Pandukht

Khndaluts mera :lol: :lol: :lol:

Расскажи-ка поподробнее, кто там разбил большого брата?

А что, солидность как-то связана с отсутствием рекламы?

А вы не думайте. Дайте нам скорее ознакомиться с этим уникальным материалом! В прошлом кроется много ответов на сегодняшние вопросы.

"С удовольствием" в лобовую атаку ходят, видимо, только азеры.А по инерции можно и Каспий перескочить...

Qaxli, а если лично тебя опустят вперед в лобовую атаку - добежишь до Степанакерта?

IV. Рассказы, передаваемые вообще о курдских офицерах гамидие и в частности одна из таких историй относительно офицера Мостиго, казались мне до такой степени невероятными, что мне стоило немало труда, чтобы проверить их. Узнав, что этот Фра-Дьяволо был арестован и содержится как опасный преступник в Эрзерумской тюрьме, где ему, по всей вероятности, предстояла виселица, я решил, если возможно, добиться свиданья с ним, чтобы узнать истину из его собственных уст. Моя первая попытка окончилась неудачей. Мостиго, как закоренелый убийца, находился под особенно строгим надзором, и если бы я привел в исполнение мой первоначальный план — посетить его переодетым, я не остался бы в живых. После трехнедельных хлопот, мне удалось, наконец, при помощи кошелька, расположить в свою пользу тюремщика. Затем я вступил в переговоры с самим разбойником, и результатом моих стараний было соглашение, по которому Мостиго получил дозволение тайно выйти из тюрьмы в ночное время и провести 6 часов в моей комнате, после чего он должен был вернуться в свою темницу. Когда наступил назначенный день, тюремщик отказался от исполнения договора на том основании, что Мостиго, зная, что участь его решена, вероятно, убежит, как только выйдет из пределов тюрьмы. После некоторых дальнейших переговоров, однако, я согласился оставить за него двух заложников, в том числе одного курда, жизнью которого разбойник не рискнул бы даже ради своей собственной. Наконец, он явился ко мне ночью, пробравшись по крышам, чтобы не быть замеченным полицией, которая постоянно держалась у моих дверей. Он провел у меня всю ночь, и я показал его двум наиболее почтенным европейцам в Эрзеруме; кроме того, чтобы мой рассказ не мог вызвать никаких сомнений, я сам утром снялся с ним на фотографической карточке. Рассказ, переданный мне этим курдским аристократом, представляет замечательнейшую иллюстрацию турецкого режима в Армении. Здесь не место передавать этот рассказ целиком. Одного или двух коротких извлечений будет достаточно. Вопрос. Мостиго, я желал бы услышать из ваших собственных уст о ваших удивительных деяниях и записать ваш рассказ. Я хочу сообщить об этом европейцам. Ответ. Да, да. Сообщите о них 12-ти державам (то есть всему свету). У Мостиго, очевидно, не могло быть мысли о нравственных последствиях или страха судебной кары. И, тем не менее, факт возмездия был налицо. Мостиго был приговорен к смерти. Желая выяснить этот пункт, я продолжал: — Мне очень прискорбно видеть вас в тюрьме. Давно ли вы в заключении? Ответ. Мне это также очень прискорбно. Пять месяцев, но это время кажется вечностью. Вопрос. Кажется, в том виноваты армяне? Ответ. Да. Вопрос. Мне рассказывали, что вы перебили огромное число их, уводили их жен, сжигали их селенья, и вообще жестоко пробирали их? Ответ (презрительно). Это не имеет ничего общего с моим тюремным заключением. Я не был бы наказан за ограбление армян. Мы все это делаем. Я редко убивал их, за исключением тех случаев, когда они сопротивлялись. Но армяне выдали меня, и я попался. Вот что я имею в виду. Если меня повесят, то за нападение на турецкий пост и ограбление его, а также за изнасилование жены турецкого полковника, находящегося теперь в Эрзеруме. Но совсем не за армян! Что они такое, чтобы я пострадал из-за них? Рассказав несколько своих приключений, во время которых он подвергал насилию христианских женщин, убивал армянских поселян, ограбил пост и бежал из тюрьмы, он сказал: «После этого мы совершили большие дела, такие, которые удивили бы 12 держав. Мы нападали на селенья, убивали тех, которые могли бы нас убить, грабили дома, захватывая деньги, одеяла, овец и женщин и нападали на путешественников... Смелы и велики были наши дела, и люди много говорили о них». Выслушав рассказ о многих из этих «великих дел», из которых некоторые стоили жизни 50 человек, я спросил: - Оказывают ли вам когда-нибудь армяне сопротивление, когда вы уводите их скот и женщин? Ответ. Нечасто. Они не могут, потому что у них нет оружия, и им хорошо известно, что убей они нескольких человек из наших, другие курды явились бы и отомстили за нас, так что армяне ничего не выиграли бы. Когда же мы убиваем их, никто этим не возмущается. Турки ненавидят их, мы же не питаем к ним ненависти. Нам нужны только деньги и добыча; а некоторые курды хотят также захватить их земли; турки же жаждут их крови. Несколько месяцев тому назад я напал на армянское селенье Кара-Клириу, и увел всех овец. Я не оставил там ни единой штуки. Жители в отчаянии на этот раз преследовали нас и несколько раз выстрелили по нам, но не причинили вреда. Мы угнали овец к Эрзеруму, чтобы продать их. Но по дороге нам пришлось иметь стычку около армянской деревни Шем. Поселяне знали, что мы увели скот их единоверцев, и напали на нас. Нас курдов всего было 5 человек, а их было много — вся деревня вышла против нас. Двое из моих людей, оба райи (Курды делятся на торенов или благородных, являющихся предводителями на войне и отдыхающих во время мира, и на райев, отдающих свою жизнь господам и находящихся в полной зависимости от них. Торен можетъ убить райю с такой же безнаказанностью, как и христианина), были убиты. Армянам удалось отбить 40 овец, остальные были удержаны нами и проданы в Эрзеруме. Вопрос. Убивали ли вы вообще много армян? Ответ. Да. Мы не желали этого. Нам нужна добыча, а не их жизни; от них нам нет никакой пользы. Но нам приходилось прибегать к пулям, чтобы усмирить их, когда они сопротивляются. Вопрос. Часто ли вы употребляли ваши кинжалы? Ответ. Нет, большею частью мы пользовались нашими ружьями. Нам нужно существовать. Мы добываем осенью столько хлеба и денег, сколько нам требуется на зиму. У нас есть скот, но мы не заботимся о нем. Мы отдаем его армянам, чтобы они смотрели за ним и кормили его. Вопрос. Но если они отказываются? Ответ. Тогда мы сжигаем их сено, хлеб и дома и уводим их овец; поэтому они не отказываются. Мы берем назад наш скот весною, и при этом армяне должны вернуть такое же число, какое получили. Вопрос. Но если число овец уменьшится от болезни? Ответ. Это дело армян. Они должны вернуть нам тот скот, который мы им дали, или равное число; и они это знают. Мы не можем нести потерь. Почему же они не могут взять их на себя? Почти все наши овцы от них. Выслушав целый ряд историй об их набегах, убийствах, грабежах и пр. и пр., я опять спросил его: «Можете ли вы, Мостиго, сообщить мне еще что-нибудь о ваших смелых деяниях для того, чтобы я довел о них до сведения 12-ти держав?» На что он дал следующий характерный ответ: «Однажды волку сказали: расскажи нам что-нибудь об овце, которую ты растерзал; а он ответил: я съел тысячи овец, о какой из них вы говорите? То же самое можно сказать о моих делах. Если б я говорил, а вы писали два дня подряд, все-таки многое еще оставалось бы недосказанным». Этот разбойник — курд, а курдам — имя легион. Ex uno disce omnes. И тем не менее курды оказались самыми мягкими из всех преследователей армян. Нуждаясь в деньгах, этот человек грабил; жаждая чувственных наслаждений, он подвергал позору женщин и девушек; защищая свою добычу, он убивал мужчин и женщин и, делая все это, он был вполне уверен в своей безнаказанности до тех пор, пока его жертвами были армяне. В таком случае, невольно спрашиваешь, значит, закона там не существует? Напротив, существует и даже очень хороший закон, если бы только он применялся; ибо стоило только Мостиго разграбить имперский пост и изнасиловать турецкую женщину — и он немедленно же был присужден к смерти. Поэтому законы, реформы и конституции, будь они составлены самыми мудрыми и опытными законодателями и государственными людьми, не стоят той бумаги, на которой они написаны, пока применение их будет вверено туркам без всякого контроля. Доказательством является жизнь и деятельность турецких чиновников в какой угодно период последних 50 лет. Вот, например, достойные подвиги энергического администратора, его прeвосходительства Гуссейна-паши, генерал-бригадира его величества султана. Этот рассказ может выдержать самую строгую проверку. Начальствуя над шайкой курдских разбойников, которая доходила в некоторых случаях до 2 тысяч человек, он постоянно тревожил мирных жителей провинции, грабя их, муча, насилуя и убивая, так что одно его имя вызывало у всех чувство ужаса. Армяне Патнотца так много терпели от его беззаконий, что они покинули свою деревню и переселились в Кара-Килиссе, где живет каймакам; тогда Гуссейн окружил значительной военной силой дом епископа Каракилисского и заставил его отправить народ обратно. Даже магометане были настолько возмущены его поступками, что мусульманский учитель Патнотца, шейх Нари, жаловался на Гуссейна эрзерумскому вали (генерал-губернатору). После этого Гуссейн командировал своих людей, которые убили шейха Нари и так испугали его невесту, что она умерла. Во время одной из своих экспедиций он увел 2.600 овец, много лошадей, коров и проч., захватил 500 фунтов, сжег 9 селений, убил 10 человек и отрезал правые руки, носы и уши у других 10 человек. В начале 1890 года он увел 5 христианских девушек из Патнотца, а в сентябре и октябре того же года он собрал с населения того же округа контрибуцию в 300 фунтов. Ни за одно из этих преступлений он не подвергся даже суду. В декабре 1890 года он отправил своего брата, чтобы собрать еще денег, и это было сделано посредством разграбления 21 селения Айнтабскаго округа, в результате чего получилась сумма в 350 фунтов и 200 батманов масла (3.000 фунтов). Один армянин Патнотца, по имени Хачо, не мог или не хотел внести требуемой суммы; вследствие этого его дом был разграблен, а жена и двое детей были убиты. В течение всего этого времени доблестный Гуссейн-паша занимал пост и «исполнял обязанности» мушира или вице-губернатора. Однажды он угнал из Патнотца и Кизилкоха 1.000 овец и 7 пар волов и продал их одному купцу в Эрзеруме; потом он захватил хорошую лошадь, принадлежавшую одному армянину из Кизилкоха, Мануку, и отправил ее в подарок сыну эрзерумского судьи. В одну ночь к концу февраля 1891 года Гуссейн, его племянник Рассул и другие ворвались в дом армянина Каспара для того, чтобы увести его красавицу-невестку. Но домашние начали звать на помощь; тогда Гуссейн вынул револьвер и убил молодую женщину. Эрзерумскому вали была подана просьба о привлечении Гуссейна к ответственности, но эта просьба была отклонена; после этого Гуссейн был вызван в Константинополь, где он встретил сердечный прием, получил орден от султана, был возведен в сан паши и назначен генерал-бригадиром. Когда войска явились в прошлом году в Муш и Сасун, Гуссейн был одним из героев и, по восстановлении «порядка», он вернулся в Патнотц с несколькими молодыми сасунскими девушками, которых он увел; теперь он пользуется благополучием и уважением. Без сомнения существуют поручения, которые могут быть вверены такому господину, как Гуссейн-паша, или ему подобным. Но можно ли им поручать управление христианским населением? Если мы предположим, что эрзерумские вали и другие администраторы края были люди гораздо более высокого нравственного уровня, то какая же все-таки польза от их благородства и прекрасных намерений, если они позволяли Гуссейну грабить, разорять, жечь и убивать безнаказанно? Возможно ли порицать Гуссейна-пашу за его дела, когда за исполнение их он был отличен и вознагражден верховным хранителем закона и порядка, главою правоверных? Не все начальствующие лица обладают такими же вкусами и такой же степенью мужества, как его превосходительство Гуссейн-паша. Другие, и, без сомнения, очень многие, независимо от своих личных склонностей, считают нужным из чувства служебного долга искать предлога для совершения проступков, для которых нельзя придумать никакого оправдания. Безумства, которые они совершают, в поисках за этой тенью, казались бы невероятными, если бы они не были общеизвестны. Следующий случай был расследован и проверен иностранными представителями в Турции. Весною 1893 года Гассиб-паша, губернатор Муша, стремясь найти какое-нибудь доказательство недоброжелательности армян Авзута и соседних селений, отправил туда полицейского капитана Решида-эффенди, чтобы произвести розыск относительно оружия. Решид отправился, произвел тщательное исследование, усердно искал в домах, на крышах и под землей, но тщетно. Нигде не оказывалось огнестрельного оружия. Он вернулся и доложил, что поселяне строго соблюдают закон, воспрещающий им иметь какое бы то ни было оружие. Но Гассиб-паша вышел из себя. «Как вы смеете утверждать то, что по моим сведениям совершенная ложь?» — закричал он.—«Сейчас же ступайте назад и найдите оружие. Не смейте возвращаться без него!» Полицейский капитан снова отправился в Авзут и перерыл все углы, то есть перевернул все дома вверх дном, но все-таки ничего не нашел. Тогда он позвал сельского старосту и сказал: «Меня прислали, чтоб отыскать спрятанное оружие. Скажите мне, где оно». — «Но у нас нет никакого оружия». — «Оно должно быть где-нибудь». — «Уверяю вас, вы ошиблись». — "Хорошо, теперь слушайте. Я должен найти здесь оружие, есть ли оно у вас или нет; я не могу вернуться без него. Если вы не дадите мне какого-нибудь оружия, я должен буду расположиться в вашей деревне вместе с моими людьми". Это предвещало, конечно, грабеж и разорение. Староста был смущен. «Что же мне делать! — спросил он. - У нас нет оружия». — «В таком случае ступайте и отыщите его, украдите, купите, но достаньте». В виду этого два или три лица были отправлены в ближайшую курдскую деревню, где они купили три воза старых кинжалов, кремневых ружей и заржавленных сабель, которые и были переданы Решиду. Он вернулся с ними ликующий к мушскому губернатору. Гассиб-паша, видя эту коллекцию, чрезвычайно обрадовался и сказал: «Вот видите, я был прав. Я говорил вам, что там было спрятано оружие. Вы не искали его, как следует вначале. Будьте впредь усерднее». Верто Папакян, житель селенья Калил-Чауш (Кнусс), рассказал следующую историю своих треволнений, бросающую свет на любопытные черты турецкого правосудия и армянской сельской жизни. «Один курд, по имени Джунди, пытался увести мою племянницу Назо, но мы отправили ее в Эрзерум и там выдали замуж за одного армянина. Мы нередко выдаем наших девушек замуж еще детьми, 11-ти–12-ти лет, или одеваем их мальчиками, чтобы спасти от изнасилования. Муж Назо был сын сельского священника в Гертеве. Курды хотели отомстить мне за то, что я спас, таким образом, девушку. Джунди так избил моего брата, что он пролежал в постели около 6 месяцев; затем тот же курд со своими людьми увел мой скот, сжег мой хлеб, солому и сено и окончательно разорил нас. Когда племянница приехала однажды к нам в гости, Джунди и его курды напали на наш дом и увели ее. Мы жаловались всем властям и местным, и эрзерумским. Когда они решили, наконец, опросить племянницу, она родила ребенка от курда, и стыд помешал ей вернуться. Она осталась магометанкой. Тогда мы купили для своей защиты ружье, так как в то время не существовало закона, запрещающего иметь оружие. В 1893 году мы продали ружье одному курду по имени Хаджи Дахо, но в 1894 году полиция явилась к нам и потребовала его. Мы сказали, что продали, и курд подтвердил наше заявление. Он даже показал полиции ружье. Тем не менее, меня с братом арестовали и заставили нас дать двух волов в обмен на два ружья, которые они забрали с собой, как вещественное доказательство нашей вины; затем мы отправлены были в эрзерумскую тюрьму. Нам пришлось просидеть там долго и терпеть большие страдания. По прошествии 8-ми месяцев мой брат умер от дурного обращения. Тогда мне обещали свободу за большую взятку, которая должна была привести меня в полную нищету. У меня не было выбора, и я отдал все, что у меня просили, оставшись с семьей без всяких средств. И после этого меня приговорили к шестилетнему тюремному заключению». Армянам строго отказывают в каких бы то ни было формах правосудия. Один тот факт, что армянин осмеливается обращаться к суду в качестве жалобщика или преследователя против курда или турка, всегда служит достаточным основанием для того, чтобы произошла метаморфоза, превращающая жалобщика в ответчика или преступника и обыкновенно приводящая его в тюрьму. В таких случаях тюрьма является не более как переходной ступенью от сравнительного довольства к полной нищете; заключенных дочиста обирают и затем выпускают на все четыре стороны. Но что представляет собою тюрьма, этого невозможно описать с достаточной ясностью. Если представить себе соединение из старой Звездной палаты в Англии, испанской инквизиции, китайского вертепа для курения опиума, больницы для желтой лихорадки и одного из самых мрачных уголков дантовского ада, то это соединение будет подобием турецкой тюрьмы. Грязь, вонь, болезни, безобразие, мучения в таких видах и размерах, которых в Европе не могут себе и представить, — вот характеристика ее внешних черт; психологическую обстановку составляют: полное отчаяние, бесовская дикая злоба, адское наслаждение человеческими страданиями, стоическое самопожертвование в поддержании омерзительных пороков, совершенное извращение нравственной природы, и все это воплощено в уродливых существах, человеческий образ которых составляет оскорбление божества. В этих ужасных темницах постоянно смешиваются вопли, вызванные утонченным терзанием с криками противоестественных наслаждений; грязные песни поются под аккомпанемент раздирающих душу стонов; и в то же время из тел, давно уже лишенных жизненных сил, отлетают души, неоплакиваемые никем, кроме сырых стен, на которых пары невероятных поранений и страшных болезней скопляются большими каплями и падают по камням на пол, поднимаясь оттуда в виде испарений. Поистине это чудовищный кошмар, превращенный в действительность. В прошлом марте месяце я просил одного своего друга посетить политических преступников в Битлисской тюрьме и просить их дать мне краткое описание их положения. Четверо из заключенных ответили коллективным письмом, которое производит потрясающее впечатление. Вот последние страницы этого документа, помеченного так: "Битлисская тюрьма, ад, 28 марта (9 апреля) 1895 года". «В Битлисской тюрьме 7 камер, из которых каждая может вместить от 10 до 12 человек. В действительности в них помещается от 20 до 30 человек. Санитарных приспособлений совершенно не существует. Отбросы и грязь, которым должно было лежать в особом месте, отведенном для этой цели, нагромождены в камере. Воду нельзя пить. Нередко арестантов-армян принуждают пить воду из таза, в котором мусульмане совершают омовения»... Затем следует краткое, но поучительное описание тех мучений, которым подвергались товарищи писавшего и от которых многие из них умерли. Вот пример: «Малкасс Агаджанян и Сероп Малкассян из Авзута (Муш) подвергались побоям до тех пор, пока не потеряли сознания. Первого в восьми местах прожгли раскаленным железом, второго — в двенадцати». Другое насилие, совершенное над Серопом, не может быть даже названо. «Гагор Серапион, из деревни Авзут, был бит до потери сознания; затем ему набросили на шею пояс и потащили в комнату заптия, где ему было наложено 16 клейм раскаленным докрасна железом». Описав другие мучения, которым он подвергся, например, выдергивание волос, продолжительное лишение пищи и питья при неподвижном стоянии на одном месте, рассказчик передает затем о таких пытках, для которых не существует названия на английском языке и о которых цивилизованный народ не может слышать. Потом он продолжает: «Сирко Макассяна, Гарабеда Леалкассяна и Изро Асдвадзадуряна из той же деревни жестоко избили и заставили неподвижно стоять в течение долгого времени, после чего им вылили на голову содержимое некоторых сосудов. Корки Мардаян, из деревни Семоль, подвергся жестокому избиению, у него вырвали волосы и заставили его простоять неподвижно в течение 24 часов. После этого Мулазин-Хаджи-Али и тюремщик Абдулкадир заставили его подвергнуться т. н. Sheitantopy (Буквально значит „дьявольское кольцо". Руки туго связываются и ноги, также связанные за большие пальцы, перетягиваются через руки. Остальные части Sheitantopy состоят из ужасной пытки и отвратительного преступления), окончившейся смертью несчастной жертвы. Ему было 45 лет от роду. Мекитар Сафорян и Катго Балобан из Какарлу (Буланик) подверглись такой же пытке. Мекитару было только 15 лет, а Катго всего 13. Сохо Шарайна из Алваринджи (Муш) был отведен из Муша в Битлисскую тюрьму в кандалах. В Битлисе его жестоко избили и заставили находиться в стоячем положении без пищи. Когда он падал в обморок, его приводили в сознание душами холодной воды и плетьми. Ему также рвали волосы и жгли тело раскаленным железом. Затем... (его подвергли мучениям, которых нельзя описать)... Гамбартзума Байджяна, после его ареста, держали в течение трех дней под лучами палящего солнца. Затем его перевели в Семаль, где он и его товарищи были избиты и заперты в церковь. Им не позволяли выходить даже для отправления естественных нужд и заставляли их осквернять крестильные купели и алтари... Где вы, христианская Европа и Америка?» В числе четырех лиц, подписавших это письмо, имеется подпись одного очень уважаемого и богобоязненного духовного лица (Так как трое из подписавшихся находятся до сих пор в тюрьме, то осторожность мешает мне сообщить их имена, известные однако Foreign Office). Я лично знаком с множеством людей, прошедших через эти тюрьмы. Истории, которые они рассказывают о своих испытаниях, так ужасны, что трудно было бы поверить им, если б они не были вполне подтверждены страшным зрелищем их помраченного рассудка, изуродованных тел, глубоких рубцов и чудовищных увечий, которые не исчезнут, пока могила или коршуны не поглотят их тел. В пытках и насилиях, изобретаемых турецкими тюремщиками и местными властями, есть нечто до такой степени отвратительно-фантастическое и дико-чудовищное, что простой неприкрашенный отчет о них представляется безумствованием больного дьявола. Но это такой предмет, который невозможно изложить вполне откровенно.

Точно так и было после вашего летнего наступления в Мартакерте. Конец напомнить? Господи, это еще что?

Выставь что-нибудь из покойной тетушки - может и нам станет смешно и грустно...

Друзья, вспомнив о shur tvats-ах, мы забыли про Ошкванк!

Kars высказал то, о чем я тоже подумал.

III. Сначала армяне были склонны жаловаться, когда их родственники или друзья подвергались убийству; ими руководила при этом надежда, что хотя в некоторых случаях правосудие покарает убийство и таким образом устрашит других. Но они скоро отказались от этой системы, потому что на них повлияли факты вроде следующего: в июле 1892 года один курд, по имени Ахмед-Оглы-Батом, приехал в Говандук (округ Кнусс) и увел с собой четырех волов, принадлежавших одному армянину, по имени Муко. В 1892 году закон, запрещающий христианам носить оружие, еще не соблюдался со всей строгостью, и Муко, имея револьвер и видя, что курд также намерен стрелять, прицелился и спустил курок. Оба выстрела раздались в одно мгновение и оба человека упали мертвыми на месте. Затем произошло следующее: девятнадцать армян этого селения, из которых никто не имел представления о случившемся, были арестованы и затем им объявили, что их выпустят, если они заплатят большую взятку. Десять из них заплатили и были немедленно освобождены; остальные же, отказавшиеся исполнить это требование, еще долго содержались в тюрьме. Из курдов же никто не был привлечен к ответственности. «Разве магометане должны подвергаться наказанию за убийство армян? — сказал мне один курдский разбойник, состоящий при этом офицером Гамидие: — это невозможно». В самом деле, возможно ли это? Магометанскому уму представляется вполне естественным и понятным (потому, быть может, что это обычное явление), чтобы родственники убитых подвергались строгому наказанию за то, что они жалуются на тех, которые сделали их вдовами и сиротами. В августе 1893 года курды Джибрани напали на селение Каэкик, разграбили его и ранили купца, по имени Оаннес, который был занят своим делом в лавке. На другой день Оаннес явился к вице-губернатору (каймакаму) в Кнуссаберде и принес ему жалобу, но каймакам заключил его в тюрьму, обвиняя во лжи. Страдания, которым он подвергся в этом очаге тифозной горячки, превосходят всякое воображение, но это уже другая история. Через восемь дней его соседи привели к каймакаму курда, который подтвердил их заявление о том, что Оаннес действительно был ранен, как он рассказывает, и что он не лжет. Тогда и только тогда дозволили пришедшим заплатить взятку в 10 фунтов за освобождение Оаннеса. Жители Кртабоза (селение в Бассене) рассказали мне несколько ужасных историй о том, что им пришлось вытерпеть от курдов, которые увели у них 23 быка, 28 лошадей, 60 коров и 20 овец. Одна из этих историй, иллюстрирующая способы турецкого правосудия, даст читателю представление о всех этих рассказах. "В истекшем мае месяце (1894 г.) 12 конных гамидие напали на наше селение и схватили нашего священника Тер-Давида. Они обещали освободить его, если он заплатит 6 фунтов. Он занял эту сумму, отдал ее курдам и был освобожден; при этом солдаты стреляли по другим жителям селения, которые убежали. На другой день Гиль-Бек отправился в Гассанкале, чтобы жаловаться властям. Там он подвергся оскорблениям, его назвали лжецом и арестовали. Просидев сорок дней в ужасном вертепе, называемом тюрьмой, он получил дозволение заплатить 7 фунтов в виде взятки и тогда идти домой". Христианин, потерпевший от магометан, не имеет никаких средств добиться правосудия и не потому, чтобы судьи были беспечны или недеятельны, но потому, что они сознательно стремятся к этому. Доказательство этого мнения, если только требуется какое-нибудь доказательство, заключается в том, что жалобщики сами подвергаются наказанию за то, что свидетельствуют против своих обидчиков. Но если курд или турок является жертвой преступления или хотя бы несчастного случая, энергия правительственных чиновников не знает границ. Весною прошлого года, когда снег начал таять и вода поднялась высоко в реках и потоках, несколько бедных курдов шли по берегу реки около Хусснакара. Это были бедные нищие, просившие милостыню и боровшиеся с нуждой. Во время попытки перейти в брод реку они были унесены течением и утонули. Вследствие этого против поселян было начато дело по обвинению их в убийстве курдов и четыре армянских старшины были арестованы и посажены в тюрьму в Гассанкале; при этом нисколько не скрывали цели этого несправедливого обвинения. По истечении семи или восьми месяцев армянам сказали, что арестованные будут выпущены на свободу за взятку в 75 фунтов. Деньги эти были собраны по мелочам и уплачены начальству, после чего заключенные были освобождены. Я сам видел двух из них — Атама и Доно. Налоги, собираемые с армян, чрезмерно велики; взятки, которыми всегда сопровождается их взимание, берутся заптиями и могут достигать невероятных размеров, принимая самые отвратительные формы; что же касается способов, при помощи которых происходит собирание податей, то они сами по себе составляют достаточное основание для уничтожения оттоманскаго господства в Армении. Для того чтобы привести подходящий пример различного уровня обложения христиан и магометан в городах, достаточно будет сказать, что в Эрзеруме, где существует 8 тысяч магометанских домохозяйств, мусульмане платят 395 тысяч пиастров, между тем как христиане, которых по числу домохозяйств насчитывается только 2 тысячи, вносят 430 тысяч пиастров. В сельских округах все без исключения очень высоко обложено правительством, но самое тяжелое податное бремя, взимаемое на законном основании, легко по сравнению с вымогательствами заптиев. Предположим, например, что семья должна платить 5 фунтов, которые она и вносит должным образом. Но заптии требуют еще 3 или 5 фунтов для себя; им решительно отказывают в этом; начинаются переговоры, сопровождаемые резкими и оскорбительными выражениями, и спорящие сходятся, наконец, на 1 фунте. Но заптии не могут успокоиться: через неделю они возвращаются и снова требуют те же налоги. Армяне выходят из себя, протестуют и показывают расписку, но заптии смеясь, заявляют, что предъявляемый документ не расписка, а несколько стихов из одной турецкой книги. Поселяне ссылаются на свою бедность и умоляют о пощаде. Жадность, а не сострадание, побуждает заптиев согласиться на 3 фунта, но этих денег не оказывается наготове. Тогда заптии требуют, чтоб им предоставили молодых женщин и девушек семьи для удовлетворенья своих грубых влечений, и отказ влечет для несчастных в виде наказания такие мучения, от описания которых приходится воздержаться ради приличия и чувства гуманности. Похищение и всякого рода грубые оскорбления, могущие возникнуть только в больном уме восточных развратников и непонятные обыкновенному европейцу, а иногда даже убийство завершают инцидент. Я видел жертв этих представителей Блистательной Порты и говорил с ними; я осматривал их раны, расспрашивал их семьи, обращался к их священникам, преследователям и тюремщикам (некоторые из них посажены в тюрьму за то, что принесли жалобы) и я без колебания утверждаю, что подобные ужасы составляют не только действительные факты, но явления часто случающиеся. Нижеследующее представляет перевод подлинного документа, находящегося у меня в руках; этот документ за подписью и печатью жителей Меликана (каза Кеги) не далее как 26 марта нынешнего года был отправлен к его преосвященству, ученому и святому иерарху архиепископу Эрзерумскому, который пользуется уважением, как друзей, так и врагов: «Много времени тому назад 4 или 5 заптиев, которым поручено было собирание государственных налогов, избрали нашу деревню своей главной квартирой и заставляют жителей прилегающей местности являться сюда для уплаты податей. Эти заптии едят, пьют и кормят своих лошадей на наш счет, не скрывая, что они решили довести нас до нищенства. Недавно 7 других заптиев, не имеющих даже предлога в форме собиранья податей, явились в нашу деревню, избили жителей, оскорбили христианскую религию и опозорили наших жен и дочерей; затем они схватили трех человек, заявляющих протесты, по имени Погос, Мардиг и Крикор, связали их двойною цепью и повесили на брус за ноги. В таком положении они оставили несчастных, пока у них из ноздрей не пошла кровь. После такой пытки эти три человека заболели. Между тем заптии публично заявили, что руководились в своих действиях только специальными приказаниями начальника полиции. В виду изложенного, мы обращаемся к правосудию, чтобы оно спасло нас от этого невыносимого положения. Жители селенья Меликан, каза Кеги. Подписано: Катгере 26 марта 1895». Вот другая петиция от другого селения той же каза, также направленная к архиепископу Эрзерумскому: «Несколько заптиев, под предлогом сбора податей, прибыли в наше селенье в 5 часов по турецкому времени (около 10 часов пополудни), взломали двери наших жилищ, ворвались во внутренние комнаты, схватили наших жен и детей, бывших полураздетыми и выбросили их на улицу вместе с постелями. Затем они крайне жестоко били их. Наконец, выбрав более 30 из наших женщин, они заперли их в сарай и исполнили над ними свое преступное желание. Прежде чем удалиться, они, по своему неизменному обыкновению, захватили всю пищу и весь корм, который был у нас. Мы просим вас обратить ваше внимание на эти факты, и умоляем об императорской милости. Жители деревни Арек, каза Кеги. Подписано: Мурадян, Россян, Берговян, Мелконян. 26 марта 1895». Я сам находился в доме одного армянского поселянина в деревне Кипри-Кие, когда туда явились несколько конных заптиев; они вызвали хозяев и грубо потребовали, чтоб им дали поесть, накормили лошадей и устроили ночлег. Я не знаю, чего бы еще они потребовали, но я выручил из затруднения моего хозяина, заявив, что я снял все его помещение на ночь. Неудивительно, если поселяне Кнусского округа жалуются в петиции, которую они просили меня представить «благородному и гуманному английскому народу», на то, что страна, некогда благоденствовавшая и плодородная, теперь опустошена, разорена и сожжена». Вот каковы те ужасы, о которых некоторые просвещенные англичане говорят в таких легкомысленных выражениях: «Эти армяне и курды вечно ссорятся между собой и, конечно, при обычном положении дел в этой стране безразлично, будет ли пролито немного больше или меньше крови». Это замечание справедливо в том смысле, что овцы и волки находятся в постоянной войне друг с другом; но этим справедливость приведенных слов и ограничивается. Армяне от природы миролюбивы: в сельских округах они страстно преданы земледелию; а в городах совершенно поглощены торговлей. Но чтобы их враждебное отвращение к кровопролитию не было подавлено чувством долга, инстинктом самосохранения, и глубокой привязанностью к близким и дорогим для них существам, им запрещено иметь оружие, и мучения, которым подвергают немногих нарушителей этого закона, вызвали бы краску стыда на щеках соотечественника Конфуция (Один из состоятельных жителей Прхосса около озера Нацига (округ Аклат) явился в этом отношении счастливым исключением. Правда, у него не было ружья, но его заподозрили в том, что оно у него имеется. Дом его был обыскан, пол поднят, чердак осмотрен, но без результатов. Тогда его арестовали на месяц и дозволили ему купить свою свободу за 70 фунтов, причем он дал подписку в том, что никогда не имел никакого огнестрельного оружия). Армяне должны рассчитывать только на защиту турецких солдат и турецкого закона. Характер защиты, которую оказывают императорские войска, достаточно обнаружился в минувшем августе и сентябре в Сасунском округе, на склонах Фафркара и высотах Андока, в деревнях Дальвокира и долине Геллиегузана. Селенья Оданджар, Гамзашейк, Какарлуб, Карагюль, процветавшие и пользовавшиеся благосостоянием в 1890—91 годах, не имели ни одной овцы, ни одного буйвола и ни одной лошади в 1894 году. Хлева и конюшни были пусты, а пепел 70-ти громадных стогов хлеба досказывал эту печальную историю. Это было дело курдов, друзья которых, турецкие солдаты, были расквартированы в числе 200 конных в Ионджали, в получасовом расстоянии от Оданджара, в таком же числе — в Копе и 100 человек — в Шекагубе. Войска действительно оказали защиту, но только курдам и в вознаграждение получили часть добычи. Защита, которую дает турецкий закон, носит такой же характер, но только несравненно более гибельный для армян, которым приходится прибегать к нему. Два-три примера, подтвержденных толпой свидетелей, прольют достаточно света на странные формы турецкого правосудия в армянских провинциях. Кеворк Вартанян из деревни Манкассар (санджак Алашкерт) между прочим, показал следующее: «В 1892 году один курд, по имени Антон, сын Кереваша (из племени Тшалала) явился со своими товарищами в мой дом и взял 5 фунтов золотом, которое я сберег для того, чтобы купить на них семена. Я подал на него жалобу, но начальство презрительно отвергло ее. Антон, узнав о моей попытке привлечь его к ответственности, явился однажды ночью с 12 людьми, взобрался на крышу и выстрелил через отверстие. Пуля попала в мою сноху, Иезеко, которая тут же упала мертвой. При этом же случае были убиты два ее мальчика и мой двухлетний ребенок, Миссак. Затем курды вошли в дом и забрали мебель, платье, четырех волов, и четырех коров (Коровы, лошади и другой скот часто стоят в том же помещении, где живут и спят хозяева. Я провел много беспокойных ночей в большой комнате вместе с лошадьми, буйволами, быками, овцами и козлами). Я поспешил в деревню Каракилиссе и жаловался Рахиму-паше. Выслушав меня, он сказал: «Курды гамидие — слуги султана. Поступать так это их право. Вы, армяне, лжецы». Нас арестовали и выпустили только тогда, когда мы заплатили 2 фунта золотом. На следующую зиму в нашу деревню явились 200 солдат под предводительством самого Рахима-паши. Он нам сейчас же заявил, что жаловаться на действия курдов незаконно. Затем он поместился у нас со своими войсками и потребовал, чтобы мы ежедневно доставляли им 8 овец, 10 мер ячменя, кроме яиц, живности и масла. В течение 40 дней жители нашей деревни доставляли эти продукты безвозмездно, получая за труды ругательства и удары. Рахим-паша рассердившись на своего хозяина Перу за то, что он ворчал, велел разогреть медную посуду и, когда она накалилась, поставил ее на голову Пера. Затем он раздел его догола и щипцами вырвал куски мяса из его дрожащих рук. Едва эти разбойники покинули нашу деревню, как Аине-паша с 60 конными занял их место. Увидев, что у нас не осталось больше овец, они убивали и ели наших коров и волов и, причинив нам много страданий в течение 6 дней, они уехали. К кому мы могли обратиться с нашими жалобами, если в наших глазах законные власти сами совершали подобные деяния? Нам оставалось только покинуть страну, что мы и сделали». Вот другой случай, жертвою которого была жена армянского миссионера-протестанта, г-жа Сукиасян из деревни Тодоверан (округ Бассен). Я лично знаком с этой семьей и имею у себя портреты всех ее членов, в том числе и госпожи, которая впоследствии была умерщвлена. "12 сентября 1894 года, — сообщил Арменак Сукиасян, сын убитой, — мы сидели за столом в доме моего отца, как вдруг вбежал мальчик и сказал нам, что турки и курды явились, чтобы напасть на нас, христиан. Мой брат пошел на другую сторону улицы, где находилась его лавка, чтобы взять револьвер. Между тем 16 курдских всадников въехали на улицу, взобрались на крыши и начали стрельбу. Мы забаррикадировали дверь, но они выломали ее. Пуля попала моей матери в шею, но не нанесла ей серьезной раны. Она находилась на крыше и защищалась, бросая камни. В это время один магометанин поднял ружье, прицелился и выстрелил. Пуля попала в щеку и вышла под ухом, вырвав часть лица. Она упала, мы внесли ее вовнутрь и дали ей воды, которую пришлось влить, подняв верхнюю челюсть. На следующее утро она умерла. Мы жаловались, но никто не подвергся наказанию". Еще один типичный пример, и я окончу с этой частью предмета. Случай, о котором я намерен рассказать теперь, почерпнут не только из сообщений заинтересованных сторон, но также из официальных отчетов, подписанных, с приложением печати, правительственными чиновниками, которых я сам видел. Он лучше самой красноречивой диатрибы освещает состояние турецкого правосудия и служит полезнейшим уроком для тех, которые до сих пор честно верят турецким обещаниям. В июне месяце 1890 года селенье Алиджакрек было сценой двойного преступления. Армянские пастухи, пасшие деревенские стада, прибежали в сильном волнении, прося помощи. "Курды Ибиль, Оглу и Ибрагим явились со своими овцами и согнали нас с деревенского пастбища". Это одно из заурядных явлений сельской жизни в турецкой Армении. Четыре молодых человека выступили, чтобы начать переговоры с мусульманами и заявить о своем праве собственности; но едва они дошли до места, как курды открыли огонь и тут же убили одного из юношей, по имени Госеп. Другой был смертельно ранен; его имя Гарутюн. Их товарищи в ужасе убежали в деревню; поселяне в страхе бросили работу; сельский священник и несколько главных представителей местного населения бросились к месту, где происходило убийство; другие — побежали, чтобы предупредить жандармов. Действительно заптии (жандармы) в сопровождении одного чиновника не замедлили явиться. Они нашли Госепа мертвым, а сельского священника Тер-Оганеса читающим отходную умирающему Гарутюну. Они прекратили молитву и угрожающе спросили: «Где курды, которые совершили убийство?» — «Они скрылись», - был ответ. — «Да, вероятно, вы, собаки, убили их и зарыли подальше от глаз. Я всех вас арестую (обращаясь к священнику) — и вас также!» И их всех повели в Гассанкале, где они были заключены в отвратительную темницу. Через некоторое время их перевели в эрзерумскую тюрьму. Сельский священник Тер-Оганес был состоятельным человеком. Процесс систематического разорения тогда только начинался. Его брат, Карапет, и их 10 товарищей по несчастью также были достаточными людьми, и властям желательно было перевести их имущество в другие руки. Поэтому они оставили армян в смрадной тюрьме. Время тянулось медленно, день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, так что, казалось, их совершенно забыли. Их семьи находились в постоянной агонии страха, дела их пришли в полное расстройство, здоровье оказалось в конец подорванным. В этом адском состоянии они провели год — самый ужасный период их жизни. Тогда они начали почтительнейше ходатайствовать перед своими гонителями, чтобы те помогли им добиться освобождения и просили назначить цену. Условия были установлены и им посоветовали послать курдов для розыска убийц, в убийстве которых были обвинены армяне. «Если их найдут, вы будете освобождены». Цена этого совета и расходы по осуществлению его достигли почти 400 фунтов стерлингов, которые были добыты армянами. Розыски, конечно, увенчались успехом, потому что курды и турки, убившие христиан, не имеют надобности скрываться и приходить в уныние. Все, что они сделают — хорошо. Герои этой истории оказались солдатами в одном из батальонов любимой кавалерии султана — гамидие Алашкертского округа. Они сознались в своем преступлении, и целая толпа свидетелей, разумеется, турок и курдов, потому что свидетельство христиан не принимается, дали на суде показания в пользу 12 армянских узников, которые и были затем освобождены, разоренные и с надорванным здоровьем. Судебный приговор гласил, что армяне, обвиненные в убийстве нескольких курдов, убивших двух армянских поселян, доказали свою невинность, так как упомянутые курды оказались живы и здоровы и были разысканы на службе главы правоверных в войсках гамидие. Убийцы-курды, из-за драгоценных жизней которых было поднято столько шума, остались нетронутыми и до сих пор еще продолжают служить Его Величеству султану с тем же усердием и таким же презрением к последствиям, как и раньше. Собака будет лаять, если в ее присутствии застрелят другую собаку. Эти же армяне даже не жаловались; они просто пригласили на место преступления представителей закона и правосудия, а последнее обошлись с ними как с убийцами. Христиане в Армении не смеют рассчитывать на такое отношение к себе, каким пользуются собаки со стороны хороших хозяев.

Что-то ни один форумный турок не записался. Неужели все уже в Арцахе побывали?

Я был по работе в командировке в городке Коммунар (это 40 километров от Санкт-Петербурга). Мы ходили к местному армянину в гости. У него частный дом. А напротив аналогичная пятиэтажка. И на стене этой пятиэтажки огромными черными буквами было написано то же самое. Но самое прикольное то, что под этой надписью стояла пустая бутылка и мирно спал грязный бомж. Жаль, фотоаппарата с собой не было!

Ну, конечно, самый приемлимый вариант в этом случае - идти палить в армянина. Вступает вооруженное формирование на территорию некоего села в Шаумянском или Мартакертском районе, убивают армян - тех, кто по каким-то причинам задержался, но конечно аварцы с лезгинами скромно стоят в сторонке... Идет артподготовка, затем пехота при поддержке бронетехники начинает наступление. Каким образом ты будешь отличать лезгина от турка? А если и отличишь, что это в итоге тебе даст? Ответ: тебе не даст ничего, твоим родителям даст цинковый гроб. Я реалист, Шева. Все народы, входящие в соседнее государство рано или поздно станут турками. Это суровая реальность. Имунитет от этой заразы История дала только армянам. Поэтому всех туречат, а нас - убивают.

РАДИОТЕЛЕГРАММА С. Г. ШАУМЯНА АНДРАНИКУ РАДИОТЕЛЕГРАММА Джульфа, народному вождю Андранику. Вашу телеграмму № 574 получил. Полный текст сообщил в Москву Центральному правительству. Со своей стороны приветствую в Вашем лице истинного народного героя. Если бы господа Качазнуни и другие были похожи на Вас, ар­мянское крестьянство не переживало бы сейчас такой трагедии. Передайте при­вет всем храбрым воинам, страдающим и от турецкого штыка и от предательства национальных вождей. Несмотря ни на какие трудности призываю Вас не склонять революционного знамени. Бакинский пролетариат при усиленной поддержке Русской власти ведет героическую войну в направлении Кюрдамира и Ахсу против турецко-бекских банд. Когда мы победим турок, ханов и беков, грузинских князей и армянскую буржуазию, тогда объединенные крестьяне и рабочие всего Закавказья на общем съез­де установят Советскую власть и вновь свяжутся с великой Росийской республикой, Был бы рад возможности оказать Вам небольшую поддержку, может быть, Вы изыщете пути для связи. Чрезвычайный комиссар Кавказа и председатель Бакинского Совета Народ­ных Комиссаров. С. Ш А У М Я Н «Бакинский рабочий», № 139, 18 июля 1918 г.

Если аварец или лезгин не хочет идти убивать армян, он возьмет билет на поезд Баку-Москва или Баку-Махачкала и т.д. и уедет из страны. А может быть перейдет на нашу сторону. Всегда есть варианты, тебе не кажется? Шева, ты проводил собственное расследование? Да нет, Шева, далеко не молодой. А на вопрос-то ответь, почему все-таки ось с большой буквы? Каким образом - по форме черепа, по акценту или может быть интуитивно? Ну опять двадцать пять - ось, коренные народы, преобразуем, демонтируем, каждый народ создаст свое государство... Шева, вам, извиняюсь, сколько лет?

Объясни, Шева, как можно заставить воевать? На дворе-то далеко не Первая мировая.А я тебе скажу: грабили, убивали и изгоняли армян с их земли и твои любимые автохтоны, причем нисколько не отставая в этом "благородном" деле от толерантов. Лично я соглашусь с постингом Kars-а №9. Вся эта тема слишком раздута. Вот ты много времени уделяешь построению "общекавказского" дома. Есть успехи? Поведай нам. А то наплыва благодарных лезгин все не видно. Зато вот туркесы лезут из всех щелей. Толеранты... А вот это уже называется демагогией. Убивать-то ведь пришли нас. А мы, защищая свои очаги, победили врага. Ради бога, пусть объединяются аварцы, лезгины, талыши и т.д. и крушат пантуранскую ось, флаг им в руки. А сунутся снова к нам в дом под любым флагом - опять получат армянским сапогом по морде.P.S. А ты всерьез веришь, что армяне убивали лезгин и талышей ради пантурана?Да, и почему ось - с большой буквы? Настолько уважаешь?

6 сентября - все на Республиканский стадион!!!

Вообще-то время это уже показало. В Арцахскую войну.

II. Владычество турок в Армении фактически началось в 1849 году, когда Осман-паша нанес соuр dе grасе зверской власти курдских деребеков в 5 юго-восточных провинциях (Ван, Битлис, Муш, Баязет и Диарбекир). Этот длинный промежуток времени, почти в 50 лет, разделяется совер­шенно ясно на два периода: период позорного управления (1847 — 1891) и период (после1892) открытого истребления. Советы и убеждения могут иметь большое значение как средство против злоупотреблений, вытекающих из первой системы; но против последней действительна только сила. В этом смысле взгляд, высказанный недавно по этому предмету лордом Салисбюри, совершенно верен. В 1891 году Блистательная Порта, опасаясь серьезных затруднений для себя от обещанного введения реформ в Армении и возможной во время войны враждебности христиан, живущих в провинциях, пограничных с Россией, решила убить двух зайцев одним выстрелом и организовала, так называемую, кавалерию Гамидие, составленную исключительно из курдов. План, пред­ложенный некоторыми высшими сановниками империи, заключался в том, чтобы вытеснить армян из пограничных земель, как, например, Алашкерт, и за­менить их магометанами, чтобы число их во всех пяти провинциях было сокращено до таких размеров, при которых исчезла бы надобность в специальных реформах для армянского населения и чтобы в случае войны курды действовали как противовес казакам. Эта открытая политика истребления была точно осуществляема и значительно расширена с того времени, и если ей не положат скорого конца, то она, без сомнения, приведет к окончательному разрешению армянского вопроса; но это разрешение будет позором для христианства и презрительной насмешкой над цивилизацией. Курды, записанные в войска, были оставлены в своих родных местах, освобождены от службы, снабжены оружием, облечены неприкосновенностью посланников и обеспечены жалованием, которое уплачивалось с регулярностью, характеризующей Блистательную Порту. И они исполнили свою миссию с щепетильной точностью: грабили богатых армян, разрушали дома, жгли хлеб и корм, уничтожали деревни, резали скот, уводили молодых девушек, позорили замужних женщин, истребляли целые поселения и убивали всех, кто был настолько мужествен или безрассуден, что пытался оказать противодействие. Армяне принадлежат теперь к самым бедным и несчастным народам на земном шаре. Но, быть может, турецкие власти не предвидели, а турецкое правосудие не одобряет этих результатов? Напротив, власти не только ожидали таких последствий, но содействовали и помогали тем, которые производили их; они побуждали и вознаграждали виновников; и когда какой-нибудь армянин осмеливался жаловаться, то чиновни­ки, которым он платил за то, что они должны были защищать его, не только не слушали его, но заключали его в грязную тюрьму, мучили, оскор­бляли самым ужасным и необыкновенным образом за его дерзость и нахальство. Теперь доказано, что Сасунская резня была сознательным делом представителей Блистательной Пор­ты, — делом, которое было заботливо подготовлено и беспощадно выполнено, несмотря на то что эти ужасы вызывали содрогание даже в курдских разбойниках и чувство сострадания даже в сердцах турецких солдат. Следовательно, жаловаться на необеспеченность жизни и имущества в Армении, до тех пор, пока эта страна находится под безответственным управлением Блистательной Пор­ты, это все равно, что солдату жало­ваться на серьезную опасность от неприятельских пуль во время кровавого столкновения. Результат, со­ставляющий предмет жалоб, являет­ся именно той целью, к которой стремятся, и совершенство, с которым достигается этот результат, служит убедительным доказательством действительности употребляемых мер. Один выдающийся иностранный государственный деятель, обыкновенно считающийся убежденным туркофилом, недавно заметил в частном разговоре со мною, что турецкое владычество в Армении можно было бы правильно опре­делить, как организованное разбойничество, узаконенное убийство и вознагра­ждаемая безнравственность. Протесты против этой системы могут быть справедливы и уместны, но их едва ли можно считать полезными. Филантроп при посещении тюрьмы может испытать большое огорчение, увидев, что у одного из заключенных связаны руки и ноги, но он едва ли будет тратить время на принесение жалобы по этому поводу, если узнает, что этот арестант присужден к смерти и скоро будет повешен. Первый шаг к осуществлению плана истребления заключался в том, чтобы систематически разорить народ. Это естественно в стране, где чиновники по восьми или десяти месяцев ждут своего жалованья и затем должны до­вольствоваться только частью того, что им следует. «Я не получал и одного пара в течение двенадцати недель; я не могу даже купить себе платья», — воскликнул чиновник, которому поручено было следить за мною день и ночь в Эрзеруме. «Платили ли вам правильно жалованье?» — спросил я начальника телеграфной конторы в Кутеке. «Нет, эффенди, — отвечал он, — теперь я не получал ничего в течение восьми месяцев; впрочем, я получил месячное жалованье на байрам». — «Как же вы живете в таком случае?» — «Бедно». — «Но ведь вам нужно же хоть сколько-нибудь денег, чтобы не умереть с голо­ду?» — «Конечно, я имею несколько денег, но недостаточно. Аллах милостив. Вы сами теперь дали мне немного денег». — «Но ведь эти деньги не для вас, они заплачены за телеграмму и принадлежат государству». — «Я беру эти деньги себе в возмещение жалованья, это составит не очень много, но, сколько бы денег ни составилось таким образом, я кладу их себе в карман». Эти люди, конечно, мелкие чиновники, но их положение по существу не отличается от положения их начальников: судьи, офицеры, вице-губернаторы, вали и т. д., и т. д. находятся в таком же безденежье, но и отличаются нередко боль­шою жадностью. Тасик-паша, бывший генерал-губернатор Битлиса, представляет отличный образчик высокого турецкого сановника эпохи истребления. Он имел обыкновение заключать в тюрьму множество богатых армян без всякого основания к обвинению в чем-нибудь или хотя бы какого-нибудь предлога. Затем им предлагалась свобода за большие суммы, представляющие большую часть их состояния. Отказ от платежа имел своим последствием для заключенных такое обращение, по сравнению с которым пытки, применявшиеся к евреям в средневековой Англии или мучения евнухов принцессы Уды в современной Индии, представляются мягкими и благотворными наказаниями. Некоторые заклю­ченные должны были держаться на ногах целый день и целую ночь, причем им не давали ни есть, ни пить и запрещали двигаться. Если они теряли силы и сознание, то холодная вода или раскаленное железо скоро приводили их в себя, и пытка продолжалась. Так как время и настойчивость были на стороне турок, то вообще кончалось тем, что армяне обыкновенно жертвовали чем угодно, чтобы только спастись от страшных страданий. Им приходилось или принести в жертву все, или сделаться самим жертвами, и они, конечно, вы­бирали наименьшее из зол. В вилайете Битлиса несколько сот армян, имевшие деньги, скот и хлеб, подверглись произвольному аресту и были освобождены за крупную взятку. Некоторые из них не в состоянии были тотчас заплатить деньги, поэтому их держали в мрачных темницах до тех пор, пока они не добыли требуемой суммы, а некоторые из них были умерщвлены. Около ста армян погибло в одной Битлисской тюрьме. Следующая петиция с подписями была отправлена мне и, если не ошибаюсь, то одновременно также иностранным делегатам в Муше; эта петиция, исходившая от одного хорошо известного человека, имя и адрес которого я сообщаю, поможет составить себе идею о том, как вали Битлиса управлял своими провинциями и в то же время благодетельствовал: «Мы, служившие турецкому правительству с безусловною верностью, подвергаемся особенно в последние годы, дурному обращений и гнету то со стороны правительства, то со стороны курдских разбойников. Так, в прошлом году (1894) я был внезапно арестован в моем собственном доме турецкой полицией и жандармами, которые отвели меня в Битлисскую тюрьму, где я подвергся оскорблениям и самым ужасным пыткам. Просидев там четыре месяца, я был освобожден под условием, что заплачу 440 фунтов стерлингов. Для таких действий не было представлено никакого основания или повода. По возвращении домой, я нашел свое хозяйство в беспорядке, свои дела расстроенными и мои средства к жизни исчезли. Моя первая мысль была обратиться к турецкому правительству с просьбой о возмещении моих потерь, но я отказался от этого плана, чтобы не подвергнуться осуждению. Услышав, что вы явились в Армению для того, чтоб исследовать положение народа, я умоляю вас именем Бога отметить мое дело. Подписано: Богос Дарманян из деревни Икнакаджиа в казе Манаскерд». В 1890 году старшина деревни Одантжиор в Буланике, по имени Абдал, был богатым человеком по понятиям, господствующим в этой местности. У него было 50 буйволов, 80 быков, 600 овец, не считая лошадей и прочего. Женщины его семьи носили золотые украшения в волосах и на груди и он платил 50 фунтов стерлингов налогов в казначейство. Это было в 1890 году. В 1894 году он был бедным поселянином, хорошо знакомым с нуждой и подвергавшийся голодной смерти. Его селение и жители всего округа подверг­лись грабежу, у них отняли решительно все, между тем как турецкие власти смотрели на это грабительство с одобрительною улыбкой. В течение 1894 года в округах только Буланика и Муша более 10 тысяч голов рогатого скота и овец были уведены курдами. Эта система господствовала во всей стране; раз­ница сводится только к подробностям, зависящим от местных условий, но средства и цель никогда не изменялись. В результате благосостояние совершен­но исчезает и быстро распространяется нищета, которая достигает таких размеров, так безнадежна и так ужасна по своим нравственным и физическим действиям, что жертвы ее охватываются тем диким мужеством, приближающимся к безумию, которое всегда возникает под влиянием отчаяния (Я писал в другом месте о сравнении между благоденствием армян, живших в эпоху дурного управления, и негодованием тех, которые томятся в нынешнюю эру истребления; но этот интересный предмет никогда не был рассмотрен с необходимою пол­нотой. Прим. Автора). Между вали или генерал-губернатором и заптием или сборщиком по­датей существует много ступеней административной лестницы и к каждой из них и ко всем им вместе взятым прилипает часть имущества предприимчивых армян. Без сомнения, существуют худшие бедствия, чем потеря иму­щества, и бесстрастные англичане скорее приберегут свое сочувствие для тех, которые испытали такие бедствия. Но без сомнения, и утрата имущества — не малое бедствие, когда причиной его является не преступление, случай или беспечность, а бесстыдная и наглая несправедливость, и если потерпевший имеет семью в 15 или 20 человек. Следующие факты показывают, что потеря имуще­ства очень часто влечет за собой гораздо большие бедствия. В июле 1892 года один капитан кавалерии Его Величества Гамидие, по имени Идрис, — гордость племени Гасснакли, явился со своим братом требо­вать корма от жителей Гаменшейка. Они обратились к двум армянским старшинам Ало и Хачадуру и приказали им приготовить требуемое сено. Те отвечали, что у них во всей деревне не найдется такого количества сена. «Доставьте сено без разговоров, или я застрелю вас», - сказал Идрис. «Но его не существует, и мы не можем создать его». — «Ну, так умрите», - закричал доблестный капитан и тут же на месте, убил армян. Против Идриса подана была формальная жалоба, и каймакам, к своей чести, арестовал его и продержал в тюрьме 4 недели, но затем, когда благородный курд дал обычную взятку, его выпустили на свободу. В том же округе Буланика и в том же году было совершено также, открыто и безнаказанно около 30 подобных убийств.

ТЕЛЕГРАММА С. Г. ШАУМЯНА МОСКВА - ЛЕНИНУ, ЦАРИЦЫН - СТАЛИНУ Мной получена из Джульфы от армянского народного вождя Андраника следующая телеграмма: Комиссару по делам Кавказа Шаумяну 14 июля. Безусловно подчиняясьБрест-Литовскому договору, Нахичеванский уезд, где в настоящее время нахожусь и я со своим отрядом, объявил себя неотделимой частью Российской республики. Прошу объявить кому следует, что я со своим отрядом с сегодняшнего дня нахожусь в распоряжении и подчинении Центрального Российского правительства. Вступлению турецких войск в пределы Нахичеванского уезда постараюсь воспрепятствовать. Жду ответа и распоряжения № 574. Генерал-Майор Андраник. Конец телеграммы. Со своей стороны отвечу. Приветствуем с предложением держаться. Прошу вашего ответа. 17 июля. Шаумян. «Бакинский рабочий», № 141, 20 июля 1918 г.

Шева, не увиливай, где в посте Kars-а слова про мирное решение? Я просто вижу, что твоей излюбленной темой на всех форумах являются лезгины, аварцы и талыши.

А в каком постинге Kars это утверждал? Любовь Шевы к мусульманским народам Кавказа поистине безгранична...