Воспоминания о кавказском фронте

[Артём Карабекян]

ПРАВДИВЫЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА РЕДКОЙ ЦЕННОСТИ

Арсен МЕЛИК-ШАХНАЗАРОВ

Только что вышедшую в свет в серии «Редкая книга» книгу «Казаки на Кавказском фронте. 1914-1917: Записки полковника Кубанского казачьего войска в тринадцати брошюрах-тетрадях» (М., Воениздат, 2001, 292 с илл.) действительно можно назвать редкой. Она уникальна, как уникален и ее автор - Федор Елисеев (1892-1987).

Родившийся на Кубани, в станице Кавказской, Ф. Елисеев окончил в 1913 году Оренбургское казачье военное училище, откуда вышел хорунжим в 1-й Кавказский генерал-фельдмаршала князя Потемкина-Таврического казачий полк. Долгих три года автор книги провел в боях и походах против турок на Кавказском фронте Первой мировой, «Великой», как ее тогда называли, войны. Прошел со своими казаками с боями пол-Турции, дошел до истоков Тигра, дослужившись за три военных года от хорунжего до подъесаула (то есть капитана по-нынешнему, или штаб-ротмистра по общевойсковым кавалерийским званиям тех времен).

Затем грянул большевистский переворот и кровавые репрессии; Елисеев отправился на фронт в составе Добровольческой армии. Командовал Корниловским конным, 2-м Хоперским, 1-м Лабинским полками, несколько раз был ранен. В 1920г. со 2-й Кубанской казачьей дивизией был пленен большевиками под Адлером, однако бежал из красного плена в Финляндию, а затем эмигрировал. После, с командой «джигитов», как сказано в предисловии, через Красное и Аравийское моря отправляется в Индию, Юго-Восточную Азию и Индокитай, служит во французском легионе, попадает в японский плен в конце Второй мировой войны.

Живя затем в США, Елисеев написал воспоминания - свыше девяноста брошюр-тетрадей (как он сам их называл) о казачестве и участии казаков в Первой мировой и Гражданской войнах. Умер Федор Иванович Елисеев на девяносто пятом году жизни (в девяносто лет, говорят, он еще танцевал лезгинку). На базе части его брошюр-тетрадей, размноженных на ротаторе в 1956-60гг., и была составлена эта книга П. Стреляновым — внуком однополчанина и близкого друга Ф. Елисеева казачьего офицера Владимира Кулабухова. Составитель и дал книге ее название.

Для читателя, интересующегося Арменией и ее историей, книга Федора Елисеева, потрясающая своим безупречным и выразительным русским языком (что не совсем характерно для военных мемуаров) и обилием деталей и подробностей, и в самом деле уникальна. Во-первых, тем, что весомо дополняет весьма жидкий ряд доступной литературы по Кавказскому фронту Первой мировой, а во-вторых, - и это, пожалуй, главное, - тем, что представляет собой наблюдательный и беспристрастный, объективный взгляд на трагическую судьбу Западной Армении и ее народа в годы этой катастрофической для армян мировой бойни.

Автор на своем пути многократно встречается с армянами - как с жителями «турецкой» Армении, так и с армянскими дружинниками и военнослужащими, бившимися бок о бок с казаками на Кавказском фронте против общего врага - турок. Необычайно живописны и наглядны авторские зарисовки Западной Армении, ее великолепной природы, городов, сел, храмов, выразительны портреты ее жителей.

«Почти у самой вершины плато прилепился армянский монастырь. По горной извилистой тропинке проехал туда. Маленький храм из темного массивного камня, многовековой. Есть несколько тенистых деревьев, дававших уют. Бьет маленький родничок. Сверху замечательный вид на ущелье, долину. Было уютно и тихо. Выцветший от древности подслеповатый старичок схимник растерянно смотрит на меня, не зная, видимо, за кого меня принять - за врага или друга? Костюм ведь «азиятский»! Чтобы рассеять его сомнения, я снял папаху и перекрестился,глядя на его монастырь, и дал ему рубль серебром. Он его принял как совершенно непонятную и ненужную ему вещь, с полным безразличием.

«Суета сует... » - думаю я. Ему, наверное, дороже всего на свете был покой здесь, в этом храме-гнезде, а остальное. .. зачем оно ему? И даже русский царский рубль, хотя бы и серебряный...

Мы заняли небольшой армянский городок Джаник на берегу Ванского озера.

После полудня появился армянин лазутчик из самого Вана с известием, что город в руках восставших. Турецкий гарнизон отошел на юг, но все время держит город под обстрелом. Силы армян иссякают. Нужна срочная помощь.

Внешний вид его был интересным. Одет он был во все турецкое, военное, защитного цвета. На ногах обмотки. Легкие постолы. Голова обвязана башлыком защитного же цвета, как носят его наши мингрельцы. Красивый тонкий профиль лица, пышные усы в стороны. У нас было некоторое разочарование - значит, боя из-за Вана не будет...

Странные мысли тогда были по молодости лет...»

«Город Ван был занят 6 мая 1915 года... Проснувшись поутру 7 мая, мы увидели, что бивак бригады раскинут среди роскошных сеяных трав люцерны. У лошадей - масса фуража. Торговцы-армяне продают казакам табак, вино, фрукты и сладости. Все это неожиданно и совершенно не соответствовало той Турции, по которой мы ходили раньше семь месяцев. Мы попали буквально в райский оазис...»

«...Церковная служба окончена, и офицеры стали подходить к кресту. И каково же было наше удивление, смешанное с восхищением, когда прибывшие ученицы армянских школ, возрастом не старше 14 лет, одетые в летние платьица с черными передничками, под управлением своего регента вдруг, словно ангелочки, запели:

Славься, славься, нас Русски Сарь,

Господам данни нас Сарь-Государь.

Да будет письмертни Твой Сарьски Родт,

Да им благоденствуе Русськи нарот...

Это было так неожиданно для нас и так приятно, что даже весь главный штаб во главе с генералом Николаевым, не говоря уже о нас, строевых офицерах, остановился и невольно повернул в их сторону свои головы. И несмотря на непонимание поющими русских слов в этом славословии русского царя, произносимом с большим акцентом, это нисколько не умаляло достоинства преподнесенного нам сюрприза.

«И когда это они успели разучить?» - делились мы между собой недоуменно».

«Отряду был дан отдых. Мы, молодежь, верхом на лошадях немедленно же бросились в город. Он большой... резко разделен на две, почти равные части: турецкую и армянскую... Окраины армянских садов сплошь защищены окопами в рост человека, с бойницами и ходами сообщения. Все укреплено по правилам военной науки...

...И вспомнили мы по учебнику древней истории, что за много веков до рождения Христа Спасителя здесь существовало «Ванское царство»...

Молодость бьет в нас полным, неиссякаемым ключом. Мы хотим физически ощутить все прелести веселого времяпровождения в восточном городе, но - увы! - их здесь не найти...

...В городе две гостиницы. Одна из них носит имя «Франция». Скачем туда, чтобы хорошо, с вином, «по-кавказски» поужинать и, может быть, поухаживать за хорошенькими кельнершами, но... блюда только восточные, а прислуга - вся мужская.

...Здесь дивные виноградники. У жителей много домашнего вина. Оно продается полуведерными глиняными кувшинами по 20 копеек, но вино кислое, терпкое.

...Турецкие армянки красивы. С тонкими чертами лица. Они - темные шатенки с красивыми глазами. Но их совершенно не видно на улицах города, не говоря уже о кофейных и ресторанах. Здесь восток - и вот даже армяне, христиане, в своем быту живут по-мусульмански. Так мы и не смогли повеселиться «как следует», по-холостяцки - мы «нич-чего» не нашли...»

Довелось Федору Елисееву встречаться и с рядом политических и военных армянских лидеров. Вот как, например, выглядит в его описании встреча с будущим военным министром Первой армянской республики Дро Канаяном и начальником обороны Вана Арам-пашой на ужине в честь русских офицеров, устроенном ванским армянским руководством в освобожденном от турецких оккупантов городе.

«Мы у большого двухэтажного дома. По широкой лестнице поднимаюсь вверх. Открыв двухстворчатую дверь, вхожу в громадную залу, в которой за двумя длинными столами, покрытыми скатертями с сервировкой, сидело до ста человек господ офицеров всего нашего отряда.

Со дня выступления из Мерва в августе прошлого года на войну мы еще ни разу не сидели за столом, накрытым для ужина «по-человечески», то есть накрытым белыми скатертями и с полной сервировкой, почему, увидев все это, да еще в полудикой Турции, я немало был удивлен.

...Стол накрыт по-восточному. Вначале подали сладкие блюда - финики, запеченные фрукты и что-то мармеладное. И потом уже на громадных круглых медных подносах горы плова из риса и баранины. Все приготовлено очень вкусно. На столе - только местное красное вино. И хотя оно кислое и нам не понравилось, мы пили его с удовольствием и даже бравирующе, так как мы сегодня были герои дня, победители, которых чествуют.

К удивлению, за столом стояла тишина. Старшие офицеры тихо говорили только с соседями. Ни оркестра полковых трубачей, ни хора песельников, без которых не обходилась ни одна офицерская пирушка.

Но вот встал Арам-паша. Он произнес тост за Русскую императорскую победоносную армию. Говорил он по-армянски. Целыми фразами переводил нам самый храбрый и видный начальник 2-й армянской дружины - Дро.

Дро - коренастый человек среднего роста с густой черной бородой, подстриженной лопаточкой. В боевом костюме, с ремнями через оба плеча, он производил могучее и приятное впечатление. Своим видом он походил на генерала Кутепова.

После нескольких приветственных фраз по адресу Русской армии и нас, присутствующих, Арам-паша обратился к генералу Николаеву с просьбой дать разрешение послать русскому императору ту телеграмму, которую он сейчас прочтет. Мы невольно насторожились: телеграмма самому русскому царю из далекой Турции и от армян - это было тогда что-то особенное и экстраординарное.

Вот ее полный текст: «В день рождения Вашего Величества, совпадающий с днем вступления Ваших Войск в столицу Армении, желая величия и победы России, мы, представители национальной Армении, просим принять и нас под Ваше покровительство. И пусть в роскошном и многообразном букете цветов Великой Российской Империи маленькой благоухающей фиалкой будет жить автономная Армения» (Крестовый поход во имя правды // Русская жизнь. Сан-Франциско. 1956, 25 октября). Всю телеграмму, по фразам умно и внятно переведенную Дро, офицеры Араратского отряда покрыли дружными долгими и громкими аплодисментами».

А вот так, весьма неожиданно, -после неудачного отступления 4-й армянской дружины - произошло знакомство Елисеева с другим видным армянским военным деятелем - Кери.

«Вот сотня уже на другом берегу. Курды дико визжат, стреляют с седел, закружились... и, не приняв атаки, как шакалы, бросились назад, заняли хребтик и открыли частый огонь.

Исключительное нагромождение валунов остановило сотню. Она спешилась, залегла и открыла ответный огонь. Опять моросил мелкий нудный и холодный дождь. Мы все мокры. Вернулась армянская дружина и залегла в цепь меж казаками. По цепи в мою сторону едет кто-то верхом на маленькой серой лошади. Курды усилили огонь. Я машу рукой конному дескать, «слезай!» - но он шагом, не торопясь, двигается ко мне. Подъехал, спокойно слез с казачьего седла, бросил поводья на луку и, подойдя вплотную, говорит:

- Спасибо казакам... выручили... а то прямо-таки позор, что моя дружина бежала, - и добавляет: - Позвольте представиться, господин офицер, я есть Кери, начальник 4-й армянской добровольческой дружины.

Все это он произнес стоя - курды так и застрекотали своими выстрелами по нему - и потом сам, первым, подал мне руку. И прилег около меня.

Небольшого роста, сухой, лицо не совсем чистое, будто после оспы, но приятное. Движения спокойные, уверенные. Совершенно чисто говорит по-русски. Он мне понравился.

- Вы мокры... выпейте. Это вас согреет, господин офицер, - говорит он и подает мне фляжку, висевшую у него через плечо на ремешке.

Мне так хотелось пропустить несколько глотков горячего чая! Глотнул, но - то оказался коньяк. Молодежь наша тогда почти ничего не пила. И я был разочарован содержимым во фляжке и не притронулся к ней больше.

- Только? - спрашивает Кери. - Пейте! У меня есть еще!»

Елисеев живописует и самих армянских дружинников-добровольцев.

«Дружины Дро и Амазаспа еще перед Рождеством Христовым 1914 года действовали с Закаспийской бригадой на Тапаризском перевале. Тогда же был ранен Дро, считавшийся храбрейшим из всех. Его мы с почетом отправляли на излечение в Игдырь. 1-я армянская дружина Андроника все время находилась в Персии, в отряде генерала Чернозубова.

Дружинники были отлично экипированы. Они носили защитного цвета длинные кители с большими карманами, брюки. Все - добротного качества. Говорилось, что все это «американское». Вооружены были русскими винтовками, и очень у многих длинные револьверы системы «Маузер» с деревянными кобурами к ним, как ложа винтовки для стрельбы на дальнюю дистанцию.

Целая броня перекрестных патронташей на груди и поясе давала армянским дружинникам очень воинственный вид. Головным убором их были черные кавказские, почти сплошь каракулевые, папахи, что сближало их с нами, казаками.

При дружинах была сотня конных разведчиков на очень хороших, сильных и прытких, как козы, карабахских скакунах, в хорошем физическом состоянии. Все - на казачьих седлах.

Их доблестные вожди были штатскими национальными политическими деятелями в России. Одеты и вооружены они были, как и их дружинники, но только без винтовок. Все были без погон, но их дисциплина и вся суть воинского движения, построенного на добровольческих началах, были на глубочайшем национальном энтузиазме, с главной целью освобождением Армении от турок.

Они были очень ценными помощниками казачьему отряду в этой операции. К тому же они дрались фанатично, и ни турки, ни курды армян, как и армяне их, в плен не брали. Они уничтожали друг друга в бою безжалостно».

Причины взаимной безжалостности армянских добровольцев с одной стороны, а турецких аскеров и иррегулярных банд курдов - с другой легко объяснимы. Вот некоторые из свидетельств Федора Елисеева, ставшего, как и многие тысячи русских офицеров, очевидцем наистрашнейшего преступления XX века - оставшегося безнаказанным геноцида армян в Османской Турции.

«Армянские дружины легко отбросили курдов, и к вечеру отряд, пройдя ущелье, расположился в селе Бегри-Кала. Рядом - армянское село с православной церковью, где навалены трупы женщин и детей, зарезанных в ней курдами. Картина страшная...»

«.. .Мы вскочили в село. Оно оказалось армянским. В нем - только женщины и дети. Все они не плачут, а воют по-звериному и крестятся, приговаривая:

- Кристин!.. Кристин!.. Ирмян кристин!

Ничего не понять от них о событиях, происшедших в селе. Жестом руки успокаиваю их... А через версту, у ручейка, видим до десятка армянских трупов. Теперь нам стала ясна причина рыданий и скрежета зубов женщин в селе. Все трупы еще свежи. У всех позади связаны руки. И все с перерезанным горлом. Одежда подожжена и еще тлела. Все молодые парни с чуть пробившимися черными усиками. Картина жуткая...»

«Прошли уже много. Кругом ни души. Вдруг лай собаки. Село. На рысях вскакиваем в него. По трупам вырезанных женщин и детей определяем, что село армянское. Трупы еще не разложились. Значит, резня была недавно. Кроме двух-трех худых собак -никого...»

«...С высоких скалистых берегов глубокого ущелья, насколько хватало глаз на юг и на север, по нему частыми пятнами лежали трупы людей. Разъезд спустился вниз. Картина еще более страшная, чем она представлялась сверху. Женщины и дети, одиночками и маленькими группами, видимо семьями, устлали весь путь по ущелью. Изредка попадались мужчины-армяне у своих арб, без буйволов и разграбленных. Все взрослые - с перерезанными горлами, мужчины - со связанными назад руками, дети убиты в голову острыми молотками. Все трупы подожжены... »

При этом казачий офицер Федор Елисеев - вовсе не армянофил или даже сочувствующий национально-освободительной борьбе армян против поработителей-турок. Он просто человек совестливый, думающий, сопереживающий. При всем своем человеческом сочувствии к армянам, он - прежде всего офицер русской императорской армии, то есть немного империалист и уж точно «державник». Отмечая антиармянские, антиассирийские зверства турок и курдов,он, тем не менее, отдает должное воинственности первых и дикой вольнице вторых.

Не случайно ведь официальная российская доктрина если и предусматривала сочувствие к мирному армянскому населению, то отнюдь не приветствовала возможную автономизацию освобожденной из-под варварского имперского гнета турок и диких курдских племен Армении. Отсюда и официальные заигрывания с турками и курдскими племенами на занятых территориях. Вспомните знаменитое: «нам нужна Армения без армян». Отголоски таких настроений в армии зафиксировало и беспристрастное перо автора:

«...Все мы считали, что занятая нами турецкая территория безусловно останется за Россией. Но что с нею будет? И здесь экспансивный сотник Бабиев заглядывал вглубь...

- Сюда, в занятые нами долины, должно переселить казаков на добровольных началах. Долины эти богаты. Курды народ хороший, воинственный. Мы их «оказачим». И из всех этих элементов образуется... Алашкертское казачье войско... Я первый переселюсь сюда с казаками, и мы образуем это новое войско, - подытоживал он.

...Трагический итог войны 1914-1917 годов опроверг мечты пылкого Бабиева».

Кстати, сотник Бабиев - это тот самый будущий врангелевский генерал, гроза «красных», «бешеный осетин» Николай Бабиев, командовавший конницей в последних наступлениях Белой Армии на подступах к Крыму и погибший в Таврии в бою с Красной Конармией.

И далее:

«Отряд охотно и бодро выступил из города, провожаемый ликующей толпой армян, в том числе нарядно одетыми в белые платья молодыми женщинами и подростками.

Несчастные... Они, безусловно, были уверены, что теперь-то, при помощи русских победных войск, будет освобождена и построена их Великая Армения».

«Война 1914-17 годов, как известно, окончилась бесславно для России. Мы очистили абсолютно весь громаднейший район Турции, занятый нашими войсками в упорных и кровопролитных боях, и отдали даже часть своей территории туркам...»

Совершенно новые ноты появляются у автора, когда он описывает отступление армянского населения из Ванского вилайета и города Вана -этой «Армянской Москвы», как, по его словам, называли город армянские дружинники.

«...И лишь выйдя из города, мы поняли, что на фронте произошло что-то страшное, так как, насколько хватало глаз по дороге на север и по сторонам, все усеяно армянскими беженцами, сплошь идущими пешком, с узлами на плечах, редко на арбах, на буйволах, на коровах верхом... И каких только ужасов, каких сцен, каких всевозможных трагедий, слез, плача, горестных рыданий мы не повидали тогда там! Жуткий и незабываемый ужас и сострадание чужому горю, которого мы тогда не знали, мы ощутили только потом на себе, после революции...»

Последняя фраза очень важна, и эта мысль звучит у Елисеева не раз. Действительно, став свидетелями турецкого геноцида в отношении армян и ассирийцев, через каких-то два-три года молодые офицеры стали свидетелями и жертвами другой трагедии: красного геноцида в отношении наиболее развитых, образованных, работящих слоев российского общества, в том числе и казачества.

Не случайно так похожи пути белой, казачьей эмиграции и армянских беженцев: и тем, и другим пришлось начинать жизнь заново, вдали от родины и практически с нуля. Исход остатков Белой армии и русской интеллигенции из Крыма в ноябре 1920-го в Галлиполи и на греческие острова и исход остатков армянской армии со все той же интеллигенцией в обозе из Зангезура в Иран в июле 1921-го -разве это не два акта одной и той же драмы?

Наверное, не случайно именно этой части русского общества наиболее близки боль и горечь армянских потерь. К слову говоря, единственным русским печатным изданием, однозначно, без каких-либо ханжеских попыток примирить жертву и палача, правого и неправого вставшим на армянские позиции уже в наши дни, в разгар карабахских событий, стал выходивший много лет в эмиграции, а ныне уже в России журнал «Посев», орган единственного наследника идеологии Белого движения - «Народно-Трудового Союза» (НТС).

Кстати, возвращаясь к современности. Елисеев дает любопытную зарисовку «татарской сотни» - подразделения «закавказских татар», то есть представителей народности, что в 1920 году стала относительным большинством в новосозданной большевиками Азербайджанской ССР; затем они, будучи неожиданно названы «азербайджанцами», в одночасье превратились в «коренную» национальность этой буферной республики. Те самые, бравшие численным превосходством стайных «вояк» на площадях Сумгаита и Баку, но «не воины» в карабахских горах (хоть и сегодня лязгают поредевшими зубами в адрес армянского Арцаха). Приведем эту зарисовку с минимальными сокращениями.

«Распрощавшись с забайкальцами, вижу на биваке закавказских татар. Заинтересовавшись, спросил: кто они? И узнаю, что «они» есть «аттэльни татарьски сотнь» то есть отдельная татарская сотня. И что у них командир сотни - Али-хан из Маку.

...Всадник-татарин довел меня до его жилища и сказал:

- Он живот здэс.

Пройдя по узкому, низкому и длинному проходу в глубь курдского жилища норы, вижу: на коврике лежит все тот же очень толстый Али-хан. Он в одном белье. Обложен подушками, чтобы мягко было лежать.

Наволочки - из материи хорошего качества, но грязные. Он очень рад встрече. Извиняется, что лежит, так как ему трудно вставать. Это - кавалерийскому начальнику.

Оказывается, на собственный счет он сформировал конную сотню добровольцев - человек в 70 - и руководит ею. Он жалуется мне, что у него плохая дисциплина в сотне, так как татары очень плохо знают русский язык и в дисциплине мало что понимают. У него вся надежда на грузин, его помощников, с которыми он и просит меня познакомиться. И я знакомлюсь. Это интеллигентные люди, хороших дворянских фамилий и достаточно хорошо говорящие по-русски. Они отлично одеты и очень вежливы. Перед моим приходом у них был жаркий спор. И Али-хан просит меня рассудить, прав ли он.

- Ти русскава Белава цара аффицер. Ти должин усье знат, - так обратился он ко мне.

Спор же был таков: надо узнать -занято ли село курдами или нет? Он вызвал добровольцев. Нашелся только один. Грузин. За это ему был обещан в награду Георгиевский крест.

Грузин один верхом въехал в село. Оно было пустое. И этот грузин-дворянин и сам Али-хан находили, что подвиг совершен и доброволец достоин награды, но всадники-татары запротестовали: в селе, мол, никого не оказалось, значит - и нет подвига.

Все с широко раскрытыми глазами ждали, что скажет «офицер русского Белого царя, который должен все знать». Высказав свой взгляд, я стал на сторону начальника «ат-тэльни татарьски сотнь» Али-хана. Все смолкли, так как престиж русского офицера был для них непререкаем.

- Он был бы убит, если бы село занимали курды, - был мой довод. - И он на это шел. Это и есть подвиг.

Все согласились».

Цитировать книгу Федора Елисеева, впрочем, можно много и по многим другим вопросам. Поэтому советую читателю лучше прочитать ее самому целиком.

[Mamikon]

Артем джан получил большое эстетическое удовольствие. Если книгу найду - куплю обязательно! Спасибо за проблески света на нашем форуме.

[sergo]

Артем джан получил большое эстетическое удовольствие. Если книгу найду - куплю обязательно! Спасибо за проблески света на нашем форуме.

Книгу не найти. она вышла тиражлм всего в сто или двести экземпляров. Скорее всего ее надо искать в краснодарском крае. так как автор оттуда и сама книга была издана имено там.

[Mirzoyan]

Артем джан получил большое эстетическое удовольствие. Если книгу найду - куплю обязательно! Спасибо за проблески света на нашем форуме.

Книгу на сканер!!! Пожалуйста

[Mamikon]

Серго ты - БАРИ ГУШ.

Не даешь людям помечтать. И к тому же я в Сочи еду летом

[Celtic]

Mамикон, по-братски, е сли эту книгу найдешь - дай знать, не промолчи! в этой же теме...

[sergo]

Серго ты - БАРИ ГУШ.

Не даешь людям помечтать. И к тому же я в Сочи еду летом

Кроме шуток. Год назад я пытался найти в Интренете эту книгу. Но к сожалению у меня ничего не получилось. ее даже не продавали в on-line магазинах.

[Mirzoyan]

Кстати в "Зове пахарей" написано что некий британский полковник Гибон написал книгу об Андранике "Белый всадник". Кто-нибудь знает что-либо об этом?

[PARABELLUM]

SUPER

[Pandukht]

Федор Елисеев

Казаки на Кавказском фронте 1914-1917 гг.

Фрагменты из книги

Занятие Вана и ванская резня

В армянских долинах по реке Аракс все фруктовые деревья дали густой и очень душистый цвет. Проезжающего он буквально дурманил и опьянял радостной жизнью природы. Но рядом протянулись горные хребты — заваленные глубочайшим снегом, пугающие своей недоступностью. При таком резком контрасте в конце апреля 1915 года в Баязетской долине был сосредоточен только что сформированный Араратский отряд для наступления вглубь Турции. Отряд предназначался для занятия Ванского вилайета и города Ван, почитавшегося среди армян «Армянской Москвой», то есть центром и сосредоточением армянской культуры, политической жизни.

В Араратский отряд входили: Закаспийская отдельная казачья бригада со своими частями — 1-й Таманский полк полковника Перепеловского, 1-й Кавказский полк полковника Мигузова и 4-я Кубанская казачья батарея войскового старшины Яновского. Кавказская конно-горная батарея подполковника Иванова. Конная сотня пограничников ротмистра Королькова. Рота саперов. Три армянские добровольческие дружины: 2-я — Дро, 3-я — Амазаспа и 4-я — Кери.

Дружины Дро и Амазаспа еще перед Рождеством Христовым 1914 года действовали с Закаспийской бригадой на Тапаризском перевале. Тогда же был ранен Дро, считавшийся храбрейшим из всех. Его мы с почетом отправляли на излечение в Игдырь. 1-я армянская дружина Андроника все время находилась в Персии, в отряде генерала Чернозубова. Дружинники были отлично экипированы. Они носили защитного цвета длинные кители с большими карманами, брюки. Все — добротного качества. Говорилось, что все это «американское». Вооружены были русскими винтовками, и очень у многих длинные револьверы системы «Маузер» с деревянными кобурами-футлярами к ним, как ложа винтовки для стрельбы на дальнюю дистанцию. Целая броня перекрестных патронташей на груди и поясе придавала армянским дружинникам очень воинственный вид. Головным убором их были черные кавказские, почти сплошь каракулевые, папахи, что сближало их с нами, казаками. При дружинах была сотня конных разведчиков на очень хороших, сильных и прытких, как козы, карабахских скакунах, в хорошем физическом состоянии. Все — на казачьих седлах. Их доблестные вожди были штатскими национальными армянскими политическими деятелями в России. Одеты и вооружены они были, как и их дружинники, но только без винтовок. Все были без погон, но их дисциплина и вся суть воинского движения, построенного на добровольческих началах, были основаны на глубочайшем национальном энтузиазме, с главной целью — освобождением Армении от турок. Они были очень ценными помощниками казачьему отряду в этой операции. К тому же они дрались фанатично, и ни турки, ни курды армян, как и армяне их, в плен не брали. Они уничтожали друг друга в бою безжалостно.

Переход через Тавризский перевал. Конная атака

21 апреля Араратский отряд двинулся к снежному Тапаризскому перевалу. Дружинники сразу же рассыпались в цепь и устремились скорым шагом, на ходу быстро заряжая винтовки, словно турки были перед ними. Но мы их увидели не скоро... К ночи весь отряд застрял в снежных непроходимых заносах у маленького курдского села, не достигнув перевала. Всю ночь саперная рота рубила снежный проход к самому перевалу, и утром 22 апреля отряд медленно двинулся по нему, словно по каналу.

Авангард отряда — 1-й Кавказский полк с конно-горной батареей и 4-й армянской дружиной Кери — двинулся вперед и часам к 11 дня занял село Саук-су (Холодная вода), расположенное у самых скал. Жителей никого, все бежали. Вокруг села, словно извержением вулкана, разбросаны громадные валуны в рост человека. Подъехал со штабом начальник отряда генерал Николаев. Впереди дружина Кери вела с курдами легкую перестрелку. И когда авангард закусывал стоя тем, что имел, держа лошадей в поводу, конная группа курдов, человек до 400, появившись неожиданно из-за хребта, сбила дружину и устремилась на авангард, мирно стоявший на привале. Вид бегущих дружинников и настырная устремленность конных курдов прямо на авангард произвели на нас довольно неприятное впечатление. Несколько свинцовых пуль ударилось о глыбы тут же, среди нас, офицеров, стоявших вокруг генерала и старших начальников. Почувствовалось, что еще несколько минут — и курды ворвутся к нам и начнется рукопашная... Полковник Мигузов, видя воочию всю близость опасности, выкрикнул: «Третья сотня!.. В атаку!» Послушная привычным словам команды сотня под фланговым огнем курдов широким наметом бросилась на восток, чтобы выскочить с поля валунов на ровное место. По каменистому грунту свыше 500 подкованных копыт скачущих в атаку коней заглушали страх, а другим радовали сердца. Вдруг ручей с обрывистыми берегами... «Вперед!.. Вперед!..» — кричат команду офицеры, и сотня с крутого берега хлюпнулась в воду. Вот она уже на другом берегу. Курды дико визжат, стреляют с седел, закружились... и, не приняв атаки, как шакалы, бросились назад, заняли хребтик и открыли частый огонь. Исключительное нагромождение валунов остановило сотню. Она спешилась, залегла и открыла ответный огонь.

...Моросил мелкий нудный и холодный дождь. Мы все мокры. Вернулась армянская дружина и залегла в цепь меж казаками. По цепи в мою сторону едет кто-то верхом на маленькой серой лошади. Курды усилили огонь. Я машу рукой конному, дескать, «слезай!» — но он шагом, не торопясь, двигается ко мне. Подъехал, спокойно слез с казачьего седла, бросил поводья на луку и, подойдя вплотную, говорит: «Спасибо казакам... выручили... — и добавляет: — Позвольте представиться, господин офицер, я есть Кери, начальник 4-й армянской добровольческой дружины». Все это он произнес стоя — курды так и застрекотали своими выстрелами по нему — и потом сам, первым, подал мне руку. И прилег около меня.

Небольшого роста, сухой, лицо не совсем чистое, будто после оспы, но приятное. Движения спокойные, уверенные. Совершенно чисто говорит по-русски. Он мне понравился. «Вы мокры... выпейте. Это вас согреет, господин офицер», — говорит он и подает мне фляжку, висевшую у него через плечо на ремешке. Мне так хотелось пропустить несколько глотков горячего чая! Глотнул, но то оказался коньяк. К вечеру перестрелка с курдами почти затихла. Дружине Кери приказано было оставаться на позиции, а нашей сотне отойти в село Саук-су, на бивак полка. После этого боя мы стали кунаками с Кери.

Бегри-Калинское ущелье. Монастырь

Для движения на город Ван предстояло пройти узкое и глубокое зигзагообразное 20-верстное ущелье. Впереди — армянские добровольческие дружины, выступившие раньше конницы. Мы — в ущелье. Оно вьется бесконечно, сплошные колена. На всех углах этих колен построены каменные завалы для продольного обстрела тех, кто будет наступать с севера, то есть русских войск. Ширина ущелья в разных местах — от десяти до ста саженей. Крутые недоступные берега высотой до 100 саженей. Армянские дружины легко отбросили курдов, и к вечеру отряд, пройдя ущелье, расположился в селе Бегри-Кала. Рядом — армянское село с православной церковью, где навалены трупы женщин и детей, зарезанных курдами. Картина страшная...

Почти у самой вершины плато прилепился армянский монастырь. По горной извилистой тропинке проехал туда. Маленький храм из темного массивного камня, многовековой. Есть несколько тенистых деревьев, дававших уют. Бьет маленький родничок. Сверху замечательный вид на ущелье, долину. Было уютно и тихо. Выцветший от древности, подслеповатый старичок-схимник растерянно смотрит на меня, не зная, видимо, за кого меня принять — за врага иль друга? Костюм ведь «азиятский»! Чтобы рассеять его сомнения, я снял папаху и перекрестился, глядя на его монастырь, и дал ему рубль серебром. Он его принял как совершенно непонятную и ненужную ему вещь, с полным безразличием.

На Ван!..

Конные полки не могли двигаться в ночь. Подступать ночью коннице к этому большому, почти европейскому городу, каковым являлся город Ван, было рискованно. Так говорилось в штабах. И поход был отложен до утра следующего дня. Но армянские дружины не выдержали — и в ночь одни двинулись к своему «обетованному городу», или к «Армянской Москве», как они называли город Ван. Настало утро 6 мая старого стиля — день рождения императора Николая II. Накануне назначено три офицерских разъезда с выступлением в 4 часа утра.

Прошли уже много. Кругом ни души. Вдруг лай собаки. Село. На рысях вскакиваем в него. По трупам вырезанных женщин и детей определяем, что село армянское. Трупы еще не разложились. Значит, резня была недавно. Кроме двух-трех худых собак — никого... Двигаемся дальше. Из-за глыб камней показались люди, человек двадцать. Нас восемь. Силы неравные. В нас не стреляют — примета хорошая. Курды всегда стреляют еще издали. То оказались мужчины армянского вырезанного села. Они скрываются в горах от курдов уже сколько дней. О движении русских войск ничего не знают. И какова была их радость, когда они узнали, что Ван уже занят русскими войсками. Объяснялись кое-как по-турецки. Со слезами на глазах они целуют мои ноги в стремени. Жуткая человеческая драма...

Отпустив их в свое село, разъезд дошел до озера Арчак. Все словно вымерло. Осторожно вошли на окраины маленького городка Арчек. От старушки-армянки узнали, что турок в городе нет. Задача выполнена. По торной мягкой дороге переменным аллюром мы спешим в Ван. До него верст сорок. Солнце было уже на закате, когда перед нами с небольшого холма открылась обширнейшая водяная гладь, дальних берегов которой не видно, а перед нею — сплошной зеленый сад, слегка почему-то дымящийся. Мы поняли, что это и есть город Ван, конечная цель операции Араратского отряда.

Банкет с вождями армянских дружин

Мы у большого двухэтажного дома. По широкой лестнице поднимаюсь вверх. Открыв двухстворчатую дверь, вхожу в громадную залу, в которой за двумя длинными столами, покрытыми белыми скатертями с сервировкой, сидело до ста человек господ офицеров всего нашего отряда.

Со дня выступления из Мерва в августе прошлого года на войну мы еще ни разу не сидели за столом, накрытым для ужина «по-человечески», то есть накрытым белыми скатертями и с полной сервировкой, почему, увидев все это, да еще в полудикой Турции, я немало был удивлен. По воинскому уставу рапортовать нужно старшему начальнику из присутствующих. В данном случае — генералу Николаеву. Он сидел у самой двери, спиной к ней. Около него, по обеим сторонам, сидели вожди армянских дружин — Амазасп, Дро, Кери и какой-то армянин в штатском костюме, с очень черной густой подстриженной бородой, с интеллигентным лицом матового оттенка и печальными глазами. То был городской голова — Арам-паша.

...К удивлению, за столом стояла тишина. Старшие офицеры тихо говорили только с соседями. Ни оркестра полковых трубачей, ни хора песельников, без которых не обходилась ни одна офицерская пирушка. Но вот встал Арам-паша. Он произнес тост за Русскую императорскую победоносную армию. Говорил он по-армянски. Целыми фразами переводил нам их самый храбрый и видный начальник 2-й армянской дружины — Дро. Дро — коренастый человек среднего роста с густой черной бородой, подстриженной лопаточкой. В боевом костюме, с ремнями через оба плеча, он производил могучее и приятное впечатление. Своим видом он походил на генерала Кутепова. После нескольких приветственных фраз по адресу Русской армии и нас, присутствующих, Арам-паша обратился к генералу Николаеву с просьбой дать разрешение послать русскому императору ту телеграмму, которую он сейчас прочтет. Мы невольно насторожились: телеграмма самому русскому царю из далекой Турции и от армян — это было тогда что-то особенное и экстраординарное. Вот ее полный текст: «В день рождения Вашего Величества, совпадающий с днем вступления Ваших Войск в столицу Армении, желая величия и победы России, мы, представители национальной Армении, просим принять и нас под Ваше покровительство. И пусть в роскошном и многообразном букете цветов Великой Российской Империи маленькой благоухающей фиалкой будет жить автономная Армения».

...Ужин скромно и достойно закончился сразу же для всех. Вестовые нам подали лошадей. В глухую полночь, в кромешной темноте мы долго блуждали по темным кривым и узким улочкам большого города, пока не нашли бивак своей Закаспийской казачьей бригады... Этим вечером закончилась Ванская операция, начавшаяся 22 апреля переходом через Тапаризский перевал, город Ван был занят 6 мая 1915 года.

Проснувшись поутру 7 мая, мы увидели, что бивак бригады раскинут среди роскошных сеяных трав люцерны. У лошадей — масса фуража. Торговцы-армяне продают казакам табак, вино, фрукты и сладости. Все это неожиданно и совершенно не соответствовало той Турции, по которой мы ходили раньше семь месяцев. Мы попали буквально в райский оазис — Ван... Но чтобы не было лишнего соблазна, к вечеру бригаду перевели на самую окраину города. Полки разбили палатки на больших площадях, а офицеры — в непосредственной близости от своих сотен, во фруктовых садах, ломящихся от плодов. После всех лишений — все забыто. В походных кухнях в изобилии варилась баранина. Казакам позволено покупать и пить местное красное вино. Много виноградников и бесконечные фруктовые сады. Город Ван тогда был — рай, рай...

В следующие дни

...На 8 мая назначен благодарственный Богу молебен и парад войск. Полки выстроились в пешем строю. На левом фланге — армянские дружины. Позади генерала Николаева на молебне стоят в один ряд командиры полков, батарей и начальники армянских дружин. Они приравнены к начальникам отдельных частей, как командиры батальонов. Позади них — казачьи офицеры. Все в черкесках. Ведет церковную службу священник 1-го Таманского полка. Наш священник Образцов, будущий автор Войскового гимна, ему прислуживает. Церковная служба окончена, и офицеры стали подходить к кресту.

Единственная прямая улица, главная, пересекает город с востока на запад и упирается в озеро. Берег озера очень пологий, прозрачная голубая вода. Противоположных берегов не видно. На радостях мы скачем по этому шоссе-улице к дивному озеру-морю Ван. К северу, словно громадный океанский броненосец, выступила крутыми берегами каменистая глыба. Она вся в причудливых каменных стариннейших стенах со сплошными бойницами. Как библейская крепость, она была совершенно неприступна для открытой атаки. И вспомнили мы по учебнику древней истории, что за много веков до рождения Христа Спасителя здесь существовало «Ванское царство». В седлах скачем туда. Взбираемся по единственной узкой каменистой дороге вверх. Мы у массивных деревянных ворот крепости, которые когда-то разбивались только таранами противника. Увидев казачьих офицеров в серебряных погонах — в нашем полку за всю войну никто из офицеров не надел защитного цвета погон, — армянский караул беспрепятственно открыл все ворота.

Со стен крепости — чудесный вид во все стороны. В складах огромное количество старинного огнестрельного оружия, до кремневого включительно. Мы стреляем из них «по атакующему противнику». Оглушительный с дымом звук и сильная отдача в плечо. Пуля летит на сто шагов. Летит и шуршит, как птичка крыльями, и ее полет виден в траектории... Мы весело смеемся и восхищаемся поэтической «легкости» старинных былых войн.

С занятием Вана 6 мая 1915 года Араратский отряд фактически перестал существовать. Все три армянские дружины через два-три дня устремились по южному берегу озера Ван. 12 мая туда же выступили 1-й Таманский полк и 4-я Кубанская казачья батарея. На юго-восток от Вана — наш 1-й Кавказский полк, Кавказская конно-горная батарея и одна конная сотня пограничников. Все эти незначительные силы возглавил генерал Николаев, имея свой старый штаб Закаспийской бригады. Отряд охотно и бодро выступил из города, провожаемый ликующей толпой армян, в том числе нарядно одетыми в белые платья молодыми женщинами и подростками. Несчастные... Они, безусловно, были уверены, что теперь-то, при помощи русских победных войск, будет освобождена и построена их Великая Армения. Но и мы, победители и освободители, тогда не думали и не гадали, что не позже чем через два месяца все жители города Ван и всего округа переживут жуткую трагедию и их дивный город будет разграблен курдами и сожжен...

Из Вана на юг, в Месопотамию

Наш полк, как всегда, шел с бравурным маршем полкового оркестра трубачей, сотни распевали песни. Через каких-нибудь пять верст окончилась благодатная Ванская долина, и мы вступили в горы. А через пару дней полку преградили путь скопища курдов какого-то Мансур-бека. Отступая со всем своим племенем, с пожитками и с многочисленными стадами овец из-под города Сарай, при поддержке турецких отступающих частей из Персии, Мансур-бек занял обширный горный район. 17 мая, перейдя перевал, отряд спустился в небольшую долину. С отрогов хребта нас встретила жарким огнем турецкая пехота, чего мы не ждали. Спешенный полк втянулся в бой. Сотни, разбросанные по разным отрогам, связанные коноводами и двумя штабами — бригады и полка, — действовали неуверенно и не смогли сбить турок. Заночевали на позициях. К утру, не обнаружив турок, вошли в село Касрик.

...Прибыв в Ван, наш полк расположился на старом биваке. ...В нашем полку среди молодежи полушутливо-полусерьезно говорилось о возможном образовании здесь «Ванского казачьего войска». Мы были тогда «империалисты», мы — это армия, будь то русские или казачьи части, и считали, «что завоевано оружием, кровью — то должно быть наше». А смертельная вражда между армянским и курдским населением требовала постоянной «третьей силы» для их умиротворения. Вот и говорили мы тогда «о Ванском казачестве»...

Исход из Вана

Неожиданно город Ван наполнился русскими солдатами, отошедшими неизвестно откуда. Но лишь выйдя из города, мы поняли, что на фронте произошло что-то страшное, так как, насколько хватало глаз по дороге на север и по сторонам, все усеяно армянами беженцами, сплошь идущими пешком, с узлами на плечах, редко на арбах, на буйволах, на коровах верхом... И каких только ужасов, каких сцен, каких всевозможных трагедий, слез, плача, горестных рыданий мы не повидали тогда там! Жуткий и незабываемый ужас и сострадание чужому горю, которого мы тогда не знали, мы ощутили только потом на себе, после революции... Беженцы все шли и шли, не останавливаясь и ночью, к русской спасительной границе. ...Конец июля.

...С высоких скалистых берегов глубокого ущелья, насколько хватало глаз на юг и на север, по нему частыми пятнами лежали трупы людей. Разъезд спустился вниз. Картина еще более страшная, чем она представлялась сверху. Женщины и дети, одиночками и маленькими группами, видимо семьями, устлали весь путь по ущелью. Изредка попадались мужчины-армяне у своих арб, без буйволов и разграбленных. Все взрослые — с перерезанными горлами, мужчины — со связанными назад руками, дети убиты в голову острыми молотками. Все трупы подожжены. Молодые армянки изнасилованы и застыли, умерли в позорных позах с раздвинутыми ногами и скрюченными коленями, с оголенными от юбок телами до самого пояса... Насилуя женщину, всякий курд, видимо, одновременно перерезал своей жертве горло. Картина была страшная и стыдная...

В «Тифлисском листке» было сказано, что всех армян из Ванского района ушло в Россию около 500 тысяч человек, считая женщин и детей. Сколько же было вырезано — газета не сказала.

Edited April 29, 2010 by Pandukht