дорогой млечною своих прекрасных, давних, звездных снов. И каждый грех отпущен мне. И сердце спит, покоен будь. Я удаляюсь навсегда в свой безвозвратно дальний путь. Но если в Карсе невзначай её ты встретишь где-нибудь, То от Чаренца передай: прощай навечно и забудь.

Ованнес Туманян, Ժպտուն աչքեր Դու մի՛ հավատա ժըպտուն աչքերին. Շատ անգամ նըրանք ծաղիկներ են վառ, Բուսած կորըստյան անդունդի ծայրին, Միամիտ մարդկանց քարշելու համար։ Ահա պոետն էլ պատրանքով հարբած՝ երվեց մի անգամ ժըպտուն աչքերի, Ու որքա՜ն տանջվեց, տառապեց խաբված, Ու որքա՜ն սըրտում գանգատներ ունի... Դու շատ մի՛ խաբվիր ժըպտուն աչքերից. Շատ անգամ նըրանք ծաղիկներ են վառ, Ծըլում են սըրտի ավերակներից, Տըխուր հատակը ծածկելու համար։ Ահա պոետն էլ՝ տառապած մի մարդ, Որ սրտում այնքան գանգատներ ունի, Բայց հաճախ այնպես ժըպտում է զըվարթ, Ասես թե քեզնից բախտավոր լինի։ 1894 Глазам озорным – нет веры не зря! - Как часто они - подобно цветам, - Над бездной потерь - цветеньем горя Погибель сулят - доверчивым нам. Поэта я знал, - который сгорел В манящем огне - очерй озорных, И много страдал, - и много терпел, И столько обид - познал через них. На взгляд озорной - польстишся ли ты? Ведь часто он есть - лишь яркий ковер, Покрывший едва - осколки мечты, Цветами сокрыв - безрадостный взор. Тот самый поэт, - печальный герой, В пропащей душе – обиды храня, Так радостен он - в беседах со мной, Что кажется, он – счастливей меня.

Ованнес Туманян Դու քո ճամփեն Դու քո ճամփեն գնա, քույրիկ, Եվ թող լինի նա պայծառ: Ինձ մի ժպտա, ինձ մի սիրիր, Ես ընկեր չեմ քեզ համար։ Ելած կյանքի ամեն ճամփից, Կարոտներով անմեկին, Ագահ, անվերջ ու անհանգիստ Թափառում է իմ հոգին։ Մի ձեռք չկա, մի գիրկ չկա` Պահի նրան իրեն մեջ, Խենթ, խելագար գնում է նա Ձգտումներովն իր անվերջ։ Եվ ով գիտի` դեռևս անմեղ Քանի հոգի կտանջի, Եվ ով գիտի` ինչ մութ, ահեղ Անապատում կհանգչի… Դու քո ճամփեն գնա, քույրիկ, Եվ երբ լինենք մենք հեռու, Աղոթք արա, որ մյուս անգամ Չհանդիպենք իրարու։ Ступай, сестра, путем своим, Ты видишь этот лучик? Тобой обласкан и любим - Тебе я не попутчик! Все тропы жизни исходив, - Свободы и метаний, Не вижу я конца пути Души моей скитаний. И не нашлось на свете рук, Чтобы объятьем прочным Остановить безумный круг Души моей порочной. Сколь чистых душ я погублю В скитаньях беспросветных? В который час, в каком краю Найду приют последний? Ступай, - дороги наши врозь, А в далеке далеком - Молись, чтоб нам не довелось Столкнуться ненароком....

Это ж уже было..... 25 апреля в сообщении № 81

Как ни странно, я не был ни ошарашен, ни озадачен, - лишь невыразимые радость и внутреннее ликование в долю секунды заполнили все мое существо, и я, радостно воскликнув: "Да здравствует такой скептицизм вовеки веков!", ткнул кнопку допуска и сильно зажмурился то ли от радости, то ли от звеняще-свистящего звука, раздавшегося из трубки домофона. Потом я бросился к лифту, чтобы встретить гостью. - Ты приехала одна? - Нет, я с водителем, - Преступница улыбнулась и, войдя в указанную мной дверь, стала распахивать шубку. Я подхватил ее верхнюю одежду и кое-как, млея и беснуясь от радости, запихал в стенной шкаф. - Как тебе удалось из дома сбежать? - То есть? Я ведь не рабыня! - Но мужу-то нужно было как-то объяснить... - А, вот Вы о чем... Мужа нет дома, он в отъезде. Она смотрела на меня пристально и спокойно, словно рассматривала что-то давно и хорошо ей известное, и лишь хотела убедиться, что все так же, как и всегда. Я не выдержал ее взгляда и на долю секунды опустил глаза, подумав про себя, что упустил замечательный момент для поцелуя. Однако, - подумал я затем, - это дело поправимое, да и сейчас могло бы оказаться слишком рано и... пошловато даже. - О чем-то подумали? - Да, извини, задумался, - ты появилась так неожиданно, я просто растерялся... - Ну, Вы одеты, никого не ждали... кроме ненаучной фантастики, в квартире идеальный порядок, так что стесняться нечего... - Да... тут накануне была проведена генеральная уборка, так что порядок на несколько дней обеспечен... Хотя не обещаю, что сохраню его надолго. Моя... - Ваша удручающая, но не лишенная приятных моментов связь оставила Вас, и теперь... - Преступница обошла меня, прошла в гостиную, однако, даже не оглядевшись там, вышла и направилась прямиком в спальню, - теперь Вы остались совсем один. Печальная история, да? - Нет, не столько сама история... - я последовал за ней, как за экскурсоводом, - пойми, она мне до фонаря. Но ты забыла, что она увезла с собой моего будущего ребенка, и не собирается возвращаться, пока он не родится. - А почему она решила так поступить? - Почему? Потому что... потому что я сказал ей, что этого ребенка не будет, что я... - Неужели Вы отправили бы ее на аборт? - она резко повернулась ко мне, и я увидел в ее глазах какой-то недобрый огонек. - Но разве это не обычное дело? У нее уже были аборты... только со мной их у нее уже было два... я не столь сентиментален, если на то пошло. Она опустила взгляд, но ее глаза продолжали оставаться широко раскрытыми, и вообще, весь ее вид выдавал в ней усиленное, экстренное переваривание этой ситуации. - Простите, но Вы разве не знали, что... от этого получаются дети? Чем Вы думали? - Я все прекрасно знал, родная моя... и поэтому я посадил ее на таблетки, я каждый месяц покупал ей новую упаковку. Преступница продолжала смотреть на меня так, словно этих моих слов ей недостаточно, и она ждет продолжения мысли. - Ну вот... а тут вдруг взяла да залетела...ну, бывают осечки. И я сказал ей, что не готов, и что пусть будет аборт... - Какой ужас, Гор! - она смотрела на меня, качая головой, и на ее лице не просматривалось столь желанное мной сочувствие, - лишь упрек и недоумение. - Господи, да в чем дело, Мильончик? Это ведь обычное явление для вас, женщин, разве не так? Она отвела глаза и стала прохаживаться по спальне. - Не знаю-не знаю. У меня было две беременности и двое родов. - А сейчас как? - Таблетки, - обыденно и даже насмешливо произнесла она в ответ. - Вот как... и ты тоже. И что, давно? - Пятый год, - она медленно и можно сказать, крадучись, передвигалась по моей спальне, ни к чему не прикасаясь и почти ни на что не глядя. - И что же, не было осечек? Вместо ответа Преступница вдруг выдвинула один из ящичков в Танькином комодике и, швырнув на кровать, в мою сторону, какой-то мешочек, произнесла, чеканя каждый слог: - Ни-ка-ких! - Что это? Что ты там накопала? - Таблетки, надо полагать... - насмешливо отозвалась Преступница, - бережливая и домовитая девушка, отдам ей должное... могла ведь выбросить, а для чего-то хранила... Я стоял возле кровати, не смея даже дотронуться до свертка, словно боялся того чувства омерзения, которое у меня возникнет, когда я убежусь в правдивости слов Преступницы. В то же время, для меня было яснее ясного, что там именно таблетки. - Черт побери, она была себе на уме. Все было спланировано... - это было все, что я мог сказать, у меня все внутри защемило от ощущения, что меня предали, что меня водили за нос. Я жил с Танькой, доверяя ей на все сто, и этот случай оказался для меня неожиданно сильным ударом по всем основным чувствам. - Что с Вами, Гор? Вы в порядке? - Извини, моя хорошая... я просто лишний раз убедился в том, что тихоням никогда нельзя доверять. Тихоня в нашем мире - это мина замедленного действия... - О, как я Вас понимаю... То же самое можно сказать и про мою Светлану. Я ей доверяла не все сто, а она вдруг отказалась мне сообщить, что происходит. Тогда я пригрозила ей, что организую ее увольнение, но даже это ее не остановило. Она продолжала упорно молчать. А как только я осуществила свою угрозу... - Зачем ты это сделала? - Ну... во-первых, из принципа, а во-вторых... там явно происходит что-то неправильное, и я не хотела, чтобы Света продолжала в этом участвовать. Мы помолчали с полминуты, а потом она вдруг спросила: - А кем она Вам приходится, Света, - она что-то говорила, когда представляла Вас мне, но я не запомнила... все это волнение, потом ее истерика, укол... - Она - близкая подруга моей... ну, моей девчонки. Мы, можно сказать, дружим семьями. Кстати, из-за всей этой истории и случился ее побег... я отправил ее утешить несчастную мать Светланы, а в итоге эта самая несчастная мать сподвигла мою дурочку на такой безумный поступок. Что теперь будет, ума не приложу. - Да ничего особенного не будет, можете спать спокойно, - слова эти прозвучали из уст Преступницы столь уверенно и безразлично, что я на секунду действительно почувствовал невероятное облегчение, но, быстро опомнившись, произнес: - То есть? Как я могу спать спокойно? - А что, извините, Вас волнует во всем этом? - вызывающим тоном, вскинув голову, поинтересовалась моя собеседница. - Что волнует... - я растерялся на долю секунды, но потом, с праведным негодованием на лице, продолжил: - родится ребенок, которым она всю жизнь будет пытаться меня привязать, шантажировать, не давать покоя... в конце концов, я не смогу устроить свою жизнь ни с одной уважающей себя армянкой. - Да-да, а Вам, разумеется, будет нужна именно армянка, именно из приличной семьи, именно девственница и все такое, - с напускным пафосом, но не без иронии, подхватила она мой тон. Я остановил на ней взгляд, и дико пожалел о том, что между нами кровать. Вот именно сейчас был упущен второй момент для поцелуя, потому что, обойдя кровать, я уже теряю драгоценные моменты эффекта неожиданности. - Ты знаешь, Милена, неделю назад я бы не поверил, но сейчас я точно могу сказать, кто мне нужен. Только ты, конечно, рассердишься. - Ну вот что, Гор, - она решила остановить это романтическое отступление, - Ребенок этот родится... но Ваша связь... она будет всячески избегать Вас и мечтать о том, чтобы Вы никогда не появились в ее жизни и не заявили прав на ребенка. - Не понимаю... как такое может быть, и почему... с чего ты это взяла? - Она попросту выйдет замуж, и очень удачно. Прошу Вас, забудьте о ней, если не желаете с ней будущего. Вы больше не увидите ее. - Ты что, гадалка? - Просто послушайтесь меня, и все, договорились? - она улыбнулась и, спокойно пройдя мимо меня в коридор, направилась на кухню. - Послушай, а как твой муж отнесется к тому, что ты побывала у меня ночью? - спрашивал я, следуя за ней. - Муж скорее всего, не узнает об этом... Точнее, он наверняка узнает, что я куда-то выезжала, только и всего. - Она остановилась и повернулась ко мне. - Он поручил мне заняться офисом на Ордынке, и я им занимаюсь. Давайте поговорим о Светлане. Точнее, о Сафарове. Что Вам о нем известно? - Мне? Парень как парень... трезвый, деловой, спокойный, здравомыслящий... холостой, - но это наверняка известно и тебе. Пойми, он мне не друг, но так, время от времени встречаемся в общих компаниях. - Вы считаете для себя возможным поговорить с ним на эту тему? - Если бы Светлана была мне никем, то не считал бы. А так - вполне даже логично будет с моей стороны поговорить с ним... Тем более, что один из моих друзей дал мне его контакты... они были у меня, но я их не сохранил. - Ну, контактами я бы и сама могла Вас обеспечить. Значит, завтра и сделаем это? - Попытаемся, Мильончик. - Как Вы меня называете? - переспросила она. - Так я тебя называл, когда мы были женаты. Она глубоко вздохнула и, широко улыбнувшись, обмякла в радостно-кокетливом состоянии недоумения. - Снова Ваши штучки... - Отнесись к этому серьезно, прошу тебя. - Я перешел на шепот и сделал к ней пару шагов, однако она смогла каким-то непонятным мне образом остановить меня: я просто увидел, как преобразилось ее лицо, когда она вскинула голову. - Я отношусь серьезно, Гор. Слишком серьезно, и именно поэтому... - Что? - Мне пора. - Я бы, конечно, мечтал о том, чтобы ты осталась, но такого рода ненаучная фантастика... - Фантастика тут ни при чем. - Значит, нет желания? Она стояла уставившись в пол, словно прикидывая что-то. - Боишься, что муж узнает? Твой водитель ему доложит? - Не знаю... - А если ты попросишь, чтобы не докладывал? - Тогда точно знаю: доложит. - Значит, не будем просить? Продолжение следует.

Ya toka teshhej byt' mogu, u menya toka dochki!!

Ну как же я могу сказать, если сам Карс все еще молчит!

Pozdravlyaemsya!

V soobshenii # 40 est' pravilnaya versia!

Вроде ничего не подходит... а если подходит, то тока косвенно....

Такого слова "инчерен" нет в языке, правда? Это слэнг.... ?

BTW, talking about Turkish culture, do Turks use coffins?

Это, Админ джан, к вопросу о пользе скайп-конференций!!

Ияяяя, он еще не раскололся??? Вааааа!!!! Как можно такую радость столько времени скрывать!!!

Когда я, через час после этого разговора попытался зайти к Агнессе Викторовне, она не только не пустила меня на порог, но даже не открыла мне дверь. Более того, она пригрозила, что вызовет милицию. Все мои увещевания, уговоры и доводы "сквозь дверь" не действовали на эту железную леди. Я кричал, что она не имела права вмешиваться, что она калечит мне жизнь, что она ставит крест на моем счастливом будущем, что это похищение, воровство, принуждение к отцовству, - я выкрикивал все, что только приходило мне в голову. В ответ из-за двери звучали фразы вроде "пенсия на горизонте, а вы о будущем размечтались", "не калечу я вашу жизнь, а делаю ее осмысленной", "вы пока не способны это адекватно оценить, но потом благодарить будете", "все равно никогда не узнаете от меня, где Татьяна" - и прочие образцы абсурда и самодурства, на какие только может быть способна такая зануда и диктаторша как Агнесса Викторовна. Оказавшись дома в подавленном, поганом, паршивом настроении, я почувствовал себя обведенным вокруг пальца, одураченным, и еще Бог знает чем. Как ни странно, сознание того что Танька не появится здесь долгое время, сильно расстроило меня само по себе. Я останусь совсем один, и мой привычный ритм комфортной жизни резко нарушится. Как бы там ни было, а забота и внимание ласковой и покладистой красавицы не могут оставаться незамеченными и неоцененными. Конечно, это не влюбленность и не одержимость Танькой. Это лишь эгоизм и прочие смертные грехи того же рода. Но мне от этого не легче. Тем более, когда думаю о будущем, которое мне решили уготовить. Нет, нет. При всех ее достоинствах и всей ее любви ко мне , Танька не та, с которой я хотел бы дожить до старости. Я и Завену с Машкой, когда они, расстроенные, провожали меня к Агнессе и уговаривали смириться и согласиться, что она мол замечательная, милая, тихая и покладистая, - так и сказал: - Вот это-то мне и не нравится. Слишком уж она тихая и покладистая, - и, как видите, оказалась способна на такое вероломство. Прекрасно зная меня, и зная, что я никогда не откажусь от своего ребенка, что рано или поздно я растаю, она решила так мерзко меня купить, как раба на рынке. В тихом омуте - черти водятся, это теперь для меня не вопрос. Я еще не уверен, какой она была бы, будь у нее все на меня права, а не как сейчас, когда она полностью зависит от моего решения жениться или не жениться на ней. В таком положении для нее вполне логично было вести себя как ангел... с фигой в кармане. - Гор джан, - возражал Завен, вместе с Махой сопровождая меня к лифту, - можно притворяться хорошей неделю, месяц, два, но вы уже столько времени вместе, вы прошли через все ситуации, через много проблем и конфликтов, она, кажется, заслужила с твоей стороны хотя бы благодарность. - А в чем должна выразиться эта благодарность? В чем? - кричал я, - жениться на ней? Жизнь свою на нее положить? Да с какого перепугу, Завен? То, что я с ней жил, обеспечивал ее, пока она копила свою зарплату, позволял ей щеголять мной на своих корпоративках, и вообще, позволял себя любить - это не достаточная благодарность? - Согласись, она терпела от тебя немало, ты не подарок, - Машка перешла уже к самым ничтожным доводам. - Родные мои, Завен, Марья Петровна, - это был ее выбор, ее решение, ее желание, никто ее за хвост не держал... Нет, нет, с этим нужно что-то делать и как можно скорее. Если не с самой ситуацией, то хотя бы с моим состоянием. Преступница! Она нужна мне и сию же минуту. Время позднее, и я надеюсь, что она уже освободилась от домашних дел, чтобы посидеть в Интернете. "Вы нужны мне. Я расскажу Вам... то есть, ты нужна мне. После того, что было между нами сегодня, я не хочу больше обращаться к тебе на "Вы". Я расскажу тебе о своей проблеме, а ты мне помоги, ты нужна мне сейчас как воздух. Конечно, самым лучшим вариантом было бы, если ты могла бы сесть в свое хамло и приехать ко мне, но я в такую ненаучную фантастику не верю... В тот момент, когда мы расстались в этой клинике... где сконцентрированы люди со съехавшей крышей... и где мы не преминули "поговорить об этом"... о съезжании крыш, - я получил эсэмэску от своей не лишенной приятных моментов, но удручающей половинки. Она заявляла там, что исчезнет на время из моей жизни, и появится только тогда, когда родится наш ребенок. Она в положении, понимаешь? Была на таблетках, но все равно залетела. А я сказал, что... ну, неважно, ты понимаешь... И я ума не приложу, где мне ее искать... Кстати... позвони мне, просто позвони... мне это очень нужно сейчас". Оставив в послании номера домашнего и мобильного телефонов, я отправил его и потянулся за сигаретой. Пачка оказалась пуста. Я встал, чтобы поискать на кухне. Потом я долго и упорно шмонал спальню, потом гостиную, потом комнату для гостей, потом коридоры, и, наконец, вернулся на кухню. Поиски оказались безуспешными, - даже танькиных "собраний" я нигде не нашел, хотя и эти зубочистки бы вполне сгодились для меня сейчас. Черт побери, никаких заначек в доме... "Хозяюшка!" - злобно проворчал я вслух и подумал о том, что придется выходить из дома ночью - за сигаретами. В гараж неохота, пробегусь до палатки пешком, это пара кварталов. Заодно и развеюсь... и Преступнице дам время на реакцию... Погода выдалась не холодная, - около нуля, - но довольно мерзкая. В конце декабря могло бы быть и побольше снега, в Москве-то! Хлюпая по серому месиву, я быстрым шагом, не глядя по сторонам, устремился в сторону магазинчика на автобусной остановке, который был обычно открыт до глубокой ночи. Грузин который работал там, наверняка заметил мою очевидную нерасположенность к непринужденному обмену любезностями, и лишь коротко поздоровался со мной, хотя в данную минуту даже он мог бы стать для меня подходящей жилеткой. - Блок Кэмэла дай, Звиад, только побыстрее, я спешу... - Конечно, дорогой, сейчас, - он оглянулся на витрины и, не найдя там целого блока, полез под прилавок за коробкой. Когда он, наконец, вылез с блоком в руке, его взгляд замер где-то у меня за спиной. Я невольно оглянулся, но не увидел ничего на улице. - Что там было? - Я думал, таких машин в России пока нет, но тут вообще все появляется раньше чем везде - рассмеялся он. - Каких машин? - Я своему племяннику как раз недавно наклейку купил с такой машиной, и говорил, что их пока нет в Москве. А теперь вот, оказывается, есть. - Здесь все есть, как в Греции... ну, я пошел, Звиад, бывай... Вернувшись домой, я кинул блок сигарет на диван, и он затерялся, проскользнув меж подушек. Курить уже не хотелось ничуть. Набегался-надышался. Наливая себе молока из холодильника, я почувствовал на секунду, как у меня защемило сердце при мысли, что его покупала Танька, и что она теперь долго еще не купит ничего для моего дома. Но эта "блажь" быстро прошла, и я, наполнив чашку, взял ее и направился к компьютеру. Однако, не успел я сесть в кресло, как раздался звонок в домофон. Понятия не имея, кто бы это мог быть, я снял трубку. - Кто это там? - Та самая ненаучная фантастика, в которую Вы не верили, - ответил веселый голос. Продолжение следует.