"Новая газета" (Москва) №31–32 27 апреля 2006 г.
ДИКАЯ КОШКА ЖИВЕТ ДОМА
Будни и праздники армянской семьи в Москве
Утром 20 апреля на коммунальной кухне соседка-армянка сказала мне вместо «доброго утра»:
— Сегодня день рождения Гитлера. Отвела детей в школу, а учительница удивилась: зачем, говорит, привели, сегодня у вас уважительная причина, чтобы не приходить.
Этот утренний монолог меня ошеломил. Не факт опасности сам по себе. Ошеломила обыденность, прозвучавшая в словах учительницы. Получается, если бы Гор и Зара не появились в этот день на уроках, никто бы не удивился. То, что этих детей могут обидеть по дороге в школу, уже норма?
Через день, 22 апреля, соседка сидела на коммунальной кухне и плакала: в московском метро фашисты зарезали 17-летнего армянина, который ехал праздновать Пасху. «Что он видел в жизни? Что он сделал плохого? Что мы сделали?»
Всю ночь звонили колокола. Православный народ отмечал праздник, на который не попал 17-летний мальчик. Вообще у армян Пасха была на неделю раньше, чем у православных. Но этот мальчик родился в Москве и жил по местному календарю.
Мои соседи постеснялись праздновать армянскую Пасху («Вокруг все постятся, а мы будем веселиться?») и тоже ждали этого воскресенья.
Воскресенье было грустным. А глубоко ночью, когда все уже спят, потому что завтра понедельник — рано на работу, по Первому каналу показывали фильм о геноциде армянского народа — о страшной резне, которую Турция не признает до сих пор. Колокола в эту ночь молчали.
Каждое утро я и Алвард пьем на коммунальной кухне кофе. Делая первый глоток, мы хором произносим довольное: «Ва-а-ай!». Это наше женское время. Мужчины на работе, дети в школе. «Какие есть новости?» — всегда спрашивает армянка. «Какие могут быть новости, если мы спали?» — «Вай! Ночью главные новости происходят!»
Потрясающе вкусный кофе варит моя соседка. Будешь стоять рядом с ней у плиты, повторять все ее действия, но у тебя все равно не получится такой вкусный кофе. Тут дело не в технологии, а в том, что армяне — лучшие в мире кофевары, я это знаю с тех пор, как пятеро армян поселились в соседней комнате.
Изумляясь на мир, я уже давно говорю не «Боже мой!», а «Аствац-джан!». Сначала я думала, что они все время ругаются («Дикая кошка — армянская речь»). Теперь знаю, что они не ругаются никогда. А зачем?
«Хангэстаци!» — успокойся, «Мэшкат дэзи!» — держи спину ровно. Мои первые армянские фразы — те, что армянская мама произносит чаще всего.
Ахчи-джан — это я, девушка. Майрик — это Алвард, мама. Сурч — это кофе. Гини — вино. Но любимое мое слово… Во всех языках телевизор — это телевизор, даже в русском, а у армян телевизор — хэрустацуйц!
Но «дикая кошка» живет дома. На улице, в школе, в магазине мои соседи говорят только по-русски, потому что считают, что говорить на непонятном для окружающих языке неприлично.
Черноглазая Зара часто запирается в ванной или туалете с телефонной трубкой — скорее всего, обсуждает с подружкой мальчиков-одноклассников. Некоторые из них оказывают Заре знаки внимания, но пока 15-летняя красавица холодна ко всем. Правда, уже несколько раз спрашивала маму: «А если я захочу выйти замуж за русского, вы с папой разрешите?».
Главная проблема 13-летнего Гора — слишком быстро рвутся кеды, потому что он поклонник Рональдо и фанат футбола, а спортивная площадка у нашего дома вся в выбоинах. Гор гордится дружбой с сыном посла, с которым (не с послом, а с сыном) они играют в футбол в одной уличной команде. Правда, отец друга — высокий худой негр с интеллигентной седой бородой — только детям говорит, что он посол, а взрослым — что водитель посла. Но это неважно.
Папа Геворг «бомбит» по московским улицам на стареньком «жигуленке». Работает с раннего утра до позднего вечера, но только не ночью — из-за ментов. Часто возвращается ни с чем — из-за них же. Все, что зарабатывает, уходит на еду и плату за комнату. Это его, конечно, угнетает, но он никогда не жалуется. Геворг очень умный и молчаливый.
Однажды Геворга забрали в милицию. Там ему пригрозили уголовным делом и даже начали для убедительности дело шить, а потом назвали сумму и отпустили. Несколько дней после этого Геворг молча лежал лицом к стене и ничего не ел. Несколько месяцев после этого он отдавал ментам названную сумму.
А еще с ними вместе живет племянник Алвард Саак, но я его иногда не вижу месяцами: он работает еще больше, чем Геворг, а дома только спит (Сааку надо помогать матери и брату-инвалиду, которые остались в Армении).
Геворг в Москве очень похудел. Алвард одно время пыталась помочь ему — устроилась работать продавщицей в ларек. Натерпелась всякого. Сколько раз пьяные и трезвые покупатели швыряли в нее бранные слова и даже еду. А один раз по причине, ставшей еще во время Великой Отечественной классикой (за матерную фразу о матери), не выдержала и оттаскала пьяного мента за волосы. С тех пор не работает. (Да и некогда: детей надо провожать и встречать из школы — слишком опасно сейчас стало на улице.)
Зато, работая в ларьке, приобрела друга. «Стоит совсем черный, красивый негр и смотрит. «Чего тебе?» — спрашиваю. — «Сигареты, — говорит, — но я деньги забыл». «Ну бери так». Через два дня пришел мой негр! Принес 50 рублей и коробку конфет. Сдачу не взял. «Первый раз, — говорит, — в Москве просто так кто-то что-то дал». С тех пор дружат, он даже был у нас в гостях. Учится в МГИМО и живет в посольстве по соседству с нашим домом.
Знакомая мне маленькая девочка взахлеб рассказывала родителям о какой-то Анечке, подружке из детсада. «Покажи нам ее», — попросили родители. «Вон та, в желтом платье», — так ребенок охарактеризовал единственного в саду негритенка. То, что Анечка отличается от них цветом кожи, дети сами не замечали.
Национализму детей учат взрослые. В масштабах государства роль взрослых играет власть. Такой массовый национализм, каким охвачена Россия сейчас, не возникает стихийно и снизу, а насаждается целенаправленно и сверху. Моя армянка объясняла мне в эти апрельские дни: «Скинхеды не сами… Люди говорят, Иванов хочет стать президентом».
СССР распался, и вместе с ним рухнул, может быть, самый великий из советских мифов — миф о дружбе народов. И всех нас задавило обломками Вавилонской башни.
Сначала это, похоже, был не миф — была настоящая идея интернационала. Может, потому что советская власть была тогда еще совсем ребенок. Но повзрослела она быстро — и чем старше становилась, тем дальше этот миф был от реальности.
Нынешней власти достались осколки мифа, и она заигралась: чрезмерно эксплуатируя национальную идею, она нарушила закон самосохранения.
Армения — первое государство в мире, принявшее христианство. 2006-й официально назван «Годом Армении в России». Из святого города Эчмиадзина — родного города моих соседей — в Москву в ГМИИ имени Пушкина привезли на выставку христианские святыни. Две недели назад вся наша коммуналка отправилась в культпоход. Шли пешком, потому что в метро менты, а у Алвард нет регистрации.
(В другие районы Москвы Алвард выезжает только в крайних случаях и то с мужем на машине. Один из тех редких случаев был в сентябре 2004-го, когда произошла бесланская трагедия: Геворг купил цветы, посадил все семейство в машину и повез к североосетинскому представительству).
Когда армянская мама увидела в Музее изобразительных искусств огромную фотографию главного армянского собора, она заплакала: «Плохая фотография, неправильная». — «Почему?» — «Там не такие деревья». — «Ну вы не были в Эчмиадзине семь лет. Может, теперь там такие?» — «Че! Нет! Там другие деревья! Я знаю! А вот там, недалеко, мой дом, а если пойти туда, там школа»…
Когда в Эчмиадзине отключили электричество и перекрыли газ, Геворг разводил во дворе костер и Алвард готовила на нем еду. «Ночью город был совсем черный. Только на храм светили фонари». — «Зачем?» — «Вай, зачем! Церковь!»
С выставки мы поднялись в зал раннего христианства, чтобы увидеть хачкар — крест, древнее каменное армянское надгробие. Мама опять заплакала: «Турки говорят, что это всегда были их земли, а там всюду наши хачкары».
После свадьбы Геворг повез Алвард в Москву. Это было в 90-м. И это было счастьем, потому что ей с детства никуда так не хотелось, как в Москву. «Он показал мне Кремль, Красную площадь, показал метро, «Макдоналдс», водил в кино, водил на футбол. И все были с нами вежливые. И пьяные люди тогда на земле не лежали».
Союз распался. Дружба народов кончилась. Грузия перекрыла армянам железную дорогу. Французы купили за бесценок лучший в мире коньячный завод. По Армении жгли костры. А Геворг уехал в Россию на заработки.
Каждый месяц он высылал жене деньги, и она с детьми спокойно могла на них жить в Эчмиадзине. Но Алвард решила: как бы ни было тяжело, семья должна жить вместе. Денег хватило только на два места в автобусе — втроем на этих двух креслах они ехали к папе пятеро суток.
Семья — одна из самых главных ценностей для армян. Однажды Алвард постучалась ко мне со странной просьбой: «У меня гости. Можно, мы войдем в твою комнату на одну минуту?». — «Заходите». Алвард подвела подруг к фотографии моего любимого профессора на стене и воскликнула: «Вот он с женой 60 лет вместе живет!».
Иногда Геворг кладет голову на ладони и сидит задумчивый, смотрит перед собой, ничего не слышит. «Тоскует. У него старая мама в Армении совсем одна», — объясняет Алвард. Армяне почитают родителей и живут ради детей. Дети в ответ хорошо учатся.
Меня соседи уважают за то, что зарабатываю деньги умственным трудом, и за то, что у меня много книг. Однажды с моей подачи всей коммуналкой читали «Уроки Армении» Битова. Книжка лежала на кухне, и у каждого из нас в ней была своя закладка. В эти дни я сильно Битовым гордилась. Сейчас передо мной лежит «Путешествие в Армению» Мандельштама. И я думаю, не отправить ли его на кухню вслед за «Уроками…»?
Я уважаю моих армян за их систему ценностей и мудрость, присущую древним народам. У этих простых людей прекрасный вкус: они любят классическую музыку, любят старые московские переулки, музеи. Они деликатны и интеллигентны. Высшее образование всего этого не дает — это дает культура, которую они впитали в Эчмиадзине. Помните: вокруг тьма, голод и холод, а древний армянский храм освещен фонарями, чего бы им это ни стоило…
Екатерина ГЛИКМАН, наш спец. корр.
