Эти положения не мешают нам идентифицировать трех епископов, названных Ари, как этнических армян, что представляется предпочтительней, нежели рассматривать их как говоривших по-славянски миссионеров из Эрмланда. Напротив, Я. Р. Дашкевич (52) отмечал, что имена Петрос (у Ари - Petrus), Авраам и Степаннос (у Ари - Stephanas) были распространены в Армении в XI в. (и сохранили свою популярность поныне), что подтверждается списком армянских патриархов и католикосов до 1105 г., составленным Ж.-П. Майе (53). Если епископы - не павликиане, то определение их конфессиональной принадлежности приобретает первостепенную важность. Я. Р. Дашкевич настаивает, что они не были павликианами и рассматривает две возможности (54). Армянские епископы-миссионеры в XI в. могли быть либо григорианами (55), т. е. принадлежать к армянской монофиситской и антихалкедонитской церкви, либо быть диофиситами-халкедонитами греческой или грузинской ориентации.
Я. Р. Дашкевич отвергает вторую возможность, поскольку, по его мнению, армяне-халкедониты должны были быть определены как "греки": халкедонизм автоматически отождествлялся с греческим вероисповеданием, и это делало определение "армянский" излишним. Поэтому он считает ermskir епископов по всей вероятности армянами-григорианами. Интересно, что Г. Сторм не был склонен принять мнение А. Д. Йоргенсена о принадлежности епископов к павликианам, и его альтернативное объяснение допускает предположение о присутствии армянских епископов-халкедонитов в Исландии (56). Однако Г. Сторм не развил и не обосновал далее свое мнение.
Что касается церковного сана трех упомянутых епископов, то Я. Р. Дашкевич, отметив сложность иерархии армянской церкви, предположил, что сан епископа, приписываемый трем миссионерам, не обязательно отражает их реальный статус в армянской церкви. Термин мог быть использован по аналогии с практикой римской католической церкви как самими миссионерами, так и исландцами: католические миссионеры, отправлявшиеся проповедовать в языческие земли часто получали сан епископа.
Несмотря на свидетельства армянского происхождения миссионеров, представленные Я. Р. Дашкевичем, до сих пор не ясно - и это подчеркивалось им самим, - как и почему они попали в Исландию. О миссионерской деятельности армянской григорианской церкви в интересующий нас период известно мало. Я. Р. Дашкевич упоминает армянские торговые колонии, основанные в XI в. на "северном" пути - из Византии в Скандинавию - в Крыму и, что еще более важно, в Киеве (57). Он отметил также существование в это время обширной армянской колонии в Константинополе (58). Таким образом, заключает Я. Р. Дашкевич, армянские миссионеры могли проследовать по проторенному пути армянских купцов далеко на север.
Это, конечно, ничего не говорит о специфических обстоятельствах, приведших армян в Исландию. Если доверять хронологии исландских источников, то армяне, видимо, действовали в Исландии во второй половине правления Харальда (см. выше). Если это так, то очень мало вероятно, чтобы армянские миссионеры сопровождали Харальда при его возвращении из Византии в Скандинавию. Учитывая это, Я. Р. Дашкевич не связывает между собой эти события. Тем не менее, он принимает традиционную точку зрения, что присутствие миссионеров в Исландии было поддержано или инспирировано Харальдом (59). В этот период, замечает он, религиозная ситуация в недавно христианизированной Исландии была нестабильна, что вообще характерно для периода введения христианства во многих странах, и вопрос о выборе веры, восточной или западной, оставался открытым - не без усилий Харальда, как можно предполагать.
Работа Я. Р. Дашкевича имеет важное значение, поскольку содержит убедительные аргументы, непосредственно связывающие прилагательное ermskir, использованное Ари, с Арменией и армянскими миссионерами григорианской конфессии. Его интерпретация историко-политического контекста, в котором они действовали, принципиально не отличается от традиционно признанной со времени Г. Сторма. Тем не менее, есть основания полагать, что наблюдения Я. Р. Дашкевича дают нам несколько опорных пунктов для решения "армянской проблемы". Отъезд епископа Бьярнхарда в Исландию в 1047/1048 г. сразу же после того, как Харальд занял норвежский престол, может рассматриваться в контексте противостояния Харальда и Гамбург-Бремена, что отмечал уже А. О. Йонсен (60). Он считал "эмиграцию" Бьярнхарда прямым результатом политического противостояния с Харальдом, даже если по сути оно отражало приверженность к разным ветвям христианской церкви.
Однако эти события можно трактовать и иначе. Как мы видели, несколько письменных источников обрисовывают исторический фон событий сходно с общей оценкой Я. Р. Дашкевича: в христианском мире в вопросе выбора идеологии господствовала расплывчатость представлений, следует ли ориентироваться на Запад или на Восток. Насколько можно судить по приводившимся выше немногочисленным источникам, эта расплывчатость была характерна не только для Исландии. Такая же ситуация до известной степени существовала в Норвегии и Швеции (61).
Учитывая историю норвежских конунгов первой половины XI столетия, нет особых причин полагать, что такого рода неопределенность распространилась только в правление Харальда или что она была вызвана в основном его личным знакомством с Восточной церковью. Другое дело, что именно при нем она вылилась в конфликт, который обнаружил и прояснил позиции сторон. Как представляется, предложенная гипотеза о том, что Харальд, по крайней мере в некоторых отношениях, следовал уже существовавшим в Норвегии тенденциям к конфессиональной ориентации на Восток христианского мира, достаточно убедительно подтверждается сообщениями нескольких дошедших до нас письменных свидетельств. Если это так, то причина переезда Бьярнхарда в Исландию могла крыться как в его личном конфликте с конунгом Харальдом, так и - с не меньшей вероятностью - в инициативе Гамбург-Бремена. Появление армянских "епископов" поэтому может рассматриваться как эпизод более широкого процесса, а не как тактический ход властолюбивого конунга с цезарепапистскими амбициями. Существуют, хотя и немногочисленные, свидетельства деятельности армянских миссионеров в других частях Западной Европы в XI в. (62). Ничто не противоречит предположению, что приезд миссионеров в Исландию был частью обширного плана и что они отнюдь не являлись политическими агентами Харальда. В условиях нараставшего напряжения между Западной и Восточной церквами Харальд, несомненно, разделял учение и культовые практики Восточного христианства. Поэтому невозможно ни опровергнуть, ни доказать, причастен ли он к отправке этих людей в Исландию. Да это и не имеет принципиального значения. В пользу его участия в подготовке этой миссии и о его интересе к григорианской армянской церкви может говорить несколько загадочное и широко обсуждавшееся сообщение о церкви в Нидаросе, посвященной Харальдом св. Григорию (63). Оно содержится в "Саге о Харальде Суровом" в "Круге Земном" Снорри Стурлуссона (cap. 38):
"Haraldr konungr lét húsa konungsgarð ofan frá Máriukirkju við ána, thar sem nú er; en thar sem hann hafði hǫllina látit gera, lét hann vigja hús that til Grégoriú-skirkju" - "Конунг Харальд велел построить усадьбу конунга ниже церкви Марии на берегу реки, где и сейчас она стоит. А палаты, которые он построил, он превратил (дословно "освятил как". - Примеч. перев.) в церковь Григория" (64).
Насколько мне известно, не было сделано попыток ни определить церковь св. Григория, ни выяснить аутентичность самого сообщения. Учитывая изложенные выше соображения, возможно, что церковь была посвящена Григорию Просветителю, основателю армянской церкви. В свою очередь, такое посвящение церкви может служить дополнительным аргументом в пользу того, что Харальд поддерживал распространение учения Восточной церкви и по чисто религиозным соображениям. Поэтому кажется допустимым рассматривать политику Харальда в отношении Гамбург-Бременского архиепископства как результат конфессиональной традиции в сочетании с его личным опытом, а не следовать за мнением Адама Бременского, видевшего в ней заговор против Римской церкви.
Более того, исходя из свидетельств, рассмотренных выше, пусть и немногочисленных, представляется вполне оправданным усматривать определенные элементы восточных влияний на начальной стадии завершающего этапа христианизации Норвегии. После Харальда Сигурдссона восточные связи, очевидно, ослабли. Однако культурные последствия эпохи конфессиональной неопределенности в последующее время будут, возможно, выявлены более подробно только после обстоятельных исследований, в которых среди прочих материалов будут приняты во внимание данные археологии.
