Pandukht

Полностью согласен с Kars-ом.

Анаит Тер-Минасян "Промышленность" В противоположность сель­скому хозяйству успехов в промышленности по существу не наблюдалось. До войны от 6 до 7 тысяч ремесленников трудились в мастерских и мануфактурах, были заняты переработкой продуктов сельского хозяйства на вин­ных, кожевенных, текстиль­ных предприятиях. Во время войны работа их почти пол­ностью прервалась. В 1919 году некоторые предприя­тия возобновили свою дея­тельность по инициативе ре­месленников, прибывших из Вана и Муша. Около 5000 рабочих снова получили ра­боту в 300 — 400 малень­ких предприятиях. По иници­ативе бывшего специфиста Давида Анануна стало по­ощряться кооперативное дви­жение «Айкооп», и 1 июля было провозглашено Днем кооператора. В подобных условиях было трудно говорить о существо­вании армянского рабочего класса. Тем не менее, верная своей программе, сильная опытом армянского рабоче­го движения в Баку АРФ, желая сохранить связи со II Интернационалом, стреми­лась к тому, чтобы эти ра­бочие имели свои профессио­нальные союзы. Это было сдачей позиций, полупоражением. Напротив, большевистское влияние росло среди служа­щих железных дорог, в боль­шинстве своем русских по национальности, и радикально настроенных почтово-те­леграфных работников. Глава из книги "Армянская республика 1918 - 1920 гг. - память века".

А не кажется ли вам, что усатый дядька под ником "комитет Шуши в изгнании" даже название темы задал провокационное. Серж никогда не был гражданином Азербайджана. СССР - да, но никак не Азербайджана. Поэтому - не договорятся...

June 4 /Panarmenian.net/ The Georgian government is set to fund efforts to restore a historical monastery in the Turkish village of Camlyamac, in the eastern province of Erzurum, a local official said, Today's Zaman reports. The Osvank Monastery was constructed between the years 963 and 973 and was dedicated to St. John the Baptist. The monastery included a church, a refectory and a scriptorium. It was one of the most important bishoprics in the region and a center of culture especially famous for its manuscripts. The church is by far the largest cruciform-shaped church in the region. It retained its importance until the end of the 15th century. "In 1985 the Turkish Ministry of Culture designated it as a monument to be protected and preserved and included it on the national heritage list. It remains an important destination among Georgian tourists visiting Turkey," the newspaper says. "There were no Georgian churches in Western Armenia, specifically at the time mentioned," director of the Armenian Genocide Institute Museum Hayk Demoyan commented to a PanARMENIAN.Net reporter. "The monastery belonged to Chalcedonic Armenians. The cross on the temple was a bit different from a Gregorian. Later it was replaced by an Orthodox one. There is an inscription in Asomtavruli (ancient Georgian) above one of the ornaments in the Church. That is why Georgia thinks it's a Georgian temple," Demoyan said. Erzurum is one of Islamic centers of the Republic of Turkey, where nothing reminds about the nation which once inhabited this land. Some 10 Armenians temples, including Surb Astvatsatsin and Kyzylvank have been preserved so far.

Опустим всю лирику и слушаем вас внимательно.

Честно говоря, не особо хотелось видеть посты турков в моей теме, и тем не менее, раз пост есть, кое-что стоит прокомментировать. Этот плач мне уже попадался на каком-то из ваших сайтов, так что делаю вывод, что пост не ваш, поэтому ставьте ссылки, иначе получается, что чужой текст выдаете за свой. Сразу подумалось, а незабвенный Буниятов не рассказывал случайно о мрачных ночах с 13 на 14 января, с 14 на 15 и так далее вплоть до 20 числа, ночах, когда в этом городе терзали безоружных армян. Не заметил, наверное, или был сильно занят удревнением истории своего народа за счет тех самых соседей. И вот ведь какой парадокс: "оккупанты и грабители" строили в Шуши храмы, хоронили своих умерших на кладбищах, и не сносили бульдозерами мечетей, подобно хачкарам Нор Джуги. А вы в 20-м город просто сожгли... И героический Нахичеваник (давайте не будем перевирать название армянского населенного пункта), на который упали сотни снарядов и ракет, но жители не бросили его и множество раз, возвращаясь в свои дома, отстраивали их заново. Это называется корни. Они вросли в эту каменистую землю намертво. И можно сейчас рассказывать истории про то, что в городе была всего одна пушка, что город был взят без боя и т.д. Мне, например, понятна цель этих разговоров. Вам хочется принизить подвиг армян, штурмовавших неприступные скалы. Но ведь тем самым вы принижаете и подвиг своих воинов. Ну и напоследок насчет "агрессивной сущности армянского сепаратизма". Вашей целью было выдавливание карабахских армян из Карабаха. Вы этого сделать не смогли. Так стоит ли теперь лить об этом слезы. Наслаждайтесь Гандзаком и Шамкором. Пока...

Лаша! Все три фразы - в яблочко!

Вот вы сами и ответили на все свои вопросы. А зачем его создавать?..

Появился новый интересный материал: работа Айка Демояна "Турция и Карабахский конфликт в конце ХХ - начале ХХI вв."

погромщиков и убийц -

Анаит Тер-Минасян "Сельское хозяйство и природные богатства" Во время войны и при царской администрации об­рабатываемые площади умень­шились на одну треть, а уро­жайность — на 40 процен­тов. Турецкая оккупация 1918 года была гибельной - деревни разграблены, 200 ты­сяч голов скота угнаны, ви­ноградники выкопаны. Весной 1919 года из-за отсутствия семян, сельхозорудий, тягловых животных (80 процентов крестьянских семей не имели лошади, а 50 процентов — быка) смог­ли засеять только четвертую часть культивируемых зе­мель, и прибыль от сельско­хозяйственного производства упала до шестой части уровня 1913 года. Необходимо было срочно провести аграрную реформу. Программа АРФ предусмат­ривала общинную собствен­ность на землю и ее периодическое перераспределение среди крестьянских семейств. Был принят декрет о национа­лизации больших наделов земли, но (за исключением нескольких монастырских владений) таковых в Армении почти, что не оказалось. Аграрным комиссиям было поручено провести инвента­ризацию и ограничить размер земельной собственности с целью ликвидации разницы между «богатыми крестьяна­ми» и безземельным «бед­ным крестьянством». Но эти структурные реформы оста­лись на бумаге. На деле же было осуществлено изъятие только нескольких наделов вокруг Эчмиадзина, Каракилиса. Вообще же чиновники Министерства сельского хо­зяйства, хотя и компетентные и преданные идее независи­мости, столкнулись с недове­рием и отсутствием граждан­ственности у сельского на­селения. Постоянный голод, головокружительное повы­шение цен создали благопри­ятную почву для коррупции: крестьяне стали прятать уро­жай, отказывались отдавать в наем скот и платить налоги. Сельскому хозяйству ока­зывалась помощь в различ­ных формах. Была создана сельскохозяйственная школа, организовано несколько по­казательных ферм в Карсе и Лори, мастерских сельскохо­зяйственного инвентаря, про­ведена кампания по вакцина­ции скота. Стали поощрять благодаря дотациям внедре­ние культур винограда и хлоп­ка. При содействии государ­ства был создан коньячный завод «Арарат». Кампания, начатая в 1920 году по обеспечению полно­го засева всех земель, увенча­лась успехом: в этом году урожай достиг предвоенного уровня. Инвентаризация природ­ных богатств проводилась под руководством инженера Вавалини, которому были от­пущены кредиты и дано пра­во собрать команду из 70 топографов и техников, часть которых прибыла с Кавказа, из России и Европы, чтобы служить Армении. После пе­реписи гидравлических и гид­роэлектрических ресурсов были составлены проекты строительства плотин на ре­ках Зангу, Арпа, Казах, Гарни, Апаран. В то же время была про­ведена первая инвентариза­ция недр: уголь в Олти, солерудник в Кагызмане, Гор­бе, Нахичеване. Наконец специальный комитет стал за­ниматься организацией про­дажи продуктов сельского хозяйства (хлопка, кожи) с тем, чтобы выручить валюту и приобрести строительные материалы. Глава из книги "Армянская республика 1918 - 1920 гг. - память века".

Анаит Тер-Минасян "Деятельность Республики" Период независимости длился два с половиной года, с 28-го мая по 2 декабря 1920 года. В такой короткий проме­жуток времени, в течение которого все внимание было отвлечено на военные опера­ции и международные проб­лемы, ждать ощутимых ус­пехов не приходилось. В наи­большей мере их удалось до­стичь при правительстве А. Хатисяна, в самый счастли­вый период истории респуб­лики между 1919 и 1920 го­дами, да и то лишь после то­го, как в бытность правитель­ства Качазнуни главой пра­вительства были заложены основы государства, и появи­лась возможность организо­вать местную власть и на­чать восстанавливать эконо­мику. В течение последних ме­сяцев (5 мая 1920 г. — 2 декабря 1920 г.), не отказы­ваясь от проведения реформ, правительства, возглавляемые А. Оганджаняном, а затем С. Врацяном, были вынужде­ны бороться против внутрен­ней оппозиции и внешних вра­гов. Из-за недостатка времени, денег, компетентных кадров деятельность республики ос­талась незавершенной, но прогрессивные решения, при­нятые ею — право голоса для женщин, прогрессивный налог на прибыль, админи­стративное самоуправление, национализация крупной соб­ственности, создание аграр­ных комитетов, поддержка кооперативного движения, обязательное обучение — позволяют утверждать, что «дашнакцаканы» республики, получившие подготовку в рус­ской школе или в европей­ских университетах, облада­ли волей и знаниями, необходимыми для модернизации Ар­мении. Потеряв свои самые бога­тые территории, оставшись на высокогорных засушливых землях, отягощенная бежен­цами, Армения 1918 года была безнадежно бедна. Го­лод и эпидемии косили лю­дей. Составляя 1 млн. в 1913 году, население, дос­тигшее в 1918 году 1 млн. 206 тыс., сократилось в 1919 году до 961 тыс. 700, а в 1921 году - до 780 тыс. человек. В республике с традици­онной сельскохозяйственной экономикой, 90 процентов на­селения которой составляли сельчане, ощущался большой дефицит земли. В 1919 году возвращение Карсской обла­сти и некоторых других рай­онов позволило довести пло­щадь Армении до 42 тыс. квад­ратных километров, что да­ло возможность принять репатриантов с Кавказа и при­вело к существенному улуч­шению ситуации. Руководимое А. Саакяном, а затем С. Врацяном, Ми­нистерство сельского хозяйст­ва взяло на себя самую боль­шую ответственность. Его деятельность развивалась в двух направлениях: помощи армянским крестьянам в восстановлении уничтоженного хозяйства и проведении инвентаризации естественных богатств и запасов гидравлической энергии в Армении. Глава из книги "Армянская республика 1918 - 1920 гг. - память века".

Для тех, кто не видел Караундж. Наслаждайтесь.

Бегларян Армен Гарегинович Родился 10 апреля 1951 года в Шикаhoghе. Напротив села - пленительный зеленый лес. Синяя речка бежит с гор и пропадает в глубине леса. Это - Шикаhogh. Армен окончил сельскую среднюю школу, отслужил два года в армии, работал в Капанском стройуправлении №66 сначала рабочим, а затем бурильщиком. Когда турок начал жечь землю Капана, поднялись все. И Армен Бегларян встал на позициях защитников села. Участвовал во многих боестолкновениях. - Умру, но не допущу, чтобы грязный турецкий сапог топтал землю моих предков, - говорил Армо. Он остался верен своей клятве, до конца остался на позициях защитников армянской земли. В начале весны 1993 года крупными силами пехоты, при поддержке танков противник попытался прорваться к Шикаhoghу. Свое орудие турки расположили практически на границе села. Во время жестокого боя один из осколков снаряда смертельно ранил Армена Бегларяна. Он погиб 10 апреля 1993 года. Этот день был днем его рождения.

Zviadist: А стоит ли тратить свое время на то, чтобы тупо копировать посты других юзеров, меняя слово Россия на Турция. Свои мысли закончились?

Идет очередное обсуждение карабахского конфликта в каком-то комитете ООН на французском языке - одном из официальных языков ООН. Во время заседания вбегает некто с телеграммой: "Армянские силы захватили Китай" (на французском Ля-Чин). Возникает небольшая паника. Слово требует армянская делегация: Мы официально заявляем: информация о том, что Китай взяли армянские силы, является ложной (вздох облегчения). Китай был освобожден исключительно силами самообороны Карабаха, без помощи Армении (в зале вновь паника).

Господа! Тема об Арцахском телевидении.

Наконец-то! А то на форум уже и заходить не хотелось. А туркес, ей-богу, с его энергией поехал бы в Москву, помидор продал. С азерским высшим это хорошо получается. И на форуме свежее...

Греция - Армения 0:0 Чемпионы Европы не сумели добыть победу, показав при этом блеклую игру в своем последнем спарринге перед ЕВРО-2008™ в немецком Оффенбахе. Шанс Пачаджяна Команда Отто Рехагеля, которая в прошлую субботу проиграла венграм со счетом 2:3, существенно лучше выглядела в обороне, однако не показала ничего особенного в нападении. Армяне начали матч активнее и могли выйти вперед уже на 15-й минуте, когда Левон Пачаджян, воспользовавшись ошибкой Сотириоса Кириакоса, ударом с границы штрафной заставил голкипера греков Антониоса Никополидиса вытянуться в струнку. Через пять минут вратарю чемпионов континента пришлось спасать свою команду после дальнего удара Маркоса Пизели. Натиск греков Лучший момент греков выпал им в районе получасовой отметки, когда Георгиос Карагунис выскочил на свободное пространство и сделал идеальный навес на Димитриоса Салпингидиса, который головой пробил выше перекладины. Две минуты спустя голкипер сборной Армении Геворг Каспаров отразил мощный удар Ангелоса Басинаса низом, а затем Ангелос Харистеаса не сумел попасть по воротам после подачи Юркаса Сейтаридиса. Интересная концовка После перерыва Рехагель сделал пять замен, из-за чего темп игры упал. Тем не менее, на 51-й минуте его подопечные могли открыть счет, если бы не Каспаров, который в красивом прыжке отразил крученый удар Георгиоса Самараса. Подопечные Яна Поульсена имели шанс и вовсе украсть победу у чемпионов Европы, однако Арарат Аракелян на 85-й минуте головой пробил мимо цели. Впрочем, его вклад в позитивный для армян исход борьбы велик: после того, как Каспаров в трудом парировал хлесткий удар Константиноса Кацураниса, Аракелян успел раньше Харистеаса успеть на подбор. Сборная Греции покидает Германию во вторник утром и отправляется в Зальцбург, где ей предстоит провести все три поединка группы D. Первый из этих матчей состоится 10 июня, когда эллины сразятся с командой Швеции. Сборная Греции: Никополидис, Сейтаридис, Кириакос, Деллас (Анцас 46), Спиропулос (Торосидис 46), Басинас, Кацуранис, Карагунис (Пацацоглу 46), Харистеас, Салпингидис (Гекас 46), Аманатидис (Самарас 46). Сборная Армении: Каспаров, Овсепян, Арзуманян, Аракелян, Восканян, Хен. Мхитарян (А. Минасян 65), Газарян (Мелконян 60), Пизели (Акопян 54), Пачаджян, Мкртчян, Тадевосян.

Интересная фраза...

А я, грешным делом, думал, что Матрасинский – это новый ник Сашико.

Нет никакого сайта-источника. А мне еще очень нравится вот эта фраза Сарояна: "Хотел бы я знать, найдется ли в мире сила, которая способна уничтожить этот народ - это малое племя скромных людей, чьи войны все отыграны и проиграны, чье государство полностью уничтожено, чья литература не прочитана, музыка не услышана, а на молитвы больше нет ответа. Ну же, вперед! Уничтожьте Армению! Увидите, удастся это вам? Пошлите их в пустыню без пищи и воды. Сожгите их дома и церкви. А потом посмотрите, не окажется ли, что будут они смеяться, петь и снова возносить молитвы. Потому что, если хотя бы двоим из них, доведется встретиться в этом мире, увидите, они создадут новую Армению!"

Вот он - здесь, на форуме. Или вы против его выставления в вашей теме?

В интернете вряд ли вы его найдете. Это перевод из газеты.

Этот рассказ Вильяма Сарояна появился в газете «Айреник Дейли» в Бостоне 9 мая 1933 года. В то время Сароян подписывался псевдонимом Сирак Горян по имени Корюна — армянского автора V века, а Сираком звали одного из многих кузенов Сарояна. С 1933 г. рассказ не переиздавался на английском языке. Тогда геноцид был еще живым воспоминанием. Этот рассказ — сарояновская версия притчи о Давиде и Голиафе. Во многом он аллегоричен, Сароян художественными средствами показывает, что народ может уцелеть, если он борется, даже если эта борь­ба не обещает победы. Вильям Сароян «Кулачный бой за честь Армении» Решение назревало медлен­но, постепенно вырисовыва­лось, обретало форму и очертания, когда-то отверг­нутое для того, чтобы теперь быть пущенным в ход, дей­ствовать, работать. В откры­тую. Всем телом и естест­вом. Ему казалось, что уже находиться среди них, этих воющих, улюлюкающих маль­чишек и то слишком. А беситься и верещать, распоя­сываться, как другие, это уже ни в какие ворота; про­сто он знал, что это не доставило бы ему ни малейше­го удовольствия. Они но­сились, как угорелые, ста­вили один другому поднож­ки и колотили друг друга, били по лицу. Он примирился с постыдностью всего этого. В преддверии ка­никул совесть у них улету­чивалась. Они колошматили друг дружку и гоготали. А его тянуло к ним, ему становилось завидно. Поче­му бы не попробовать, в самом деле? Почему бы не побегать за компанию с ними? Почему бы не поорать вволю? Не принять участие в их диких забавах? Не поразмяться? Конечно, это последнее дело, но не мог же он все время находиться в отчуждении и глазеть на остальных, не вечно же ему прятаться в своей скорлупе. Они были носителями чуждого ему начала, эти непоседливые мальчишки, с ними он чувствовал себя не в своей тарелке и с ними же связывал надежды на спасение. Движение было физически осязаемо, оно давало жизнь всему сущему. Они издевались над ним, дразнили его, обзывали рох­лей, нюней, трусишкой. Но он не трусил. Он стыдился того пути, который они избрали, ведь они не имели понятия, в каком году жи­вут, не догадывались, что в них заложен весь жизненный опыт человечества. Ради их же пользы. Чтоб они могли стать людьми. В обязательные игры — бейсбол, футбол — он иг­рал. Это давалось с трудом, так как он не мог постичь их смысла: зачем нужно было ловить летящий мяч? И хотя он выкладывался, как умел, завладеть мячом ему удавалось лишь по счаст­ливой случайности. Это обстоятельство приводило его в чрезвычайное замешательство, и он, вместо того, чтобы сразу же послать мяч другому игроку, зафутболи­вал его куда-нибудь под не­беса, или пониже. И готов был лопнуть от злости на самого себя за свою нерасторопность и неповоротли­вость. При виде бейсбольной биты он приходил в ужас, но не из страха перед ударом мяча, хотя и такое случалось несколько раз, что за­ставляло его подпрыгивать от резкой боли, а потому, что ему хотелось нанести по мячу точный, сильный, искусный удар и заслать его подальше. В результате же он молотил воздух, почем зря, под хохот и ржание всех присутствующих. Он не мог унять дрожь в ко­ленках и скрежетал зубами, страдая телом и испепеляя душу. Но тщетно: всякий раз, когда ему удавалось дорваться до мяча, удар по­лучался смазанный, сколь­зящий, либо мяч летел вверх свечкой, в общем, все не слава богу. Никто не хотел брать его в свою команду. Он был не­умеха, суетился без толку, на него нельзя было поло­житься и его присутствие в команде удручающе действо­вало на остальных игроков. На футбольном поле он был робок, малоподвижен, держался в стороне от глав­ных событий и завидовал точ­ным ударам своих товари­щей, если же мяч приходил прямиком к нему, то от не­го он уже летал в никуда. Либо его нога описывала в воздухе большую дугу, чем мяч, либо он обнаруживал по недовольным возгласам товарищей по команде, что послал мяч совсем не туда. Будь на его месте какой-ни­будь другой тюфяк, его бы живо произвели в посмеши­ще и потешались бы над ним. Но тут никому смешно не было. Слишком уж он был серьезен и неприступен. А тяга в нем все нараста­ла. Наедине с самим собой, по ночам, у себя дома, за столом или во сне, он наносил воображаемые удары, делал выпады. «Я ударю», - твердил он, - «Я зашвырну». Он презирал саму мысль об этом, настоятельную необходи­мость действовать, вот что не давало ему покоя, ввергало его в смятение. Мальчишки его не беспокоили, хотя они были те еще злыдни: ненавистна была сама идея, шкала ценностей, перево­рачивание понятий добра и зла с ног на голову. И вдруг, вполне осознан­но он ввязался в драку с самым грозным громилой в школе, с которым никто не рисковал иметь дело. Это было испытанием, репетицией. И хотя драки можно было легко избежать, он не стал этого делать, чем встревожил многих. Он не боялся. Никого не боялся. Неизбежность того, что ему расквасят нос или поставят фонарь под глазом не стра­шила его. Его удары не от­личались точностью и по большей части в цель не попадали. Хуже было другое: когда ему представлялась возможность врезать как следует, он не пользовался ею, не мог заставить себя ударить человека по ли­цу. Досталось ему, конечно, по первое число. Но был и определенный успех: сделан первый шаг, положено начало. И неважно, что затея бы­ла совершенно бессмысленная и никчемушная. Это и так было ясно, как божий день, но он продолжал стоять на своем. Носился вместе с ними, как угорелый, орал, ставил подножки, боролся и играл в их командах. Самое главное было не останавливаться, двигаться, и неважно, в каком направ­лении и с какими последстви­ями. Действовать, всегда. В любой момент времени, без передыху. От одного стре­миться к другому, непрерыв­но. Никакой созерцательно­сти, никакой рефлексии. Ни­какого копания в прошлом. Никаких дневников и лето­писей. Он принял правила игры и в семнадцать лет стал вы­ступать в школьной коман­де по регби. Он не отличался габаритами, но был очень увертлив и обладал способ­ностью пронести мяч через открытое поле на большое расстояние. Ему нрави­лась игра, но он не при­нимал ее всерьез, не сра­жался. Это ж всего лишь иг­ра, спорт. Их болельщики че­рез год—два либо будут си­деть по домам, либо по офи­сам. Когда же он напрягал все свои силы, чтобы достичь цели во что бы то ни стало, он обнаруживал, что его пыл и самозабвение перебивают его намерения, лишают все смысла. Он так увязал во всеобщей свалке, что игра уже не доставляла ему ни­какого удовольствия, и он неизбежно начинал ненави­деть команду соперников, а это было глупо. Мальчики помоложе, что жили по соседству, души в нем не чаяли, ему же достав­ляло удовольствие обучать их боксу и борьбе. Если он замечал, что кто-нибудь из мальчиков становится се­рьезен и зол, он останав­ливал бой. — Вот что, — говорил он. — Ты не должен его ненави­деть. Это спорт. И относить­ся к нему надо соответствен­но. Он считал, что если сможет научить ребят боксировать без озлобленности, тогда и жить им на свете будет лег­че. Он был убежден, что уже который раз он из-за кого-то попадает во всякие пере­дряги, которые в конечном счете оканчивались мордобоем. Однажды вечером на веран­де своего дома он беседовал с Рубеном Полом. И вдруг к ним с шумом и гамом при­бежала стайка семи-восьмилетних мальчишек: их ос­корбили, Рой Соммерс, ко­торый выступал на ринге американского легиона, это он их оскорбил. — Он обзывал нас грязны­ми армяшками, — пожаловал­ся с дрожью и слезами в го­лосе восьмилетний Ара Джордж и заплакал. — Кончай реветь, — ве­лел ему мальчик постарше. — Каспар его проучит. Кас­пар заставит его взять свои слова обратно. — Да, — сказал другой, —разревелся тут. Рубен Пол нашел все это очень забавным: Он сказал, что мы грязные, да? Ну, а вы ответили ему, что мы такие же чистые, как он? Что мы, как и он, раз в неделю ходим в баню? — Не в этом дело, —ска­зал мальчик постарше, да­вая понять, что речь совсем о другом. Замечания Рубена не по­казались Каспару такими забавными. Смех смехом, конечно, а связываться с таким тупым, неотесанным типом, как Рой Соммерс, бессмысленно, но слезы Ара Джор­джа задели его за живое. Хоть мальчик и не знал род­ного языка, в нем пробуди­лась древняя боль, разбу­женная безмозглой ненави­стью. - Где Соммерс? — спро­сил он. — Мы знаем, что нас не­навидят, но что из этого? — затараторил Рубен. Мальчики ответили, что Соммерс ждет на пустыре, напротив аттракционов. С ним двое приятелей и женщина. И умолкли, затаив дыхание, глядя на Каспара: пойдет или не пойдет? Когда они двинулись к ат­тракционам вниз по Сан-Бенито авеню, Ара Джордж, всхлипывая, потащился домой. Он был напуган и не хотел видеть, что будет даль­ше. — Не лезть же тебе в бес­смысленную драку только из-за того, что малыши устроили такой переполох, — пытался урезонивать его Рубен. — Да, — признал Каспар, — меня наверняка здорово от­дубасят. Когда они пришли на пу­стырь, Соммерс, его дружки и женщина пили что-то, пе­редавая по кругу бутылку. Женщина выкрикнула какое-то ругательство и мальчики сказали: — Вот, слышишь, Каспар. Рубен попросил мальчи­шек держаться у края пусты­ря и наказал никого не обзывать. Их послушание, их подавленность вызвали в нем отвращение к обыденности, заурядности происходящего, и он совсем потерял голо­ву, оттого, что этой головою невозможно было придумать ничего разумного. Он взял Каспара за руку и заявил, что драться будет он. — Ты в это дело не встре­вай, — сказал Каспар. Рубен в жизни ни с кем не дрался. Его язык был спосо­бен наносить более мощные удары, чем его кулаки. — Ты не в себе, — про­должал Каспар. — Ты нена­видишь его. Соммерс выразил удивле­ние по поводу своего про­тивника и уже предвкушал, какое неотразимое впечат­ление он произведет на свою подругу. — Вы только посмотрите, кого они выставили против меня — сказал он, развлекая своих приятелей, которые едва сдерживались, чтобы не расхохотаться. Затем он похвастался, что будет драть­ся одной правой, посколь­ку, принимая во внимание незначительность противни­ка, левая ему не понадобит­ся. Но его противник спо­койно отверг фору, и они сняли пиджаки, закатали ру­кава, причем один из них де­лал это с нескрываемым на­мерением поразвлечься. Когда бой начался, пона­чалу неспешно, Рубен по­чувствовал, что не знает, ку­да себя деть, что он должен что-то обязательно предпри­нять, но беспомощен, око­ванный своим бессилием; в нем клокотала ненависть, ко­торой он не мог дать выхода, не знал как. Рубен возне­навидел себя за то, что не уродился таким же верзи­лой, как Соммерс. Перестала существовать мировая цивилизация. Превосходство основывалось на грубой си­ле и натиске, возобладало количество, а качество ока­залось не у дел. Непринужденно нанося сильные удары, Соммерс входил в форму, пользуясь своим преимуществом в мо­щи и весе. Его противник время от времени осыпал его сериями внезапных уда­ров, недостаточно сильных, однако, чтобы причинить сколько-нибудь беспокойства своему сопернику. А тот смеялся в ответ и фыркал, продувая ноздри. — Ты у меня получишь сейчас такую трепку, какой в жизни не получал, — зая­вил он. — Убей его, — предложи­ла женщина. — Закати ему резню. Рубен Пол трясся в бес­сильной злобе: — Да, да, конечно, этим методом у них определяется качество расы. — Что он сказал? — Спра­шивали мальчишки друг дру­жку. — Каспар проигрыва­ет? Они потирали руки, не зная, как ему помочь. Когда Соммерс заявил о своей силе тяжелым глухим ударом, его дружки сказали: — Так его, Рой. Будет те­перь знать свое место! Рубен онемел, у него не было слов выразить свой протест. Впервые в жизни ему захотелось действовать, совершить нечто физически явственное, зримое, лишь бы раз и навсегда покончить с этой чудовищной нелепостью, которая была для него отри­цанием цивилизации, отка­зом от истории, посягательством на саму жизнь. Он был зол на себя за то, что ему хотелось только одного: остервенело размахивать ду­биной, опускаясь до уровня разъяренного, безмозглого животного. Мальчики, не в силах сдер­жаться, выкрикивали руга­тельства в ответ на ругань женщины. Один раз она по­гналась за ними и разогнала их. Самые маленькие из них плакали. — Мы вас вырежем, как турки, — приговаривала она, — на куски порубим, на ту­рецкий манер. Эти слова резанули Кас­пара в самое сердце. Бог с ними, с турками. Что с них взять? Они жили с ним по соседству, как братья. Он не держал на них зла. Его вы­вел из себя тошнотворный визг этой бабенки, гнусность и мерзость, которыми она оскверняла землю. И он понял, что у него нет друго­го выбора, кроме как выбить, выколотить из них все это, раз уж другого языка они не понимают или не признают. Он впал в отчаяние от того, что ему не хватало ве­са, роста, мощи, чтобы про­делать это как полагается. Соммерс набросился на него со злобной радостью и вожделением. У Каспара кро­воточили губы и бровь. За­туманенное сознание рисо­вало ему картину падения с огромной высоты, в бездну. Он молотил частыми удара­ми со всей силы, и когда кровь хлынула из носу и брызнула из губ его против­ника, в нем затеплилась на­дежда: Боже, дай мне хоть раз, один только раз доказать им… А потом он грохнулся, уда­рившись задом об землю, и твердил про себя, ежесекунд­но, беспрестанно повторяя: «Что ж ты, идиот несчаст­ный, позволил ему свалить себя с ног. Ему». Он услышал детские голо­са, умоляющие его поднять­ся; увидел Соммерса, тот стоял над ним в разорванной окровавленной рубашке, тяж­ко дыша, и ждал, со сжатыми до хруста кулачищами. Дет­ские голоса говорили ему, ес­ли он не ошибался: - Он устал, Каспар. Вста­вай, поднимайся. Он не видел Рубена, но чувствовал, что и Рубен кро­воточит вместе с ним, без­молвно. А когда он снова услышал вопли той женщины, он вскочил с земли и при­нялся наносить удары, кото­рые становились все больнее и больнее. Он снова упал. От боли в ушах пространство вокруг него стало тяжелым, вязким и тягучим, казалось, из не­го можно было вылепить что-нибудь, будь на то время, как из глины. Его противник уже дрался в полную силу, раздосадованный тем, что поразвлечься не удалось, и что вся эта затея внезапно обернулась изнурительным, удручающим испытанием из-за невероятного упрямства его маленького соперника. Один раз Соммерс был ка­ким-то непостижимым обра­зом сбит с ног и остался, не­подвижно лежать на земле. Женщина орала на него, что было мочи. Мальчишки тор­жествовали. Он медленно поднялся и ругнул женщину, поскольку развлечение было затеяно в ее честь. Каспару стало казаться, будто бой идет уже целую вечность и ему не будет конца. Для него в жизни ос­тался один только этот бой, все остальное перестало су­ществовать. И хотя он пытался убедить себя, что бой длится минут десять—пят­надцать, все равно не вери­лось. Этот бой стал средо­точием всего: начала, конца, вечности; густая, тяжелая материя пространства гуде­ла от его неистовства; голо­ва стала неподъемной, слов­но налитая свинцом; земля затаилась в ожидании. Он падал много раз и с каждым разом злился на себя все больше; в нем становилось все больше реши­мости действовать и оставалось все меньше сил. С каж­дым разом, поднимаясь на ноги, он чувствовал, как ко­лотится у него в висках кровь, ноют кости и сам он вроде как себе уже не принадлежит; «А я все равно буду заставлять себя поднимать­ся на ноги, вечно, беспрес­танно». Какое это было бы наслаждение — погибнуть - какая логичная и достой­ная развязка. Они смеялись, смеялись над ним из нена­висти, слезы Ара Джорджа были, по сути слезами самой старой родины. Рубен истекал чистой кровью. Мальчишки, молодая зеле­ная поросль древней вино­градной лозы, умоляли его подняться, продолжать бой. Он встал, уже в который раз, всхлипывая, в отчаян­ном порыве уничтожить эту ненависть, но руки не слуша­лись его. Он подумал, вот если бы у него было хоть немного сил, если бы боля­щие кости и мышцы исце­лились хотя бы, на мгно­вение, если б только... но не мог, не мог, попросту не мог обрести себя вновь. «О, Армения, Арме­ния» — простонал он. Соммерс не прочь был воспользоваться представившей­ся возможностью прекратить бой. — Ну, ты уже почти готов, — он был слишком измотан, и в голосе отсутствовала его привычная озлобленность, а может, злобствовать у него уже просто не хватало сил. Его дружки теперь предпочитали вести себя тихо и помалкивали, малыши уже не хныкали, а женщину почему-то колотил озноб. Когда они уходили с пустыря, произошла резкая перемена в отношении Соммерса к своей товарке, приятелям пришлось держать его за руки, опасаясь, что он может, чего доброго, стукнуть ее. С дрожью в пальцах Рубен вытер кровь с лица Кас­пара, проводя по синякам и ссадинам. Мальчишки обступили его, притихшие от огорчения, но где-то даже гордые тем, что подверглись оскорблению. — Давайте, мальчики,- сказал Рубен, — по домам, поздно уже. Они тут же молча удали­лись и не осмеливались рас­крыть рта, пока не отошли на полквартала, а потом за­галдели все разом, наперебой, не слыша друг друга и не ис­пытывая в этом никакой необходимости. У Каспара, похоже, был перебит нос и сломаны два или три ребра, не говоря уже о множестве синяков. Он был очень недоволен собой, потому что ему не удалось одержать решительной побе­ды. По дороге домой, воз­вращаясь по Сан-Бенито авеню, Рубен вдруг разрыдал­ся. — Господи, я не знаю, как мне быть, что делать со всем этим. Я не знаю, за что взяться, у меня опускаются руки. Я не могу допустить, чтобы это продолжалось и дальше. Он горько плакал, стыдясь самого себя, его боль и возмущение возносились в черноту космоса, освященные тишиной ночи. 1933 г. Перевел с английского Арам Оганян.