Nazel

нет,это не глупо.но физиологию можно удовлетворить и с нелюбимым человеком.

Можно без всего,только какая это жизнь:без прикосновения любимого человека,его взгляда,его слов. Вопрос не мне адресован,но промолчать не смогла

Оффтоп:детей Анри Верноя зовут Севан и Гаяне.Мода на заморские имена его не коснулась.

это знает только fidayin-1961,дождемся и спросим. :lol:

Ну ты совсем приземлил любовь.По-моему,речь шла о любви как о чувстве духовном,прежде всего,а не о физиологии.Можно в день 3 раза потакать физиологии,но это же не любовь.

Во-первых,бари джанапар. А во-вторых,я лично соскучилась так,что буду рада любому фото.

ТЕМ, КТО НЕ КРИЧАЛ: «МАЙРИК!» Каждая душа проходит испытание жизнью Парижское утро. Девяносто первый год. Мой замечательный друг Микаел Кочарян (он вошел во французскую энциклопедию) вытянул из охапки газет одну и небрежно сказал: «Ищи в заголовках Армению». Я стал лихорадочно просматривать названия материалов в пределах своего аспирантского минимума. — Да будут еще нас в заголовки выносить! — Ты поищи как следует, — лукаво улыбнулся он. Снова напряг мозги и зрение, будучи уверенным, что если и упомянута где-то родина, то только в сносках или примечаниях к историческим текстам. Вот что-то про Алжир, кажется, про курдов, об американцах… Запрятанную в уголочек информацию вообще не понял…. Ага, это о пожаре в новом парижском районе… И тут в глаза бросилось слово, вроде родное, но как бы ставшее чужим в окружении французских. Майрик! По моему лицу Микаел понял, что поиск привел в родную гавань. — Анри Верной снимает фильм «Майрик» по собственной книге. А теперь переведу название фильма и — не удивляйтесь! — имя знаменитого французского режиссера: «Майрик» в переводе с армянского «мать», точнее и эмоциональнее — «мама», а Анри Верной — псевдоним Ашота Малакяна. На следующий день мы поехали в Эпине, что неподалеку от французской столицы. Микаел неплохо знал режиссера, благо тот жил по соседству с его дочерью Ани, были у него и другие знакомые в съемочной группе, так что поездка туда обещала многое и, главное, встречу со звездами, занятыми в картине об армянской судьбе на чужбине. Семья кинорежиссера спаслась от геноцида во Франции, и эта дорога страданий стала сюжетным посохом двухсерийного фильма, потрясшего цивилизованный мир. Там, в ста километрах от Парижа, на пространстве искусства встретились мать и сын, два существа, пережившие ужасы жизни, однако сохранившие нежность и благородство. Обстановка на съемках до того напоминала родную сторону, что французская речь актеров казалась закадровой. Будто Армению дублировали на звонкий французский язык. Беседовал я с Анри Верноем, конечно же, на родном. Он сам его выбрал, предварительно извинившись за… несовершенство. В разговоре глаза мастера становились беспомощными, когда не могли подыскать словесный эквивалент нюансам собственных переживаний и раздумий. Выскажу, верно, спорную мысль, но кажется мне, что можно думать на одном языке, а страдать на другом. — Из Турции мы попали в Грецию и, прожив там два года, переехали в Марсель. Я был лишен общения со сверстниками, рядом не было армян. Ну а для французов я был пустым местом. Никем. Помню себя играющим в мяч один на один со стеной во дворе. Ощущение невероятной тяжести от непосильной ноши под названием «одиночество» не покидало меня. Паузы между съемками заполнены исповедью. Но всякий раз Анри Верной возвращается к той точке, на которой прервалась беседа. Разговор о нравственных поисках человека. Стало быть, о самой картине. Вот сняли кадр, он присел на стул, и размышления его воспринимаешь как иллюстрацию к изобразительному ряду. — Каковы взаимоотношения Ашота Малакяна с Анри Верноем? — Э-э, дружище, Ашот с Анри сблизились не сразу. Позже Верной вытеснил Малакяна и теперь независим. Независим — да, но можно ли забыть ту культуру, которую впитал с молоком матери? Я читаю, пишу по-армянски, если удается 2—3 дня кряду говорить на родном, то мой армянский становится ясным и гладким. Французы знают о моем происхождении, ну а тот, кто не догадывался, узнает после этого фильма. Монолог живой, эмоциональный. Мысль не топорщится складками, она зрела полуночной зрелостью. — Отказаться от корней значит отказаться от самого себя. Чуждо. С пяти лет держал свечи в армянских церквах. А церковь не только вера, она и культура. Пел литургию, великого нашего Комитаса. И если я — сын церкви, то, следовательно, и сын армянской культуры. Между прочим, пасхальную сцену для этой ленты группа снимала в Эчмиадзине. — Все-таки, мастер, творческая судьба к вам милостива, сотрудничали с Бельмондо, Фернанделем, Аленом Делоном, Омаром Шарифом, Клаудией Кардинале… Скажите, не мелькало ли желание пригласить для съемок популярных армянских артистов? Да и вообще, по совести, чем вы обязаны Франции и чем она вам обязана? — Это разные вещи — Армения и Франция. Сложно объяснить, постараюсь. Париж, естественно, культурный центр, может, даже культурный «пуп Земли». Обязан Франции второй культурой, которую обожаю. Однако — без умаления моей национальной культуры. Вообразите: прекрасно живу в обеих культурах! Они взаимодействуют без особых трений и тем самым взаимно дополняют. Другой вопрос — приглашены ли на съемки актеры из Армении. Ну мы всегда так, непременно, чтобы свои были. Никогда специально не искал армян для ролей. Если попадались при отборе — радовался. Тем не менее с десяток соотечественников заняты в картине. Брал оператора, оказался хорошим профессионалом да еще фамилия Ованесян. Славно! Он весело засмеялся, и мне почудилось, что Ашот Малакян лукаво подмигнул Анри Верною. Как появилась идея картины «Майрик»? Несколько раз по случаю Верной выступал по телевидению и в узком кругу с рассказами о матери, личными воспоминаниями. Они вызывали восторг у слушателей. И однажды Анри Труайя, с которым кинорежиссер накоротке, посоветовал ему изложить это на бумаге: «Такая книга обратит на себя больше внимания, нежели бомбы террористов». Рассказы о матери сложились в сборник «Майрик». Автор предпослал ему подзаголовок «Рассказ», но это, скорее, жанровое обозначение. Написан он в 1985 году, переведен на десять языков и вышел общим тиражом 200 тысяч экземпляров. Армянский перевод книги издан в 1988-м в США, мне ее подарили в Нью-Йорке. На обложке книги, ставшей бестселлером, портрет матери с маленьким Ашотом, еще не Анри, на коленях. Эта фотография с нансеновского паспорта, который вручался армянским беженцам начала прошлого столетия. С краю приписана дата: «1924, Афины». Очень грустный снимок. — Фильм о моей семье, нашем народе. Это — долг перед матерью. — Мастер снова оседлал стул, но начал не с точки, а с нового абзаца. — Он обращен к молодому поколению соотечественников, познающих себя в громадном, плохо защищенном мире. Но я надеюсь, что картина станет другом и для французов, и для людей иного происхождения и вероисповедания. Другом для тех, кто любит, кому снятся мама и детство и чьи души распахнуты для сострадания к ближнему. Вообще к живому существу. — Я обещал отцу рассказать о маме, — продолжает Анри Верной. — Вы понимаете меня? Вы знаете, что такое долг души? — Глаза становятся беспомощными. Видать, ищет равноценное армянское слово, чтобы высказать какую-то значимую мысль… Как не понять! Достаточно придать небольшой полет воображению, чтобы увидеть черноглазого мальчугана, тонким голоском выводящего «Патараг». Мелодия поднимается под своды храма и там рассеивается, возвращаясь к тебе тихим и покойным, как бы божественным эхом. То душа воспряла и вернулась к человеку, но уже просветленной, но уже очищенной, но уже стершей с себя суету. — Вы, наверное, понимаете меня, — произносит Анри Верной, и у меня впечатление, что обращается он к своему первому «я» — Ашоту Малакяну. — На роль мамы я пригласил Клауди, потому что она сохранила сладость матери и женщины. А героя-мальчика мы выбирали из почти 600 детей. Ни на что прежнее в моей работе эта картина не похожа! Армянскую музыку к фильму аранжировал композитор Жан-Клод Пти, автор музыки фильма «Сирано де Бержерак». Роль отца исполняет Омар Шариф, к слову, второй раз за свою артистическую карьеру сыгравший армянина: в первый раз он исполнил в итальянской ленте роль древнеармянского царя. Замечательная Натали Руссель предстанет в роли тетушки Гаяне, а другую тетушку играет обаятельная Изабел Садоян. Я пригласил гримеров из Голливуда, высококлассных французских специалистов. Это фильм моей жизни, и его следует уложить в два часа сорок минут. Монтаж для меня — что ампутация живого органа. Как рассказать о судьбе мамы длиною в 80 лет за неполные три часа? Каждый кадр — моя частица, пядь той народной стены, на которой отпечаталась трепещущая тень родной матери. — Я погружен во французскую жизнь, однако всегда ощущаю себя частью моей первой родины. Свой я человек и в местной армянской общине. Иные мои соотечественники удручают, — вздыхает режиссер. — Мало читают, мало духовности. Как же так? На все четыре стороны — Париж! Остановиться в развитии, как сто лет назад? Ну! Они же права не имеют! Открою вам тайну, впрочем, свою тайну: ненавижу тех, кто без устали повторяет: «Мы — маленький народ…» От подобного рефрена даже большой народ станет малым. Скулеж столь же скверен, как и самодовольство, самоудовлетворенность. Расти надо ввысь, безостановочно и постоянно! Иначе — конец, иначе — смерть. Я стал невольным свидетелем сцены между Анри Верноем и Ашотом Малакяном: первый строго отчитывал второго. Этот гнев проистекал от великой любви к соплеменникам. Один раз, когда я обратился к рядом стоящему другу «Микаел-джан», режиссер как-то встрепенулся: — Джан! Какое прекрасное слово! Так только на Востоке люди обращаются друг к другу! Разве я могу сказать Бергману «джан»? Нет, увы. Или «Миттеран-джан», «Тэйлор-джан», «Бельмондо-джан», «Клаудиа-джан»? А вот Азнавуру могу — Шарль-джан… Честно скажу, я старался вести разговор с маститым художником о вещах сугубо творческих. Грело ласковое французское солнышко, небо блистало удивительной голубизной. Вдруг Анри Верной слишком резко для своей комплекции и возраста вскочил со стула и захлопал в ладоши, что означало перерыв на обед. Совсем кстати я достал из портфеля бутылку карабахского коньяка «Гандзасар» и протянул ему. Он снова нацепил очки и прочитал этикетку: — О, карабахский? Действительно? Я кивнул. — А хороший? — Немного жесткий. — Это потому, что карабахский. Характер — в напитках. Сказал и рассмеялся. Обедали мы в каком-то кафе. Он живо обсуждал за обедом моменты съемки, в дальнем от него углу сидела Клаудиа Кардинале. Я украдкой поглядывал на нее, изучал, но не узнавал — седой парик изменил ее до неузнаваемости. Однако и в этой разочаровывающей мужское сердце неузнаваемости Анри Верной зрела сладость женщины и матери. Прощаясь, великий мастер громко произнес: — Джан! Оно было обращено к нам, его гостям, равно как и к окружающим его артистам, а также далекоим Рязанову, Бергману, Шарифу, Стрейзанд, тысячам и тысячам европейцев и неевропейцев и особенно восточным поклонникам его таланта, и, не сомневайтесь, в первую очередь соплеменникам. В первые дни нового года пришла скорбная весть о смерти кавалера ордена Почетного легиона, члена Французской академии художеств Анри Верноя — Ашота Малакяна… Я поставил свечку в память об усопшем в церкви св. Саркиса. Потом, когда она догорела, я догадался зажечь новую свечу, на сей раз нашим матерям, за упокой души и нетленную память. Он умер, когда пережил весь трагизм дороги к самому себе. Невеселая догадка: самопознание приводит к быстрой самоисчерпанности. После ленты «Майрик» Верной не создал ничего значительного, хотя и прожил десять лет. Целых десять лет после собственного эпилога к собственной жизни. 28.02.2002

я бы для себя поменяла местами выражения в этом словосочетании.

а зачем же тогда он будет требовать операции!?

Спасибо огромное!!!!!!!!!!Такая величественная красота!

Знаешь,я уверенна,что человек прежде всего должен любить себя,речь не об эгоизме. И если кто-то потребует от меня 5-6 операций,чтоб "улучшить" меня,то этому человеку нет места в моей жизни.Если даже я пойду на операцию когда-либо,то это будет исключительно мой выбор,а не по прихоти другого человека,пусть даже любимого.Любимый не станет рисковать твоей жизнью,ведь каждая операция-это риск.

Если бы Путин не пришёл к Арарату, к этой горе пришёл бы Магомет Послесловие к визиту президента РФ в Армению Жаловали ли русские правители армянский маршрут? Как сказать. Ленин ограничился одним знаменитым письмом коммунистам Кавказа, где излагал примитивные советы возрождения региона (типа: орошение больше всего воссоздаст край…), одной запиской о легендарном эксе Камо («лично известен» — это ли не протекционизм!)… Короче, не был он в Армении. Не посетил нас и верный ленинец Сталин. А зачем? Видел он лучших армян в гробу. А вот Никита Сергеевич Хрущев приехал и помог перебросить воды реки Арпа в мелеющий Севан. За что и спасибо. Леонид Ильич лично побывал в Ереване на круглом юбилее советизации. Говорят, не стоялось ему на трибуне, он часто спускался вниз — отходил душой и, причмокивая, снова занимал свое место. Менее всего повезло Михаилу Горбачеву: он из Штатов прилетел в печальную Армению 88-го года. А Владимир Путин приехал в момент, когда не то что Армения — весь мир пребывал в растрепанных чувствах. Ереванцы думали-гадали: приедет или нет? Он взял и приехал, и это понравилось — стало быть, российский президент не из робкого десятка (хотя один эпизод насторожил, но об этом ниже). Протокольная часть визита главы РФ не блистала оригинальностью: поездка на озеро Севан, посещение Матенадарана — Института древних рукописей, встреча с католикосом и т.д. Два момента напрягали общество. Первый — сольются ли Армения и Россия в экономическом экстазе (подобно военному) и второй — определится ли кремлевский гость по отношению к армянскому президенту Роберту Кочаряну. Дело в том, что последнего его политические оппоненты обвиняют в прозападной ориентации и, собственно, на этом контрапункте строят свою концепцию противостояния. А легко ли было на душе у российского лидера? Вряд ли. Грузия уходит в сторону, Азербайджан, сами понимаете. Да и северокавказские республики как бы в ожидании чего-то. В таком пестром политическом пасьянсе Армения приобретала особую значимость как надежный форпост на юге. Короче, если Путин вышел из пункта А, то из пункта Б ему навстречу пошли с той же стремительной скоростью. Тот самый случай, когда для того, чтобы хлопать, нужна вторая ладонь. Пол-Еревана стояло на ушах, беспокоясь за близких в Нью-Йорке и Вашингтоне, как-никак тысяч тридцать армян там проживают из полуторамиллионной армянской диаспоры США. Трехминутные звонки туда бесплатные для любого армянина до конца сентября. А тут — президент Российской Федерации и заявление его больше об американской трагедии, чем об армяно-российских отношениях. Что, впрочем, вполне понятно. Оба руководителя, по всему, были настроены конструктивно, сие определило успех. Российский президент пообещал активное участие российского капитала в оживлении армянской экономики, солидные инвестиции. Надо полагать, львиная доля придется на предприятия военно-промышленного комплекса. После отъезда, на следующий день, в воскресенье (!), Путин собрал команду министров и по горячим следам дал указания, так сказать, на армянскую тему. В Ереване же московский гость обласкал Кочаряна приятными словами, отметив его прогрессивность и хорошее знание проблем современной экономики. Чем, собственно, и выбил едва ли не единственный козырь из рук армянской оппозиции — Кочарян-то, оказывается, прорусский больше, нежели они. Теперь о странном факте, обещанном в начале. Гостей, сколь высокого ранга они бы ни были, католикос всех армян по обыкновению принимал в своей резиденции, в первопрестольном Эчмиадзине. Естественно, программа пребывания Владимира Путина предусматривала и встречу с Его Святейшеством. Однако, на удивление общественности, не глава Российского государства навестил духовного пастыря в св. Эчмиадзине, а католикос приехал к Путину на дачу Управления национальной безопасности. По мнению сведущих людей, место встречи было изменено из соображений безопасности гостя… Куда лиричнее была дорога, избранная Людмилой Путиной и Беллой Кочарян. Маршрут, похоже, подсказал известный московский предприниматель, глава «Союза армян России» Ара Абрамян, пригласив первую даму России и первую даму Армении в родное село, где его стараниями возведена прекрасная церковь. Скорее всего, по этой причине Людмила Путина не посетила музей Сергея Параджанова, как предусматривалось раньше. Однако дар музею от имени президентской четы преподнесли — поистине царский дар: живописный холст кисти великого режиссера «Два грузина». Стало общим местом: чем ближе Армения к России, тем больше дистанция между страной араратской и Турцией. Правило это и на сей раз сработало безотказно. И вот что дает основание так говорить. Пару месяцев назад внезапно обрел публичность факт создания и тайной деятельности некоей неофициальной комиссии «турецко-армянского примирения», куда от армянской стороны входил и политолог Андраник Мигранян. Деятельность означенной комиссии подверглась резкому осуждению армянской общественности. На первых порах «Союз армян России» как бы не замечал общественного переполоха вокруг создания пресловутой комиссии, но именно в эти дни «Союз» сделал заявление, выразив свое негативное отношение к подобным политическим играм: «Столь неординарное событие не позволяло поспешных суждений, основанных на эмоциональном восприятии. Потребовалось время, чтобы получить некоторое представление о позициях и мнениях участников этой комиссии». М-да, а ведь член этой комиссии Андраник Мигранян далеко не последний человек в «Союзе армян России», и он сам в интервью зарубежной радиостанции косвенно признался, что вошел в комиссию, дескать, поставив об этом в известность российские власти. Чем объяснить задний ход? Верно, информация о работе комиссии из первых рук не представляла особой ценности, и игра была прекращена. Более того, «Союз армян России», немало сделавший для диаспоры, рисковал своей незапятнанной репутацией. Теперь, конечно же, ясно, сколь естественно вписывается этот, по существу, антитурецкий демарш в мягкое вхождение Армении в такой знакомый и обжитый столетиями фарватер российской политики. А вообще, симметричность в разумных пределах Владимиром Путиным, несомненно, будет соблюдена: в Ереване он возложил венок к обелиску жертв геноцида 1915 года так же, как месяцами раньше в Баку он принес венок на аллею шехидов, погибших в карабахской войне… Он увидел Арарат из армянской столицы, он будет иметь возможность созерцать старожила земли и с той, турецкой, стороны. Утверждают, что библейская гора с армянской точки обозрения выглядит красивее. Впрочем, это зависит от точки зрения на историю древнюю, новую, новейшую и текущего политического момента.

Из статьи"Любите как в последний день". О тех, кто в гробу видал все споры. Эту тему подобает выносить на газетную полосу ногами вперед. Впрочем, каким бы местом ее не выпячивали - всегда жутковато. Один гроб, даже пустой, еще не освоенный, в сознании моментально персонифицируется: живое воображение быстро переводит в разряд неживых тех, кто по параметрам подходит прислоненному к стене гробу, как бы прилаживая к нему. И в нежилом гробе - мертвый дух. Гробы в армянской столице делают на улице нар-доса. Но никто эту улицу не называет улицей нар-доса, не потому, что нар-дос был писателем весьма посредственным, а потому, что специфика улицы своей потусторонностью вытеснит любое название - толстого ли, достоевского ли. Даже кафку. И я иду вдоль гробовой улицы, лузгая семечки, - не заказчик, не посредник, не потенциальный покупатель, а так себе, праздношатающийся, решивший заглянуть в замочную скважину чужого траурного дома. Это не рассвет. А просто взошла печаль на вывеске крупно и, разумеется, черным по белому выведено одно короткое, как последний выдох, слово: "гроб". Внизу поменьше - "мастерская по изготовлению гробов. Круглосуточно". Мой спутник, восьмидесятилетний профессор медицины саркис арташесович мушегян, предлагает спуститься в цокольный этаж, откуда доносится пронзительный звук электропилы. Вдоль ступенек выставлены разные гробы - разные по величине, фактуре, окраске, форме. Нет, конечно, это не какой-либо дантов круг, но, согласитесь, его можно считать прихожей в адово пространство. - Мамикон, здравствуй. Мастер молча кивает. Весь высохший, вряд ли он перекричит пилу. Да и вообще "здравствуй" в окружении скорбных изделий звучит... Не звучит... Черт знает, как может быть воспринято. - Почем гробы? - ортопед фамильярно похлопывает по полуфабрикату. - В разную цену, - уклончиво отвечает старик-мастер, подозрительно косясь на меня. Профессора-то он знает, тот ему, похоже, какой-то сустав вправлял. Пила выключена, и в мастерской в самом что ни на есть прямом смысле гробовая тишина. - А из какого дерева делаете это? - я намеренно опускаю наименование атрибута печальных дней. - Дуб, бук, они поздно сгнивают, лет через пятьдесят. Может, и больше. Пальцем указываю на недоконченную работу из прессованной древесно-стружечной плиты: - ничего, - улыбается мамикон, - ее-то черви не продырявят. "Сколько времени человек пролежит в земле, пока не сгниет?" - спрашивает шекспировский гамлет. "Да что ж, - отвечает первый могильщик, - если он не сгнил раньше смерти - ведь нынче много таких гнилых покойников, которые и похороны едва выдерживают, - так он вам протянет лет восемь, а то и девять лет..." Природа - производство безотходное, иначе она была бы затратной. Даже мерзавцы органично вписываются во всеобщую схему переработки... Мопассан предпочитал сожжение на костре, как у индусов: "человек ускоряет медленную работу природы, а не замедляет ее еще более, как тогда, когда тело умершего заключено в отвратительный гроб, где оно разлагается целыми месяцами". Что за улица! через каждые полста метров - мастерские по изготовлению этого специфического изделия n 1, конторы по его продаже. Улица без праздников, без флажков и смеха, без беготни, философское пространство, где зримо обозначены скоротечность жизни и зряшность дальних перспектив. - В москве гробы продолговатые и неуклюжие, как "чайки"-членовозы. Почему - ты не знаешь? пожимаю плечами, откуда мне знать. - Странно, - как бы про себя произносит владелец лавки и, сморщив лоб, крупно задумывается. - Гробовщикам, наверное, всегда грустно. Работа такая, да? он пропускает вопрос мимо ушей. Сперва. Потом, после непродолжительной паузы, заговаривает: - нам грустно, когда нет работы. - А когда ее больше всего? - когда воды мутнеют и травка начинает пробиваться. - Весной, стало быть. - Весной. Сейчас на исходе поздняя осень - значит, можно выпить во здравие. Они сие превосходно осознают и спустя некоторый промежуток времени полностью расслабляются, одаривая друг друга восточными притчами и максимами собственной конструкции. Послушать неторопливые монологи иногда любопытно, иногда не очень, и я незаметно перешагиваю порог похоронного магазина и вступаю в посюстороннее царство гробов. Один из них, самый крупноформатный, прикрыт крышкой. Костяшкой среднего пальца стучу по ней: кто там? гробовое молчание. Стук повторяю. Со стороны посмотреть - сумасшедший. Никто не откликается, а я-то думал - крышка откинется и оттуда появится лохматая борода леонардо да винчи. А почему нет? через двадцать лет и три года в руки гамлета попал череп королевского шута. О, бедный йорик! сколько же миллионов черепов шутов и красоток, виночерпиев и трезвенников, солдат и полководцев схоронено в родных недрах. Поблизости от нас, в арташате, ненасытному римскому полководцу крассу глотку залили расплавленным золотом: о, богатый красс! в 85-м году в буэнос-айресе никак не удалось пробиться к великому борхесу - теперь он покоится в земле. Бедный борхес! а уильям сароян завещал перевезти частицу его праха в ереванский пантеон, другую - предать земле во фресно, а третью - в битлисе, когда это будет возможно, городке детства, который на турецкой карте. Бедный, бедный сароян! на ваганьковском кладбище нашел последний приют друг и коллега по двум московским газетам виктор горленко. Бедный витя! и еще остроязычный бедный ювенал, и бедный, очень бедный ованес туманян, и очень-очень бедные те ребята, что заживо погребены на дне моря, в отсеках черной субмарины... Гроб - единственный транспорт для путешествия в вечность. Между прочим, прелюбопытнейший случай совсем недавно имел место в армянской столице. Некий его житель - впрочем, имя оригинала уже предано гласности - восьмидесятилетний амаяк арутюнян велел после смерти обвезти по ереванским достопримечательностям. Прогулка по памятным местам заняла несколько часов, благо, таковых невообразимое множество. И всякий раз у знатного объекта гроб поднимали на вытянутых руках, желая угодить покойнику и устроить его потухшему взору широкий, по возможности полный обзор. Родичи от усталости и, чего греха таить, раздражения валились с ног, но не сбавляли скорости, дабы затемно успеть похоронить чудака. Вы, конечно, подумали, что усопший был архитектором или музейным экскурсоводом? если б хоть так! он был электриком и, как видим, с божьей искрой виртуального воображения. Еще факт из многоколоритного бытия. Ереванский пенсионер р. М. Решил вложить скромные денежки в нечто, что могло бы уберечь их от инфляции. И додумался вот до чего: на сбереженную сумму он приобрел недвижимость, которая в любой печальный день может стать движимостью. Старик заказал себе... Гроб. Как ни кощунственно выглядит этот факт, но в практичности пенсионеру не откажешь. Сильно дорожают ритуальные услуги, а на близких теперь надежды мало. Вот и прикупил большой оригинал и ткань для обивки гроба, и белую простыню, а с весенним теплом собирается собственноручно вырыть себе могилу. Ждет мужик скорбного зова трубы. Такие долго живут. А пока гроб стоит в передней, пугая всяк входящего. Старику нипочем, привык он к невеселому ящику - пыль стирает с него тряпкой, переставляет во время уборки квартиры... Сжился, что ли. Глазу привычней его видеть, чем не видеть. Никого нет у забытого человека - гроб да и только. Все имущество и вся живность. Не скрою, серьезно, я искал этого мрачного философа, чтобы посидеть с ним у его пустого гроба. Понять ли душу человека, стоящего одной ногой в гробу и потому загодя обзаведшегося экипировкой для дальнего похода? глядя на небо, предусмотрительно захватываем зонт, чтобы уберечься от возможного дождя. Сиротливый оригинал застраховал себя от неминуемого как мог. Из великого леса жизни он взял себе свое единственное дерево, распилив его на четыре продольные части. Один и тот же замысел объединяет оба поступка: не быть застигнутым врасплох неотвратимым и неизбежным. Не так уж глупо, если подумать.

СЛУШАЙ, КАК Я ДУМАЛ, ЧТО Я ОДИН? памяти Мгера Мкртчяна-Фрунзика Судьба распорядилась так, что мы стали соседями по зданию. Торопясь в корпункт, поднимал руку в приветственном взмахе, а Фрунзик как-то просто поднимал бровь, всегда печально изогнутую: «Привет». Без восторга, деланного ликования. Вообще когда человек отстранен от текущего момента и живет словно бы в диалоге с вечностью, он вопиюще старомоден. Так кажется. Ровно двадцать лет назад, в день его пятидесятилетия, я навестил Фрунзика в больнице «скорой помощи» и помню рассказ об одной актерской находке. — Слушай, азербайджанцы пригласили меня сняться в фильме. Ну, поехал в Баку. Режиссер дает наставление: «Фрунзик, ты по роли инвалид войны. Входя в райсобес, поэтому тут же начинай права качать: я, мол, фронт прошел, ногу потерял, а вы машину никак не выделите». — Но это уже не фронтовик, а демагог. — Вот-вот! То же самое я сказал режиссеру. Он подумал и согласился. — И что же? — Решение нашел такое: резко открываю дверь собеса, вытягиваю протезную ногу и двумя руками указываю на нее: «Война!». Одно слово, один жест — вместо целого монолога. Зрелый талант скуп. Если талант многословен, значит, он молочной спелости. Фрунзик Мкртчян — актер великой и трагической судьбы. Сын болен, первая жена по той же причине стационарно больная (она играла в фильме «Кавказская пленница» роль жены Фрунзика, который играл водителя Саахова), дочь в прошлом году скончалась в Аргентине... Несчастный был человек, несчастье на лбу было написано. Через пару недель после похорон Фрунзика я пригласил его брата, известного кинорежиссера Альберта Мкртчяна, к себе, и мы несколько часов кряду проговорили на кухне о его великом брате. Запомнилось: «Фрунз желал смерти, он рвался к ней, он мечтал о ней, жестоко гася в себе жизненные инстинкты. Его не время погубило и не пристрастие к вину и табаку... Нет, он сознательно шел к своей погибели, не имея сил пережить болезнь сына и жены — огромное семейное горе». Пусть так. Однако как быть с той непреложной истиной, что трагические случайности только кажутся случайностями, но на самом деле вписываются если не в природу общества, то в естественный круговорот? Впрочем, они где-то взаимосвязаны: война уносит мужчин — и в то же время женщины рожают мальчиков больше, нежели девочек. Ибо из огромного количества парней выходят единицы мужчин. Из шестидесятых — Гагарин, Окуджава да Фрунзик Мкртчян. Из девятнадцатого века России — Чехов да Толстой, мужчины Слова... Теперь Фрунзику было бы семьдесят лет, но сознание не хочет мириться с невеселым воображением, рисующим замечательного артиста шаркающим стариком с провалами в памяти, мучающегося, безумно страдающего от безумия близких. О нет! Он веселил наши сердца десятилетия и лишь однажды омрачил праздник — умер аккурат под Новый год, и тридцать первого ночью армяне пили первый бокал без звона и молча... Было блокадное время, в дома не подавалось электричество, и всем казалось — конец света.

Последний мазок На дворе пора национальной неохоты: почти свыклись с клановостью и расцветом коррупции, безразличны к межпартийным баталиям, общественно индифферентны к выборам в парламент ли, в местные ли органы самоуправления, к критике слева или справа… И все же уважим читателя, снедаемого любопытством: кому отдадут предпочтение избиратели? Дискуссии аналитиков вокруг персоны Степана Демирчяна как наиболее приоритетной напоминают разговор двух русских мужиков, оценивающих рессорную бричку гоголевского Чичикова. "Вишь ты, - сказал один другому, - вон какое колесо. Что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву, или не доедет?" - "Доедет", - отвечал другой. "А в Казань-то, я думаю, не доедет?" - "В Казань не доедет". Нет, так далеко Демирчян, сын Демирчяна, не доедет: колесо Фортуны - оно ведь тоже изнашивается

Табачок - врозь Несколько преувеличивая, правомерно утверждать, что путь к пьедесталу президента по-прежнему лежит через Кремль. Трудно представить главу армянского государства, который находился бы в конфронтации с российскими властями. Вы думаете, случайно, что именно накануне смены караула в Ереван прибыл премьер Михаил Касьянов? Формальный повод - реструктуризация нашего долга России почти в 100 млн долларов. Взамен суммы РФ получила Разданскую ГРЭС, ЗАО "Марс", научно-исследовательские институты материаловедения, автоматизации систем управления и математических машин. Оппозиционный лагерь забил тревогу: друг называется, тащит себе имущество, так скоро армянам в Армении ничего не будет принадлежать. Местные коммунисты отнеслись философски: лучше русским, чем Западу. Крупные парламентские фракции одобрительно закивали головой. Михаил Касьянов выразился в том духе, что за имущество выплачена его красная цена, а Роберт Кочарян ту же, пожалуй, мысль сформулировал следующим образом: "Речь идет о взаимовыгодном деле, а не решении проблем одной стороны за счет другой". Добавим, что обслуживание российского долга обошлось бы нам ежегодно примерно в 20 млн долларов. На встрече с российским премьером председатель постоянной комиссии парламента по вопросам национальной безопасности, обороны и внутренних дел Ваан Ованнисян выразил обеспокоенность тем, что обострившиеся антикавказские настроения в России после теракта на "Норд-Осте" могут стать причиной проявления насилия в отношении армян. Естественно и вполне ожидаемо высокий гость заверил, что правительство не допустит попрания прав и т.д. и т.п. Свежо предание, даже слушать скучно.

<h1 class="bul">Особенности национальной неохоты. Путь к пьедесталу президента Армении лежит через Кремль?</h1> На одно президентское кресло в Армении претендует больше людей, чем в медицинский институт. Да ведь не по знаниям лезут на олимп власти! Как раз наоборот: если учение - свет, то неучение у нас - портфель министра, депутатский мандат или, не исключено, президентское кресло. При первой же возможности едва ли не все лидеры 16 политических партий и организаций заявили о своем желании вытащить национальный обоз из трясины, насмерть стоять за народные интересы. В той картине про разные приключения Шурика на заявку песчаного карьера "граждане хулиганы, алкоголики и тунеядцы" ответили гробовым молчанием, а вот призыв мясокомбината и ликероводочного завода нашел живейший отклик. Так и приближающиеся выборы нового главы государства: политики встрепенулись, языки развязались, обещания полились рекой. Да и сам действующий президент заспешил в народ, заулыбался, стал ближе по-человечески. Так бы всегда? Но ведь избирают один раз в пять лет. Выходит, шестнадцать против одного. Роберт Кочарян как бы в сеансе одновременной игры в шахматы на шестнадцати досках. Это если не считать террориста Наири Унаняна, расстрелявшего парламент 27 октября 1999 года и также домогающегося поста главы государства. Более того, на суде он пригрозил, что если ему не дадут возможность развернуть предвыборную кампанию, то ситуация станет взрывоопасной с непредсказуемыми последствиями. Это заявление главаря убийц кто воспринял с юмором, а кто - гневно. Но вот недавний съезд Народной партии развеселил публику тональностью иных выступлений, заслуживающих быть включенными в сборники съездовских материалов застойных лет. Какой там застой! Монарший Восток во всей своей первозданности! Партия эта создана бывшим первым секретарем ЦК КП республики, бывшим спикером Национального собрания Кареном Демирчяном, павшим от рук террористов в тот октябрьский день 1999 г. После гибели отца знамя партийной борьбы подхватил сын - Степан Демирчян, которого съезд избрал своим кандидатом на президентский пост. Сын и впрямь ростом пошел в отца, хотя и без присущей последнему харизмы - умения обаятельно улыбаться, находить язык с собеседником… Внешнее сходство с покойным лидером умиляло делегатов… А взгляд, взгляд - вылитый отец! Конечно, подобный подход исключает строгий отбор претендентов по критериям политических и нравственных достоинств. Даже при их наличии кандидат рискует стать жертвой языческих восторгов и неумеренных восхвалений - поистине услуга медвежья. На предвыборном марше предостаточно и блефа - в популистской упаковке и без. Так, неожиданно для электората всплыл на поверхность доселе мало кому известный политолог, представляющийся основателем центра стратегических исследований "Перспектива", Арам Карапетян. На одной из пресс-конференций он заявил, что является "близко стоящим к аппарату Путина" человеком. А вот на прямой вопрос… дарил ли ему Путин часы, он хитро отмолчался: "Я бы не желал отвечать на этот вопрос". Из чего был сделан однозначный вывод: дарил, иначе опроверг бы слух. Часы в период выдвижений и самовыдвижений стали сквозной фигурой и обрели символичность. Один из студентов на встрече в медвузе попросил Роберта Кочаряна уступить ему свои часы. Недоумение сменилось улыбкой, и президент снял часы и протянул дерзкому студенту. Пока кандидаты раскачиваются, пока парочка-другая крупных партий определяются в приоритетах, пока по-всякому нагнетается ажиотаж. Разумеется, ближе к финишу - а это февраль будущего года - претенденты пройдут отсев, и в пульке останутся человек пять-шесть. Если не меньше, учитывая способности нынешней властной команды разделять и властвовать. В политике, как ни в какой другой сфере, торг уместен. Кстати, благодаря ему в стане оппозиции рано или поздно кристаллизуется единый кандидат. Остальные - ловцы дармового счастья. Халявщики от политики.

Акраму Муртазаеву: Дружище Акрам! Давай условимся не затрагивать тему законченных идиотов. Ну приписал какой–то дурак садизм сына мусульманину–отцу. В той же Москве всяк по–своему интерпретирует слово "армянин" – в первой части сложного эпитета сплошная чернота. Один мой аспирантский приятель, принц голубых кровей из Нигерии Адесанья Адемола, как–то доверительно сказал: – Ты знаешь, почему к нам неравнодушны русские девушки? Потому что и ты и я черные! Обижался ли я? В общем–то, нет. Разве русские когда–нибудь заикались построить общество без дурака? Без эксплуататоров и эксплуатируемых – да, без дурней – никогда. На знаменах великих революций начертано столько демагогий! Ну хоть бы одна исполнилась. Французы: "Свобода, равенство и братство". Если в равенстве перед законом, то понятно, а если о социальном общественном равенстве – извини, гусь свинье не товарищ. Какое может быть равенство между Альбертом Эйнштейном и еврейским мошенником из Бердичева, между Арамом Ильичом Хачатуряном и армянским проходимцем из Лос–Анджелеса, между Антоном Павловичем Чеховым и Скабичевским? Всеобщее равенство – без преувеличения – мечта раба. (Эзоп и Спартак не в счет.) По моему глубокому убеждению, нет равенства и среди наций, велика та, которая внесла больший вклад в мировую цивилизацию. Отсюда – гордость. На весах прогресса доля, допустим, итальянцев перевешивает долю, опять же к примеру, конголезцев. (Не кажется ли тебе, что нации, как женщины, интересны своим прошлым, а государства, как мужчины, своим будущим?) Как же можно не гордиться своим национальным происхождением? Я сказал гордиться, а не фордыбачиться. И замечено давно: кто любит – тот больше недоволен своими. Госчиновники пели осанну России, а Герцен страдал от ее несовершенства. Согласен с тобой: активный поиск своих знаменитостей во многом от сегодняшней "вялой" верхушки. В Ереване живет пожилой человек, кандидат технических наук Сергей Георгиевич Арутюнян – он помешан на известных армянах, повсюду их выискивает, благо владеет несколькими языками. Однажды я ему посоветовал написать об армянских пройдохах международного масштаба и предложил заголовок: "Без негодяев народ неполон". Он написал – а фактов оказалось предостаточно – и вроде (во всяком случае, для меня лично) демографическая ситуация в республике выправилась. Как бы устранился дисбаланс между нравственным и безнравственным в национальной действительности. Ведь и армяне никогда не обещали построить общество без недоумков и подлецов... Любить отдельного человека, не любить народ... В розницу – да, оптом – нет? Не знаю, дорогой друг, как можно любить дерево и ненавидеть лес. Хотя обида твоя понятна, и вправду последние десятилетия мусульмане стали, так сказать, антигероями дня. Будучи в Лондоне, я обратил внимание на отсутствие мусорных урн. Выяснилось, что ирландские террористы облюбовали эти емкости для закладки бомб. И урны исчезли. (К слову, от этого лондонские улицы не перестали блистать чистотой.) В моем городе я тебе показал свежеотреставрированную мечеть, она как раз в двух шагах от корпункта. Стоит себе божий дом, великолепный памятник зодчества. Почти во всех мусульманских странах, где имеются армянские колонии, возведены церкви. Только в одном Иране их более десятка. Кто–нибудь из "исламских фундаменталистов" взрывал армянские церкви? Ни одного случая. Из состояния всеобщего воинствующего безбожия мы в одночасье впали в некогда запретный и оттого сладкий религиозный экстаз. Бога признали до того, как принять в душу его заповеди. И пошел поиск виновников по цвету волос и разрезу глаз, по акценту и лица странному выражению. Чужая вера стала как бы дренажем для отвода гноя общества. Меня до сих пор смущает название объединения стран не по географическому или политическому, а по конфессиональному признаку – Конференция исламских государств. (Нечто далеко приблизительное, слабосинонимичное – Движение духовно близких народов, куда помимо славян и греков входят и армяне.) Ничего подобного нет ни у буддистов, ни у католиков или протестантов. Есть организации арабских стран, азиатских, африканских государств, Европейский союз и т.д. Эта Конференция исламских государств время от времени выговаривает армянской стороне, грозит пальчиком, что действует, как звуки военной трубы на полкового коня, во мне пробуждается внутренний Карабах, своеобразная реакция Вассермана на политическую инфекцию. В такую минуту я самоидентифицируюсь, ощущая собственную национально–родовую кость. Поверь, после гневных выпадов из–под подобной крыши начинаешь осознавать, что Карабах – это вероисповедание. Когда украинские наемники сбрасывали бомбы на Степанакерт, метя в школы и общежитие, пришло понимание простой истины, что Карабах – мужского пола, ибо несгибаем. А в моем случае – продолжу анкету – это еще и возраст, и место рождения далеких предков: памятью детства помню плоские надгробные камни с крестом и датой – век восьмой, девятый... Никогда еврей не устанет быть евреем, пока есть хоть один антисемит. Так же как мусульманин ни на йоту не поступится бесстрашием, покуда живы антимусульмане. (Кинострашилки о мусульманах, о которых ты упоминаешь в письме, – важнейшее из искусства провокации и подстрекательства.) Да разве не таковы и другие народы? Разве русский человек не ощущал на себе косой взгляд где–нибудь на Полтавщине, в кавказском или среднеазиатском ауле? Не думаю, что узбек столь наивен, чтобы пропустить мимо ушей обидные прозвища, приклеиваемые чужеродцами. А Жоре Шакаряну наверняка грустно без Баку, и Баку грустно без Жоры. Но Жора никогда не будет жить в Баку, и мой коллега Исрафил Мамедов не будет жить в Ереване. А вот покой совсем скоро опустится на карабахские долины. Не знаю, как на расчлененном Турцией Кипре и в пропитанном палестино–израильской ненавистью Иерусалиме, однако в карабахских селах независимо от их этнической титульности армяне и азербайджанцы вместе будут скорбеть по общим потерям. В той войне, которую сами и затеяли. В порыве, как уверяли, в очередной раз создать интернационал добрых людей, общество без межеумков. Сердечно Иосиф, Ереван

Акраму Муртазаеву: "....А в общем-то у нас по-прежнему неважнецки. Пустеют города и села. Как в России, на Украине, как на всем Кавказе... Но не странно ли, чем больше пустуют, тем теснее и обиднее жить. Пол-Армении покинуло родные пенаты. Кто куда. Лет десять назад довелось побывать в Лос-Анджелесе — для армян он дом родной. Живут, не зная английского. А зачем? Врач — армянин, почтальон — армянин, что бензин отпускает — тоже, армяне и продавцы в супермаркете, и соседи, и электрики, и дворники... Но главное даже не в том, что все общаются по-армянски, главное в том, что и молчат они по-армянски. Сейчас ты скажешь, что молчание не имеет национальных признаков. Дудки! Смотри, как молчал десятки лет Микоян! А как держит паузу Армен Джигарханян! А как безмолвны наши горы — тысячелетия немы, суровы и черта с два хоть слово процедят. Нет, дружище, молчание переполнено судьбой и историей. Особенно минута молчания. Разговор наш всю дорогу идет вокруг отношений людей разных национальностей и вероисповеданий. Глупо недооценивать национальный фактор, а еще глупее осуждать публичное признание (пусть хвастливое, пусть бравирование) в принадлежности к тому или иному народу. Мир неделим вообще. Но мир делим в частности — по характеру обитателей определенного географического пространства. Слушай, даже яблоки разных сортов — разные по аромату, вкусу, форме, сахаристости. А уж людей сам Бог создал неодинаковыми. Отчего же я буду утаивать свое происхождение и наступать на горло собственной песне о племени, меня взрастившем? Да, я родом из Матенадарана, да, я из тех мест, где впервые построили купол на квадрате, столь восхитившем Леонардо да Винчи, да, мои предтечи первыми приняли христианство, первыми высказали мысль о шарообразности Земли, возможно, кто-то из них был матросом Колумба, и уж доподлинно известно, что один мой сородич едва не стал Папой Римским... Разве этим я унижаю чье-либо достоинство? Более всего люблю заглядывать в указатель имен. Грош цена истории с анонимными действующими лицами! Если география обладает пятым пунктом, то почему мы отказываем в этом праве истории? Дружище, приятно сообщить тебе, что десять византийских императоров были либо полностью, либо частично армянами. Просто отлично! Манускрипты древности Брюсов назвал патентом на благородство армян. А нынче у нас критические дни, а еще точнее, геомагнитная буря — как-то измельчали, больше стали суетиться, нервничать, делать не то, говорить невпопад. Ну и что? Биография наша есть умение черную полосу невезения превращать во взлетную полосу. Сила духа черпается в прошлом — вот почему сегодня больше, чем когда-либо, «ветки» вспоминают «корни». Киоскер, где я по утрам покупаю свежую периодику, — беженец из Баку. Пару дней назад он признался: — Вечером по проспекту прошлись участники панармянских игр. До чего же красивое было факельное шествие! Армяне-спортсмены со всего мира на родине, они были веселы, народ им хлопал. Знаете, я еле унес ноги из Баку, оставив хорошие апартаменты на 5-й Завокзальной, но вчера я был счастлив! И я встречал спортсменов на рынке — в шортах, волосатые ноги, сияющие глаза. «Почем?» «Для тебя бесплатно, брат-джан», — отвечали прожженные торговцы. Сентиментально? Конечно. Но правда, приятно? У того переводчика, что позвонил рано утром, я уточнил имя автора запомнившихся строк, вычитанных в мемуарах несколько лет назад: И адрес все тот же старинный, Все тот же отель «Париж». Он сказал: «Ваан Терьян. А чем они тебе приглянулись?» «Не знаю, — ответил я и добавил: — Бывают же люди без глубоких знаний и интеллекта, а настроение хорошее создают одним своим молчанием. Это — добрые люди. Стало быть, дорогой Акрам, молчание бывает добрым и недобрым. Нескромно, конечно, напомню, однако, одну свою сентенцию: молчание — знак согласия с текущей минутой. Минута молчания — знак согласия с вечностью. Опять я о своем (у медведя семь песен, и все они о груше): почти вся литературная Турция молчала, когда армян истребляли. Не молчал только Назым Хикмет. Пишет Илья Эренбург: «Однажды я ему рассказал, что Элюар, узнав об Орадуре, в первую минуту усомнился, действительно ли гитлеровцы собрали детей в школе и там их сожгли. Назым сказал: «Я его понимаю. У нас в Турции очень много диких людей, бывала страшная резня, кто-то рассказывал, резали даже детей, и всегда мне казалось — может быть, выдумка, то есть преувеличивают...» А вот недавнее сообщение радиостанции Би-би-си: в Анкаре состоялся митинг с требованием реабилитировать поэта Назыма Хикмета, единственного турецкого поэта, который в 1915—1923 гг. выступил против властей Османской империи, планомерно осуществлявших геноцид армян. Поэтесса Сильва Капутикян рассказала, что чуть меньше полувека назад за обильным тбилисским столом Назым Хикмет поднял тост за нее, лирического поэта, и теплым словом вспомнил армянский вклад в турецкую культуру: «С бокалом он подошел ко мне, чтобы поцеловать. «О, нет, Назым, сперва земли, потом объятья», — улыбнулась я. Славный был человек». Мир делим географически, но един нравственными истоками. И, превознося собственную семью, далек от мысли ущемить чье-то самолюбие и чувство национального достоинства. Если у какого-либо народа плохая успеваемость в школе человеческой цивилизации, то он потому не успевает, что поздно начал. Выражение «молодо-зелено» — оно ведь и к нациям относится. Аттестат национальной зрелости по справедливости выдается после тысячелетий усвоения уроков мудрости и страдания. А Назым Хикмет прекрасен, ибо отверг ятаганный взмах пера и предпочел встать рядом с народом-жертвой, отвернувшись от палачей. Любовь к поэту в какой-то мере способна растопить араратские льды ненависти. Ты прав на все сто: извиняются за геноцид не перед всеми. Важно не только, кто убил, но и кого убили. При этом в числителе — убийца, в знаменателе — жертва. Я не склонен ставить знак абсолютного равенства между разными трагедиями. И дело не в масштабах: просто трагедии — национальные или одной отдельно взятой личности — не похожи по мотивам и последствиям. Как правило, оглянись вокруг — непризнанные геноциды порождают террор. Этот способ возмездия нынче стал моднейшим прикидом отчаявшихся, политическим шлягером, модной стрижкой патриота, национальным башмаком со скрипом. Страшно? Еще бы! Жертва только тогда жертва, когда она безвинна. Способен ли Китай на теракты? Нет, всякого своего обидчика он публично сотрет в пыль. А как быть тем, у кого силенки не те? Террор — уродливое дитя малых чисел. Беда в том, что большие числа воспринимают малые как нули. Высокомерие держав вызывает желание плюнуть им в борщ или на люля-кебаб. Аналогично выражен и протест верблюда — он против тех, кто издевается над его столь естественно и целесообразно возвышающимся горбом. Не так ли, дружище? Будь здоров! Иосиф ВЕРДИЯН 30.08.2001

Четыре года назад 9 апреля не стало замечательного журналиста Иосифа Вердияна.Ему был всего лишь 61 год.Его большое сердце не могло вместить всего и не выдержало. Я хочу представить несколько его статей,которые актуальны и сегодня.

Интересно,а любимый согласился бы ради тебя подкорректировать себя?Скажем,лет через 10 брака он обзавелся "пивным животиком".Он бы пошел на операцию,если бы жену потребовала этого?Не буду дальше вдаваться в анатомичские подробности,но уверенна,что ни ОДИН мужчина не пойдет на это ради жены. Так чего ради калечиться жене?

Очень рада.

http://ru.youtube.com/watch?v=Ydmjzc20esI&...feature=related Дочка отрывается.... :lol: а я с ней

Спасибо,не жалуюсь.А как твои?

Как говорится,лучше поздно,чем никогда. :lol: Баааарев!!!!!